Глава 4. В МАСТЕРСКОЙ

В этой главе я расскажу о сообществе фальсификаторов, сгруппировавшемся вокруг известного аббата Тритхайма (Тритемиус) и Конрада Цельтиса. Начав свою деятельность в 1491 году, они создали множество «исторических» работ, большинство которых (например, «Гунибальд» и «Бероз») было разоблачено еще современниками; кроме того, Легенду о Святом Александре, долженствовавшую подтвердить подлинность лже‑Тацита, и стихи императора Фридриха I. Однако единственное «подтверждение» подлинности «Германии», содержащее немногие страницы с 2‑3 цитатами из Тацита, оказалось малоубедительным.

Тритемиус, в миру – Иоганн Гейденберг (1462‑1516), – аббат монастыря в Вюрцбурге, всячески поощрял научные изыскания, однако его исторические работы «суть сказки и фальсификация, не выдерживающая никакой критики» (энциклопедия Майера). Это еще вежливо сказано. Его же, кстати, посетило ставшее знаменитым видение о конце света.

Цельтис – уже знакомый нам гуманист и поэт‑латинист Конрад Пикель (1459‑1508), пользовавшийся благорасположением императора [23]и имевший огромное влияние на современников, в основном через созданное им интеллектуальное «Братство». С юных лет Цельтис неустанно путешествовал по Европе, от Вюрцбурга до Рима, и от Кракова и Данцига до Майнца. Его латынь считалась образцовой для эпохи Возрождения, однако существовал ли в действительности настолько чистый язык, это большой вопрос. Скорее всего, Цельтисом были написаны многие «классические» стихи и оды, хотя строго доказать это нелегко в каждом отдельном случае. В частности потому, что многие такие стихотворения он из тщеславия издавал под своим именем.

Его многочисленные издания классических текстов подверглись впоследствии серьезной переработке и «улучшению», ибо, несмотря на всю ученость и гениальность, он в ту эпоху был пионером, указавшим путь, но еще не достигшим цели. Карта дорог Римской империи, переданная им историку Конраду Пейтингеру [24], показалась настолько необычной, что лишь спустя два столетия (в 1714 году) она была признана и напечатана как копия карты III века, созданная якобы в 1265 году монахом из эльзасского города Кольмара. Сейчас она выставляется под названием «Таблица Пейтингера», например, в рамках большой выставки 1977 года, посвященной франкам (рис. 11).

Вот что пишет Хунгер (1961, с. 452): «В 1497 году, находясь в Вене, Конрад Цельтис предпринял создание фальшивой германофильской историографии, – стряпни, состоящей из достоверных сведений вперемежку с плодами буйной фантазии и заблуждений. Его ученик Авентинус основывался на этой работе в своих „Баварских хрониках"». Кстати, именно эта последняя определила нашу сегодняшнюю картину славянского мира.

Сведения, слишком явно отдававшие грубой подделкой, впоследствии вымарывались; в целом же, такого рода «документы» часто служили основой для цитирования и для наших исторических представлений. «Плач Мертвых» Ульриха фон Хуттена, основанный на сфабрикованном Таците, сам сделался историей, от которой так трудно освободить наше сознание.

Конрад Пейтингер заслуживает отдельного разговора. Этот добропорядочный бытописатель из Аугсбурга стал одним из первых собирателей римских древностей: скульптур, монет, рукописей. Интересными описаниями находок он делился с современниками. Примечания Пейтингера к медицинскому трактату о целебной силе растений (якобы Апулея) свидетельствуют о его обширных познаниях.

В его коллекции находилась «Хроника» Отто фон Фрайзингена (с многочисленными пометками самого Пейтингера), «Деяния» императора Фридриха I, «найденные» Цельтесом в 1507 году в монастыре Эбрах и опубликованные под именем Гюнтера Лигурийского, а также «Хроника» Эберхарда Регенсбургского. Все эти вымышленные тексты ни коим образом не могут считаться истинными, однако они настолько укоренились в наших исторических представлениях, что они просто обязаны быть подлинными. Но продолжим беглое перечисление копий раритетов из его коллекции: «Истории готов» Прокопия и Йорданда, «История лангобардов» Варнефрида и Павла Диакона, «Хроники» Григория Турского и Регино фон Прюма, а также множество текстов о саксах и норманнах. Такого количества подозрительных документов вполне хватит, чтобы опорочить доброе имя их владельца и публикатора. Один из потомков Пейтингера завещал все его сокровища, включая знаменитое многотысячное собрание монет, иезуитам, однако большинства рукописей к тому времени в коллекции уже не было. Цельтис якобы перевез их в Вену.

Интересна также карта Германии Николая Кузанского, изданная Пейтингером, и греческая рукопись «Иероглифика Гораполлона» (даже само название звучит заманчиво), которую он передал в 1515 году некоему итальянцу для публикации оной.

Одного из близких друзей Пейтингера (и предположительно автора большого числа «древних» рукописей) звали Иоганн Колерус. С другим фальсификатором из аугсбургского кружка, уже упоминавшимся выше Тритемиусом, Пейтингер рассорился из‑за того, что его «плагиаты» были слишком очевидны и с легкостью разоблачались как фальшивки. Однако это были «плагиаты наоборот»: гуманисты не крали у античных писателей, приписывали тем собственные произведения [25]. Результатом раздражавших Пейтингера разоблачений было то обстоятельство, что «находка» Цельтеса и его собственные не принимались всерьез.

Заглянув в мастерскую поддельщиков, я познакомился со многими трюками и хитростями этого ремесла. О некоторых приемах мне хотелось бы упомянуть.

Считается, что часто цитируемая «Свида» (правильнее – «Суда»), – греческий лексикон, содержащий множество литературно‑исторических статей, – был составлен около 970 года. Официальная наука утверждает, что многие сведения по истории литературы сохранились только в этом источнике, но не отрицает, что «в обилие сведений», подобранных «поспешно, без должного анализа и критики», вкрались «многочисленные ошибки и заблуждения». «Лексикон Суды» послужил первым инструментом придумывания и введения в обиход поддельных античных и средневековых текстов. Вопрос, когда же были созданы тексты самой «Суды», остается открытым. Так как в более позднее время «Лексикон Суды» считался «подлинной» энциклопедией классической греческой литературы; то историческим документом классической древности он остается и по сей день. При этом вовсе не обязательно, что «Лексикон» был составлен в X веке при Константине [26]: он мог быть продан беженцами из Византии после 1453 года.

Данте знал очень немногих античных латинских писателей; из поэтов ему были известны лишь Вергилий, Овидий, Лукиан и Гораций. Имя Гомера он знал, но с творчеством знаком не был. Некий грек Пилат из Салоников (умер в 1366 году в Калабрии) впервые ввел оное в оборот, когда продал в Италии латинский перевод Илиады и части Одиссеи. Боккаччо пользовался ими, хотя с сегодняшней точки зрения переводы эти выглядят убогой халтурой.

Во всяком случае, до начала XV века собственно греческих текстов в Европе не знали; с содержанием некоторых из них знакомились в переложении с арабского на древнееврейский и латынь. При этом тексты подвергались существенной переработке, сокращались, редактировались, обогащались вставками. Например, фундаментальный труд по фармакологии греческого врача Диоскорида, пройдя целых три ступени перевода, изменился до неузнаваемости. С творчеством Платона дело обстояло не лучше.

За поколение до «утраты» Византии в результате османского завоевания (1453) в Европе возник интерес к подлинным греческим книгам. Многие сотни оригинальных рукописей (и копий) были привезены в Италию. Косимо де Медичи вложил немалую часть огромного фамильного состояния в создание библиотеки классических произведений, которые он, в основном, покупал у беженцев. В 1440 году во Флоренции он открыл школу неоплатонической философии, где учителями были знаменитые Марсилио Фичино и Виссарион. Так началось освоение Платона и платоников Западом. Виссарион, архиепископ Никейский, перешедший в католичество и достигший в Италии высших церковных чинов, владел самым большим собранием греческих рукописей, многие из которых он самолично перевел на латынь. Поэтому в его коллекции трудно отличить «новоделы» от оригинала из Византии или, быть может, из античности. Понятия авторства и авторских прав в ту эпоху еще не существовало, тем более когда речь шла об идее, философии и теологии. Собственные мысли, вложенные в уста античных героев и подкрепленные авторитетом древности, приобретали, по мнению гуманистов, больший вес [27].

Фичино, например, переводивший, в числе прочих, Платона, Плотина и Ямвлиха, ревностно пытался соединить эллинский дух с христианством. Творчество Лукиана из Сармосаты [28], впервые изданного в 1496 году во Флоренции, изрядно «христианизировано». Издали его по одной из 80 сохранившихся копий, «не все из которых достоверны». Кстати, в такой ситуации практически невозможно ознакомиться с источником.

Как развалины античных городов служили потомкам эрзац‑каменоломней, так и сохранившиеся тексты и фрагменты, находившиеся в обращении, представлялись в ту эпоху неисчерпаемым кладезем философских идей и теологических аргументов. Вопрос, насколько тот или иной текст достоверен, кто его нашел или сфабриковал, мало кого занимал. По представлениям людей позднего средневековья – и это проявилось в ходе творческого создания истории Каролингов – время и пространство в историографии не имели большого значения. Рабанус в «Хронологии» выдвинул собственную концепцию (Лозовски, 1996). Однако накопление знаний и освоение изрядной части возникшего античного наследия привело к тому, что угол обзора увеличился, стал достовернее, «подлиннее» и… неузнаваемым.

После возникновения папства в Авиньоне и его переселения в конце XIV века в Рим в Италии началось возрождение интереса к античности. Основоположником гуманизма считается Петрарка, хотя понятие это возникло столетие спустя, и в наш обиход введено было задним числом Винкельманом в 1765 году (Хунгер, с. 525). Кроме Цицерона, Сенеки и других классиков Петрарка знаком вроде бы и с трудами одного из ранних «отцов церкви» Августина. К сожалению, почти все рукописи, которыми он пользовался, включая собственные копии, безвозвратно утеряны, поэтому доказать или опровергнуть его знакомство с Августином не представляется возможным [29].

Вообще, история с вечно теряющимися книгами, «считавшимися у гуманистов за большую ценность, чем реликвии» (Хунгер, с. 547), не находит логического объяснения. Сохранилось большое количество писем ранних гуманистов (почему же не книг?!). Петрарка, например, якобы четырнадцатью веками отделенный от своих любимых поэтов, пишет о них, как о современниках, вместе с ними переживает их трудности, страдает и радуется. Даже Макиавелли в 1513 году высказывается в том же духе: «Без всякого чувства робости разговариваю я с ними; осведомляюсь у них об основаниях тех или иных поступков, и они отвечают мне, ибо они люди» (Хунгер, с. 539). И Петрарка и Макиавелли решительно сходятся в одном весьма характеристическом аспекте: в эмоциональной близости античному прошлому. Вплоть до формы выражения и правописания существует сильнейшее сходство. И не удивительно. Ведь речь идет о возрождении.

Такое «активное приятие» древности возможно лишь в том случае, если твое мироощущение полностью сливается с таковым античности, что при (утверждаемом теорией) отстоянии эпох в полторы тысячи лет кажется мне немыслимым. А от любовного подражания до новодела – тонкого воссоздания «древнего античного» текста – всего один шаг.

«Возрождение» (Ренессанс) по‑разному проявлялось в разных областях культуры. Наряду с сознательной фальсификацией шло кропотливое восстановление из фрагментов и спасение памятников прошлого, фиксация и сохранение в письменном виде сведений, передававшихся в устной традиции. Именно по языческому содержанию часто можно судить об относительной подлинности произведения. В ту эпоху язычество было основательно забыто, и сохранением языческих памятников трудно было бы снискать себе славу. Средневековые тексты зачастую подвергались переработке. В ранних изданиях собрания басен Ромулуса, составленном якобы в 350‑500 годы (на самом деле, предположительно в XI веке), еще были боги, храмы и жертвы.

Поиск по сайту: