Флотус цветущий

Работать с первой леди одно удовольствие, и все же я как будто в полуотставке.

Из дневника. 9 сентября 1991 года

О перемене в моем положении было объявлено – официально – на другой день. Пресса отнеслась ко мне относительно гуманно. «Вашингтон пост» напечатала большой материал в разделе «Стиль» всего с одной мерзкой ложью, которую им скормили, вне всяких сомнений, Фетлок или Уитерс:

«У нас тут всем кажется, что с точки зрения возможностей интеллекта ему больше подходит Восточное крыло, – сообщил наш осведомленный источник из Белого дома».

В тот же вечер в баре «Обмен» я спросил Фили:

– Сколько лжи может проглотить один человек?

Фили хмыкнул.

– Ее добавляют в еду, которую подают персоналу.

Меня расстроила мысль о замечательных филиппинцах, которым придется отвечать на вопросы мерзкого Уитерса.

– Слава богу, с их стряпней теперь покончено.

– А я было подумал, что вы вошли во вкус, – сказал Фили.

Я ответил, что не нахожу в его словах ничего смешного.

– Да ладно вам. Расслабьтесь. Помните? «Это место может всех нас превратить в дерьмо».

– Помню.

Во время первого же разговора с первой леди мне стало ясно, что она искренне верит, будто я всегда мечтал о должности ее управляющего. И дело вовсе не в том, что я считал работу с миссис Такер понижением для себя. Мне миссис Такер нравилась – я даже был платонически влюблен в нее. Однако мне больно было думать, что мои недруги и ее использовали в своих интригах.

– Я очень обрадовалась, когда мне сказали, что вы хотите получить эту должность, Герб. Почему вы сами никогда не говорили об этом?

– Ну…

– Том никак не хотел отпускать вас. Он очень высокого о вас мнения.

Вот как. Они и президента втянули. Только этого недоставало.

– Да, – промямлил я, – вы сами знаете, как я отношусь к нему.

Она накрутила на палец прядь светлых волос.

– Если бы другие относились к нему так же, как вы, у него было бы меньше проблем. – Она рассмеялась. – Отдать Аризону!

– И Нью-Мексико, и Техас.

Мы хихикали, как школьницы. Да, с первой леди было приятно иметь дело.

Если не считать легких синеватых теней под глазами, она ничуть не изменилась за два с половиной года, проведенных в Вашингтоне. Тогда ей исполнилось всего тридцать шесть лет, и она была второй из самых молодых первых леди в истории США, а на мой взгляд, так и намного красивее миссис Кеннеди. Даже в наимоднейшем вечернем туалете она сохраняла какую-то деревенскую прелесть, полнокровную и яркую. Ее невозможно было представить больной. Наверное, из-за ямочек на щеках.

Вскоре после переезда в Вашингтон президент стал называть свою жену Флотусом цветущим. ФЛОТУС суть аббревиатура, которой пользовалась «авангардная» команда Белого дома, обозначая первую леди.[13](Президент был ПОТУС.[14]) Прозвище Флотус цветущий подхватили все сотрудники Белого дома. Естественно, я никак не содействовал этому, однако, если прозвища неизбежны, то ей досталось приятное. Не сравнить с моим – Тетушка Герберт.

Это случилось незадолго до того, как я пережил первый кризис в качестве управляющего делами миссис Такер.

Мистер Джером Вейнберг, известный голливудский импресарио и продюсер «Миннесоты», какое-то время пытался заполучить первую леди еще на один фильм. Мне приходилось видеть мистера Вейнберга на многих приемах, он был частым гостем в Белом доме. Я-то был уверен, что подобные предложения – дань голливудской вежливости, типа: «Детка, почему бы нам не сделать вместе еще один фильм?» Естественно, это даже не обсуждалось. Однако мистер Вейнберг оказался настойчивым человеком и чуть ли не каждую неделю присылал жене президента по сценарию. Иногда, подшучивая над мужем, она говорила, до чего ей хочется сказать «да». Ну, а президент, конечно же, нервничал.

В конце сентября, всего за месяц до визита принцессы Уэльской, первая леди сказала Морин Дауд из «Нью-Йорк таймс», что «серьезно подумывает», не поставить ли ей подпись под контрактом, который предлагает мистер Вейнберг, и не сняться ли в фильме под названием «Бейрут». Господи, что тут началось!

Один я не принял ее слова всерьез. Утром того дня, когда первая леди давала интервью, она призналась мне, что накануне вечером поссорилась с мужем. Думаю, ей просто хотелось показать ему, что он должен с ней считаться. Я не позволил себе лезть в их семейные дела, но, когда прочитал газету, подумал: «Вот, оказывается, на что она способна!»

Сразу же в мой адрес посыпались обвинения из-за поднятой в прессе шумихи. Опять начались пересуды. Мне позвонила журналистка Энн Деврой: «В Западном крыле поговаривают, что вы не справляетесь даже с работой в Восточном крыле. Ваши комментарии».

– Никаких комментариев, – ответил я.

Позвонил Ллеланд.

– Президент очень расстроен. Он хочет, чтобы она отказалась от своего заявления.

Пришлось ответить в том духе, что президенту лучше самому улаживать семейные конфликты. Актерская карьера – личное дело миссис Такер.

Через десять минут позвонил президент.

– Герб, у меня полмира в ж…е. А в кабинете одни истерички, если не считать алкоголика-индейца и вице-президента, которого приходится постоянно сплавлять в Микронезию. Мне только Голливуда не хватает.

Я ясно различал шелест газеты, пока он говорил.

– «Бейрут»! – прорычал он. Видно, в самом деле расстроился. Кричал он приблизительно пару минут. – Больше никаких интервью. Ни женским журналам, ни «Демократе тудэй»! Пригласите Вейнберга и скажите, пусть ищет другую актрису для своего проклятого фильма. Скажите, что больше ему не обедать на халяву в Белом доме, если не послушает вас.

– Я должен шантажировать мистера Вейнберга?

– Идиот! – Президент был вне себя. Никогда прежде он не позволял себе ничего подобного со мной. – Я хочу, чтобы вы уладили это дело.

Стараясь говорить спокойно, я объяснил ему, что он рискует ступить на зыбкую почву. Первой леди не понравится, если я зачислю кого-нибудь из ее друзей в список «нежелательных» гостей Белого дома.

Президент вздохнул.

– Трудно с ней в последнее время.

– У нее много работы. Особенно много было в последнюю неделю.

– Герб, у всех в последнюю неделю было много работы. Не вижу, что такого, черт подери, изнурительного в чаевничанье с женами конгрессменов, или это такой изнурительный труд – накормить их сэндвичами с огурцами?

Он слишком много себе позволил. Меня, ладно, пусть обижает, но разрешить ему таким образом говорить о первой леди я не мог.

– Теперь вы послушайте меня, – прошипел я. – К вашему сведению, за предыдущую неделю она произнесла три речи в трех разных штатах, побывала в двух медицинских центрах, кстати, в одном инфекционном. А кроме того, принимала чудовищных жен чудовищных мужей, чтобы те голосовали за ваши чудовищные программы. Надо же, сэндвичи с огурцами!

Я был в ярости.

Пауза длилась довольно долго.

– Вы сошли с ума? – спросил он.

– Нет, просто объяснил вам, как обстоят дела в Восточном крыле.

– Я – президент Соединенных Штатов Америки, – с болью произнес он, и эта боль была настоящей.

– Вы, господин президент, стали дерьмом, чего очень боялись когда-то.

– Вадлоу, вы уволены! Уволены! Немедленно! Вам понятно?

По протоколу Белого дома, служащий обязан немедленно подать прошение об отставке, едва ему сообщают об увольнении. (Лишь мелкую сошку увольняют без письменного заявления.) Я подал прошение, но не мог солгать миссис Такер, так что пришлось рассказать ей, как меня уволили.

– Черта с два вас уволили.

Я сказал ей, что все правильно, ведь я перешел границы дозволенного. Мне и самому было немного стыдно за свою несдержанность.

– Ему это полезно. – Первая леди была особенно красива, когда готовилась объявить войну. К моему несказанному ужасу, она взяла трубку и заговорила нежным голосом: – Пожалуйста, позовите к телефону мистера Такера.

Он взял трубку, и она прощебетала:

– Мой управляющий делами только что сообщил мне, что подал в отставку. – Она подмигнула мне и улыбнулась, а я весь покрылся холодным потом. – Он сказал, что по семейным обстоятельствам. Хм. Я не верю ему. Думаю, это твои отвратительные происки. Хм. Но я еще не закончила. Мне очень нравится Герб, и он по-настоящему заботится обо мне и о твоем сыне. О твоем сыне Томасе – может быть, ты еще не успел забыть его с прошлых выборов? Итак, я решила, если ты не уговоришь Герба остаться, я объявляю забастовку.

Она наслаждалась своей игрой. Спектакль был отменный – в духе Грейс Келли: тихий голос, легкое недоумение, абсолютное владение собой и ситуацией.

– Я скажу тебе, что это значит, – выслушав его, вновь заговорила она. – Это значит, что я поеду в Нью-Йорк. Сегодня. Мне придется кое-что отменить.

Пауза.

– Дорогой, ты ведь совсем рядом. Я отлично слышу тебя, так что не надо кричать.

Пауза.

– Ты прав, мне наплевать на министра иностранных дел Никарагуа, если говорить честно. Я попрошу Энни Рейгелат заменить меня.

Пауза.

– Передаю все в твои сильные умелые руки. Я буду в отеле «Шерри Нидерланд». А ты пока уговори Герба. Особенно не спеши – в Нью-Йорке я отлично себя чувствую. Кажется, агентам службы безопасности там тоже нравится. Может быть, я попрошу Джерри присоединиться ко мне, он ждет не дождется начала съемок. Ариэля Шарона будет играть Джеки Глисон. До свидания, дорогой.

Не успел я вернуться в свой кабинет, как миссис Метц, моя новая секретарша, сообщила, что я срочно понадобился Ллеланду. Знаю, было нехорошо с моей стороны, но я не мог отказать себе в удовольствии помучить его несколько минут.

– Президент очень и очень расстроен, – произнес Ллеланд тоном врача, разговаривающего с родственниками больного. – Он не хочет допустить ложного шага.

Ллеланд говорил еще долго, подробно рассказывая мне о серьезности сложившегося положения. Должен признаться, мне это нравилось.

– Бэмфорд, старина, – сказал я, прекрасно осознавая, как ему действует на нервы такая фамильярность, – совершенно согласен с вами. Отношения президента и первой леди не совсем такие на сегодняшний момент, какими им должно быть. Я полагаю, надо будет внушить моему преемнику, что это его приоритетная задача. Однако не могу не сказать, как я благодарен вам за то, что вы сделали меня «предметом президентских размышлений».

Господи, как же мне было приятно – Ллеланд всегда пудрил людям мозги, говоря, что хочет сделать их «предметом президентских размышлений». Неожиданно, в первый раз за много месяцев, я вдруг осознал, что у меня отличное настроение, и позвонил миссис Метц.

– Миссис Метц, диктую прошение об отставке, – сказал я, кладя ноги на стол.

– Мистер Вадлоу, – произнесла она с легким гамбургским акцентом.

Миссис Метц оказалась отличным профессионалом и умела правильно себя вести. Мы понимали друг друга.

– Бояться нечего, бояться нечего.

Меня охватило такое возбуждение, что я не мог усидеть на месте. Вот уж не ожидал от себя такого.

Я как раз задумался над вторым параграфом, когда зазвонил телефон. Трубку взяла миссис Метц.

– Это он, – сказала она, потрясенная тем, как разворачиваются события.

– Ага. Сейчас.

– Герб! – президент был само благодушие. – Что там за чепуха насчет вашей отставки?

Я сказал, мол, поскольку уже уволен, то, соблюдая протокол, пишу прошение об отставке.

– Не знаю, что на меня нашло, – проговорил президент с вымученным смешком. – Но вы ведь хорошо меня знаете, как же вы могли принять это всерьез? Ха! В свое время я вынужден был переселить вас туда…

– Да. Выгнать.

– Ха! – Он кашлянул. – Герб, вы были нужны мне тут. Правда, я не хотел, чтобы вы уходили из Западного крыла. У вас настоящее… чутье. Это Джесси захотела, чтобы вы были с нею, ну и… – Он попытался представить дело так, будто мы как мужчины должны смиряться, потому что спорить с женщинами бессмысленно. – Всякая власть имеет свои пределы. Ха.

– Хм.

Именно этот звук несколько раз издала его жена во время телефонного разговора. Кажется, он испугался.

– Прошу прощения?

– У меня болит горло, господин президент.

– А… – неуверенно протянул он. – Хотите, я пришлю мистера Арнольда? Пускай поглядит. – Его переполняла забота о моем здоровье. И тут он закашлялся. – Простудился, – сказал он между двумя приступами кашля.

– Понятно. Вам надо себя беречь.

– Милый старина Герб! Вас не проведешь, правда? И все же поговорим об отставке. Я не приму ее. Вы слишком ценный сотрудник.

И он опять зашелся в кашле.

– Я подаю прошение не вам, – сухо возразил я, – потому что работаю не у вас.

– Черт, ей везет.

Опять приступ кашля.

– Мне нравилось работать с ней. Она не окружает себя мерзкими интриганами.

– Знаю. Она молодец.

Кашель просто одолел президента. Однако я не поддался на уловку.

– Мне очень нравится миссис Такер, – официальным тоном произнес я. – В работу она привносит благородство и красоту.

– Господи, да разве я возражаю? Она замечательная женщина.

Приступ кашля.

Если наша беседа должна была стать дуэлью из намеков, то я выигрывал у него шаг за шагом.

– Она мудрая женщина и очень человечная.

Он перестал кашлять.

– Герб, давайте на этом остановимся, ладно?

Поднявшись на столь высокий нравственный уровень, я не собирался быстро уступать. Однако я услышал голос старого друга, взывавшего ко мне с другого конца провода, как бы отвратительно он ни вел себя по отношению ко мне.

Мы говорили – впервые за много месяцев. Как в прежние времена. Я не трусил. Сказал ему, что программа «отдавания земель» дурацкая.

Он защищался.

– Мексиканцы любят меня. Они считают: я величайший президент после Кеннеди.

– Тогда почему бы вам в следующий раз не баллотироваться в президенты Мексики? Вам больше повезет в Чихуахуа, чем на Юго-Западе.

– К черту Юго-Запад. Там республиканцы.

Со мной говорил уже не тот молодой хитрый губернатор, которого я когда-то знал. Это были высокомерные интонации Ллеланда: пусть голосуют за республиканцев, если желают. Я мог бы поклясться, что президент даже перенял у него едва заметный бостонский выговор – неприятное, снобистское, гнусавое произношение.

Итак, Ллеланд настолько контролирует президента, что едва не чревовещает, когда тому надо что-то сказать. Это было ужасно. Я даже не представлял, до какой степени распространяется его власть. И только по этой причине согласился остаться. Правда, я хорошо понимал, что в какой-то степени разочарую первую леди, – уж очень ей хотелось в Нью-Йорк. Однако дело приняло слишком серьезный оборот.

Поиск по сайту: