Привязанность и утрата

Три толстых тома, опубликованных Дж. Боулби в 1969-1980 гг., были переведены на французский язык и изданы в переводе в 1978-1984 гг. Они, без сомнения, получили широкий отклик в мире психологии и являются необходимым справочным материалом, в особенности первый том, посвященный привязанности. Но эти труды мало повлияли на психоанализ, особенно во Франции, что, конечно же, несправедливо. Мы напомним здесь некоторые положения этих работ, что, впрочем, не может заменить их прочтения.

В первом томе — «Привязанность» (1969) — Боулби постоянно подтверждает свою верность Фрейду, о чьем интересе к прямому наблюдению за развитием ребенка он и напоминает. Но обнаружение связанного с чувством покинутости страдания детей, разлученных с матерями и наблюдавшихся Джеймсом Робертсоном (1953) в детских яслях в Хэмпстеде во время войны, наводит Боулби на мысль о том, что значимость связей между матерью и ребенком важнее, чем оральная зависимость ребенка. Он ориентируется на изучение «инстинктивного поведения»; он начинает изучать его системную регуляцию, предполагающую «способность к адаптации» к окружающей среде, которая проявляется в поведении человека «степенью и способом вклада в сохранение популяции первичного окружения человека»

Для Дж. Боулби речь идет о другом варианте того, что Хайнц Хартманн определял как «приемлемая окружающая среда человека». Но Дж. Боулби подчеркивает регулирующее значение для приматов человеческого рода эффектов обратного действия, проявляющихся, например, благодаря речи. Определенные последовательности поведения активируются физиологическими и особенно гормональными причинами, но также скрытыми и подчас противоречивыми тенденциями, выявление которых — задача психоанализа. Сенсорность заставляет чувствовать эти скрытые тенденции, но чувства и эмоции дают возможность квалифицировать, признать их, даже если речь может выразить их лишь в недостаточной степени. По этому краткому изложению идей, выдвинутых Дж. Боулби, можно понять, что ему понадобилось уточнить, в каком смысле он использует термин «инстинкт»: в этой книге (Bowlby, 1969, р. 189) мы находим рассуждение, которое необыкновенно похоже на то, что во Франции понимают под термином «импульсы». Дж. Боулби напоминает здесь, что инстинктивное поведение определяется, помимо прочего, и отпечатком-импринтом, который приводит его в действие.

В этих условиях поведение привязанности существует и у человека, оно всеобще, проявляется во всех возрастах и по отношению ко многим людям, помимо близких родственников; оно предъявляет свои требования близости во многих ситуациях. Но Дж. Боулби, возвращаясь к работам с приматами (не человеком), считает, что нельзя описывать его как связанное с удовлетворением сексуальных потребностей. Оно всеобщее, аффективное; это первичное поведение, которое в то же время связано и с сексуальностью.

Его регуляция интерактивна. Но Боулби описывает случаи гармонии и интерактивной несовместимости: например, со стороны младенца проявление привязанности — антитеза исследовательскому игровому поведению. У матери забота о ребенке может быть изолирована в агрегате противоречивых способов поведения.

Подобным образом некоторые состояния ребенка активируют его поведение привязанности, например, его усталость, голод, холод, нездоровье. Мать также играет роль в активизации поведения привязанности младенца, когда она покидает ребенка, избегает близости с ним. Активирующими факторами являются и другие различные события, такие, как отвержение со стороны других взрослых или ситуации стресса и тревоги.

Дж. Боулби гораздо ранее, чем в работе, которую мы здесь кратко анализируем, описал хронологию первых реакций привязанности у младенца по отношению к значимым людям. В частности, им описаны ориентация младенца в направлении человеческого лица, поворот головы и сосательные движения, хватание, цепляние и протягивание руки, улыбки, крики и плач; он также показывает их постепенную, но быструю фокализацию на матери, отличаемой ребенком. В то же время Боулби считает, что замечания Шпица относительно тревоги восьмого месяца слишком ограничительны, и поэтому их применение в области общественного здравоохранения может представлять опасность.

В приложении, заключающем этот том, Боулби определяет свою позицию по отношению к новому в психоаналитической теории. Он критикует слишком расплывчатый, по его мнению, характер предложенного Винникоттом описания «холдинга», но в достаточной степени приближается к теориям так называемой венгерской школы и Ференци, когда говорит об океаническом слиянии и о первичных связях. Кстати отметим, что Дж. Боулби несколько раз ссылается на интерактивные «портреты», подобные тем, которые М. Давид и Ж. Аппель описывают с 1966 г. (David, Appel, 1966).

Второй том (1973) посвящен теме «Сепарация, тревога и гнев» (Bowlby, 1973). Он содержит ссылки на клинически признанные факты; в нем описаны индивидуализированные состояния психопатологии страха и тревоги. Тревога сепарации характеризует угрозу психическому равновесию грудного младенца, который должен иметь возможность «переживать теплую и непрерывную связь со своей матерью (или женщиной, постоянно замещающей мать), в которой оба могут обрести счастье и удовлетворение». Именно такое состояние описывал Боулби уже в 1951 г. в своем отчете, адресованном Всемирной организации здравоохранения (Bowlby, 1951).

Наблюдения последствий сепарации, собранные друзьями Боулби, супругами Робертсон, позволили ему систематизировать их следующим образом:
1) что происходит, когда ребенок, разлученный с матерью, вновь обретает ее;
2) что происходит с более старшими детьми и даже взрослыми в случае сепарации с дорогим им человеком или его смерти;
3) более поздние проявления тревоги после сепарации; различные наблюдающиеся нарушения имеют, среди прочих, одну цель — укрепить аффективные связи с образами родителей.

Таким образом, Дж. Боулби изучает семиологию страха и тревоги сепарации, т. е. в принципе различные формы фобий. Однако он критикует использование этого термина, который грозит слишком точным определением ситуации, вызывающей страх, тревожность или тревогу. Он в особенности не согласен с применением этого диагноза при детских «псевдофобиях», которые представляются ему скорее прямыми последствиями отсутствия матери, т. е. проявлениями тревоги сепарации, очень близкими к тому, что вызывает страх у животного.
Третий том — «Утрата: грусть и депрессия» (1980) — касается вопросов, посвященных трауру взрослого после потери супруга или ребенка, и рассматривает проблему траура в других культурах. По Дж. Боулби, на процесс работы траура влияет пять факторов:
• личность и роль утраченного человека;
• возраст и пол лица, переносящего траур;
• причины и обстоятельства утраты;
• психологические и социальные обстоятельства, в которых находится переживающее траур лицо в момент утраты эмоционально значимого человека и после утраты;
личность переживающего траур лица и, в частности, его способность восстанавливать любовные связи.

Как видим, Дж. Боулби, определяя таким образом некоторые индивидуальные особенности работы траура, отдаляется от фрейдовских концепций интроективных идентификаций меланхолика. Он напоминает, что характерные черты траура взрослого человека связаны с внутренним миром привязанности, сложившимся в его детстве. В связи с этим Боулби в первый раз подробно говорит о своем интересе к теориям информатики и системным и кибернетическим моделям. «...(Когнитивные наклонности) являются для человека функцией моделей репрезентации его фигур привязанности и себя самого, которые он составил в своем детстве и отрочестве, и, если точки зрения, выдвинутые в этой работе, окажутся правильными, они, в свою очередь, являются функцией его опыта в семье на протяжении многих лет» (Bowlby, 1980, р. 301).

Дж. Боулби предлагает различать среди этих специфических и «когнитивных» наклонностей следующие:
• какую роль переживающее траур лицо признает за умершим человеком;
• как оно понимает свою собственную роль в утрате и как бы ее рассматривал умерший человек;
• что этот человек ждет от лица, помогающего ему; до какой степени он сознает свои проекции на прошлое;
• до какой степени его ожидания открыты для новой информации.
Дж. Боулби изучает в этом третьем томе траур у ребенка: будучи верен генетическим концепциям Пиаже, он напоминает в конце этого тома о важности постоянства объекта в формировании траура у ребенка. Но в последней части своей книги он обращается к понятию репрезентации. Сам он пишет, что психоаналитики предпочитают говорить в этой связи о «фантазиях».

Отметим некоторые частности, на которые французские читатели Боулби обращают недостаточное внимание:
1) связь привязанности описывается как свойство живого существа: она характеризует животные качества человеческого существа скорее, чем его желание объекта, галлюцинаторно представляемого, исходя из орального удовлетворения, вновь вызванного к жизни его аутоэротизмом;
2) взаимные связи привязанности определены внутренними и рабочими моделями;
3) понятие репрезентации, согласно способу употребления этого термина в когнитивистской психологии, появляется в произведении Боулби, который сближает репрезентации с фантазиями и не различает (во всяком случае, насколько нам известно) сознательные и бессознательные репрезентации.

Эти замечания представляются нам важными для тех, кто хочет понять, как родилась в Америке психопатология развития. Разумеется — об этом мы уже напоминали — Боулби заявлял о своей верности Фрейду и психоанализу, подчеркивая связи между психической патологией и развитием. Но авторы, работающие в области психологии и психопатологии развития, ссылаются на совершенно другие взгляды. Они опираются на произведение Боулби и в особенности на его общую гипотезу внутренних рабочих моделей привязанности и на парадигму М. Эйнсворт, о которой пойдет речь далее.

Поиск по сайту: