III. БРЕЙЕР И ФРЕЙД

Первое время по возвращении из Парижа наполнено, по-видимому, научной борьбой. Фрейд оторвался от венской школы.

Большое впечатление произвел на него крах, который потерпели обещания Эрба (крупный немецкий невропатолог 19 столетия. Дж. Горбатов), данные им в его большой книге об электротерапии.

Поддержку он получал от своих связей с Парижем, которые он долго не порывал. Он снова перевел лекции Шарко, а впоследствии и Бернгейма (руководитель нансийской психологической школы гипноза, профессор из французского города Нанси. Дж. Горбатов).

Еще большую поддержку нашел Фрейд в совместной работе с благородным по натуре и осмотрительным венским врачом Иосифом Брейером, своим на много старшим другом. Брейер, уже глубокий старик, и поныне живет в Вене. Отношения между Брейером и Фрейдом, как литературные, так и личные, уже давно прерваны.

Фрейд был слишком интимен с Брейером, чтобы эта дружба могла продолжаться. Вулканическая натура Фрейда не терпит этого.

Вероятно, это были прекрасные часы, когда молодой Фрейд изливал перед своим другом Брейером, которого широкая практика отвлекала от любимой науки, то, чем было переполнено его сердце.

Шарко, гипноз, психогенное происхождение истерии. Брейер был скорее противником подобных теорий. Ему никогда не удалось подавить в себе анатома и физиолога. В Германии уже тогда (1888 г.) И. П. Мёбиус предложил следующее определение: «Истеричны все те болезненные явления, которые вызваны представлениями».

Брейеру казалось, что Мёбиус зашел слишком далеко. И все же под влиянием разговоров с Фрейдом он вспомнил об удивительном случае заболевания, который находился под его наблюдением в Вене в 1881 и 1882 г.г. Молодая истерическая девушка, подверженная явлениям паралича, расстройствам речи и сомнамбулическому состоянию, во время лечения ее Брейером, изобрела метод, с помощью которого она постепенно освободилась от всех своих симптомов.

Брейер гипнотизировал и в этом состоянии она сообщала, когда и вследствие каких причин возникали у нее болезненные симптомы. В гипнозе она вспоминала все то, что забывала в состоянии бодрствования.

Примеры:

а) Не слышит по рассеянности, когда кто-либо входит. (Перечисляются подробно 108 подобных случаев, с указанием лиц и обстоятельств, часто приводятся месяц и число. Первый случай: она не слышала, как вошел ее отец.)

б) Не понимает, когда говорит несколько человек сразу. (27 случаев; первый раз снова отец и знакомый.)

в) Не слышит, когда она одна и обращаются непосредственно к ней. (50 раз. Начало - отец безрезультатно обратился к ней с просьбой налить вина.)

После того, как больная разматывала нить в обратном направлении до ее начала, симптом исчезал. Он был, как говорили тогда Брейер и Фрейд, «отреагирован». Из статьи не видно, лечил ли Брейер по этому методу другие случаи. Некоторое время он доброжелательно приглядывался, как Фрейд применял в гипнозе открытый им на этой капризной пациентке «катартический», т.е. очищающий, метод.

Оба исследователя подтверждают сперва в предварительной заметке (1893 г.) (21), а затем и в большой работе (1895 г.) (22), что вновь открытый метод приносит плоды, и что с его помощью удается освобождать истерических больных от их симптомов. Впрочем, в 1895 г. Фрейд уже отходит от гипноза.

Открытие Брейера явилось как бы дополнением или доказательством в обратном порядке в пользу эксперимента Шарко. Шарко показал, что с помощью соответственных представлений можно вызвать истерические явления. Брейер показал, что истерическое явление исчезает, если удастся перевести болезнетворное представление из бессознательного в сознание.

В 1889 г. Фрейд, вероятно, под впечатлением того, что открытие Брейера делает гипноз особенно необходимым, - снова отправился во Францию, на этот раз не в Париж, а в Нанси, где Льебо и Бернгейм основали школу гипноза. Бернгейм не затруднял себя чрезмерно объяснением гипноза. «Il п’у а pas d’hypnotisme, tout est dans la suggestion» (гипнотизма нет - все дело во внушении), говорил он. От объяснения же сущности внушения он просто уклонился.

Фрейд никогда не был хорошим гипнотизером. Несколько десятилетий он уже вообще не гипнотизирует. Странно: в широких кругах распространено мнение, будто психоанализ представляет собой род гипноза, или, по меньшей мере, метод, пользующийся внушением. Фрейд разработал технику психоанализа, главным образом с той целью, чтоб сделать психотерапию независимой от гипноза. Когда на ярмарках видишь людей, занимающихся всякого рода гипнозом, с трудом удерживаешься от отвращения к этому ремеслу.
Успехи в гипнозе не стойки, потому что они, в глубоком смысле, добыты нечестным путем. Гипноз относится к психоанализу, как пассивная иммунизация к активной. Это сказано для врачей. Для всех же: оба искусства относятся друг к другу, как потемкинские деревни к настоящим селениям.

Особенно глубокое впечатление произвел на Фрейда в Нанси следующий эксперимент Бернгейма (эксперимент А): выполнение после пробуждения приказания, полученного во время гипноза; сам по себе он оставляет сильное впечатление. «Вы проснетесь и через пять минут вы откроете в углу зонтик». Как приказано, так и сделано. Вопрос: «Почему вы в комнате открываете зонтик?» Здесь можно было бы ожидать ответа: «Мне было так приказано». Или: «Из внутреннего побуждения, которое я не могу себе объяснить».

Однако, мы не слышим ни одного из этих ответов. Получивший приказание конфузится, бормочет что-то, и, в конце концов, выдавливает из себя объяснение, которое всем, кроме него самого, кажется неправдоподобным, в роде: «Я хотел посмотреть, мой ли это зонтик».

У Бернгейма сперва подвергались гипнозу здоровые. Из этого эксперимента выясняется, что все мы при определенных обстоятельствах действуем по иным побуждениям, чем полагаем. Истинные побуждения не осознаются нами. Мы лжем, не зная этого. В Нанси можно было присутствовать при крахе учения о свободе воли и победе детерминизма. Философия уже давно подготовила эту победу. Эксперимент Бернгейма демонстрировал это воочию.
Таким образом, мы видим у колыбели психоанализа трех ученых: Шарко, Брейера и Бернгейма. Из этих троих наименьшей известностью пользовался бы Брейер, если бы сам Фрейд не упоминал без конца имени Брейера и не выдвигал его как истинного основоположника психоанализа. Я сам, а также и другие всегда удивлялись, что Фрейд столь высоко ценил сообщение Брейера.

Брейер сам был на пути к тому, чтобы забыть о своем «случае», так как он до беседы с Фрейдом не понимал его и даже не думал об его опубликовании. После экспериментов Шарко обратный подход при помощи вопросов: «Почему вы парализованы, с каких пор вы парализованы?» - напрашивался сам собою и рано или поздно был бы осуществлен и без случая Брейера; да он и был, действительно, осуществлен во Франции, где о Брейере ничего не знали.

Кроме того, мы вскоре увидим, что существеннейшие открытия Фрейда, составляющие в настоящее время сущность психоанализа, не имеют ничего общего с Брейером. Если Фрейд до Нанси еще не мог собственными силами обратить эксперимент Шарко, то он несомненно натолкнулся бы на эту мысль у Бернгейма, если бы даже он и не был никогда знаком с сообщением Брейера. Бернгейм брал в работу своих медиумов, которые не знали, почему они открывают зонтик, и показал (эксперимент Б), что он путем уговоров может достигнуть возвращения бессознательного представления в сознание.

Он говорил приблизительно: «Вы ошибаетесь, ваше утверждение не является истинной побудительной причиной. Припомните только, что с вами произошло». Так уговаривал он до тех пор, пока весь забытый, казалось, процесс гипноза и полученное поручение не возвращалось снова в сознание медиума.

Если Фрейд узнал в Париже, что для того, чтобы вызвать истерический симптом, нужен гипноз, то в Нанси он научился, что даже без гипноза, исключительно путем настойчивого уговаривания, можно снова свести симптом к вызвавшим его представлениям.

В виду того, что Фрейд неохотно гипнотизировал, сообщение Брейера - по моему мнению - не только не помогло ему в его работе, но оказало, скорее, задерживающее влияние. И мы видим, что уже в 1895 г., еще в период совместной работы с Брейером, Фрейд оставил гипноз, чтобы перейти к психоанализу.

Заслуга Брейера по отношению к психоанализу так же велика, как заслуга Брюкке по отношению к изобретению офтальмоскопа. Брейер видел свечение бессознательного, а Брюкке - сетчатки глаза. Фрейд же дал нам линзу, с помощью которой мы можем видеть картины психоанализа. Брейер в своем случае не заметил ни фиксации своей пациентки на отце, ни перенесения на личность врача, ни сексуальной символики.

Динамическая сторона вытеснения должна была тем более ускользнуть от него, так как он гипнотизировал. Весь конфликт остался во мраке.

Но в виду того, что как-раз эти механизмы составляют суть учения Фрейда, приходится не соглашаться с ним, когда он так демонстративно выдвигает на первый план имя Брейера. Впрочем, ему и самому временами казалось, что он в этом отношении зашел слишком далеко (23). Спустя короткое время после появления «Этюдов», Брейер разошелся в своем научном пути с Фрейдом.

Когда появились и начала все более доминировать сексуальные толкования, когда Фрейд начал толковать сновидения, Брейер не захотел больше участвовать в этом. Он вернулся к увлечению своей молодости - органической медицине. Он не хотел быть толкователем иероглифов и кудесником, а предпочел остаться верным поклонником первичных феноменов, какими они предстают перед нашими взорами под микроскопом и в ретортах.

***

Вскоре после своего возвращения из Нанси Фрейд женился. Жена его, уроженка Гамбурга, выросла в интеллигентной семье; она хорошая хозяйка и подходящая спутница для своего мужа, что не слишком легко, если представить себе жизнь, посвященную целиком работе. Еще и теперь Фрейд принимает больных с 9 часов утра и до 8 часов вечера.

Своими письменными работами, как научными трудами, так и обширной корреспонденцией, он занят вечерами приблизительно до часа ночи. Затем он спит около 7 часов. У него прекрасный сон. В этом редком свойстве кроется секрет его трудоспособности.

После своего брака он произвел на свет одного за другим шестерых детей, трех мальчиков и трех девочек. Фрейд для них заботливый отец. Он был и сейчас ещё остается (его мать жива - ей 89 лет) хорошим сыном. Я нарочно упомянул обо всем этом, так как человек, не знающий Фрейда, легко может представить себе его другим. Он лишил сексуальную мораль всякого кредита. Сам же он ни на один шаг не отклоняется в сторону. И в этом он тоже похож на своего предтечу Ницше.

Попавший в сферу Фрейда получает о нем впечатление, как о человеке с крепкими нравственными устоями. Он строг не только по отношению к другим, но и по отношению к самому себе и отличается староавстрийской учтивостью, которая находится сейчас в периоде вымирания.

Он занимается благотворительностью, даже в больших размерах, чем ему это позволяют его средства. Если характер Фрейда в моем изображении кажется не без изъянов, то нужно отдать этому необычайному человеку должное - он с величайшей откровенностью признал перед всем светом большую часть своих ошибок в своей исповеди («Толкование сновидений», «Психопатология обыденной жизни»).

Он выставил себя - как он там говорит - единственным негодяем в кругу исключительно безгрешных, образцовых людей. Прочие тщательнейшим образом скрывают свои слабости не только от других, но даже от самих себя. Волки одеваются в овечью шкуру. Честолюбцы притворяются скромными, недоброжелатели - самоотверженными. Фрейд проанализировал самого себя, и результат этого анализа преподнес миру в виде двух трудов. Подарки гения.

Они были бы очень плохо оплачены, если бы одаренный ими мир надел очки и вычитал из этих книг: «Ага, он завистливая натура, ненавидит своих друзей; хотел во что бы то ни стало сделаться профессором!» и т. п.

Обратите лучше внимание на гениальность и примите ее вместе с ошибками, ибо своеобразие этого таланта так спаяно в одно целое с его, так называемыми недостатками, что недостатки становятся достоинствами.

Гений должен быть одиноким. Из этой формулы вытекают все отрицательные черты характера Фрейда. Я лишь за одно на него сердит: он курит слишком много сигар. Но и это, собственно, идет к нему; он нуждается для мышления в дымовой завесе.

Фрейд дает следующее разъяснение о самом себе: «Интимный друг и ненавистный враг были всегда необходимой потребностью моей эмоциональной жизни. Я всегда умел раздобыть себе того и другого, и нередко идеал детства восстанавливался в такой мере, что друг и враг совпадали в одном лице, конечно, уж больше не одновременно и не в сменяющих друг друга периодах вражды и дружбы, как это, вероятно, было в первые детские годы».

Фрейд относит эту особенность своего характера, сходную со свойством электрического полюса, к борьбе, которую он вел в раннем детстве со своим племянником Джоном. Последний был на год старше своего дяди, так что дядя не мог с достаточной внушительностью отстоять свой авторитет.
Сперва друзья, которых он отталкивал впоследствии от себя, были старше его, они были отцами. Затем пришла очередь братьев. Стареющий Фрейд видит себя окруженным первобытной ордой, которая хотела бы перекусить горло своему производителю.

А за всем этим стоит маленький Зигмунд, который защищается: «Я колотил его, потому что он колотил меня» (24).

Поиск по сайту: