А) Монархия Тюдоров

Р оль монархии Тюдоров на фоне переходного в экономическом и социальном отношениях периода ясна. Монархия Тюдоров поддерживала равновесие между интересами буржуазии и прогрессивного дворянства, с одной стороны, и феодалов — с другой. После того как в XV в., в войнах Алой и Белой розы, знатные феодальные семьи истребили друг друга, силы новых и клонящихся к упадку классов оказались на краткий период в равновесии, и в течение этого периода функция монархии заключалась в заботе о том, чтобы неизбежное принятие буржуазных требований принесло правящему классу как можно меньше вреда. Купцы хотели, чтобы Англия была единой страной, чтобы в ней поддерживались порядок и спокойствие, чтобы она имела единые законы, единую систему мер и весов. Генрих VII и его преемники позаботились о том, чтобы это единство сосредоточивалось вокруг личности короля и чтобы порядок поддерживало сельское дворянство (мировые судьи). Буржуазия нападала на церковь за ее богатство и непроизводительность. Генрих VII провел «реформацию» 1529-1540 гг. и позаботился о том, чтобы политическую власть и часть богатств церкви получила корона. Большая часть монастырских земель перешла к тем, у кого нашлись деньги на их покупку, что укрепило новый элемент и деревне. Марии Тюдор удалось на несколько лет восстановить католицизм, но она не смогла вырвать монастырские земли из рук тех, кто их купил. Корона пыталась также контролировать торговлю и промышленность в интересах казны, нередко выступая в роли защитницы крестьян и ремесленников от богачей, но всегда, в конечном счете, отступала перед буржуазией, которая предоставляла ей субсидии и займы.

Фактически, примерно до 1590 г., интересы монархии Тюдоров совпадали с интересами городской и сельской буржуазии — в борьбе против Испании, против международной католической церкви, против знатных семей, оспаривавших верховный контроль над страной у дома Тюдоров и разорявших страну своими частными войнами. Отсюда возникло сотрудничество монархии и буржуазии в парламенте. Однако существовала грань, за которую нельзя было продолжать отступление, и в конце концов единство интересов распалось.

И действительно, до определенного времени буржуазия и феодальное дворянство могли жить при монархии согласно. В век, когда грабеж и морской разбой содействовали быстрому накоплению капиталов, отважные пираты из полуфеодальных юго-западных графств - Девона и Корнуола - собирали богатства в таких размерах, которые были недоступны для осторожных лондонских купцов. Грабя испанские колонии, забирая золото с испанских кораблей, отправляясь на поиски земель в Ирландию и Северную Америку, авантюристы разлагающегося класса не вступали в конфликт с растущим классом предпринимателей. Самые удачливые из них приобрели капитал, необходимый для того, чтобы самим принять участие в производстве на рынок. Линии классового разделения еще не определились.

Процесс кристаллизации классовых интересов происходил в царствование Якова I и Карла I. К тому времени новое поземельное дворянство и респектабельные торговцы захотели приняться за мирное развитие и законную торговлю. «Новый век повернулся спиной к золоту, не исходящему от обладающих законными правами компаний». [17] «Порядок и закон разорили нас всех», - вопил будущий роялист сэр Джон Оглендер. [18]

По мере того как их доходы от земли падали, феодалы стали все больше и больше зависеть от двора, раздававшего им подачки и должности. По мере того как монархия Стюартов становилась менее полезной для буржуазии, она становилась более необходимой для феодалов, для них она превратилась в единственную гарантию экономического существования. Вот почему они так отчаянно сражались за нее в гражданской войне.

Ибо монархия была связана с феодальным строем не только узами консервативных чувств. Сам король был крупнейшим из феодальных лендлордов, и хотя имел большие, чем любой другой феодал, возможности взимать в свою пользу долю новых, капиталистических богатств, он не меньше всякого другого землевладельца противился коренной перемене — переходу от феодального к капиталистическому общественному строю.

В начале XVI в. монархия использовала буржуазию как союзницу против сильнейших своих соперников - других знатных феодальных домов, ослабленных войнами Алой и Белой розы и церковными распрями. Союз между короной и парламентом (в котором были представлены землевладельцы и купцы) носил в начале XVI в. искренний характер. Новые люди преуспевали под сенью трона. Король защищал их от внутренней реакции и мятежа, разгромив, например, «Благодатное паломничество» (1536 г.) и восстание северных эрлов (1569 г.). Корона защищала их также от внешней реакционной силы — Испании (Армада). Реакция восторжествовала, казалось, на короткое время, лишь когда Мария Тюдор вышла замуж за Филиппа Испанского. А тогда единственные средства ее политики, террор и костры, содействовали укреплению национальной ненависти к католицизму. Таким образом, сотрудничество короны и парламента при Тюдорах основывалось на общности реальных интересов. Право выборов в парламент было очень ограничено, и палата общин представляла исключительно землевладельческий класс и купечество, палата же лордов играла большую роль, пока в царствование Якова I палата общин не захватила в свои руки инициативы. Парламент при Тюдорах собирался редко и обычно одобрял королевскую политику.

Но к последнему десятилетию XVI в. когда все внутренние и внешние враги буржуазии были разбиты, она перестала полагаться на покровительство монархии. В то же время корона все больше стала ощущать, какие опасности сулит ей растущее богатство коммерческого класса, и старалась, пока не поздно, укрепить свои позиции.

Это противоречие нашло свое отражение в конфликтах Якова I и Карла I с парламентом. Изменилось соотношение классовых сил. Яков был глупее Елизаветы, но это не объясняет провала его политики в тех областях, где ее политика имела успех. Яков строил грандиозные теории божественного права королей, а Елизавета хранила на сей счет благоразумное молчание, но в этом: лишь симптом, а не причина растущих расхождений между короной и парламентом. Якову пришлось определить свою позицию потому, что ее стали оспаривать. Суть проблемы заключалась в финансах, по вопросу о которых произошел конфликт уже в конце царствования Елизаветы. Цены поднимались, богатство буржуазии росло бурными темпами, но доходы короны, как и доходы всех крупных землевладельцев, оставались неизменными и не соответствовали новым нуждам. Вопрос стоял ребром: если корона не сможет черпать из новых богатств, либо а) резко повысив налоги за счет буржуазии и дворянства, либо б) приняв какое-нибудь участие в самом производственном процессе, — то ее самостоятельная власть исчезнет.

Первая попытка Стюартов — повышение пошлин, принудительные займы, новые налоги — привела к резким конфликтам с парламентом, который всегда претендовал на исключительное право контролировать налоги и не намеревался разрешать их увеличение, не получив полного контроля над всем государственным аппаратом.

Вторая привела к созданию монополий; то было стремление контролировать некоторые отрасли промышленности, например угольную, квасцовую, суконную и т. д., и получать благодаря такому контролю известную долю от их прибылей. Она возмутила все торгово-промышленное население — как капиталистов, так и рабочих. Скандал достиг апогея в связи с «проектом Кокейна» (1616 г.). Это был план подчинить суконную промышленность королевскому контролю и расширить экспорт в пользу казны. Экспортеры саботировали этот проект, что привело к кризису перепроизводства и широкой безработице, вина за которую была возложена на корону.

Третий способ, к которому прибегли Стюарты, когда провалились все другие, не имел никаких шансов на успех. Это была попытка воскресить и увеличить доход от феодальных повинностей. Основываясь лишь на этом источнике, корона не могла стать независимой от буржуазии в финансовом отношении, и единственным последствием этой затеи было то, что корона отдалила от себя не только буржуазию, но и своих потенциальных друзей - феодалов. Ибо в условиях растущих экономических затруднений и политической угрозы со стороны буржуазии монархии пришлось вновь опереться на старую знать и экономически непрогрессивные и паразитические элементы в государстве. С другой стороны, необходимость сохранить свои позиции ставила феодальную знать во все большую зависимость от контроля короны над экономической жизнью. Ей нужно было покровительство двора для безземельных младших сыновей родовитых семейств, которых буржуазная конкуренция вытесняла из ученого сословия. Ей нужны были привилегии и монополии для участия в прибылях развивающегося капитализма. Неудивительно, что главные экономические столкновения в первых парламентах при Стюартах происходили по вопросу о монополиях. При помощи монополий монархия Стюартов пыталась контролировать и вводить в определенное русло коммерческую деятельность в интересах обанкротившихся придворных «трутней», нападками на которых изобиловали пуританские проповеди.

Остается рассмотреть вопрос о другом крупном землевладельце - чьи интересы были еще теснее связаны с интересами монархии - о церкви. После закрытия монастырей часть дворянства жаждала захватить оставшиеся у церкви земли. Только заинтересованность короны в поддержке со стороны епископов охранила церковь от новых покушений на ее имущество. Моральный авторитет англиканской церкви уже не мог опираться на папство, с которым порвал Генрих VIII, а зависел от национальной монархии, единственной защитницы церкви от католической реакции и левых протестантских революционеров. Поэтому елизаветинская церковь стояла за пассивное послушание установленной богом власти и проповедовала, что неповиновение — самый тяжелый грех. К 1640 г. церковь уже в продолжение целого столетия зависела от короны, и их союз был основан на теснейшей общности их интересов. По мере того как расширялась брешь между короной и буржуазией, нападки пуритан на церковь, на ее формы и обряды, на ее суды и дисциплину стали едва отличимы от нападок на корону в парламенте. Группа лондонских купцов образовала общество по организации лекций в «бесплодных частях» страны, и его лекторы, назначенные городскими корпорациями, возбудили особую ненависть архиепископа Карла I, Лода, с полным основанием подозревавшего, что как их богословие, так и их политические теории сточки зрения правительства будут одинаково «ненадежны».

Две социальные системы, две идеологии боролись между собою. Пресвитерианство (которое проповедовало смещение назначенных королем епископов и господство старейшин, местных именитых людей, в каждой церкви) было олигархической теорией, особенно соответствовавшей запросам крупной буржуазии. Крупная буржуазия хотела такой церковной организации, которая могла бы распространять во всем обществе пригодную для купеческого класса политическую и экономическую систему мышления. Уже не раз доказывалось, что проповедовавшаяся пуританством мораль была именно такой системой взглядов, какая была нужна для накопления капиталов и развития капитализма. Она учила бережливости, трезвости, усердной работе в любом состоянии, которое бог предназначил человеку, непрестанному труду, независимо от того, является ли человек купцом, ремесленником или кем-нибудь другим, но без излишнего наслаждения плодами своего труда, и неустанному выполнению долга в ущерб «мирским» удовольствиям. Богачи должны были накапливать капитал, бедняки — трудиться, выполняя божественный долг и всегда находясь под наблюдением «великого мастера». Эта вера вдохновляла буржуазию в качестве божьей «избранницы» перестроить общество по предопределенному свыше образцу, а если этот образец поразительно напоминал капиталистическую систему, то буржуазия тем пламеннее была убеждена, что совершает божье дело и что конечная его победа предопределена и обеспечена. Вера ее в «спасение» была порождена исторической необходимостью и прогрессивностью ее задачи и подтверждалась тем материальным преуспеянием, которым бог благословлял своих слуг.

Духовенство пошло в контрнаступление, пытаясь вернуть себе некоторые из потерянных церковные доходов (десятину, которая была «импроприирована», т.е. пошла в карманы светских лендлордов, хотя первоначально взималась на церковные нужды со всех лиц, пользовавшихся недвижимостью). В то же время церковь стремилась восстановить свое право на назначение священнослужителей, чтобы посылать в приходы лишь священников, удовлетворяющих ее в общественном и догматическом смыслах. Церковный суд «Высокой комиссии» во главе с Лодом беспощадно карал «подрывные» взгляды на церковное учение и дисциплину. Пуританская оппозиция изображала все направление политики Карла как возврат к папизму, что было правильно по существу, но не по форме. Лод не был правоверным папистом и отвечал отказом на все формальные предложения Рима, но вся проводимая им социальная политика была попыткой воскресить и продлить устарелые средневековые экономические и социальные отношения и соответствующее им мышление. Таким образом, борьба за господство над церковью имела величайшее значение. Кто властвовал над ее учением и организацией, тот мог определять структуру общества. Яков I, сказавший: «Нет епископа - нет и короля», произвел тем самым глубокий политический анализ. Уже через три года после отмены епископата Карл I погиб на эшафоте.

Поиск по сайту: