Показания военных

1. Министр обороны Д. Т. Язов — том 99, л.д. 207:

«Ачалова я предупредил, чтобы он вместе с работниками КГБ и МВД рассмотрел вопросы действия войск по обеспечению охраны порядка в Москве. О Белом доме речь не шла. После возвращения Варенникова из Киева я попросил его принять участие в рассмотрении мероприятий по координации действий с правоохранительными органами».

2. Начальник Генштаба Моисеев — том 105, л.д. 130: «В Министерстве обороны никаких планов штурма Белого дома не разрабатывалось».

3. Командующий ВДВ Грачев — том 109, л.д. 70. Точнее, даю высказывание следователя, проводившего допрос Грачева:

«Из Ваших показаний получается, что реально никто и не планировал штурмовать Белый дом». (Правильный вывод делает следователь.)

4. Зам. командующего ВДВ Чиндаров (том 109, л.д. 96 и 99): «Вообще на совещании у Ачалова задачи по-военному не ставились. План не вырабатывался. Детали не прорабатывались. Никакого плана захвата не было, никаких док ументов по этому вопросу не имелось и не прорабатывалось…

С военной точки зрения так не делается. Все говорило о том, что никто не был заинтересован и не хотел совершать захват здания Правительства России».

Вопрос следователя: «Слышали ли вы на этом совещании чье-либо предложение усилить формирование КГБ (группу А) транковыми подразделениями, разградителями и боевыми вертолетами?»

Ответ: «Такого предложения я на этом совещании не слышал».

5. Зам. командующего МВО Головнев А. А. — том 103, л.д. 221: «План штурма Белого дома при мне не обсуждался, и мне об этом ничего не известно».

6. Командир Таманской дивизии Марченков В. И.: «Распоряжения нашей дивизии о штурме Белого дома нам никто не давал».

Все эти показания уже достаточно убедительно говорят о том, что никакого штурма Белого дома не готовилось, никакого плана на этот счет не создавалось, и никто никому никаких соответствующих распоряжений не давал. Одновременно показано, что все военные структуры подчинялись и управлялись.

Но для полной картины по этомуъопросу необходимо привести показания и представителей КГБ:

1. Начальник управления правительственной связи генерал Беда — том 10, л.д. 176: «План штурма здания Верховного Совета РСФСР на совещании не обсуждался. На совещании никаких решений принято не было, и утверждать, что на совещании у Ачалова шел разговор о штурме, я не могу… Так вопросы штурма решаться не могли. И мне кажется, присутствующие понимали, что подобным образом этот вопрос решен быть не может. В ходе совещания не было выработано никакого конкретного плана и решения».

2. Начальник 3-го управления КГБ генерал Жердецкий — том 9, л.д. 220: «Сначала к Ачалову зашли Грачев, Агеев, Прилуков и я. Договорились, как проводить заседание. Потом пригласили остальных. Кроме того, запомнил прибытие Варенникова».

3. Начальник УКГБ г. Москвы генерал Прилуков, — том 9, л.д. 232: «Нашу позицию на совещании у Крючкова об отказе от всех насильственных действий поддержали все, в том числе Ачалов, Варенников и Громов».

4. Зам: начальника УКГБ г. Москвы Корсак — том 9, л.д. 210: «Отношение к штурму Белого дома присутствовавших определять затрудняюсь, т. к. обсуждения не было».

5. Наконец, показания председателя КГБ СССР Крючкова В. А. — том 2, л.д. 15. Следователь: «Был ли приказ или устное указание на штурм Белого дома?» Ответ: «Нет! Мы знали, что в Белом доме было определенное число боевиков. Они были вооружены… Позже оказалось, что у них в Белом доме был свой ОМОН — кооператив «Алекс». У гостиницы «Украина» стреляли по БМП.

Возник вопрос — как нейтрализовать опасность, которая создавалась в районе Белого дома. Агеев и Карпухин получили задание устранить опасную ситуацию. Я дал согласие на проработку этого вопроса с МО и МВД… Конечно, сил у МО МВД и КГБ было вполне достаточно для того, чтобы решить задачу в отношении Белого дома. Но политические соображения плюс нежелательные жертвы — это должно быть на первом плане. Речь могла зайти (если разбирать идею штурма) о том, чтобы войти в Белый дом и обезоружить находившихся там людей — вооруженных боевиков.

Но и это было не решение, а всего лишь один из вариантов… Никакого решения о штурме Белого дома не принималось. Но из Белого дома шли призывы к неповиновению… Никаких препятствий со стороны военных для прохода в Белый дом не чинилось. Однако ораторы у Белого дома призывали людей к разгрому ГКЧП. Я не виню ораторов — они просто ничего не знали о ГКЧП. Но беспорядки могли быть. События могли выйти из-под контроля. Поэтому возник вопрос о разоружении лиц в Белом доме (после этого — договориться)… Конечно, технически операцию можно было провести. О каком-либо отказе исполнителей от проведения операции я не слышал. Да и не мог слышать, потому что команды на ее проведение не было».

Итак, о штурме вопрос не стоял, а о разоружении боевиков говорили.

Мне не известно ни одного случая отказа подчиненных от выполнения распоряжений начальников — правомерны эти распоряжения или нет. Все команды выполнялись беспрекословно. И никто из следствия ни одного примера неповиновения не привел. Но по этому поводу уместно отметить, что различного рода политиканы в августе 1991 года и сейчас продолжают эксплуатировать мысль: «Армия не поддержала ГКЧП и осталась на стороне народа». Несложно понять цель таких заявлений — настойчиво продолжать внушать, вдалбливать народу ложь об антинародном характере ГКЧП. Тем самым отвести от себя удар, избежать ответственности за развал Союза, за нанесение ущерба суверенитету, государственной безопасности и обороне страны, за развал экономики, обнищание народа и за другие аномалии, а также за изменение и деформацию общественного и государственного строя. Вот это-то как раз и является преступлением.

Таким образом, и подсудимые, и свидетели, не договариваясь и не имея такой возможности, говорят об одном и том же. Но самое главное, что на совещании не проводилось обсуждения применения военной силы, как записано в Обвинении, для захвата здания Верховного Совета России и тем более — захвата руководства Российской Федерации (о последнем вообще никто ничего и нигде не говорил). Следовательно, и мое присутствие на таком совещании никак не могло повлиять на решение как первого, так и второго вопроса, т. е. ни о захвате здания, ни о захвате руководства.

Теперь — о второй части обвинения по 20 августа. По этому вопросу в томе 4 Обвинительного заключения есть даже два варианта обвинения.

Первый (л.д. 140): «Для усиления намеченных для участия в штурме подразделений Варенников, возвратившийся по указанию Язова из Киева, отдал приказ подготовить три танковые роты и эскадрилью боевых вертолетов».

Второй (л.д. 157): «Для реализации этих планов (т. е. планов захвата здания Верховного Совета РФ и захвата руководства РФ) Варенников отдал указания подготовить три танковые роты и эскадрилью боевых вертолетов с боезапасом».

Совершенно разный смысл. Ну, разве все это не может вызвать недоумение? Хотя и то, и другое — вымысел авторов обвинения.

Придерживаясь истины и принципа — говорить только правду, я обязан заявить, что к этому абсурдному обвинению необходимо присовокупить еще одно — мною было отдано распоряжение подготовить и доставить вечером 20.8 в Москву пять инженерных машин разграждения. По этому вопросу я также намерен дать показания.

Теперь по существу обвинения. Прошу обратить внимание Суда на то, что все это происходит 20.8, во второй половине дня. А накануне, т. е. 19.8, все войска были приведены в повышенную боевую готовность, по которой во все виды боевой техники, в том числе и вертолеты, и танки, загружается боезапас. Следовательно, вертолеты и танки, о которых идет речь, уже были с боезапасом. Мало того, танки к этому времени уже были в Москве.

Уже 20.8 в разговоре с министром обороны просматривалось, что надо поправлять положение в районе Белого дома и что в этих условиях (в интересах разрядки обстановки) надо войска из города выводить. Спрашивается, если министр обороны думает о выводе войск, то как я мог думать о другом? Тем более о штурме? Просто странно.

Таким образом, подводя итог по предъявленным по 20-му августа обвинениям, можно утвердительно сказать, что ни принятие участия в совещании, которое проводилось в Генеральном штабе, ни отданные мной указания по танкам, инженерным машинам разграждения и вертолетам не несли в себе признаков преступного деяния.

Принятие участия в совещании имело цель изучить сложившуюся обстановку в Москве в целом и подробно вокруг здания Дома Советов РФ для принятия решения на последующие действия.

Применение танков мыслилось как запасной вариант на случай, если не будут поданы инженерные машины разграждения для наведения порядка — расчистки магистрали Калининского проспекта и других районов (точнее, для растаскивания стоящих на проезжей части машин и троллейбусов).

Применение вертолетов мыслилось проводить для воздушной разведки района Красной Пресни, маршрутов выхода войск из города и сопровождения частей во время совершения марша.

То, что мною были отданы только предварительные распоряжения и не было поставлено конкретных задач, — вполне логично: конкретные задачи могли быть поставлены только после объявления министром обороны решения о выводе войск.

Общий итог по разделу предъявленного дбвинения.

Первое. В план срыва подписания Союзного договора 16 августа 91 г. министром обороны маршалом Д. Т. Язовым я не посвящался, как это записано в Обвинительном заключении, да и такого плана в природе не существует, так же как никто на меня не делал ставку по обеспечений) режима чрезвычайного положения.

Нигде в материалах предварительного следствия вы, уважаемый Суд, не найдете ни одного доказательства по событиям 16 и 17 августа, подтверждающего существование какого-то плана «срыва Союзного договора». Руководители прокуратуры выдают желаемое за действительное. Хотя теперь я понимаю, почему это произошло.

Господа Степанков и Лисов, видимо, знали, что их литературное творение может вызвать интерес у читателей лишь в том случае, если в нем будет присутствовать соответствующая детективная атрибутика типа: «Дата выступления», «План срыва Союзного договора», «Изоляция президента», «Захват власти» и т. п. Конечно, все это звучит! Интригует.

Более того, я выскажу предположение, что и текст Обвинительного заключения составляли не только юристы. Поэтому выдвинутые обвинения являются умышленно надуманными.

Второе. Открытой ложью звучат утверждения Обвинительного заключения и по 17 августа 1991 г. при встрече на объекте КГБ АБЦ, где якобы были оговорены вопросы: по изоляции президента; о составе ГКЧП; оглашены документы ГКЧП; обсуждены вопросы взаимодействия МО, МВД и КГБ; а также о том, что надо заручиться поддержкой республик, что была определена дата выступления на 18 августа и, наконец, что направляемая в Крым группа должна была предъявить Горбачеву ультиматум — либо он вводит чрезвычайное положениег либо он уходит в отставку. Ни одно из положений не нашло подтверждения на завершающей стадии предварительного расследования и сейчас, в судебном разбирательстве.

Лишь факт организации поездки в Крым действительно имел место, но цели преследовались иные в сравнении с обвинением, а именно: предложить президенту, а не предъявлять ему ультиматум (хотя как народные депутаты мы могли бы и потребовать) — объявить ЧП в ряде районов страны и т. д.

Третье. Ни на одно из обвинений, перечисленных по 18 августа 1991 г., нет ни единого обоснования. В том числе о принуждении президента уйти в отставку, так как этого не было, как и не было его изоляции. Он, Горбачев, использовал сложившуюся ситуацию и организовал самоизоляцию, рассчитывая на многое. Но сами события подтвердили крайнюю ограниченность такого его решения.

Следовательно, все обвинения следствия, касающиеся 18 августа, — очередная фантазия, не имеющая ни малейшего подтверждения. Хотя сегодня приходится только сожалеть, что все мы, являясь народными депутатами, могли потребовать от Горбачева сдать пост президента — как условие крайней необходимости, что предусматривал УК РСФСР.

Четвертое. Обвинение, предъявленное в связи с моим пребыванием в Киеве 18,19 и 20 августа 1991 года, еще более возмутительно и абсурдно. Я не только не требовал от руководителей Украины введения на Украине чрезвычайного положения, а наоборот — внес предложение, обеспечивающее спокойствие и стабилизацию ситуации в республике. Что касается трех областей запада Украины, то они действительно вызывали у меня сомнения. И последующие события 1991,1992 и 1993 годов подтвердили правильность моих опасений.

В беседах в Киеве о ГКЧП вообще не шло речи, и это подтверждается показаниями руководителей Украины. А направление в Москву на имя ГКЧП телеграмм любого содержания совершенно никого ни к, чему не обязывало, а только позволяло старшему органу ориентироваться в обстановке, а также в оценке лицами, находящимися за пределами Москвы, и той ситуации, которая сложилась на Красной Пресне.

Ложь и полуправда об этом периоде — вот основание, на которое опирается обвинительное заключение.

И, наконец, пятое. Вторая половина 20 августа 1991 года. Ни мое участие в совещании, проведенном в Генштабе, ни отданные мной предварительные распоряжения о возможном применении инженерных машин разграждения, танков и вертолетов без конкретного определения целей и задач их использования, так как министром обороны Д. Т. Язовым решение о выводе войск еще не объявлялось, не несли в себе даже признаков преступного деяния.

Таким образом, анализируя каждую позицию следствия и подводя общий итог Обвинительному заключению, я вправе сделать однозначно следующие выводы.

Во-первых, в нашем законе говорится (статья 7 общей части УК РФ), что преступлением признается предусмотренное особой частью настоящего кодекса общественно-опасное деяние, посягающее на советский (именно — советский) общественный или государственный строй, социалистическую систему хозяйства (именно — социалистическую!), социалистическую собственность, личность, политические, трудовые, имущественные и другие права граждан, а равно иное посягание на социалистический правопорядок. Это — общественно-опасное деяние.

Но все мои деяния, как и деяния моих товарищей в августовских 1991 года событиях, были направлены не против советского общественного и государственного строя.

Эти деяния, их сущность не выражала посягательства на социалистическую систему хозяйства, социалистическую собственность. Наоборот, все было направлено только на защиту всего этого! Об этом свидетельствуют и изданные ГКЧП документы, и все его действия.

Так же, как не было посягательства на личность, политические, трудовые, имущественные и другие права граждан. И вообще все было направлено на сохранение и утверждение социалистического правопорядка, который, к сожалению, рушился и продолжает рушиться, чего никто не может отрицать. Поэтому общественная опасность, которая могла быть выражена реально причиненным вредом перечисленным объектам или реально содержала бы в себе такую возможность причинения вреда, фактически отсутствовала!

Во-вторых, о Президенте СССР Горбачеве как о личности, т. е. как гражданине и как должностной фигуре.

Поскольку следствием Горбачев признан не потерпевшим, а свидетелем, то вопросы о нанесении ему ущерба как личности или ущемлении его гражданских прав отпадают.

Руководители страны 17 августа, после обсуждения и изучения обстановки в государстве, решили не звонить Горбачеву, а послать к нему группу и предложить с учетом критического положения принять адекватное решение. Все были уверены, что такое решение будет принято, потому что другого выхода из этой ситуации не могло быть.

В сложившейся обстановке, которую доложила руководству страны группа, вернувшаяся из Крыма, ясно вырисовывалась главная опасность. Горбачев, никак не желая ввязываться в процесс пресечения теневых тенденций в экономике, межнациональных отношениях и пресечения преступности, одновременно намерен был подписать проект Союзного договора, подготовленного в Ново-Огареве, что фактически означало узаконивание развала Союза.

Этого нельзя было допустить, и руководство страны, находясь в условиях крайней необходимости, создает ГКЧП и принимает решение — временно передать функции президента вице-президенту, одновременно еще надеясь, что Горбачев правильно оценит обстановку даже лично для себя и подключится к действиям ГКЧП.

Конечно, если ГКЧП и его решения рассматривать в отрыве от складывающейся в стране ситуации, их можно условно (подчеркиваю — условно) назвать не совсем конституционными. Почему условно и почему не совсем конституционными? Формально на несколько дней предполагалось передать обязанности президента вице-президенту в целях срочной стабилизации обстановки. Формально решения по этим вопросам принимал не Горбачев. И эти обстоятельства никто не отрицает, в том числе и я.

Однако фактически ГКЧП действовал не от своего имени, а от имени народа, который выразил свою волю на референдуме о необходимости сохранения Союза. Поэтому фактически действия ГКЧП были направлены на сохранение нашего Отечества — Советского Союза, отвечали интересам защиты нашей Родины, в измене которой меня и моих товарищей обвиняют.

Теперь о чисто юридической оценке наших действий. Действуя в состоянии крайней необходимости, устраняя единственным имеющимся у нас путем опасность развала страны, когда устранить ее при данных обстоятельствах другими средствами было невозможно, я и все остальные действовали абсолютно конституционно, законно и обоснованно. Состояние крайней необходимости есть состояние критическое. Действия, которые мы совершили и которые вытекают из этого состояния, никакой опасности не образуют, ибо они являются абсолютно конституционными.

Итак, деяния ГКЧП совершены в состоянии крайней необходимости, т. е. в интересах устранения опасности, угрожающей интересам Советского государства, что реально выражалось в недопущении развала Советского Союза. Опасность была в наличии — сам проект договора по схеме 9 плюс 1 уже говорил о выпадении из Союза ряда республик. Источником такой опасности был, в первую очередь, Горбачев — Президент СССР. Реальные условия причинения этого вреда стране, т. е. ее развала, уже были созданы, и это не мнимая, а действительная опасность — сроки и место подписания договора уже были определены и согласованы. Других средств, другого пути, как я уже сказал, другого выхода в это время не было: 20 августа должен был быть подписан новый Союзный договор, а 19 августа предпринимается этот шаг и оглашается всему народу; Что касается ГКЧП, то и он, предполагалось, должен был быть утвержден или отвергнут на Верховном Совете СССР. Ведь неконституционно созданный Горбачевым в 20-х числах августа Госсовет только 5 сентября был утвержден съездом народных депутатов СССР. Хотя съезд, в свою очередь, был разогнан Горбачевым сразу же, на следующий день — 6.9.91 г.

Что же касается соотношения причиненного и предотвращенного вреда, то здесь эти величины просто несопоставимы: вред нанесен только личному престижу Горбачева, который предал свой народ! Но ГКЧП делал все во имя спасения Отчизны! Участвующие в этих событиях военные, кроме того, во имя достижения цели, т. е. во имя безопасности Отчизны, обязаны были и рисковать своей жизнью — так записано в Комментариях к УК.

Таким образом, деяние, совершенное в состоянии крайней необходимости, было вызвано объективной необходимостью, и оно законно.

В-третьих. Об умышленных моих действиях, якобы направленных в ущерб государственной безопасности.

В обоснование этого абсурдного обвинения Обвинительное заключение приводит следующие доводы: 1) смещение главы государства — Президента Горбачева; 2) нарушение нормальной деятельности системы высших органов власти; 3) использование в антиконституционных целях Вооруженных Сил; 4) срыв подписания Союзного договора.

В связи с этим прошу Суд обратить внимание на следующее.

Первое. Ни я и никто другой Горбачева с поста президента не смещал и не имел такой цели, хотя основания для этого были, и надо было это сделать — изолировать и доложить Верховному Совету СССР. Он же как был на отдыхе в отпуске в этот крайне тяжелый для страны период времени, так спокойно и продолжал пребывать в своей резиденции в Крыму, не меняя ни режима отдыха, ни методов лечения, ни даже содержания своих развлечений. Временное же исполнение Янаевым Г. И. обязанностей президента не является его смещением. Тем более что все это должен был рассмотреть Верховный Совет СССР.

Второе. Деятельность системы высших органов власти в этот период не только не была нарушена, но, наоборот, обострена и подтянута. А все основные руководители исполнительных органов государства, кроме президента, вошли в состав ГКЧП, находясь по-прежнему на своих постах. Президент же находился в отпуске. Таким образом, никакого нарушения нормальной деятельности органов власти не было.

Третье. Вооруженные силы в стране вообще нигде, тем более в антиконституционных целях, не применялись. Ввод же нескольких частей Московского военного округа только в столицу в связи с объявлением в городе чрезвычайного положения выполнен в соответствии с Законом «О правовом режиме чрезвычайного положения». И если бы провокаторы не организовали нападение несмышленых ребят на военную колонну БМП, которая была в 1,5 километрах от Белого дома и двигалась в противоположную от этого здания сторону, то и этой трагедии — гибели трех молодых людей — не произошло.

Что касается принятого в ночь с 18 на 19 августа решения по срыву подписания Союзного договора, то этот вопрос уже разобран.

Надо только дополнительно обратить внимание на два факта:

1) никто не мешал Президенту СССР и президентам республик подписать этот договор в конце августа — начале сентября (главные противники этого акта уже были арестованы), однако подписание не состоялось;

2) вместо подписания Союзного договора Президентом СССР в нарушение Конституции СССР и принятого съездом народных депутатов СССР закона был подписан документ о выходе Прибалтийских республик из состава Советского Союза. Этим актом плюс разгоном съезда народных депутатов СССР было уже реально, физически обозначено разрушение нашей страны, которую сотни лет создавали наши предки. Было совершено вопиющее преступление, на что правоохранительные органы никак не отреагировали, и в первую очередь — Генеральный прокурор СССР.

Следовательно, мной, как и моими товарищами, не был нанесен, тем более умышленно, ущерб государственной безопасности. Она, государственная безопасность, в дни августовских событий пребывала в обычном режиме и в нормальных условиях, если не считать незаконные антиконституционные действия органов союзной и российской прокуратур, арестовавших обманным способом лиц, отвечающих за государственную безопасность в стране. Вот этим, конечно, был нанесен ущерб госбезопасности СССР, что со временем, я уверен, будет оценено по достоинству, т. к. этим воспользовались все враждебные строю силы как внутри страны, так и за рубежом. Этим воспользовался в том числе и Горбачев.

Четвертое. О моих якобы умышленных действиях, направленных на нанесение ущерба обороноспособности страны.

Обвинительное заключение пытается обосновать это обвинение следующим: якобы Президент СССР, он же — Верховный Главнокомандующий, был отстранен от своих полномочий путем изоляции и тем самым лишен возможности принимать решения по использованию стратегических ядерных сил.

В связи с этим еще раз заявляю: никто Горбачева не отстранял ни от каких постов в государстве и партии, хотя он этого заслуживал. Любые манипуляции с переносными средствами (чемоданами), обеспечивающими только конфиденциальную связь, никакой угрозы и ущерба управлению СЯС не наносили, о чем подробно могу доложить на закрытом заседании Военной коллегии Верховного Суда. Думаю, что можно, если требуется, еще раз провести экспертизу.

Пятое. О неконституционности действий, что подчеркивается в заключительной части Обвинительного заключения.

Зададимся вопросом: чем вызвано появление ГКЧП и его действия? Причин много, к ним я еще вернусь в других разделах. Но сейчас только о главных из них.

Это — обстоятельства крайней необходимости. Необходимости недопущения развала Советского Союза, что было разобрано выше:

— Провокационный характер трагедии. Горбачев спровоцировал и появление, и выступление ГКЧП. А глава российского государства или его окружение распустили слухи о штурме Дома Советов РФ.

— Отсутствие мер по пресечению грубых нарушений Конституции, невыполнения указов президента, что выливалось в «войну законов».

— Все ухудшающееся экономическое, социально-политическое положение в стране, обнищание народа, ухудшение криминогенной и межнациональной обстановки.

— Катастрофическое падение авторитета нашего государства.

— Наличие фактов нарушения лично Горбачевым Конституции, о чем буду еще докладывать.

Кроме того, большой ущерб государству Горбачев наносил анархическими лозунгами, которые он необдуманно бросал с трибун съездов и пленумов. Например: «Все разрешено, что не запрещено законом!» А если учесть, что нашими законами многое не предусматривалось, то вполне объяснима и вакханалия, которая поднялась в ответ на горбачевский вексель — призыв к беззаконию, и это тоже привело к развалу Союза и тоже оказало влияние на создание ГКЧП.

Шестое. Об общей направленности Обвинительного заключения, моем отношении к нему и к предъявленному мне обвинению.

В любом процессе, а тем более в таком, как этот, т. е. в процессе, который рассматривает крупные политические проблемы, касающиеся всего государства, к которому привлечено внимание общественности не только нашей страны, но и мира и в котором по делу проходят все основные руководители законодательной и исполнительной власти страны, особое значение имеет Обвинительное заключение.

Наряду с другими мерами и документами оно должно было, на мой взгляд, максимально продемонстрировать стремление Генеральной прокуратуры РФ обеспечить объективность, беспристрастность и справедливость, создать все условия для Суда, чтобы тот нашел истину. Ведь в обстановке возможного возрождения демократии в России и освобождения ее от тех уродливых форм, которые она уже приняла в течение последних лет, исключительное значение имеют итоги этого политического процесса. Они, эти итоги, покажут:

1) или что у нас уже начинает налаживаться жизнь по Закону, и декларация «О правах и свободах человека и гражданина», принятая Верховным Советом России в 1992 году, находит свое материальное воплощение в жизни;

2) или же все это продолжает оставаться лишь на бумаге и является декорацией, прикрывающей беспредел.

Но Генеральная прокуратура не нашла в себе сил и мужества для признания своих грубых ошибок и не направила в Суд объективное Обвинительное заключение. Наоборот, продолжает отстаивать абсурдные и даже лживые позиции с целью сохранения чести своего мундира. Она предпринимает все, чтобы не обнажились ее истинное политическое лицо и ее услужливые действия в угоду исполнительной власти, в угоду проводимой этой властью политике реставрации капитализма — антиконституционной политике, если говорить о Конституции Советского Союза, Конституции моей Родины — Конституции, которую я защищал 30 лет, в том числе с оружием.

А жаль. Ведь в этом просматривалось не только раскрытие путей дальнейшего развития нашей демократии, но и международный авторитет России, нашего общества. Пора, наконец, нам опять встать в. строй развитых, цивилизованных стран мира, хотя бы в области права!

Нет больше смысла раскрывать неуклюжие действия этого высокого государственного органа — Генеральной прокуратуры РФ. Но полезно заметить, что действия Генпрокуратуры по данному конкретному делу не только вредны, но и представляют общественную опасность.

Что касается моих деяний, то в них нет даже формальных признаков преступления. Я не признавал и не признаю себя виновным в измене Родине! Нет в моих действиях признаков и любых других преступлений, а не только вытекающих из статьи 64.

На этом я заканчиваю показания по факту происшедших событий. Прошу Суд учесть, что вторая часть моих показаний также займет по времени весь день и будет в себя включать: мотивы, побудившие к выступлению, причинно-следственные связи событий и нарушение законности Генпрокуратурой РФ».

* * *

Итак, первая часть показания была закончена. Вечером после заседания мы с адвокатом Дмитрием Давидовичем Штейнбергом обсудили уже доложенное и внесли некоторые поправки в показания на следующий день. Вот продолжение моих показаний.

«Уважаемый суд!

Докладываю, вторую часть моих показаний. Они затрагивают три принципиальных вопроса: о моих идеалах; мои политические и правовые оценки событий августа 1991 года и нарушения прав человека Генеральной прокуратурой.

Первый вопрос — о моих идеалах, принципах и жизненных позициях, о причинах и мотивах, побудивших меня к действиям в августе 1991 года.

На мой взгляд, все тяжелые проблемы нашего общества и в августе 1991 года, и до сегодняшнего дня, как в фокусе, сосредоточены в известной публикации «Слово к народу», которая была предстаблена общественности нашей печатью в июле 1991 года, т. е. за месяц до событий. Этот документ (я именно так его оцениваю) был подписан не формально. Я вложил в него лично все, что думал, как и другие авторы, в т. ч. В. А. Стародубцев и А. И. Тизяков, тоже проходившие по делу ГКЧП.

Несмотря на то что прошло уже три года, как это «Слово» появилось, и хотя за это время произошли колоссальные изменения в нашей стране, актуальность поднятых в нем вопросов не только не утрачена, а наоборот — приобрела еще бульшее значение. Разве «Слово к народу» не взывает к единению, консолидации во имя мира, спокойствия и сохранения Отечества?

Прошу Суд обратить внимание только на два фрагмента этого знаменательного обращения.

Вот что там говорилось:

«Родина, страна наша гибнет!.. Умные и хитрые отступники, жадные и богатые стяжатели, издеваясь над нами, пользуясь нашей наивностью, захватили власть, растаскивают богатства, отнимают у народа дома, заводы и земли, режут на части страну, ссорят нас и морочат, отлучают от прошлого, отстраняют от будущего… Как случилось, что мы на своих оглушающих митингах, истосковавшись по переменам, желая для страны процветания, допустили к власти не любящих эту страну, а раболепствующих перед заморскими покровителями?.. Неужели мы допустим вторично за этот век гражданский раздор и войну?»

В обращении к армии в этом «Слове» подчеркнуто: «Мы убеждены, что воины армии и флота, верные своему долгу, не допустят братоубийственной войны, разрушения Отечества, выступят надежным гарантом всех здоровых сил общества».

И в заключение сказано: «Не пожалеем же сил для осуществления таких реформ, которые способны преодолеть невыносимые отчуждения человека от власти труда, собственности, культуры, создать ему достойные условия жизни и самовыражения… Советский Союз — это наш дом и оплот, построенный великими усилиями всех народов и наций, спасший нас от позора и рабства в годины черных нашествий! Россия — единственная, ненаглядная! — она взывает о помощи».

В этих фразах предельно четко выражены жизненная позиция и духовные идеалы, которые могут толкнуть человека на действия только во имя и на благо СССР, нашей великой Российской империи, нашего великого народа. Прошу именно с этих позиций оценивать все мои поступки и деяния.

Вот почему я, как и большинство у нас в стране, в свое время приветствовал также и «Обращение к советскому народу», подписанное Государственным комитетом по чрезвычайному положению в СССР 19 августа 1991 года.

Этот документ духом и буквой перекликается со «Словом к народу». Считал и считаю сейчас, что в нем честно и убедительно дается оценка и характеристика обстановки того времени в нашей стране. А также определены пути выхода из сложившейся ситуации — кто, когда и как конкретно будет это делать.

«Обращение к советскому народу» (как и другие документы ГКЧП) было Судом оглашено, поэтому я его зачитывать не стану. Но одну цитату приведу. Это очень важно: «Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР полностью отдает себе отчет в глубине поразившего нашу страну кризиса, он принимает на себя ответственность за судьбу Родины и преисполнен решимости принять самые серьезные меры по скорейшему выводу государства и общества из кризиса».

И далее перечисляется, что он намерен сделать. Спрашивается — правильно ли этот документ отражает обстановку? Намеченные меры были реально выполнимы, или же все изложенное сделано в популистском духе? А главное — есть ли в этом что-то преступное? Нет! Все сказано во имя интересов народа и ничего преступного! Естественно, что подавляющее большинство населения страны восприняло этот документ не просто положительно, но и с радостью и надеждой: наконец-то руководители начнут заниматься своим делом — наведением в стране порядка.

Я не член ГКЧП, но если бы довелось мне этот документ подписывать, я бы это сделал без колебаний. Мало того, я бы добился, чтобы он был выполнен.

Конечно, издание Государственным комитетом по чрезвычайному положению «Обращения к советскому народу» еще не означало, что народу сразу уже все стало ясно и что ГКЧП полностью довел до сознания масс свои идеи и цели. Многие еще были в неведении, что происходит, и самое главное — во имя чего. Этим максимально воспользовались враждебные комитету силы.

Утопизм ГКЧП состоял в стремлении найти контакт и общий знаменатель, доброе согласие с теми, кто уже фактически открыто порвал с Советской Конституцией. Приспособленчество и соглашательство в тех условиях означали чистейшей воды оппортунизм. Это очень плохо! Но это не предательство, не измена Родине и своему народу. Мое мировоззрение полностью совпадает с принципами, изложенными и в «Слове к народу», и в «Обращении к советскому народу». То есть я за социализм в истинном его понимании, а не в тех уродливых формах, в которых мы жили в последние годы. Я за Советы и Советскую власть, за соблюдение Конституции и законов, за дисциплину, порядок и истинную демократию в стране, за многоукладную экономику, в т. ч. за частную собственность в масштабах, которые не угрожают социализму, за регулируемый рынок, как в большинстве стран мира, в т. ч. в США, ФРГ, коммунистическом Китае. Я — за былой авторитет нашего государства, его безопасность, суверенитет, полную независимость и надежную оборону.

Все в этих документах было изложено правдиво, очень конкретно, понятно и главное — все было реально выполнимо!

Но когда народу годами не только не могут открыто и честно сказать, как не говорят и сейчас, какое, в конце концов, мы строим общество: социалистическое, капиталистическое или какое-то новое, — это возмутительно! Это оболванивание народа.

Нет сомнения, что демократия должна присутствовать и в том, и в другом, и в третьем случае, т. е. и при социализме, и при капитализме, и при новом социально справедливом обществе. Одни считают, что в капиталистическом обществе демократии больше, другие утверждают, что демократия по-настоящему существует в социалистическом обществе. Но обе эти демократии в том виде, в каком были на 1991 год, на мой взгляд, имели и пороки.

В одном случае — убивают президентов (Кеннеди), политических лидеров (Лютер Кинг), нагло вмешиваются во внутренние дела других стран, устраивают геноцид (Гренада, Ливия, Панама, Ирак), я уже не говорю о Советском Союзе, который они вообще разрушили. В другом случае — как были, так и остались многочисленные преследования инакомыслящих, демагогия о демократии, о правах и свободах человека, в том числе о свободе слова— в марте 1991 года провели референдум, народ высказался за Союз, а Горбачев подготовил к подписанию проект нового Союзного договора, который предусматривает развал Советского Союза. Такая же ситуация со средствами массовой информации.

Но все это мои личные взгляды, которые не влияют на официальный государственный курс, на государственную политику. В то же время эти взгляды опираются на незыблемые принципы, которые позволяют мне делать соответствующие оценки и выводы. Именно это подтолкнуло меня к действиям в августе 1991 года и фактически выступить против политики Горбачева.

Что касается внутренней политики (социально-политической и экономической ее сторон, благосостояния народа), то, на мой взгляд, наша политика в отношении каждого человека должна быть крайне честной, открытой, правдивой, понятной и реальной. Никакого намека на лживые заявления и фальшивые действия, никаких вихляний и экспериментов! Не нужно никакого «гуманного демократического социализма», как не нужны и «рельсы»… Внутренняя политика должна из года в год приумножать национальный доход (взаимодействуя с внешнеполитическим курсом), увеличивать и улучшать благосостояние всего или абсолютного большинства нашего населения, внедрять в общество истинную демократию. При этом независимо от того, кто и сколько находится у власти, в т. ч. правительство, президент. И без кивков в сторону предшественников, которые будто оставили тяжелое наследство, застойное время, как это постоянно делает Горбачев. И без критики, так сказать «порочного строя», который был якобы прежде, как это делают нынешние власти (Ельцин и его окружение).

Говоря о своих взглядах, хочу подчеркнуть:

1) Да, я был и остаюсь сторонником сохранения, укрепления и процветания Советского Союза, который имел все необходимые объективные условия для такого процветания. Не было только с середины 50-х годов лидера с «царем в голове», который мог бы сохранить темпы развития и обеспечить уже действительное процветание страны.

Являясь реалистом, я понимаю, что сегодня возврата нет к тому Советскому Союзу, но возрождение нашего Отечества — это вполне реальное дело! Такое возрождение обеспечило бы сохранение существовавшей экономики, культуры, науки, искусства. Оно обеспечило бы единые эффективные меры в области экологии, позволило бы иметь единую оборону. Наконец, обеспечило бы сохранение нашей единой семьи народов Великой Руси, чего так не хотят и боятся на Западе.

2) Я всегда был против развала Союза, против вульгарного выхода каких-либо республик из состава Советского Союза, тем более по указке из-за рубежа, по сценарию Запада. Если уж выходить из Союза, то в соответствии с принятым на съезде народных депутатов СССР Законом «О порядке выхода из состава СССР».

3) Я был против анархии в экономике и войны законов, что в итоге привело к небывалому обнищанию народа, моральному и физическому угнетению советских людей, развалу хозяйственных связей и бесконтрольному грабежу богатств нашего Отечества, развалу СССР.

4) Я был против всевозрастающего национализма, сепаратизма и экстремизма всех мастей, которые приводили к крови, большим жертвам, миллионам беженцев, к полнейшей обреченности ни в чем не повинных людей. А в это время Горбачев делает вид, что всего этого нет.

Характерно, в связи с этим, заявление бывшего советника президента РФ Старовойтовой в «Известиях» № 180 от 11.08.92 г. (статья «Декларация прав человека должна получить гарантии во всех странах»). Цитирую: «Недавно в Америке на встрече, организованной Биллингтом, директором библиотеки Конгресса, Горбачев признался, что он начал понимать значимость национальных проблем только осенью 90 года (!). Мне сказали об этом пораженные конгрессмены — участники встречи». Вот вам лицо нашего лидера! Уже была бойня и в Сумгаите, и в Карабахе, и в Тбилиси, и в Баку, и в Средней Азии… А он только начал понимать.

5) Я был против роста не имеющей на своем пути преград преступности всех видов; против разложения и растления молодежи — будущего нашего Отечества; против падения демографических показателей нашей нации, что особо важно.

Демографическая катастрофа — самый убедительный показатель краха всех проводимых с 1985 года реформ.

Ранее, несмотря на годы Гражданской и Великой Отечественной войн, а они унесли десятки миллионов жизней, у нас в России население все-таки росло, хотя динамика роста была не столь яркой. Так, на каждую тысячу человек в 1913 году был прирост 15 человек, в 1950 году, т. е. при Сталине, — 17, в 1960 году — 16, а в 1970–1980 годах — уже только 6–7 человек. Но прирост был.

Сегодня самым тяжелым для нас показателем (и это опубликовано в докладе Детского фонда ООН) является то, что с 1985 по 1991 год уровень общей смертности в России вырос на одну треть, это в 3–4 раза больше в сравнении с другими неблагополучными странами. И главное — отмечается тенденция роста смертности: в первом полугодии 1993 года она возросла в 1,6 раза в сравнении с таким же периодом 1992 года. Резко уменьшилось количество браков, сократилась рождаемость.

6) Я выступал против ущемления интересов и авторитета нашего государства, против одностороннего сокращения Вооруженных Сил и вооружений, нарушения принципа равной безопасности, против уродливых форм конверсии военной промышленности, что вместе взятое наносило колоссальный ущерб обороноспособности, государственной безопасности и, естественно, суверенитету нашего государства. Вот куда надо было смотреть прокуратуре!

7) Я протестовал, когда ущемлялись интересы личного состава и особенно офицеров и членов их семей, выводимых спешно из стран Восточной Европы и Монголии в не подготовленные у нас в государстве районы. Категорически возражал в отношении дискриминационных условий пребывания наших военнослужащих в Прибалтике, Закавказье и некоторых районах Средней Азии.

Фактически по всем вопросам я вносил в разных инстанциях конкретные предложения и готов был включаться в их осуществление. К примеру, предвидя, что Варшавский Договор в течение года развалится, и зондируя почву среди натовцев, как они отнесутся к предложению распустить оба блока, сделал вывод, что последние не только не намерены предпринимать что-то ликвидационное в отношении НАТО, а наоборот — будут этот союз укреплять. Поэтому, учитывая обреченность Варшавского Договора, а к этому его привел Горбачев, я написал министру обороны и начальнику Генерального штаба доклад (конечно, в надежде, что он был представлен и Президенту — Верховному Главнокомандующему), где предлагал хотя бы за несколько месяцев до наступления признаков агонии Варшавского Договора заявить о его роспуске и гласно призвать Запад последовать нашему примеру в отношении НАТО. Этим шагом мы способны были приобрести в свой актив хотя бы общественное мнение мира. Но и этого не было сделано. А получилось так, что весь мир оказался свидетелем позорного краха нашего оборонительного союза. Конечно, народы мира видели одновременно и другое: что все это — результат хорошо проведенной акции Западом (и в первую очередь ЦРУ) с помощью и активным участием лично Горбачева, а также его друзей по предательству.

Или вот еще пример. Зачем нам надо было брать, унижаясь, деньги у ФРГ для строительства жилых домов офицерскому составу частей Западной группы, выводимых из Германии? Ведь предлагалось вообще ничего не брать. На мой взгляд, немцы обязаны были сами построить нам столько военных городков и жилых помещений для офицеров, сколько требуется, а не ограничиваться теми крохами, которые Коль посулил Горбачеву в обмен на решение Советского Союза дать согласие на объединение Восточной и Западной Германий. Мы только недвижимости и военного имущества оставили в ГДР на 90 млрд. западных марок, а Коль давал 13,5 млрд. и из них лишь 7,8 на строительство. Ведь было бы прекрасно, если бы по мере готовности военных городков и жилого фонда офицерам выводились бы и наши воинские части из Германии. Куда нам с этим спешить? В конце концов, мы же победители! Не по своей инициативе мы оказались в Германии. Это гитлеровцы развязали войну. И мы, громя их, вынуждены были прийти в их логово.

Но ведь даже солидных торгов по этому поводу не было — Запад продиктовал, а Горбачев принял к исполнению. Но кто ему это разрешил? Никто! Я опять возвращаюсь к вопросу, который часто уже задавался: самолично Горбачев управлял страной или с кем-то считался? Ответ однозначен — только самолично и только в ущерб стране (не считая, разумеется, Яковлева и Шеварднадзе, которые с Горбачевым составляли одно лицо). Ни Верховный Совет, ни Кабинет министров, ни Совет Федерации, ни тем более другие государственные органы для него не имели никакого значения!

Так же, не торопясь, надо было поступить в отношении наших войск в Венгрии, Чехословакии и Польше. Ведь Советский Союз освободил народы этих стран от гитлеровской оккупации. И эти страны должны хотя бы компенсировать то, что мы за все десятилетия там настроили. А это тоже миллиарды долларов. Мы же, по милости Горбачева, спешно покинули страны Восточной Европы, подгоняемые бывшими нашими друзьями, которых Горбачев в короткие сроки сделал нашими врагами.

Когда в стране всем уже стало ясно, что мы живем значительно хуже в сравнении с недалеким прошлым, то Горбачев и его приспешники начали увещевать, мол, не надо драматизировать обстановку. Когда же страна встала на грань катастрофы и должна была уже развалиться, то они заговорили: надо что-то предпринимать, создавать хотя бы какую-то конфедерацию.

Еще и еще раз подчеркиваю: все доводилось до степени необратимости процесса! И делалось это умышленно. Это очень важный вывод, и я прошу Суд обратить на него особое внимание.

Мне, как военному человеку, нельзя обойти Вооруженные Силы. В годы перестройки все делалось Горбачевым только в ущерб стране и Вооруженным Силам, обороноспособности государства, а прокуратура не сделала ему даже замечания. То, что армию надо было сокращать (как и старое вооружение), никогда ни у кого из военных не вызывало сомнений. Но то, что это надо было делать на условиях равной безопасности с Западом, а не односторонне, как это фактически имело место, — это тоже всем было понятно!

Ну, а что было на самом деле? Что у нас вызывало особое возмущение и явилось причиной моего несогласия с политикой Горбачева? Приведу лишь некоторые примеры.

Первый. О стратегических ядерных силах. Под лозунгом «нового мышления», «общечеловеческих ценностей» и якобы в целях «прорыва» в отношениях между Западом и Востоком подписали особо ущербный для Советского Союза договор о сокращении ракет меньшей и средней дальности. Мы сократили своих носителей в 2,5 раза больше и своих боеголовок в 3,5 раза больше в сравнении с США. Возможно, и надо было пойти на прорыв таким методом. Но совершенно непонятно, почему в число подлежавших уничтожению был включен ультрасовременный, превышающий все зарубежные аналоги по всем характеристикам (даже в настоящее время) оперативно-тактический ракетный комплекс «Ока»? Ведь кроме того, что в то время он только пошел в производство, что перешли на это вооружение армии некоторых социалистических стран и наши военные округа на Западе, что он стоил большого труда ученых и рабочих, что он обошелся народу в миллиарды рублей — он просто по своим параметрам не подпадал под сокращение. И не должен был быть ликвидирован! Кто бы инициативу ни проявлял, — Шульц или сам Горбачев с Шеварднадзе, этот ракетный комплекс должен был остаться. Даже у многих американцев такой дикий шаг вызвал удивление — по соглашению должны были ликвидироваться ракеты наземного базирования с дальностью 500 км и выше (кроме межконтинентальных), а у «Оки» дальность до 400 км. Ведь уничтожение «Оки» — это государственное преступление. Где же была прокуратура?

Второй пример. Преступлением является и то, что без ведома Верховного Совета американцам передано более 50 тысяч кв. км в Беринговом море. Это лишило наш Военно-Морской Флот районов рассредоточения в этих водах, а армию и погранвойска заставило пересматривать свои планы обороны. Не говоря уже о колоссальном материальном ущербе — запасы нефти в шельфе, как известно, соизмеримы с кувейтскими; потеряно также 10 процентов улова ценных пород рыб. Согласно Конституции, право изменять границы имеет только парламент. В данном случае все сделано без ведома Верховного Совета.

Третий пример — о сокращении обычных вооружений и Вооруженных Сил. Да, у нас Сухопутные войска были больше, чем в США, и танков больше. Так у нас и соседей— десятки и сухопутная граница тянется на десятки тысяч километров. Но Горбачев почему-то все-таки пошел на одностороннее сокращение, хотя мы настаивали на том, чтобы в связи с этим предложить американцам одновременно рассмотреть крупное сокращение своего ВМФ, который значительно превышает флоты всех стран. Эта мера позволила бы сохранить паритет в мире. Однако США не только не допустили обсуждения этого вопроса, но, словно в насмешку над нами, Буш присутствовал на церемонии ввода в строй нового авианосца. Горбачев же в период нахождения у власти и пальцем не повел, опасаясь вызвать заокеанский гнев.

Четвертый пример — о выводе наших войск с территории стран Восточной Европы и Монголии. На самом деле это был не вывод, а позорное, трусливое бегство. Бегство в совершенно неподготовленные районы. Даже высокоразвитая, весьма экономически благополучная страна Канада выводила из Европы свою одну тысячу человек в течение двух лет. А мы за год выводили по 100–120 тысяч человек.

В итоге все это нанесло колоссальный ущерб государству, нашей экономике и обороне, моральному духу нашего народа и его Вооруженных Сил. Несомненно, все это делалось осознанно и вопреки несогласию и нежеланию Министерства обороны СССР.

Пятый пример — ликвидация радиолокационной (с фазированной решеткой) станции слежения за космическими объектами в Красноярске. Да, она была построена с некоторыми нарушениями договорило ПРО, где сказано, что станции такого типа должны размещаться по периметру страны (располагать их в глубине страны или выносить за пределы государства не разрешалось). У нас станция была поставлена несколько в глубине. Политбюро ЦК КПСС и Совмин СССР приняли совместное постановление по этому вопросу с подачи министра обороны Д. Устинова. Это было сделано с целью уменьшения расходов на строительство (в Красноярске станция обошлась около 400 миллионов, тогда курс рубля на рынке шел один к одному; а если бы ее строили на Камчатке или Чукотке, то затраты составили бы более миллиарда). Создание такой станции требовала обстановка — надо было надежно закрыть «дыры» в системе СПРН на важнейшем северо-восточном космическом стратегическом направлении.

США подождали, пока мы почти полностью построили станцию, а затем предъявили претензии: нарушается договор по ПРО — надо станцию демонтировать! Но дело в том, что к этому времени сами США грубо нарушали этот же договор, размещая станцию такого же профиля в Туле (Гренландия) — не в одной тысяче километров от границ США.

Кстати, США сейчас настаивают, чтобы Россия демонтировала станцию на самом главном — северо-западном стратегическом направлении в Скрунде (Латвия). Клинтон даже выделил 7 миллионов долларов на демонтаж. Если это состоится, можно определенно сказать: наша система предупреждения о ракетном нападении полностью разрушена (имеется в виду система наблюдения наземными станциями).

Шестой пример — вывод войск из Афганистана. В феврале 1994 года мы отмечали пятую годовщину вывода советских войск из Афганистана. На официальном вечере, посвященном этой дате, Горбачев сделал беспардонное заявление, проведя аналогию между пребыванием наших войск в этой стране и войной американцев во Вьетнаме (проклиная при этом своих предшественников, принявших решение о вводе войск). Все это делалось, чтобы заретушировать и свою вину в Афганистане. Но фактически ни по целям, ни по задачам, ни по методам действий, ни по привлеченным силам и средствам, ни по потерям, ни по итогам этих событий никакого сходства они не имеют. Наоборот, здесь абсолютно полярная противоположность.

В то же время Горбачев умалчивает о другом. Политбюро ЦК КПСС в 1984 году уже четко знал, что разрешить афганскую проблему можно только политическим путем (на этом постоянно настаивали военные). Однако пришел 85-й, 86-й, 87-й, и только в 88-м начали вывод, а закончили его в 89-м. Но и эта акция, что особо важно подчеркнуть, была умышленно проведена с максимальным ущербом и для нас, и для афганского народа, и с максимальной выгодой для США.

Когда возникла идея проведения Женевских переговоров по афганскому вопросу, военные поставили условие: если предполагается участие в этом процессе США и Пакистана, то они тоже должны нести нагрузку, выполнять обязанности. В частности, мы предлагали, чтобы одновременно с выводом наших войск из Афганистана они ликвидировали на территории Пакистана всю инфраструктуру оппозиции (базы, арсеналы, лагеря и центры подготовки банд, командные пункты и т. пт). Горбачев и Шеварднадзе уверяли нас, что именно так и будет. Причем все будет проводиться под контролем наблюдателей ООН. Выполнение этого условия мы расценивали не только как залог мира на афганской земле, но и как средство воспрепятствования возможной угрозе переброски войны на территорию Средней Азии, что многократно обещал сделать Г. Хекматиар.

Что же произошло фактически? Наблюдатели ООН прибыли. Мы войска свои из Афганистана вывели. Но оппозиция не только ничего не ликвидировала, но с помощью США даже укрепилась. Сразу после ухода советских войск развернула широкомасштабные боевые действия на территории Афганистана. Появились талибы.

Спрашивается, кому нужны были тогда переговоры в Женеве? Ведь мы могли на двусторонней основе так же успешно вывести свои войска, как это сделали и при вводе?! Без участия США и тем более Пакистана. Но нет! Соединенным Штатам надо было показать миру, что якобы благодаря именно их участию, их давлению созданы были условия, когда Советский Союз был вынужден наконец убрать свои войска из этой страны. На всем этом США заработали колоссальные политические дивиденды. А в отношении нашей страны это выглядело позорно, преступно, и это факт.

Седьмой и последний пример — о конверсии военного производства в Советском Союзе. Это вопрос особой важности.

Уже в 1989 году стало понятно, что конверсия военно-промышленного комплекса приняла уродливые формы. Это наносило ущерб не только оборонным предприятиям и обороне страны, но и всей экономике государства. После настоятельных требований военных и руководителей ВПК Горбачев соглашается и 18.10.89 года проводит Главный военный совет. В нем принимают участие не только коллегия МО, руководители ВПК, но и все командующие войсками военных округов и флотов, многие главные и генеральные конструкторы, имеющие отношение к проблеме. После выступлений Горбачев, подводя итоги, сказал, что он полностью разделяет нашу тревогу и оценку обстановки, даже поблагодарил выступавших и согласился со всеми внесенными предложениями. И пообещал, что в интересах оперативного разрешения всех проблем в этой области и в Вооруженных Силах он будет собирать Главный военный совет в этом составе не реже двух раз в год. А по заявленным критическим вопросам примет самые энергичные меры немедленно.

А что же было в итоге? Ни одной встречи! Проблемы же приобрели катастрофическую форму, т. к. никаких мер по предотвращению развала принято не было.

Но как Горбачев относился к этой сфере? Обычно он разглагольствовал о том, что военная промышленность изуродовала нашу экономику и что Вооруженные Силы — это бремя для советского народа. К этим выводам он подталкивал и других (Арбатова, Коротича). Эта демагогия и постоянное угнетение армии и ВПК имели главную цель — развалить эти две силы в угоду Западу, в первую очередь США. Часто с трибун и со страниц журналов и газет эти лица задавали «эффектные» вопросы: «С кем вы собираетесь воевать? Скажите, кто собирается на вас нападать?» Это была открытая провокация. Кстати, кое-кто из руководителей буквально эти же вопросы задает и в наши дни (например, Черномырдин).

Всем им уместно задать встречные вопросы, а именно:

1) Для какой цели существует блок НАТО и почему он не распущен, как Варшавский Договор, тем более что статусом ООН предусмотрено создавать под эгидой ООН временные формирования для принятия мер в каких-то районах мира?

2) Почему блок НАТО не только не сокращается, а расширяется и укрепляется за счет принятия в свой состав новых членов?

3) Кто командует этим блоком и какие он ставит перед собой цели?

4) Претендуют ли США на мировое господство и как мы должны на это реагировать?

5) Почему все без исключения страны Запада постоянно совершенствуют свое оружие и широко им торгуют, а мы, наоборот, — свернули военное производство?

6) Почему у западных стран существует долговременная программа развития вооружений и укрепления своих национальных Вооруженных Сил, а мы все развалили?

7) Почему страны Запада захватывают все новые и новые рынки тоговли оружием, а мы эти рынки добровольно сдаем?

Эти и другие подобные вопросы тоже имеют прямое отношение к мотивации моего выступления против политики Горбачева.

Но сейчас хочу еще раз подчеркнуть роль ВПК в общей системе экономики страны, в снижении расходов народа на военные нужды и в укреплении наших внешнеполитических позиций. Лучший способ хорошо все представить— это посмотреть, что делали в прошлом (копируя нас) и делают сейчас руководители крупных держав, которые не предали свой народ, не распродавали богатства своей державы, не ввергали народ в нищету, не уродовали экономику страны, хотя и имели и имеют сейчас мощный ВПК.

К примеру, наш сосед — коммунистический Китай. Он широко развил свой ВПК (как и США, ФРГ, Франция, Италия, Англия и даже Бразилия) и успешно продает оружие на мировом рынке. За счет этого он полностью содержит весь ВПК и частично армию. А с 2000 года всю армию будет содержать на средства, которые приобретает от торговли оружием.

А мы? Мы утратили все традиционные и очень выгодные рынки — их захватили в основном США. Мы полностью развалили свой ВПК. Намерены, очевидно, в ближайшее десятилетие отстаивать свое Отечество с вилами в руках. Во всяком случае, уже известно, что промышленность страны не только не способна поддерживать в боевом состоянии наш ВМФ, но и перестает выпускать боевые самолеты. Теперь, видимо, авиацию будем приобретать за рубежом, как Замбия. Не производим танки.

Если до 1990 года СССР имел устойчивую прибыль от продажи оружия в размере 12–15 млрд. долларов в год (а иногда и 20) — это значительно больше, чем США, то уже в 1992 году все страны СНГ продали оружия только на 2,6 млрд. долларов, в том числе Россия — на 1,5 млрд. Но и это — за счет ранее произведенного вооружения. А США увеличили свою прибыль от торговли оружием в 1992 году в два, а по некоторым видам в три раза. Сейчас на мировом рынке страны НАТО занимают в продаже оружия 70–80 процентов (в т. ч. 50 % США). В 1993 году экспорт оружия в России составил менее 1,5 млрд. долларов, а в США — более 34 млрд. долларов.

Важно отметить, что с утратой рынков продажи оружия мы утратили и политическое влияние на многие страны. Торговля оружием ведется не только ради получения экономических выгод. Параллельно разрешаются и долговременные политические цели. Часто они являются главными.

Я, как и все нормальные люди, видел пагубность политического курса Горбачева, не соглашался с ним, вносил конкретные предложения.

В связи с этим хочу заявить, что готов в любое время дать подробные показания Суду, Генеральной прокуратуре либо парламентской комиссии о том, как политическое руководство страны во главе с Горбачевым целенаправленно разваливало наши Вооруженные Силы и оборону страны в целом.

Приведенные выше примеры можно было бы продолжать. Но даже сказанное говорит о том, что все было сделано так, чтобы нас максимально принизить, превратить в пыль авторитет нашего государства, нанести политический, морально-психологический, военный и невосполнимый материальный ущерб. Отбросить Советскую державу на десятилетия назад.

Я был против такой внутренней и внешней политики и такой позорной перспективы для нашего народа. Не за это мы и наши предки боролись, не за это мы потеряли миллионы жизней в годы Великой Отечественной войны, в том числе в Европе. Не за это! Мы думали о счастье наших советских людей.

Вот мое мировоззрение! Поэтому предателей и изменников ненавидел всегда! И презираю их сейчас. Патриотов поддерживал и вижу себя в их рядах.

Своих взглядов и позиций никогда, нигде, ни перед кем не скрывал, не скрываю и не намерен скрывать и тем более менять. Могу только подтвердить, что мои взгляды, мое мировоззрение создавались и созревали с юных лет. И в первую очередь, в годы Великой Отечественной войны, в годы суровой службы в послевоенное время, в годы войны в Афганистане, в других странах Ближнего и Среднего Востока, Африки, а также в период проводимых нами, военными, миротворческих шагов на Кавказе, в Прибалтике и других районах страны, в период ликвидации катастроф и аварий в России, на Украине, в том числе в Чернобыле.

Я был, есть и останусь человеком коммунистических убеждений. Я не отрицаю весьма далекую перспективу некоторых его положений, но я всегда считал и буду считать, что только социализм способен принести народу социально справедливое общество. Принципы социализма отражают и социальную сущность библейских сказаний, т. е. они — глубинные.

Насмотревшись за четыре с лишним года на все мытарства и страдания афганского народа и видя, что есть, хоть и хрупкая, возможность стабилизировать ситуацию в нашей стране, предпринимал к этому все необходимые меры. На местах во встречах с гражданскими организациями или военными частями, а также в личных встречах с руководителями республик и страны, в выступлениях с трибун различных форумов — везде и всегда старался правдиво, кратко и популярно показать, куда мы катимся и что конкретно надо делать, чтобы не допустить беды.

Этому были также посвящены мои выступления на съезде народных депутатов СССР и на закрытом заседании Верховного Совета СССР в 1990 году по вопросу обстановки на Кавказе; выступление на заседании Совета Федерации, проведенном Президентом СССР весной 1991 года, по вопросу обстановки в Прибалтике (там также выступал народный депутат А. Денисов); мои телеграммы из Прибалтики и с Кавказа (особенно из Баку), в адрес руководства, кстати, это подтверждает в своих показаниях и свидетель Горбачев; мое письмо председателю КГБ с оценкой обстановки в стране (1990 год) — оно имеется в Генеральной прокуратуре; мой письменный доклад министру обороны и начальнику Генштаба (1990 год) о том, что Варшавский Договор непременно развалится и какие необходимо, на мой взгляд, предпринять выгодные для нашего государства упреждающие меры; доклад Военного совета Сухопутных войск Верховному Совету СССР о недопустимости порочной практики призыва на службу в Вооруженные Силы.

А возьмите мое выступление на научной конференции руководящего состава Вооруженных Сил,7.12.90 года. Оно помещено в журнале, изданном Министерством обороны СССР, и полностью посвящено насущным проблемам нашего государства. Я позволю сообщить только отдельные фрагменты. В расследовании моего дела Суду будут небезынтересны эти взгляды.

Цитирую:

«Сейчас на первый план выдвигаются причины политического характера. При этом возможность решения оборонных задач ставится в прямую зависимость не только от внешнеполитической ситуации, но и от внутренней стабилизации в стране. Фактически именно отсюда сегодня грозит смертельная опасность разрушения нашего государства. Поэтому теория и практика должны учитывать и эти особенности.

Сейчас нельзя просто опираться на традиционный опыт. Сложившаяся обстановка не имеет даже приблизительных примеров из прошлого.

Мы отвечаем перед народом за оборону государства, и пренебрегать опасностью, которую таит в себе общая обстановка в стране, мы не имеем права.

Нам надо наконец понять, что события, которые происходят у нас сегодня, полностью отвечают стратегическим интересам США и НАТО. Единственное их опасение— чтобы в период развала государства (т.е. СССР) не могло бы произойти несанкционированное применение наших СЯС. Они внимательно следят за нашим самоедством. Наблюдают и ждут, что мы сами с собой сделаем. А затем без выстрела «помогут» нам завершить эти процессы».

Обратите внимание — это было сказано в декабре 1990 года. Открыто, с трибуны конференции. А сегодня 1994 год, и все это подтверждается.

По итогам научной конференции Вооруженных Сил министр обороны и начальник Генерального штаба направили Горбачеву доклад, где, конечно, были изложены и эти мои мысли.

Поиск по сайту: