IV. НЕВРОЗ СТРАХА

В 1892 г. Брюкке навсегда закрыл свои «ужасные голубые глаза». В том же году скончался и известный анатом головного мозга Мейнерт, клинический учитель Фрейда. Я не считаю случайностью, что Фрейд в следующем же году опубликовал вместе с Брейером первую работу, знаменующую его вступление на новый путь.

Брюкке и Мейнерт, ученые, строившие свои теории на патолого-анатомической основе, и научные отцы Фрейда, должны были сперва закрыть глаза, чтобы их неудачное детище могло резко отвернуться от анатомии и физиологии.

Катартический метод Брейера и Фрейда впервые сделал бессознательный психический конфликт исходным пунктом аналитической работы. В том же самом году, когда появились его этюды по истерии (1895), Фрейд опубликовал работу о неврозах страха.

Странно, что в этой работе он не усматривает действенной роли психического конфликта в области, где, казалось, нельзя было предполагать ничего иного, кроме психического конфликта, как такового: в области страха (25).
В этой работе Фрейд говорит не только о страхе, он перечисляет значительное количество ощущений и болезненных явлений, которые он ставит рядом со страхом в качестве «эквивалентов»: сердцебиение, одышка, потение, дрожание, головокружение, понос, ощущение ползания мурашек и пр.

Хотя Фрейд дает своей работе очень скромное заглавие и как-будто выделяет из общего понятия нервности лишь небольшой комплекс симптомов, все же, в конце концов, получается впечатление, что все нервные явления - эквиваленты, или, лучше сказать, - маски страха. Действительно, проблема страха - центральный пункт невроза.

Страх всегда имеется, только иногда он не осознается и «конвертируется» в телесный симптом. Необходимо освоиться трудной мыслью, что мы часто боимся, не зная того.

Если бы Фрейду было ясно, что он, под предлогом выделения нескольких симптомов из общего учения о неврозе, в действительности, охватил всю эту большую область в понятии: «страх и его эквиваленты», он, вероятно, в ужасе отпрянул бы перед тем, что делал.

Ведь в том же году, когда в своих «Этюдах» он выступил с утверждением, что неврозы проистекают из психических конфликтов, он, с другой стороны, открыл актуальные неврозы, возникающие, якобы не благодаря психическому конфликту, а вследствие других вредностей.

Наряду с определенной формой головной боли, сопровождающейся расстройствами деятельности желудка, которые, по его мнению, обусловлены онанизмом, он описал состояния страха, которые он приписывал недоведенному до конца coitus’y.

«При фобиях неврозов страха этот аффект путем психоанализа ни к чему не удается свести... точно так же, как он не поддается психотерапии». Когда я принадлежал к более тесному кругу учеников Фрейда, Штекель неоднократно высказывал требование, чтобы Фрейд представил чистый случай невроза страха, в котором страх возникал бы не обходным путем через бессознательные представления, но из актуального вредного момента, как, например, недоведенного до конца полового акта.

Фрейд оказался в затруднительном положении. Он возразил, что теперь он видит лишь самые тяжелые случаи, смешанные случаи неврозов страха и истерии. Но он не признавал, что совершенно не существует чистых случаев невроза страха. В виду того, что Штекель продолжал описывать случаи страха, в которых причиною являлись психические конфликты, Фрейд предложил
настойчивому ученику для подобных случаев название: истерия страха.

Таким образом, с тех пор, как Штекель занял непримиримую позицию, для Фрейда и для тесного круга его школы существуют два вида нервного страха: один не имеет корней в бессознательном и называется неврозом страха, второй называется: «истерия страха», и только последний может быть устранен психоанализом.

Я полагаю, что школа «насмехается сама над собою, не зная того», и присоединяюсь к взгляду Штекеля (26) и убежден, что всякий страх имеет свое основание в сознательных или бессознательных представлениях. Ведь именно Фрейд научил нас спрашивать, и поэтому я задаю тому, кто испытывает страх, вопрос: «Чего вы боитесь?» и не удовлетворяюсь ответом, что он не знает этого.

Недаром эксперимент Б. Бернгейма научил меня, что не следует доверять даже тогда, когда приводится разумная причина. Действительная причина неосознана и до нее можно доискаться только с трудом.

Клиницист знает две сопровождающиеся страхом картины болезни, при чем, налицо нет представлений, из которых проистекает этот страх: стенокардию и Базедову болезнь. Но и здесь страх сводится к смутным представлениям. Стенокардия есть ощущение стеснения в груди, возникающее в форме острых приступов. «Как-будто когтями хватают за сердце», так описывается часто этот припадок. При этом больные испытывают столь сильный страх, что последний был даже назван чувством уничтожения.

Причина стенокардии не вполне выяснена. В последнее время ее пытаются даже устранить хирургическим способом, путем перерезки определенных нервов. Во всяком случае, приступы весьма опасны для жизни и смертельный страх вполне объясним. Воспринимающему органу передается явление, таящее в себе опасность, и, как реакция, возникает страх.

Базедова болезнь обусловлена усиленной функцией щитовидной железы. Щитовидная железа регулирует потребление кислорода. При Базедовой болезни человек слишком быстро сгорает, пожирает самого себя. Он подобен часам без тормозящего механизма - пружина быстро разворачивается. И здесь воспринимающему органу передается состояние, способное вызвать страх.

Возвращаюсь к неврозу страха по Фрейду. Coitus interruptus наблюдается слишком часто и потому не может считаться причиной страхов. Когда Фрейду было сделано это возражение, он ответил, что необходим, правда, еще «конституциональный момент», чтобы вызвать состояние страха. Ведь и бацилла туберкулеза встречается всюду, но вызывает туберкулез лишь у предрасположенных к нему.

К сожалению, понятие о конституции, которая должна предрасполагать к состояниям страха, совершенно туманно. Правда, мы не можем совершенно отрицать наследственное отягощение, но ведь именно сам Фрейд выступил, чтобы заменить учением о вытеснении эту безнадежность, сковывавшую больных и здоровых 40 - 50 лет тому назад.

Если вообще существуют болезни, обусловленные вытесненными представлениями, то никак нельзя предположить, чтобы именно страх мог проистекать из других причин, кроме представлений, остающихся у невротиков бессознательными. Дело идет о том, чтобы извлечь эти представления с помощью психоанализа и обезвредить их лучом разума.

В 1895 г. мы видим у Фрейда перелом. Его начинания в такой мере шли в разрез с учениями школы, из которой он вышел, что он сам испугался собственных открытий. Под взорами Брюкке и Мейнерта, со дня смерти которых для его внутреннего «я» протек еще недостаточно долгий срок, он отступил довольно далеко назад под прикрытие Шарко и Мёбиуса, учивших еще до Фрейда, что все нервные симптомы обусловлены представлениями.

Работа Фрейда об актуальных неврозах представляет как бы внутреннее «нет», которое этот выдающийся ум противопоставил другому своему труду того же года. Как-раз вследствие своей ошибочности работа Фрейда снискала похвалу и признание. Правда, здесь впервые выявилась сделавшаяся впоследствии знаменитой «односторонность» Фрейда: указание на сексуальный момент, как на болезнетворный фактор. Сексуальная жизнь, разумеется, уже и раньше рассматривалась как причина неврастении.

Нововведение состояло лишь в том, что причиной всегда должна была являться сексуальная жизнь, прочие же вредные моменты, как переутомление, огорчение, оскорбленное самолюбие, денежные потери и пр., едва принимались во внимание. Раздался первый трубный звук, которым просыпающийся исполин возвещал миру свою сексуальную теорию.

Так как Фрейд, по-видимому (нам это лучше известно), осветил лишь небольшой сектор из большого круга неврастении и только относительно него высказался, что он всегда сексуального происхождения, то ему верили, его хвалили потому, что он поставил на надлежащее место бывшую до того в загоне сексуальную этиологию, и были очень удовлетворены непосредственным превращением вредного момента (онанизма, coitus interruptus) в симптомокомплекс болезни.

Бессознательные представления в качестве порождающих болезнь сил оказались неудобоваримыми для людей, обладавших ученостью по части анатомии и физики. Однако, непонятное возникновение страха вследствие обрывания полового акта считалось приемлемым.

Учение об актуальных неврозах, одно из немногих ошибочных построений в замечательном творении Фрейда, попало в учебники и находится там и поныне. Студентов старательно держат вдали от замечательных истин Фрейда, но они изучают необоснованную теорию актуальных неврозов. Ее все еще защищает более узкий круг учеников Фрейда. Так, еще в 1922 г. я нахожу ее у Ференчи.

Все, что когда-либо было высказано учителем, остается в силе для его апостолов, пока он сам от этого не откажется. Он должен был бы, наконец, сделать это, чтобы его верным ученикам не приходилось дольше влачить тяжесть ошибки. Фрейд неохотно занимается своими прежними работами. Критикам же он дает ожесточенные арьергардные бои.

Так, он утверждал как-то, что акт родов, и именно процесс прохождения плода через мучительно узкие родовые пути, является источником и причиной страха. При этом мнении он остается еще в 1923 г. Он, действительно, зрительный тип, подобно своему учителю Шарко, и это не всегда полезно. Он до тех пор созерцает явления, пока они не выглядят так, как ему хочется.

Я наблюдал многих детей тотчас же после родов и не мог подметить у них никаких аффектов; последние зарождаются в психике лишь значительно позже. Фрейд задает себе самому вопрос: «Как обстоит дело с детьми, которых извлекают при помощи кесарева сечения?» Откуда берется страх у них? Сначала Фрейд серьезно утверждал, что эти дети (Macduff) не ведают страха. В дальнейшем он стал ссылаться на принцип филогенетического наследования.

Предрасположение к страху наследуется нами от стольких поколений, что от него не ускользает и отдельный Macduff (т.е. «вырезанный из утробы своей матери»). Дальнейшее возражение: как обстоит дело у птиц, процесс рождения которых иной и которые все же пугливы? Ответ Фрейда: «Я говорю о людях. Как обстоит дело у животных, я не знаю».

Это я называю арьергардным боем. Страх заложен во всем живущем. Страх перед действительными опасностями Фрейд называет реальным страхом. Немотивированный же страх он называет невротическим. Между тем не существует немотивированного страха. Всякий страх - реальный страх. Только невротику неугодно знать, чего он страшится. Мотивы скрыты в бессознательном.

Однажды я видел лошадь, испугавшуюся аэроплана. Последний был погружен на длинную телегу, прикрыт брезентом и подвигался задней частью вперед навстречу лошади. Торча вверх под брезентом, имел фантастический вид. Он походил на плезиозавра или какое-либо иное чудовище доисторических времен. Лошадь никогда не видела ничего подобного и боялась.
Я наблюдал также семимесячного мальчугана, которому дали поиграть пушистым плюшевым медвежонком. Ребенок испуганно отпрянул; по-видимому, пушистое внушало ему страх. Перед нами было первое проявление страха, наблюдавшееся у этого ребенка. Несомненно, таким образом, что страх имеет филогенетическое происхождение, мотивы его основаны на опыте и таятся в глубинах бессознательного.

***

Психолог должен решить, собирается ли он заниматься философией, разрешающей вопросы о первопричине всего сущего, или же он будет опираться на факты, как и другие естествоиспытатели.

Желательно ли ему знать, что представляет собою по существу страх, или же он так же хочет оперировать понятием страха (практически столь же ясным, сколь темным метафизически), как физик понятием силы.

Физик измеряет силы и считается с ними, не заботясь о сущности силы. Он не интересуется тем, что скрыто за явлением. Только, когда наступает старость и он устает считать, в нем просыпается потребность в метафизике, как мы это видим у Маха и Оствальда.

В прежние годы Фрейд обычно иронически утверждал, что он не читает философов, так как имеет несчастье не понимать их (27).

Однако, с недавних пор можно видеть пожилого ученого, отправляющегося в отпуск с карманным изданием Шопенгауэра. На склоне лет он стал ближе к метафизике, подобно многим естествоиспытателям после понесенных трудов.

В его области это называется мета-психологией. Естествознание вещь хорошая, недурная вещь и метафизика. Но смесь из обоих есть нечто сумбурное. Когда кто-либо утверждает, что страх нервных людей только кажется беспричинным, что всегда можно найти причину - и вполне достаточную причину - в бессознательном, что, следовательно, страх имеет свои основания, то перед нами - описательное естествознание.

Всегда можно найти и выявить этот механизм страха. Учение о том, что coitus interruptus непосредственно порождает страх, также могло стать описательным естествознанием, если бы, действительно, удалось демонстрировать эту, на первый взгляд, непонятную связь. Так как это не удалось, то Фрейд, не пожелавший отказаться от своего учения, сконструировал метафизические механизмы; эти последние, правда, глубоки и остроумны, но они относятся не к той сфере, где работаем мы с нашими больными в целях их излечения.

Пример: дочь фиксировала свою любовь на отце. Она ничего не знает об этом, так как из моральных побуждений она вытеснила в бессознательное кровосмесительные инстинкты. Она страдает приступами страха. Фрейд считает возможным, что вытесненное либидо возвращается в сознание в виде страха. Как это происходит? Каким колдовством?

«Проникнуть в это мы не в состоянии... топическая динамика развития страха пока темна для нас; какой вид психической энергии и из каких систем затрачивается при этом, нам также неизвестно. Я не могу обещать вам дать ответ и на этот вопрос» (28).

В других местах Фрейд называет страх негативом либидо. И когда он учит, что либидо всегда проявление мужского начала, то, вероятно, следует дополнить, что страх его женский коррелят. Это, действительно, неясно и мало пригодно для практики. Напротив, иное толкование совершенно ясно. Дочь страшится самое себя, страшится силы своих инстинктов, толкающих ее на отвратительные для нее поступки.

Из разыгрывающегося в бессознательном конфликта между моралью и инстинктами возникает страх. Девушка боится самое себя. Она явственно чувствует, что могло бы случиться нечто ужасное. Так как это ужасное не осознано ею, она не знает также, чего она боится. Ей может быть оказана помощь путем психоанализа. Разумеется, на этой ступени естественно-научного знания нельзя определить ни того, что представляет собою страх, ни сущности морали, совести, инстинкта и бессознательного.

Психоаналитик в праве отказаться на практике от такого теоретического познания; более того, он даже не должен разрешать метафизике непосредственное вмешательство в свою работу.

***

При всем том не подлежит сомнению, что Фрейд лишь потому мог указать на причинную связь между онанизмом и coitus interruptus, с одной стороны, и страхом или его эквивалентами, с другой,- что эти явления часто сопутствуют друг другу. Связь эта, однако, такова: онанизм не порок и не болезнь, но представляет собою нормальную форму человеческого полового наслаждения. Сам по себе он не вреден.

Если бы Штекель не дал ничего, кроме выяснения и мужественной защиты этих положений, он и тогда заслуживал бы памятника от освобожденного юношества (29). Так как онанизм клеймен культурой и воспитанием, юношеству навязывается борьба с ветряными мельницами. Эта борьба сгоняет с лица краску, делает пугливым, рождает сознание собственной вины и страх. Юношество заболевает не от онанизма, но от борьбы с ним. Но этим не исчерпывается сущность онанизма.

Последний представляет лишь мост на пути между пробуждением генитальной половой жизни и завоеванием женщины.

Там, где по каким-либо причинам не может быть добыта женщина, там онанизм часто утверждается надолго и за актом мастурбации скрывается фантазия, содержание которой часто так антиморально и ужасно, что она не допускается в сознание.

Вытеснение подобных извращенных или преступных картин и желаний может вызвать, пожалуй, головную боль или какую-либо иную форму невроза: угрызения совести, депрессию, меланхолию и желание покончить с собой. И здесь излечение может быть достигнуто отнюдь не запрещением онанизма, но осознанием, помощью психоанализа, извлечением на свет головы медузы.

Владелец одной австрийской санатории для нервных больных читал Штекеля, но недостаточно основательно, и дал молодому человеку, обратившемуся затем за помощью ко мне, совет: «вы должны онанировать по крайней мере два раза в неделю!».

Этот курьезный невропатолог не имел никакого представления о демонах бессознательного. Юноша страдал от бессознательной фантазии: уничтожить отца и всех сестер и братьев, чтобы остаться вдвоем с матерью. Врач своим советом, в сущности, побуждал его два раза в неделю совершать убийство и пятнать себя кровью. Благодаря этому пациент был доведен почти до безумия.

При половом общении фантазия занимает столь доминирующее положение, что всякий иной подход к этому вопросу несуществен и вводит только в заблуждение. Если двое людей любят друг друга, тогда всякая приятная для них форма полового общения нормальна и благородна, раз уж непременно требуется моральная оценка.

Напротив, так называемое нормальное половое общение превращается в онанизм, если партнеры не любят друг друга. Однако, в виду того, что человек очень нуждается в любви, за подобным общением скрываются всегда фантазии, как это мы знаем из «Wahlverwandtschaften» Гёте. Каждый из партнеров фантазирует о воображаемом и аннулирует того, в чьих объятиях он лежит. В таком случае и, по меньшей мере экономнее, онанировать. В одиночестве предоставляется большая свобода.

Coitus interruptus сам по себе столь же безвреден, как и онанизм. Правда, если один из партнеров становится угрюмым, если неудовлетворяющее его половое общение порождает в нем мысли, подвергающиеся вытеснению, например: «Отчего я связан с нею? Она мне совершенно не нравится; я хотел бы освободиться от нее. Если бы только не было детей! Может быть, они умрут; может быть, умрет дорогая супруга...» - тогда моральная инстанция протестует против подобных мыслей, и если злые желания стремятся прорваться на поверхность, то возникает страх.

В тысячах случаев имеет место coitus interruptus, не принося вреда. Я допускаю мысль, что едва ли он когда-нибудь приносит вред при внебрачных половых сношениях. Так оправдывается мудрость писателя: «Сами по себе вещи не плохи и не хороши; их делает такими только мышление».

Поиск по сайту: