Глава 11 ХАРЛОУ

Наше судно кажется невероятно огромным, но Финн поднимается на нее, как на изящную лодочку. Мне кажется, или на палубе он смотрится выше? Я глазею на него, пока он разговаривает с капитаном, и непроизвольно поглаживаю пальцем нижнюю губу, вспоминая его дразнящие покусывания у Оливера два дня назад.

Клянусь, мой пульс так и не успокоился с того дня, потому что то это был не просто поцелуй, а признание. Тот поцелуй поведал, что не я одна вошла на территорию чувств. И теперь мой мозг просто взрывается от непривычных мыслей: если мы оба что-то чувствуем, решимся ли попробовать, чтобы это переросло в отношения? Финн отмел все мои идеи по спасению его семейного дела, но если он подпишет контракт с телеканалом, мы не сможем быть вместе. А если он откажет телеканалу и все потеряет, ему точно будет не до отношений.

Когда завели двигатели, и мы отошли от пристани по направлению к открытому морю, мой мозг был в полном беспорядке, а тело горело от вида этой горячей рыбацкой версии Финна (что не особо отличалась от каждодневного Финна)… и я понятия не имею, как обращаться с огромной удочкой, что он для меня приготовил.

Он молча передает ее мне, покровительственно погладив по голове, и мы подошли ближе, чтобы послушать правила поведения и безопасности на лодке вместе с десятками других туристов, собравшихся на палубе. Я ожидала, что Финн молча отойдет в сторонку или будет осматривать лодку самостоятельно, но он кажется таким сосредоточенным. Словно выясняет, чем спортивная рыбалка отличается от профессиональной, или же просто очень сильно любит рыбачить, мне сложно сказать. Но больше всего мне нравится, что не притворяется, будто ему интересно. Он в восторге даже от этой поездки на полдня.

Когда капитан Стив закончил свою болтовню, мы находим место в дальнем углу лодки, и Финн молча работает, пока ветер прижимает его кофту к груди. Он устанавливает наши удочки, проверяет мою леску и катушку и уходит, оставляя меня со словами, чтобы я никуда не отходила. Через пару минут возвращается, держа с одной руке сапоги, а в другой бейсболку с логотипом лодки.

– Скоро тут будет грязновато, – говорит он. Он подает мне сапоги и надевает кепку, аккуратно пропуская сзади мой хвост и шепчет: «Так лучше», когда она полностью надета. Его карие глаза смотрят на мои губы, будто он решает, поцеловать ли меня еще раз, но когда он моргает, этот взгляд исчезает. – Готова?

– Готова ли я надрать тебе задницу в рыбалке? – спрашиваю я, опускаю кепку пониже и переобуваюсь в сапоги. – А то.

Он смеется и качает головой.

– Ладно, ты слышала все, что говорил капитан, хотя уверен, в этот момент ты думала либо о моем голом теле, либо о новой краске для волос, поэтому я тебе еще раз напомню: на таких лодках ловят в основном палтуса и морского окуня. Палтус может быть достаточно крупным, но ты не переживай, – он победоносно улыбается. – Если что, я тебе помогу его вытащить.

– Чтобы ты знал, я с регулярно хожу на занятия по кикбоксингу, – говорю ему, изображая оскорбление. – И занимаюсь серфингом.

– Да, но ты же будешь вытаскивать рыбу не ногами, – он хватает мою слабенькую руку и трясет ею, как куриным крылышком, после чего берет мою удочку и закидывает в воду. Наживка на конце издает тяжелый плеск, и Финн с ухмылкой передает удочку мне. – Закрепи ее. Иначе руки быстро устанут, если ты все время будешь бороться с течением, пока мы идем.

Сделав, как он сказал, я наблюдаю, как он забрасывает свою удочку. Он выглядит таким счастливым, а я просто разрываюсь между ожиданием, ну когда же вся Америка увидит это выражение его лица на больших экранах, и желанием, чтобы вся его радость оставалась принадлежащей ему.

– Как думаешь, тебя будут сильно раздражать камеры? – спрашиваю я.

Он пожимает плечами.

– Не так сильно, как то, что шоу будет не о рыбалке

– А если только о ней? – интересуюсь я. – Что, если это будет твоим условием?

Он снимает бейсболку, проводит рукой по волосам, почесывая голову.

– Да я не знаю.

Думаю, никто из нас после этого уже не хочет обсуждать эту тему, поэтому мы молча стоим, глядя на воду, птиц и по большей части друг на друга.

***

Похоже, рыба не подозревала, что Финн намного быстрее ее, и уж куда проворней меня, поскольку он успел поймать три рыбины (двух окуней и одного огромного палтуса), а я только забросила. Я бы солгала, сказав, будто опозорилась и переживаю из-за того, что он меня обставил. Нет ничего лучше, чем наблюдать, как Финн вытаскивает на палубу двадцатикилограммовую рыбину.

Вру, конечно. Секс с Финном на этой же самой палубе может быть гораздо лучше… Но только слегка. Уже пригрело солнце, отражаясь от воды, и он снял свою кофту; вид его загорелых предплечий, которыми он тянет и наматывает леску… это… Это может привести меня к неконтролируемому оргазму.

– Будет так странно уезжать, когда я прожил тут пару недель, – не обращая внимания на вожделение на моем лице, говорит он и снова забрасывает удочку.

Моргнув, я отвлекаюсь от похотливых мыслей о Финне и жду его пояснений. Глядя на него сегодня, я заметила, насколько сильно ему хочется вернуться в родную стихию.

– В смысле, странно?

Он удивляет меня, ответив:

– Мне не нравится мысль, что у меня не будет возможности видеть тебя в любое время.

Я не ожидала такого. Думала, он скажет, что ему будет недоставать погоды Южной Калифорнии, мексиканской кухни или возможности потусить с Оливером и Анселем. Теперь я еще больше хочу броситься к нему, взять его лицо в ладони и целовать, как никогда и никого раньше, с облегчением думая, что он само совершенство.

Вместо этого я заявляю:

– Вчера я мастурбировала, думая о тебе.

Он сгибается пополам, заливаясь смехом. Наконец, немного успокоившись, он говорит:

– Что, правда?

– Абсолютная.

Когда он выпрямляется, я вижу, что он немного покраснел, и это едва заметно из-за тени от козырька бейсболки. Что-то новенькое.

– Я тоже, – признается он.

– Да ладно?

– Ага.

– Я была бесподобна?

– Ты мастерски отсосала у меня, Имбирная Печенька.

– Да, я бы так смогла, – гордо вздернув подбородок, говорю я.

Он подтянул пару метров лески на катушку своей удочки.

– Смогла бы.

Я всегда думала, что, когда влюблюсь, буду чувствовать волнение, неуверенность или потрясение. Но я и не ожидала, что полюблю того, с кем буду себя чувствовать комфортно. Я хочу ему сказать: «Думаю, я люблю тебя», потому что подозреваю – на мое признание он мягко и с сочувствием вздохнет, но согласится, что сейчас не самое удачное время.

Я смотрю на него, на его угловатую небритую челюсть, длинную загорелую шею и руки, в которых я чувствую себя странно защищенно, в чем, я и не подозревала, как нуждалась. Правда нуждалась? Я привыкла, что только папа был моим постоянным защитником, стеной и спасителем. Неужели я жаждала именно такого мужчину в своей жизни?

У меня заболело в груди от мысли, что надежный, страстный и верный Финн именно тот мужчина, которого я надеялась найти.

Прищурившись, он смотрит на воду, и мне становится интересно, о чем он сейчас думает. С глубоким вдохом его грудь поднялась, а на выдохе он закрыл глаза. Кажется, он находится в таком же раздрае, в каком себя ощущаю и я.

Знаю, что попала в точку, когда он открывает глаза и смотрит на меня. И это пугает, потому что я знаю свое сердце, и если я впускаю туда человека, то это серьезно и навсегда.

Только я открываю рот и что-то сказать – хотя понятия не имею, что именно из меня вырвется, когда эти искренние эмоции поднимаются вверх по горлу – моя удочка резко дергается и сильно наклоняется к воде.

– Ого, так, спокойно, – с восторгом в глазам восклицает Финн, подходит ближе и берет мою удочку. – Смотри, ты что-то поймала.

Рыбалка с папой на реке в Северной Калифорнии, когда я была маленькой, никак не подготовила меня к вытаскиванию рыбы из океана. Когда это двадцатисантиметровая форель, и поплавок прыгает в воде, то, нагнувшись, своей худенькой рукой в свои двенадцать лет я с легкостью наматывала леску и доставала ее из реки. А тут приходится напрягать каждую мышцу в борьбе с этим плавающим монстром. Я держу леску и начинаю ее подтягивать, и каждый сантиметр – как маленькая победа. Финн позади кричит и охает, словно я вытаскиваю белую акулу. К нам подходят двое мужчин, и начинают меня подбадривать.

– Давай, помогу? – кричит Финн среди всеобщего ликования.

– Отвали!

Теперь я понимаю, почему он снял кофту; я вспотела, и уже начала ругаться, с чего это идея поехать на морскую рыбалку показалась мне удачной. Но увидев первые очертания палтуса – с шипами вдоль позвоночника и его огромный размер – я забыла обо всем.

– Моя рыба намного больше твоей! – ору я.

Сзади встает Финн, чтобы помочь вытащить, после того как в течение десяти минут борьбы мои руки начали дрожать и неметь. Снова и снова мы вместе тянем, и наконец из воды показывается великолепный палтус. Когда он падает на палубу, начинается сама противная часть, но Финн, удерживая его, что-то делает – так быстро, что я не успеваю заметить – и палтус замирает. Рыба была такой холодной от воды, когда он передал ее мне, чтобы я взяла за жабры и сфотографировалась.

Мне пришлось держать ее обеими руками, потому что она была огромной. Это самая большая рыбина из всех нами пойманных, и чувство было просто потрясающим, но, конечно, не таким захватывающим по сравнению со взглядом Финна на меня, когда он потянулся за телефоном.

– Держи ее, малышка, – тихо говорит он, и его глаза блестят от гордости. – Дай я тебя сфотографирую.

Мои руки дрожат от тяжести, но я держу ее, чтобы ему было видно. Он делает снимок и подходит ко мне, забирает палтуса и передает его Стиву, чтобы он сохранил его для нас.

– А мы обсудим, что ты только что назвал меня малышкой? – спрашиваю я, когда он наклоняется, чтобы насадить новую наживку на моей удочке.

Я скорее чувствую, нежели слышу его тихий смех, когда он встает и целует меня в макушку.

– Нет.

Я пытаюсь собрать волю в кулак, чтобы сдержать расплывающуюся глупую улыбку. Но это очень тяжело. У меня кружится голова, и я готова разразиться диснеевскими песнями прямо здесь, на лодке, полной потных стариков.

***

Когда мы вернулись на пристань, я извинилась и ушла в туалет, но на самом деле я хотела позвонить и спросить, как дела у мамы. Мы почти полдня были вне зоны доступа. Это было волшебное и страшное время одновременно. А вдруг что-то случилось?

Папа отвечает уже после первого гудка, его голос спокойный и расслабленный.

– Привет, Тюльпанчик.

– Привет, приятель. Как там наша королева?

– В порядке, – отвечает он. – Мы выехали в город на обед.

– Значит, все нормально? Никаких осложнений?

На другом конце трубки папа вздыхает, и я вздрагиваю, понимая, что веду себя, как маньячка. Доктор нам раз пять сказал, что первый сеанс химиотерапии для мамы будет легким. А вот последующие уже сложнее.

– Ты сама себя изводишь, – говорит папа, и я знаю, что он улыбается, но так же и серьезен. – Это долгий процесс.

– Я знаю, знаю, – вздохнув, отвечаю я.

– Как прошла рыбалка?

– Превосходно. Я в восторге.

– От рыбалки или от парня?

Я снова вздыхаю.

– От обоих.

– Замечательно, тогда приводи Финна сегодня. Я сказал Сальваторе, что свободен, пока в апреле не начнутся сьемки «Бескрайнего Горизонта».

Папин друг и коллега Сальваторе устраивает сегодня вечеринку по случаю празднования начала работы его нового продюсерского центра. «Бескрайний Горизонт» – это новый фильм, заслуживающий Оскара, душераздирающая драма, действия которой разворачиваются – барабанная дробь – на корабле. По правде говоря, я смутно представляю Финна на такой вечеринке, но предчувствие подсказывает, что все будет хорошо. И если Финн мой «Тот Самый», то он уже принадлежит к этому кругу, неважно, знает ли он там кого-нибудь или нет.

К тому же, проект стартует только через полгода, и мое сердце сжимается, – надеюсь, к этому времени мама пойдет на поправку.

Я возвращаюсь на пристань и нахожу Финна с большой пачкой чипсов в руках. Он предлагает мне немного, и я не могу устоять. Я и не подозревала, что так проголодалась, пока не съела немного этих соленых вкусняшек.

– Не хочешь сегодня пойти на вечеринку? – с набитым ртом спрашиваю я.

С таким же полным ртом еды от уточняет:

– Что за вечеринка?

– Киношники. Роскошь. Мартини и оливки.

Он пожимает плечами и спрашивает:

– А ты будешь моей спутницей?

Я улыбаюсь самой обворожительной улыбкой и киваю.

Он улыбается в ответ и стряхивает соль с моего подбородка.

– Конечно, Печенька.

***

Финн ждал меня возле дома Оливера, когда я забрала его в семь вечера. На нем была та же одежда, что и на встрече в Л-А, но сегодня он умудрился выглядеть намного лучше. От проведенного дня на свежем воздухе он более расслабленный. Да и загорелый Финн – это убийственно.

Он садится на пассажирское сиденье, ворча по поводу моей маленькой машины, а потом смотрит на меня.

– Вау, – говорит он. – Выйди.

– Что? – пугаюсь я, быстро осматривая платье, чтобы убедиться, что не пролила на себя апельсиновый сок, когда пила его прямо из бутылки, торопясь выходить.

– Хочу на тебя посмотреть, – говорит он и тянется через меня, чтобы открыть мою дверь. – Выйди, чтобы я мог тебя увидеть.

– О-о, – я выхожу, расправляю платье на бедрах и встаю перед машиной. Финн остается в машине, откидывается на спинку сиденья и смотрит в лобовое стекло. Я вижу, как одними губами он произносит: «Боже мой».

– Что? – кричу я.

Качая головой, он говорит:

– Выглядишь обалденно.

Я смотрю на свое платье. Оно сапфирового цвета – кстати, он мне очень идет –облегающее сверху и расклешенное внизу, длиной до колен. Я надела золотые босоножки на шпильке, а на шее простой золотой кулон, который папа подарил мне на совершеннолетие. Но сегодня я не сильно задумывалась, что надеть – а не как тем вечером в баре, когда хотела выглядеть непринужденно-очаровательно, а Финн меня без конца поддразнивал. И вот когда я забила на это и напилась соку, будто парнишка с похмелья, Финн теряет дар речи.

Когда я снова сажусь в машину, он без промедлений наклоняется, берет в руки мое лицо, смотрит на меня тяжелым взглядом и прижимается губами к моим. Как только мы касаемся друг друга, он слегка приоткрывает губы, у него вырывается тихое «О-о», он пододвигается ближе и зажимает мою нижнюю губу между своими. Когда я чувствую дразнящее скольжение его языка, понимаю: все пропало. Я пропала.

Мои руки оказываются в его волосах, и я хочу намного большего, я почти схожу с ума. Хочу чувствовать его каждым дюймом своего тела. Он издает такие глубокие тихие звуки, что они, вибрируя, прокатываются по моим костям, сотрясая и превращая в ничто, в девушку, у которой от желания дрожат руки, кипит кровь и со страшной скоростью разливается по венам. Я поднимаю ноги и пересаживаюсь ему на колени. Он резко опускает свое сиденье, и я падаю на него, расставив ноги по обе стороны от его коленей. Он рывком дергает меня ближе к себе, приподнимает свои бедра и потирается об меня, и я вскрикиваю, когда чувствую, как плотно прижимается его твердый член у меня между ног.

Когда он хрипло стонет, этот звук – словно спусковой крючок для меня, и я даю себе волю. Мне не важно, что мы в машине посреди улицы. На улице тихо. Сумерки. С таким же успехом мы могли быть где-нибудь на необитаемом острове, и меня волновало бы только это желание.

Чувствовать его, как он заполняет меня, принять его в себя. Этого не было так давно.

Он соображает быстрее меня, именно поэтому он уже расстегнул и спустил брюки вниз, и своим бедром я чувствую его голый член; его кожа такая удивительно теплая и мягкая вокруг железного стержня. Его пальцы уже в моих трусиках, отодвигают их, даже не утруждаясь снять, пальцы жадно ищут и находят меня, такую мокрую и жадную; мои неразборчивые звуки говорят ему, как сильно я в нем нуждаюсь.

– Мы правда это делаем? – прерывисто выдыхает он.

Я быстро киваю, и он держит себя рукой, чтобы взять меня. Это все происходит так быстро, он ныряет так глубоко, что мы оба задыхаемся, потому что это прекрасно.

Так приятно.

Его взгляд ловит мой, и облегчение от выражения его лица заставляет меня чувствовать себя неуверенной и хрупкой, как фарфор. Мне так этого не хватало. Я нуждаюсь в этом.

Думаю, я нуждаюсь в нем.

Он садится, целует меня влажно и небрежно, стонет у моего рта, погружаясь все глубже, и издает эти идеальные звуки одобрения каждый раз, когда я раскачиваюсь на нем вперед и назад, шепча:

«вот так» и «А-а»,

«так хорошо» и «господи, малышка, я не могу»…

Он замолкает, снова целует, покусывает мои губы, скулы, шею. И снова эти нуждающиеся звуки: «пожалуйста… я не могу».

Он тянется между нами и двумя пальцами нежно там гладит, как мне и нужно. Из его горла вырывается прерывистый стон, и я слышу собственные заикающиеся мольбы:

«я уже скоро»,

«так близко…»

– О, черт, я кончаю, – задыхается он именно в тот момент, когда я срываюсь. Закинув голову назад, я кричу – это чувствуется так насыщенно – и в то же время он выкрикивает, выгибаясь на сидении и дико врываясь глубоко в меня, пока мое тело пульсирует и сжимается вокруг него. Кажется, что это бесконечно: я кончаю и целую его, мое лицо в его руках, его звуки, соприкосновение тел в моей маленькой машинке, в которой даже не затонированы окна, и все это в самый разгар заката бабьего лета.

Люблю его.

Я люблю его.

Я утыкаюсь ему в грудь, готовая расплакаться. Я едва могу переварить это облегчение – быть вот так с ним, даже если на переднем сидении и с задранным подолом платья. Он ощущается таким крепким, и его сердце колотится у моего уха.

Финн подрагивает, все еще находясь во мне, и от его неровного дыхания мои волосы слегка путаются.

– Харлоу, – еле слышно на сдавленном выдохе произносит он.

– Я знаю, – соглашаюсь я. – Срань господня, это было невероятно.

– Нет… – он притягивает меня за плечи, и я сажусь ровно, ощущая, какой он по-прежнему твердый, и все еще во мне. – Малышка, мы ничего не использовали, – его лицо так близко, а глаза тревожно ищут мои. – Я не надел презерватив.

Застонав, я начинаю подниматься с него, но останавливаюсь, посмотрев на нашу одежду. Меньше всего мне бы хотелось появиться на вечеринке, как Моника Левински с пятном на голубом платье.

– Ты можешь нагнуться и передать мне салфетки из бардачка?

Он кивает, тянется и как-то умудряется достать одну. Этот момент такой настоящий, такой контраст по сравнению с нашим диким трахом минуту назад, что я чувствую легкое головокружение. Чуть только я отодвигаюсь, он тянется ко мне, прикасаясь пальцами к подбородку, и шепчет:

– Ш-ш-ш, подожди, подожди. Иди сюда.

Я наклоняюсь, закрываю глаза, прижимаюсь к нему и отдаюсь ощущениям, растворяясь в нем, когда он стонет, запуская руки мне в волосы и удерживая. Его язык касается моего, на этот раз нежно. Сердце, как сумасшедшее, стучит о грудную кость от выброшенного адреналина и моей нарастающей паники.

– Ты в порядке? – спрашивает рядом с моим ртом он.

Я киваю.

– Не могу поверить, что мы это сделали.

– Я тоже.

– Думаю, нам лучше привести себя в порядок перед вечеринкой.

Мы поправляем одежду и, спотыкаясь, выходим из машины. Подходим к входной двери, он достает ключи, не в состоянии смотреть мне в глаза, и тихо спрашивает:

– Ты на таблетках?

– Нет, – я лихорадочно пытаюсь подсчитать, какой у меня день цикла – похоже, месячные должны вот-вот начаться – но мне не хочется думать обо всех потенциальных последствиях нашего незащищенного секса. Вместо этого я хочу пребывать в том счастливом благословенном состоянии, когда я признала, что я полностью и безумно влюбилась в Финна Робертса.

– Все будет в порядке, – говорю я ему, не имея абсолютно никакой уверенности в этом. Я была счастлива признать, и уж если я это сделала, то все обойдется. Я буду в порядке! Все будет прекрасно!

Он кивает и входит, провожая меня в маленькую ванную рядом с его комнатой. Я поворачиваюсь и смотрю через открытую дверь, когда он подходит и достает чистое полотенце. На кровати лежит его открытый чемодан, заполненный аккуратно сложенными вещами.

– Ты завтра уезжаешь?

– Возможно, – отвечает он и потом продолжает: – Ну, наверное, нет. Я не знаю, – он кивком указывает в сторону ванной, и я захожу туда первой.

Открыв горячую воду, Финн держит руку под струей, ожидая нужную температуру и смачивает полотенце.

– Иди ко мне.

Я наблюдаю, как его рука исчезает под платьем, и закрываю глаза, когда его рука скользит по внутренней стороне моего бедра, а потом и вокруг него, после чего спускает мои трусики по ногам до колен. Я дышу с трудом, когда он мягко проводит теплым влажным полотенцем у меня между ног.

– Так хорошо? – спрашивает он.

– Да, – больше, чем хорошо. Райские ощущения. – Мне очень приятно.

Он и второй рукой забирается под платье и сжимает пальцами мое бедро.

– Я имею ввиду тебя. Ты в порядке?

– А ты? – в ответ спрашиваю я.

Он смотрит на меня и улыбается так искренне, что в уголках глаз появляются тонкие морщинки.

– Да, в порядке.

– Даже если я могу залететь?

– Да. Мы разберемся.

Сглотнув, я киваю.

– Тогда и я в порядке.

Выражение его лица вновь становится обычным, как вдруг он выпаливает:

– Скажи мне, что это был не просто секс.

Слегка пошатываясь от такого, я запускаю руку ему в волосы и тяну его к себе.

– Это уже давно не просто секс. Думаю, именно поэтому я и хотела остановиться. Сейчас столько всего происходит. У нас обоих, – добавляю я.

Он приподнимает подбородок, чтобы посмотреть мне в глаза, и прижимается им к моему животу.

– Мы же в любом случае попробуем? Я имею в виду… – он нервно сглатывает. – Я тебя очень хочу, и не совсем так, как раньше.

Я кусаю губу, было огромное желание поведать ему все свои переживания за прошедшие пару недель: беспокойство по поводу мамы, использование его для отвлечения, и как я потом стала зависимой от него, и что я захотела его так сильно, что боялась, ни один из нас и представить себе этого не может. И вот теперь он говорит, что тоже меня хочет. Я закрываю глаза и думаю о его телешоу, о пункте контракта, чтобы он не состоял в отношениях, и о слабо завуалированной цели найти ему любовь на экране. Пойти самым простым путем – подписаться на шоу – значит сделать наши отношения невозможными. А даже если он откажется от него и вернется домой налаживать бизнес, мы будем редко видеться, ведь он будет работать вдвое больше, нежели раньше.

– Я так сильно этого хочу, что не могу дышать, – говорил он, сжимая руки вокруг моих бедер, а я смотрю на него сверху вниз. – Я пытался сосредоточиться на возвращении домой, но могу думать только об этом.

– Я тоже этого хочу, – говорю я ему. – Просто я не знаю, как мы это сделаем.

Он поднимается, целует мое горло и, умышленно понимая меня не так, предлагает:

– Мы можем пропустить вечеринку, и я покажу тебе, как.

Я начала было отвечать:

– Абсолютно… – но останавливаюсь. В голове что-то щелкает. У него нет другой возможности спасти свой бизнес, кроме как участвовать в шоу, и это решение всегда было у нас под носом.

***

Держась за руки, мы идем на вечеринку. Между нами что-то изменилось, и это было так болезненно-нежно, что я хочу прижаться к нему всякий раз, когда он смотрит на меня, говорит мне что-то или когда, обняв за поясницу, впивается пальцами в мое бедро, будто все это создано специально для него.

Папа пришел сегодня один, без мамы, он увидел нас, когда мы зашли на кухню, извинился перед небольшой группой людей, с кем разговаривал, и подошел, чтобы поприветствовать нас.

– Вы, должно быть, Финн, – протягивая руку, говорит он. – Я Александр Вега, отец Харлоу.

Только двоих своих парней я знакомила с папой, и все время они заикались и нервничали. Да это и понятно. Папа как-никак получил две награды киноакадемии и был весьма известной персоной в кинематографе. А еще он высокий, мускулистый и при желании мог выглядеть грозно.

Но прямо сейчас я вижу, что он не хочет. Хотя это и не имеет значения, потому что Финн, в отличие от остальных, поприветствовал его твердым рукопожатием и уверенной «спасибо-что-меня-пригласили» улыбкой.

Положив руку Финну на плечо, папа ведет его в комнату знакомить с остальными гостями. Папа кивает, показывая, чтобы я присоединялась к ним, но мне больше хочется понаблюдать за этими двумя на расстоянии, как они приветствуют папиных коллег; я никогда не видела, чтобы он так душевно принимал парня, с которым я недавно целовалась.

Именно этой мужской связи мне сегодня и не хватало.

Я направляюсь на кухню взять напитки и поздороваться с дочерьми Сальваторе. Они на шесть и восемь лет старше меня, но по-прежнему живут с родителями; Валентина и Екатерина Марин – это две самые избалованные девчонки в киноиндустрии, но мне нужно быть с ними приветливой, ведь у папы с Сэлом совместные проекты.

Каждую целую в щеку и чувствую, что у Валентины духи Chanel, а у Екатерины что-то новенькое, похожее на Prada Infusion d’Iris. Два года назад они сильно поругались и не разговаривали почти три месяца из-за того, что не могли решить, у кого Chanel №5 будет фирменным ароматом.

Финн привык думать, что я такая же.

– Твой парень – это что-то, – говорит Валентина, показывая на Финна.

Я наливаю себе стакан минералки.

– Это точно.

– Такой грубый, – мурлычет она.

– Обожаю рабочий класс, – добавляет Екатерина.

Начинается. Я окидываю взглядом комнату в поисках Финна, прекрасно понимая, что они сделали выводы, глядя на его одежду. Он определенно выделяется из толпы. Он мускулистый, именно такая фигура была в моде в Голливуде, с короткими волосами, он стоит, поставив ноги на ширине плеч, словно пытается устоять от напора волны.

– У него свой рыболовный бизнес, – говорю я им.

– О-о, – воркует Екатерина. – Интересная ниша.

Я нацепляю улыбку, которая тут же становится настоящей, когда в комнату входит их отец и наклоняется ко мне, чтобы я поцеловала его в щеку. Его дочери невыносимы, но Сальваторе для меня с Беллами как второй отец.

– Как моя дорогая девочка? – спрашивает он.

– Просто чудесно. Еще раз поздравляю с началом нового дела, Неженка. Ты, наверное, в восторге?

– Да. Нужно затащить твоего отца в «Бескрайний Горизонт».

– Кажется, он уже в деле, – отвечаю я ему.

– Значит, остается, чтобы ты начала на меня работать, и все сложится идеально.

Глубоко вдохнув, я говорю:

– Вообще-то, Сэл, именно об этом я и хотела с тобой поговорить…

***

Финн прижал меня к стене возле моей квартиры, рыча, что я долго вожусь с ключами. По дороге домой мы раза четыре чуть не съехали с дороги, потому что его руки были под моим платьем, его рот на моей шее, и он постоянно клал мою руку себе на бедро, в то время как сам вытащил свой член, шепча, чтобы я его потрогала:

– Харлоу, теперь ты меня попачкала, ты же вылижешь его, да, когда мы приедем домой?

Он был весь такой скользкий, когда я гладила его по всей длине. Я дрочила ему, пока он не оторвал бедра от сидения и не начал подталкивать всякий раз, когда я доходила до головки, пока другой рукой вела машину. Когда мы припарковались возле моего дома, он уже задыхался и был твердым, как камень.

Он застонал, убирая мою руку.

– Только не в машине.

Звон ключей эхом раздается в пустом коридоре, когда он, все еще прижавшись ко мне, забирает их у меня, открывает дверь и заталкивает меня в квартиру. И уже через долю секунды, после того как дверь захлопывается, я лежу на полу.

Финн нависает надо мной, как оглядывающий свою добычу хищник. Я скольжу рукой по его телу, сжимаю большую и твердую выпуклость сквозь его брюки и решаю закончить начатое в машине. Но, похоже, он восстановил свой контроль, потому что убирает мою руку в сторону.

– Когда я увидел тебя в июне баре, – говорит он и взглядом пробегает от моих губ к шее, – ты подошла и посмотрела на меня так, словно я был выставлен на аукционе, села рядом и заявила: «Я люблю гимлет с текилой» [коктейль с соком лайма – прим. редактора]. Ты была похожа на медленно растекающуюся по стулу жидкость. Такая охуенно красивая.

– Как нефтяное пятно?

Он провел рукой по своему лицу, улыбаясь моей любимой фирменной улыбкой Финна, с морщинками у глаз.

– Именно. Я уже тогда знал, что никогда от тебя не отмоюсь, – мы оба смеемся, а потом он становится серьезным. – Я еще никогда и ни с кем не чувствовал себя таким настоящим, самим собой, – он наклоняется меня поцеловать. – Сначала я считал, что ты хотела только трахаться, и я думал только об этом. Но я не ожидал, что мы так хорошо друг другу подходим.

– Я тоже, – тихо признаюсь я. – Думала, что ты такой же, как и все, и быстро меня разочаруешь.

– Это тоже не исключено, – говорит он, целуя мои скулы. – Но у меня это может занять чуть больше времени.

То, что он делает, ощущается так приятно: целует мое горло и украдкой приподнимает до бедер подол моего платья.

– Бери столько времени, сколько тебе надо, – бормочу я.

Он говорит и раздевает меня:

– Тебе понравилось смотреть на меня во время вечеринки?

Вот одна, а потом и вторая туфля летит на пол.

– Да. – на самом деле, мне очень понравилось. Было видно, что ему немного некомфортно, но он с таким удовольствием старался ради меня. Думаю, у нас обоих впереди много подобного. Остается только постараться найти нас объединяющее и жить в этом.

– А дамам, похожим на сестер Кардашьян, ты меня представила как своего парня? – его руки ныряют под платье, хватают меня за бедра и стягивают вниз мои трусики. Очень, очень медленно.

Я приподнимаю бедра вверх, чтобы он меня коснулся.

– Я этого не говорила, но твои фанатки расстроились, зная, что это правда.

Он меня немного поворачивает, чтобы расстегнуть платье.

– Ты подтвердила, что я уже занят?

– Они и так это знали, – я выгибаюсь, и он стягивает с меня платье. Я лежу полностью обнаженная – и он смотрит на меня, будто я желанный ужин на День Благодарения или королевское украшение, или главный разворот в журнале Playboy – и добавляю: – Это сразу было понятно по твоему взгляду.

Он фыркает, расстегивая свою рубашку.

– По моему взгляду?

– Да.

Он снимает рубашку и снова наклоняется ко мне.

– И какой у меня был взгляд? – его руки напряжены, и футболка едва не лопается на бицепсах и широкой груди. То, как она спереди гладко заправлена в брюки… боже, помоги мне.

Он проводит теплой ладонью по моему животу и останавливается на ребрах.

– Печенька?

– Ш-ш-ш, лохматик, я тут переживаю свой момент с Джонни Кастлом из «Грязных танцев».

– Не понял, это хорошо или плохо? – спрашивает он, наклоняясь лизнуть мою шею.

– Я несу арбузы. [Выражение, взятое из фильма «Грязные танцы», означает, что говоришь всякие глупости человеку, который тебе нравится – героиня стояла с арбузом в руках – прим. переводчика]

Он отстраняется, а потом тут же наклоняется ближе проверить мой запах изо рта.

– Ты что, напилась?

– Ради всего святого, мужчина, я не пьяная. А ты или раздевайся, или начинай своим чудным ртом ласкать меня между ног.

Финн встает, подает руку, поднимает меня с пола и обнимает за талию.

– Я не собираюсь трахать тебя на полу, – говорит он.

– Тогда зачем ты меня повалил?

– Нетерпеливый. Или, может, неуклюжий.

Я смеюсь. У Финна в теле нет ни одной неуклюжей косточки, но нетерпеливых никак не меньше 206. [Количество костей в теле взрослого человека – прим. редактора].

Он ведет меня по коридору в спальню, проходя мимо шкафа.

– Ты не будешь меня сегодня связывать? – он качает головой. – Но мне нравится.

Я слышу его тихий смешок.

– Мне тоже нравится. Но я не хочу это делать каждый раз, когда мы вместе.

– Тогда я буду прикасаться к тебе, – угрожая, говорю я.

– В этом и смысл, – он поворачивается и наклоняется поцеловать мою шею, глубоко вдыхая мой запах.

Потянувшись вниз, я вытаскиваю футболку из его брюк.

– Так значит, веревка – это не просто бондаж, это…

– Иногда именно он и есть, – признается он, посасывая мою шею в местечке, где бьется пульс. – Мне нравится, что в таком положении я могу касаться тебя, как хочу. Мы оба знаем, что я люблю контроль.

Мой смешок превращается в стон, когда его рука с плеча опускается на грудь.

– А еще мне нравятся видеть доказательства этого.

Прикусив губу и улыбаясь, я расстегиваю его ремень, затем ширинку и стаскиваю брюки с бедер.

– Какие доказательства?

Он смотрит на мой рот, выступая из своей одежды.

– Мне нравится оставлять отметины. Нравится видеть тебя такой мокрой или видеть, как на утро меняется твоя походка, потому что я хорошенько тебя оттрахал, и ты не можешь нормально ходить. – Финн проводит языком по моему горлу, заставляя меня трепетать. – Помнишь то утро, когда я тебя встретил в Старбаксе? После ночи со мной ты никогда так выглядеть не будешь.

Мое дыхание становится прерывистым, когда он начинает сильнее посасывать мое плечо, оставляя засосы в знак подтверждения.

– Мне нравится видеть, как я действую на тебя, – говорит он. – Ты особенная, потому что я знаю, как сильно ты мне доверяешь, и видеть, какое удовольствие я могу тебе доставить, сводит меня с ума. Веревка – это то, что мне очень, очень … – он отстраняется от шеи и целует в губы, подбородок, щеку, мочку уха и шепчет: – в этом помогает.

– О-о, – господи боже. У меня все болит, кожа покраснела. Клянусь, одно его касание у меня между ног – и я взорвусь. – Такой собственник, – бормочу я, выгибая шею, чтобы дать ему больший доступ.

– Да, – соглашается он. – Именно.

Внимательно изучая меня взглядом, он подводит меня к кровати и ложится сверху. Он такой большой в этой комнате, и занимает большую часть постели. Медленно опускает голову к моей груди, облизывает и втягивает в рот сосок, так что он набухает, покалывает, становится ярко-красным и горит.

– Вот так, – шепчет он и опять сосет, облизывает, сильнее зажимает вершинки губами, пока моя кожа не начинает блестеть от влаги в темной комнате. – Мне нравится, когда они влажные и твердые…

Он снова наклоняется и кусает кожу под соском. Его зубы прижимаются сильнее, и он не отпускает, пока эта сладкая боль не становится единственным, что я сейчас чувствую, смесь давления и превосходного укуса, еще и еще …

– А-а-а, – кричу я, прежде чем кровь приливает обратно, и он проводит языком по отметине и нежно целует.

– Тебе приятно? – мурлычет он у моей кожи.

Я уже почти готова ответить, что нет, но когда боль уходит, я чувствую то, что никогда раньше не испытывала: пульсирующее тепло, смешанное с интенсивным удовольствием. Его маленький укус пробудил во мне ненасытный голод. Мне хочется, чтобы его рот снова был на мне, сосал и кусал еще больше.

– Еще, – только и могу выдавить я.

Глаза Финна победно искрятся от моей реакции – мои руки притягивают его лицо к груди, а спина выгибается над кроватью – и он очень осторожно рисует укусами сложный узор на моей груди. Вокруг сосков и по всей плоти ниже. Сбоку и на гладких ареолах вокруг набухших вершинок.

Он целует все мое тело, скользит по нему языком и посасывает, пока кожа не начинает сиять, а я почти на грани крика. Финн берет мою руку и проводит ею по каждой маленькой отметине.

– Потрогай их, – говорит он, покусывая мое плечо и спускаясь вниз к руке. – Скажи, что ты чувствуешь, когда я ласкаю тебя языком тебя.

Эти крошечные отметины напоминают мне следы от веревки, но они выглядят более интимными. Красные следы заявляют всей комнате, небу и луне, что в этот самый момент я принадлежу ему. Мое тело – его.

Я не хочу, чтобы они исчезали, так же, как и он, ведь он снова возвращается к первой отметине и начинает все по новой.

Я хочу, чтобы он прижимался ко мне всем своим телом, хочу чувствовать его дыхание на груди и сосках, пока он не заставит меня кричать, хочу его влажный и успокаивающий язык на этих чувствительных следах. Я чувствую себя такой открытой, полной всепоглощающего желания, такой горячей и податливой под ним, и готовой притянуть его к себе. Чтобы он оказался во мне.

Он посасывает мою кожу, пока его руки заняты чем-то другим, после чего я слышу, как разрывается упаковка презерватива, и как он раскатывает латекс по всей своей длине.

– Скажи, если будет чересчур сильно, – говорит он, ложась на меня, прижимаясь ко мне грудью, и входит в меня длинным и плавным движением.

По-моему, я кричала, ругалась или умоляла – не помню. Моя кожа ноет от трения, и в то же время это пугает. Божественная пытка. Следы от укусов пульсируют и горят, моя грудь настолько влажная, что Финн со стонами скользит по мне, входя и выходя из меня. О боже. Скольжение его кожи по моей груди обжигает и покалывает, доставляет удовольствие и успокаивает, и когда он немного приподнимается, мне хочется притянуть его обратно. Прижавшись к нему, я прошу, чтобы двигался быстрее.

Пожалуйста…

– Скажи, что ты чувствуешь, – отрывисто выдыхает он.

– Я чувствую… Чувствую… – с каждым ударом сердца моя грудь пульсирует, она такая чувствительная, что я знаю: стоит ему чуть прикоснуться языком к соску и…

Финн наклоняется, прижимается языком к коже чуть ниже соска и гладит им вверх, одновременно начиная глубоко трахать меня короткими и резкими ударами. Я кричу, сжимая его.

Чувствую, что я твоя.

Его язык успокаивает жжение, но при этом заставляет меня выгибаться, умолять еще и еще, чтобы его бедра двигались быстрее, а его рот смачивал бы мою грудь и пожалуйста,

пожалуйста,

пожалуйста,

пожалуйста, заставь меня кончить.

Он рычит у моей кожи как раз в тот момент, когда я, задыхаясь, дергаюсь под ним. Его звуки – нечто среднее между смехом и восторженным стоном, и он в мгновение ока поднимает и прижимает мои руки над головой, ускоряя движения своих бедер и рта, пока не начинает вдалбливаться в меня.

Я наполняюсь давлением, чувствую, как удовольствие нарастает, кожа горит и блестит от влаги, и я кричу его имя, поглощенная чистым, пульсирующим удовольствием, пока вообще не перестаю ощущать прикосновения. Сейчас важен только Финн надо мной, собственное разрывающее на части удовольствие и мягкие хриплые звуки его одобрения:

– Вот оно. Вот. О-о, ебать, ты кончаешь. Блять.

Это так незнакомо, терять из-за кого-то голову, но именно так он действует на меня. Именно в такие моменты дикого блаженства, когда я только что кончила, а он следом теряет себя во мне – все другое исчезает. Пусть все звезды попадают с неба, или океан смоет землю, мне важно только то, как Финн замедляет свои движения, гладит меня по ноге, скользит выше, кладет руку мне на щеку и говорит, что еще ничего так сильно не хотел в жизни, как он хочет меня.

***

На самом деле, случись сегодня конец света, мы поняли бы это только на утро. Финн встает с постели, только чтобы снять презерватив, вернуться с влажным полотенцем и стереть смазку с моей кожи, чтобы он смог сделать нечто незабываемое своим ртом у меня между ног.

Его язык кружит по мне, он немного покусывает и рычит, как дикий зверь, раздвигая мои ноги, раскрывает меня шире одной рукой, а пальцами другой уже входит в меня. Именно сейчас я понимаю полное значение слова «поедает». Он ненасытен.

А потом, пристально оглядывая мое тело, он скользит пальцами ниже и делает что-то невероятное, только он знает, как мне нравится, и я с воплем и кончаю у его рта так сильно, как никогда прежде.

Он целует внутреннюю сторону бедра, пупок и сдавленно выдыхает:

– Гребаный ад.

После чего стягивает меня с матраса и нагибает над ним, поставив мои ноги на пол.

– У тебя ничего не болит, ты, грязная чертова девчонка? – спрашивает он, снова разрывая зубами упаковку презерватива.

Я оборачиваюсь и с вызовом смотрю на него через плечо.

– Нет.

– Хорошо.

Из-за того, что он сразу входит глубоко, я падаю на кровать и понимаю, что сейчас он будет трахать меня грязно и жестко.

Все, как в Вегасе: дико, с его рукой на моей заднице, а другой, настолько сильно вцепившейся в мое бедро, что на утро останутся синяки. И теперь я понимаю, чем был Вегас. Это не был «обычный» трах, когда Финн доминирующий и грубый. Это был Финн, открывшийся мне, прекрасно подходящий мне незнакомец. Возможно, с кем-то другим во время первого раза он был бы осторожным, действуя медленно, говоря нежные слова и сдержанно двигая бедрами – но со мной он таким не был.

Он мог быть только буйным, потому что чувствовал, также, как и я, что под ногами рушится земля, когда ты встречаешь человека, который тебя дополняет.

Финн опускает нас на пол, проводя рукой по моему влажному от пота позвоночнику, и потом спиной я чувствую его влажную грудь, когда он нагибается, прижавшись ко мне, и тут же снова начинает врываться в меня, быстро и плавно, жадными руками сжимая мою грудь.

Он ненасытен на полу, потом у стены, снова на кровати с моими ногами у него на плечах. И прикосновения его пальцев так настойчивы, что я с криком кончаю, когда он кусает мою лодыжку. Сам он на грани, но замедляет движения, постанывая, прижавшись губами к моей коже.

– Что ты хочешь, чтобы я сделала? – спрашиваю я, поглаживая его вспотевшую грудь и опуская ноги с его плеч.

– Это охуеть как восхитительно, – говорит он между тяжелыми вдохами, наклоняясь и целуя меня. – Я так хочу кончить, но пока не должен.

– Нам некуда спешить, – мурлыча, я притягиваю его ближе, чтобы он прижался ко мне грудью.

– Ты понимаешь, что раньше я трахал тебя без защиты? – тихо говорит он. – Ты хоть представляешь, как это офигенно – чувствовать тебя без сраного презерватива? Я не могу перестать думать, какая ты была горячая и нежная.

Как я могла забыть о случившемся в машине? Мои мысли затуманила смесь тоски и тревоги.

– Я изо всех сил стараюсь забить на эти воспоминания, – он смеется мне в плечо и снова начинает двигаться. Я вспоминаю, каким гладким и горячим он ощущался.

Мне тоже этого хочется.

Я отталкиваю его, тянусь и снимаю презерватив.

– Нет, Харлоу, я не в этом…

– Ш-ш-ш, я знаю, – перебиваю я, беру полотенце и на этот раз обтираю его. – Иди ко мне.

Я ложусь на спину и притягиваю его бедра выше, над своим лицом. При всем том, что он со мной делал, он никогда не позволял себе кончить таким способом.

Он встает на колени по обе стороны от меня и осторожно скользит между губами в рот.

– Блять, – стонет он и зажмуривает глаза. – Ты меня убиваешь.

Сначала он делает несколько неглубоких коротких толчков, но став влажным, голодным и прижатым моим языком – а я не могу сдержать отчаянные стоны – он начинает двигаться глубже. В мире нет ничего более желанного, чем наблюдать, как он ускоряется, упираясь руками о стену, а головой об изголовье кровати, и его грудь сотрясается с каждым отрывистым вдохом. Он сдавленно выдыхает:

– Уже скоро, – я скольжу рукой к центру бедер, обхватываю основание члена, а другой беру за яйца. – Если продолжишь в том же духе, я кончу тебе в рот, – предупреждает он.

Я сжимаю руки, сосу сильнее, и он выгибает спину, набухая на моем языке, и кончает с самый горячим гребаным стоном, какой я только слышала. Он нависает надо мной, с его лба стекает пот на подушку рядом с моей головой, когда он с дикими глазами и хищно раздувающимися ноздрями наблюдает, когда я облизываю и целую его.

Он медленно отстраняется и, восстанавливая дыхание, усаживается на пятки надо мной.

– Боже мой.

Его тяжелый член лежит у меня на груди, а я ощущаю себя разбитой в самом лучшем смысле этого слова. Я вымотана, не чувствую костей, потная и, наверное, самая удовлетворенная женщина за всю историю сексуальных отношений.

Соскользнув вниз по моему телу, Финн выглядит гораздо серьезнее меня. Он внимательно осматривает мою грудь в тусклом свете луны, льющимся в окно. Пальцами пробегает по почти исчезающим отметинам.

– Ты в порядке?

– Да.

Он наклоняется и покрывает мою грудь легкими посасывающими поцелуями.

– Сегодня мне это было нужно.

– Мне тоже, – сквозь глубокий вдох торопливо отвечаю я. – Даже страшно, насколько сильно.

– Тебе точно хорошо? – встав надо мной в темноте, спрашивает он. – Может, хочешь еще?

– Все идеально. – Матерь божья, он что, может еще?

Он наклоняется и целует меня в кончик носа, словно видит меня насквозь.

– Ага.

Не смотря на его скудные эмоции и не очень-то развернутые ответы, Финн на удивление восхитительный и щедрый любовник. До меня только сейчас дошло, что он больше наслаждается, когда доставляет мне удовольствие, нежели когда я ласкаю его.

– Тебе хоть раз говорили, какой ты замечательный? – я произношу это таким дрожащим голосом и виню за это свое постмультиоргазмическое состояние.

Не удивительно, что он смеется и целует меня между грудей.

– Нет. – он выходит из комнаты и направляется в ванную попить воды.

– Так вот, чтобы ты знал, Солнышко – ты замечательный.

Когда он возвращается, матрас прогибается, и под одеялом я ощущаю невероятный жар его тела у себя за спиной. Он осторожно, чтобы не толкнуть, поворачивает меня на бок, рукой обхватывает талию и кладет ладонь на живот в новом для меня захватывающем дух жесте обладания. В конце концов мое дыхание успокаивается, и я пребываю в таком чудесном состоянии, готовая провалиться в сон, где окружающий мир будет идеальным.

– Это из-за тебя, – наклоняясь поцеловать мои волосы, шепчет он.

Это из-за тебя.

Я тут же начинаю перебирать варианты, что он хотел этим сказать. Хотя он сразу же уточняет, что имел в виду:

– Мне хочется быть хорошим для тебя, – он поворачивает меня лицом к себе, целует и признается: – Я такой чертовский дикий только из-за тебя.

– Думаю, что я заметила это только сейчас, – шепчу я.

– Имею в виду… – поясняет он. – Я люблю, когда ты дикая.

Я ощущаю каждую каплю крови, накопившейся в груди, как нарастает давление и трепет, и потом возвращается к конечностям вместе с безумной вспышкой адреналина, облегчением и любовью, такой огромной, что я чувствую головокружение.

– Правда? – улыбаясь, как дурочка, спрашиваю я, зная, что он не видит меня в темноте.

Но его смех доказывает обратное: он отлично меня видит.

– Правда.

Мне удается сказать то же самое, смеясь, когда он прижимается губами ко мне, жестко и буйно, и все начинается по новой.

Глава 12 ФИНН

Я опять лежу в знакомой мне позе: в постели, мозг безостановочно работает, пока я смотрю в потолок.

Но на этот раз потолок другой, и вместо теней пальм надо мной мерцающее ночное отражение бассейна во дворе. Соседи Харлоу намного тише, чем у Оливера. Нет ни играющей в гараже молодежной группы, ни лающей собаки в соседском дворе, и за час проехало всего пара машин.

Тут так умиротворенно – тишину нарушает только ее мягкое мерное дыхание рядом со мной – и если немного напрячь слух, можно услышать океан в паре кварталов отсюда. Сейчас темно, она уснула всего час назад, ее нога лежит на моем бедре, она прижимается ко мне каждым дюймом своего голого тела. И двигаясь во сне, она сильнее сжимает простынь на моей талии и этого почти достаточно, чтобы отвлечь меня от своих мыслей, соблазнить меня разбудить ее и оттрахать снова.

Почти.

Я никогда не был сильно разговорчивым. У меня не было склонности выражать словами все, что происходит в моей голове. Никогда не понимал, почему некоторым людям обязательно нужно заполнять тишину разговорами. Я понимаю, что в большинстве случаев Харлоу именно такая – та, кто управляет беседой и может разговорить даже самого замкнутого человека – но она никогда не пыталась быть такой со мной. Она может переговорить любого известного мне человека, но в то же время, когда мы вместе, она спокойно относится к нашему молчанию. Она позволяет мне быть самим собой.

Я думал, что знал, кем мы были друг для друга, но из-за этого стресса и тревоги на протяжении последних пару недель что-то изменилось. Это неожиданное осложнение, но я рад, что так случилось. Прошлой ночью мы по-настоящему поговорили о наших чувствах, но вроде бы так ничего и не решили. Но я хочу ее, это я знаю точно.

Харлоу что-то бормочет во сне, и я поворачиваюсь на бок, чтобы убрать волосы с ее лица. Когда я рядом с ней, мне так легко забыть о той горе ожидающих меня счетов за лодку, о сломанном оборудовании и о том, что с каждым днем приближается начало нового сезона.

Но, блять, нужно возвращаться домой. Я откладывал это, как мог, но больше ждать нельзя. Мне надо быть там. Но как я могу уехать сейчас? Ее улыбка или остроумный комментарий, – и этого достаточно, чтобы мои мысли перестроились по большей части на порнографические, а те важные, касательно моей семьи и ответственности, отошли на второй план.

Я старался это игнорировать. Пытался успокоить свое сердце при каждом упоминании ее имени, старался в свободное время поменьше думать он ней и не беспокоиться, все ли у нее в порядке. Но я так больше не могу. Да и не хочу.

Господи, я еще никогда в жизни так много не думал о женщине.

– Финн?

Я вижу, как она моргает и просыпается.

– Я здесь, – говорю ей. Я целую ее висок, щеку, спускаясь рукой вниз по ее телу и кладя ее на бедро.

– Ты остался, – это не вопрос, и я чувствую, что она действительно проснулась и поняла, что я все еще здесь, с ней. Харлоу приподнимается и седлает меня. Ее шторы приглушают свет фонарей, и все, что я могу разобрать, это ее силуэт и розовые соски на светлой коже груди.

– Конечно, остался, ведь это возможность еще раз тебя трахнуть, – говорю я, и она смеется.

На самом деле, я сам, как и она, удивлен, что остался. Я пообещал себе, что дождусь, пока она заснет, буду уверен, что она в порядке, и уеду к Оливеру. Я хотел придерживаться определенного плана. Хотя кого я обманываю.

Ее руки поглаживают мой живот, и мой член уже твердый у нее между ног. Она покачивает бедрами, скользит по мне, и я чувствую, что она все еще мокрая.

– Со сном покончено? – положив руки ей на бедра, спрашиваю я.

Она медленно и сонно кивает.

– Видела тебя во сне.

Круговыми движениями я провожу пальцами от ее бедренных косточек до пупка.

– И о чем сон?

Она нарочно качает бедрами чуть сильнее.

– Об этом.

Каждый раз отклоняясь, она оказывается все ближе и ближе к головке члена, и вот я уже вхожу в нее. Без защиты.

– Осторожно, – предупреждаю я, но она не обращает внимания.

Харлоу наклоняет голову, и ее волосы щекочут мою грудь и живот.

– Как хорошо, – задыхаясь, произносит она. – О-о… Господи, как же хорошо.

Я должен взять контроль в свои руки, нужно приподнять ее, но я твердый и жадный, и не могу заставить себя это сделать.

Еще разок.

Еще секунда.

– Подожди, – прошипев, говорю я, когда чувствую трение ее клитора, такого горячего и скользкого. – Милая, дай я кое-что надену.

– Подожди еще секунду, ладно? – просит она, скользя на мне. – А-а-а… Вот здесь. Прямо здесь.

– Да? – подложив под голову подушку, я смотрю, как мой член снова и снова исчезает в ней. – Пиздец, это какое-то сумасшествие. Малышка, что мы делаем?

Но как только я это произнес, приподнимаю бедра, чтобы ей было удобней двигаться. Мой мозг плавится, когда я вижу, что она вот так использует мое тело, чтобы кончить, и пытаюсь вспомнить причину, почему нам нужно остановиться. Еще пара толчков, и я мог бы кончить один, и мы прижимались бы друг другу, как парочка тинэйджеров.

Харлоу откидывается назад, держась за мои бедра для равновесия, и из-за этого небольшого движения, этого крошечного изменения угла проникновения моя головка начала, плотно прижимаясь, потираться об нее на глубине.

– О-о-о, блять, – выдохнул я, изо всех сил удерживая ее на месте. Я чувствую жар и лихорадочный голод и знаю, что должен прямо сейчас остановиться, но мои инстинкты берут верх.

Харлоу стонет и подается вперед.

– Ты хочешь, чтобы я остановилась?

Я киваю, а губы шепчут «нет». Из меня вырывается куча ругательств, но, похоже, Харлоу не обращает на них никакого внимания.

– Черт. Ты прав, – с болью в голосе признает она. Выпрямившись, уже начинает вставать с меня, но я ее удерживаю, схватив за талию.

– Господи. Подожди, – я делаю глубокий вдох, внезапно заметив, как по вискам стекает пот, и как простынь прилипла к спине. Каждый мускул натянут, как провода, готовые порваться при малейшем движении. Ее тело ощущается так, будто принадлежит мне. – Просто дай мне… ощутить тебя. Всего на секунду.

Наверное, я какой-то мазохист, чем иначе можно объяснить всю эту пытку?

Кожа Харлоу еще теплая ото сна, ее тяжелые руки и ноги лежат на мне. Я ни за что не продержусь дольше минуты, если она продолжит смотреть на меня вот так – сонно и жадно – особенно когда нас ничего не разделяет.

Мне хватает секунды решить перевернуть ее, устроиться сверху и снова войти в нее. Ее ноги широко расставлены, колени согнуты и прижаты ко мне.

– Я всего лишь хочу чувствовать тебя, – снова говорю я, пытаясь не обращать внимания на ее нетерпеливые кивки и на то, как охотно она со мной соглашается. Ее рот слишком соблазнительный, ее влажные губы приоткрыты, и я наклоняюсь и пробую ее. – Если хочешь… я могу вытащить.

Она перемежает свои слова легкими покусываниями:

– А ты можешь… кончить… на меня?

Всегда были вещи, которых я избегал в своих мыслях – секс, который может привести к новым и более длительным отношениям. Я хотел, чтобы он был грязным, грубым, немного непристойным и немного запретным. Я хочу заклеймить Харлоу по всему телу, попробовать все, о чем она мечтает, видеть следы от веревки и зубов и покраснения от порки на ее коже.

Мне нравится, что она хочет того же самого.

– Ты этого хочешь? – спрашиваю я, медленно прижимаясь внутри и почти рыча от удовольствия. – Хочешь видеть это на своей коже?

Харлоу запрокидывает голову, сжимая в кулаке простыни. Ее сиськи двигаются при каждом моем толчке, матрас поскрипывает, и я смутно осознаю, что за стеной соседи. Но единственное, что меня заботит – это как она сжимает меня изнутри, как ее кожа смотрится в лунном свете, и те сладкие звуки, что вырываются из ее рта с каждым моим движением.

Я уже слишком близко, и это слишком быстро, но, кажется, нас это не волнует. По позвоночнику пробегает горячий ток, оседая внизу тела. Я чувствую, что стал еще тверже, руки еще сильнее сжимают ее бедра, и я на самом деле боюсь, что на утро у нее останутся синяки.

И тут Харлоу кончает, пульсируя и сжимаясь вокруг меня. Я уже на волоске, двигаясь сквозь ее оргазм, я сжимаю челюсть и напрягаю все тело, чтобы хоть немного сдержать свой оргазм. Она задыхается, приподнимается ко мне и проводит рукой вниз по торсу до того места, где мы соединяемся. Со стоном я выхожу из нее, двигая рукой по всей длине, как в тумане, и мой оргазм уже так близко, что в ушах звенит. Ее имя соскользнуло с моих губ, и хотел бы я, чтобы сейчас горел свет, и я мог видеть ее лицо, когда изливаюсь ей на живот, грудь и шею.

Харлоу смотрит на мое семя на своей коже, и размазывает его пальцем вокруг соска. Это было так инстинктивно и так по-собственнически… что именно в этот момент я понимаю: я без ума от этой девчонки.

Я падаю на кровать, не чувствуя конечностей, сердце бешено стучит, и мне нужно восстановить дыхание и работу рук и ног.

– Ты останешься на ночь? – спрашивает Харлоу, и я поднимаю голову, чтобы посмотреть на нее.

– Да, но я завтракаю с парнями. Поэтому надолго остаться не смогу.

Харлоу зевает, потом берет футболку и вытирает весь беспорядок со своей кожи.

– Мне в любом случае нужно с утра отвезти маму, – рассеянно говорит она. – Я тебя разбужу, когда буду уходить.

Я киваю и целую Харлоу в подбородок, затем щеку, чувствуя жар ее кожи на своих губах.

– Люблю тебя, – говорит она, закрывая глаза.

Сейчас, наверное, три ночи, и я говорю: «Я тоже тебя люблю» в ответ, притягиваю ее ближе, подстраиваясь своим телом под ее. Я так устал, но все же замечаю, что что-то здесь не так. Хотел бы я быть не таким сонным, чтобы понять, что именно.

***

Харлоу встала ни свет ни заря, как и говорила. Она разбудила меня поцелуями и приглашением принять душ вместе. И я трахнул ее у стены в ванной, перед тем как закончить душ.

По утрам Сан-Диего пахнет океаном и соленым ветром, и кажется, что он окутывает тебя, как старый плед. Этот запах настолько напоминает о доме, что если я закрою глаза, могу почти забыть, что нахожусь в тысячах километров от дома и занимаюсь совсем не тем, чем должен. И это слегка нервирует.

Или даже пугает? Сколько раз мне казалось, что я все делаю правильно, и что не хочу уезжать отсюда.

Звонок Колтона вернул меня в реальность и вырвал из нашего с Харлоу мыльного пузыря. Я написал ему сообщение после той встречи с представителями телеканала:

«Все прошло удачно, есть о чем подумать, подробности позже».

Но я так и не сделал этого – ни тем вечером, ни следующим утром – надеясь, что так дам им время решить, какого хера нам всем теперь делать с нашими жизнями. У меня до сих пор нет ни одной идеи. Конечно же, когда я ему перезвонил, включилась голосовая почта, ведь было 8 утра, и они работали, а я пообещал, что сегодня вечером вернусь домой и все объясню.

Теперь осталось только решить, что именно, черт возьми, я им скажу.

С одной стороны, я рад, что братья сейчас настолько заняты, что им некогда думать о той встрече, или даже сообразить, что я всячески избегаю обсуждать эту тему. Хотя я в жизни никогда не вел себя настолько безответственно.

Согласиться ли нам на шоу? Или, может, не стоит? Условия у них замечательные, да и деньги приличные. Но это полностью изменит нас: и образ жизни, и то, как на нас будут смотреть другие. И как мы будем себя вести. А что будет с Харлоу – получится ли у нас что-то? Еще недавно я и подумать не мог о наших возможных отношениях. А сейчас, мать вашу, только об этом и думаю. Если я не брошу семью и бизнес, я не вижу ни одной возможности бывать в Калифорнии. И если у Харлоу нет каких-то идей, она не сможет в ближайшее время переехать ко мне на Ванкувер.

Харлоу на причале или на нашей развалине-лодке… Не думаю, что когда-либо буду готов увидеть это зрелище.

Я уверен, расскажи я все Оливеру и Анселю, мне бы полегчало, но я чувствую свою вину, что держал их в неведении. Честно говоря, мы и виделись-то не так часто, как нам бы хотелось, именно поэтому сейчас я еду узкими улочками квартала Gaslamp, паркую свой огромный грузовик, чтобы встретиться с ними за завтраком.

На улицах этим ранним утром пусто, по дороге я встречаю пару машин и несколько озабоченных своим здоровьем человек на пробежке. Я замечаю машину Оливера, когда поворачиваю в сторону Maryjane’s.

Вижу парней на диване в задней части зала, где повсюду красовались портреты Мика Джаггера и сбоку от них включенный на музыкальном канале телик.

– Дамы, – приветствую я, присаживаясь рядом с Анселем. – На улице прекрасный денек.

– Финн, – отвечает Ансель. Он берет стоящую передо мной чашку и наливает в нее кофе из принесенного официанткой кофейника. – Мы тебе уже заказали. Выбрали самое мужественное блюдо в меню.

Я смеюсь.

– Спасибо.

Оливер сидит напротив меня

– Ты с утра сама любезность. Скажи, кого мы за это должны поблагодарить?

– И тебе тоже доброе утро, Оллс.

Оливер наклоняется, поправляя очки на носу, и ставит локти на стол.

– Ты прав, где мои манеры? Доброе утро, Финниган. Как дела?

Рядом со мной посмеивается Ансель.

– Я отлично, спасибо. Как у тебя дела, Оливер?

– Хорошо, все хорошо. – кивая, отвечает он. – Я тут заметил, что ты не ночевал дома. Да и вообще не часто бываешь дома в последнее время. Я уже начал волноваться. Молодой парень, один в большом незнакомом городе, гуляющий ночью по улицам…

– А вот об этом подробнее, – вклинивается Ансель, отпивая свой кофе.

Но Оливер все продолжает:

– Ты никогда не был парнем, цепляющим девушек на одну ночь, поэтому меня распирает любопытство, с кем же ты был все это время.

– Я был с Харлоу, – признаюсь я. – Мы, э-э, как бы… видимся.

Я был спасен от допроса с пристрастием, потому что как раз в этот момент официантка приносит наш завтрак.

– Ого. Это точно завтрак настоящего мужика, – я смотрю на тарелку с тостами, беконом и глазунью с жидким желтком.

– Могу я попросить еще немного вот этого… – спрашивает ее Ансель, держа в руках маленькую белую емкость, наполненную какой-то коричневой сахарной смесью. – Похоже, я… – он останавливается, держа палец у рта и подбирая нужное слово. – М-м-м… comment ce dire? Когда любишь сладости?

Официантка моргнула как минимум раза три и даже слегка покачнулась на месте. Я уже был готов подхватить ее, но она встряхивает головой и сосредотачивается.

– Сладкоежка? – уточняет она.

– Да, точно! Я сладкоежка. Принесите еще вот этого.

С порозовевшими щеками она кивает, забирает чашу и уходит искать Анселю коричневый сахар.

– Господи боже, Ансель, – говорит Оливер.

– Что?

– Я точно расскажу об этом Миа, – уверяю я.

Ансель высыпает ежевику в овсянку и смотрит на нас, невинно моргая.

– Что я сделал?

– Надо было сразу трахнуть ее на столе, – замечаю я. – Это было бы менее неловко для всех нас.

– Уверен, она уже залетела от тебя, – Оливер показывает ножом в сторону кухни. – Сам потом объясняй это своей жене.

Смеясь, я добавляю:

– Блин, думаю, сейчас она соберет тебе коричневый сахар со всего кафе.

– Вы прямо такие шутники, – с невозмутимым видом говорит Ансель.

– Кстати, как Миа? – интересуюсь я.

Ансель смотрит на меня с самой дурацкой в мире улыбкой с ямочками на щеках.

– Шикарно.

– Ой, – говорит Оливер и положил свою вилку. – Не дай ему продолжить. Лола рассказывает, что перед тем, как к ним заехать, она их предупреждает. В прошлый раз она их слышала всю дорогу, пока ехала по Julianne’s driveway.

Ансель только пожимает плечами, выглядя отвратительно довольным собой.

– Что могу сказать? Я сам довольно шумный любовник и наслаждаюсь громкими довольными криками своей жены во время самого лучшего секса, который у кого-либо был, – он наклоняется, глядя на нас, и повторяет: – Самого.

Мы с Оливером хохочем, когда понимаем, что во время его монолога подошла официантка и поставила перед ним сахар. Не знаю, что именно она слышала, но судя по ее смущенному румянцу, думаю, что всю его речь целиком.

– Merci, – широко улыбаясь, благодарит ее Ансель.

Бедная девушка бормочет:

– Пожалуйста, – перед тем как вернуться на кухню.

– Ненавижу тебя, – заявляет Оливер.

– Ты не был бы таким злым, если б задумался о своей жизни.

Поиск по сайту: