IX. Карашар — Джунгария 4 страница

А после этих настоящих и серьезных разговоров — лицемерный завтрак у генерал-губернатора. Опять идем бесконечными переходами ямыня, опять вопросы о здоровье, опять тосты за здоровье. Опять плавники акулы, бамбук и древесные грибы. Хозяин уверяет, что местные сарты — лучше всех народностей земли. Несколько лет тому назад он уверял то же самое о дунганах и даже завещал похоронить его на дунганском кладбище. Но теперь его "курс" не на дунган, и завещание уже отменено, а сарты провозглашены лучшею народностью. Е. И. шепчет. "Какой страшный старик". В настроении похоронного шествия идем обратно по переходам и дворикам, и генерал нам оказывает "высшую честь" довести до экипажа. Ни слова о расследовании дел хотанских и карашарских, будто так все и кончилось, и все запрещения работы должны быть проглочены за завтраком.

Можно всячески оскорбить, а потом замазать все плавниками акулы. Сегодня запечатают наши сундуки, чтобы нас не тревожили на границе. Три часа длилась бессмысленная тягучая процедура отмыкания сундуков и никчемной переборки вещей. И когда эта нелепость будет оставлена?

К вечеру происходит уже знакомая нам провокация. Какой-то дунганин отвратительного вида набросился и избил Рамзану. Схваченный, он уверял, что принял Рамзану за китайца и потому избил его. Странное объяснение. Опять странно, что провокация происходит именно в день завтрака у генерала. Вечером нас предупреждают о двух опасных местах по пути до Тополева Мыса. Грабят киргизы. Конечно, здесь конвой не дается губернатором. Конвой нужен там, где безопасно.

Рассказывают, как дервиши иногда убивают "неверных". В толпе, или танцуя, дервиш оцарапает гяура сильно отравленным ногтем, и смерть иногда наступает в тот же день. Средневековье!

14 мая

Дали нам паспорт до Пекина, длиною в мой рост. Этакая нелепость — писать в паспорт число и описание всех вещей. Сколько изменений за дорогу произойти может. Китайцы Синьцзяна, зачем вы так себя показали нам?

Оказалось, что наши возчики — вовсе не китайские подданные, а русские из Бухары. Теперь масса таких хамелеонов. Такая чепуха с паспортами!

Интересны вулканические следы в районе Чугучака, Кульджи, Верного и Ташкента. Земля точно дышит. Как бы гигантская динамомашина работает в продолжение месяцев.

Сегодня прощальный обед у Г. Ох, сколько хлопот с укладкой. Вещи — враги человека! Уедем ли завтра?!

15 мая

А ведь так мы и не уехали сегодня. Возчик отказался грузить. Все силы и увещевания были применены, но старик остался деревянным. Главная причина, что суббота считается у мусульман плохим днем. Такая чепуха! А целый день потерян.

Слышали рассказы о каракиргизах. Как в 60-х годах киргизы сварили в котлах три тысячи русских казаков. Такие же сведения варки и сжигания в печах киргизами известны и за ближайшее время. Напутствует нас целая серия историй о грабежах. Киргизы ограбили тридцать арб. Киргизы ограбили путешественников. Киргизы стерегут ущелье за семь дней отсюда. У киргизов — бомбы. Словом, какая-то каракиргизская тысяча и одна ночь.

16 мая

Все-таки выехали. После всяких препирательств с возчиками кое-как погрузились. Конечно, китайцы остались верны себе. Последнюю ночь Сун плакал и сказал ламе, что полиция и ямынь запретили ему идти с нами до границы. Кто знает, что за смысл в этом новом вторжении в нашу жизнь? Или Сун давал о нас слишком хорошие отзывы? Сун совершенно расстроен.

Все хорошие люди из Урумчи провожают нас. Правда, сердечные люди. Точно не месяц, а год прожили с ними. Посидели с ними на зеленой лужайке за городом. Еще раз побеседовали о том, что нас трогает и ведет. Почувствовали, что встретимся с ними еще, и разъехались.

Налево лиловели и синели снежные хребты Тянь-Шаня. За ними остались калмыцкие юлдусы. За ними — Майтрейя. Позади показался Богдо-Ула во всей его красоте. В снегах сияли три вершины, и было так радостно и светло, и пахло дикой мятой и полынью. Было так светло, что китайская мгла сразу побледнела.

Все-таки нас остановили на таможне. Несмотря на трехаршинный паспорт, опять к чему-то бессмысленно пересмотрели наше оружие... Дальше, дальше...

Стоим в Санджи, селение в 39 верстах. Стоять за околицей нельзя: опасно ночью, да и наш верный страж Тумбал остался в консульстве. Стоим во дворе. Старая сартка в белом степенно ходит по двору. Девочки со многими черными косичками проворно шныряют из хаты. Уже шесть часов, а жар еще не начинает спадать. Как это будет с Е. И.? Сегодня ей было уже трудно. И какое право имел этот хотанскии дьявол арестовать и так задерживать нас? Ведь мы могли здесь проезжать более месяца тому назад, когда не было жары! И вместо расследования возмутительного насилия нас угощают лицемерными обедами и притворными тостами. Где же справедливость Синьцзяна? Вырождение.

Вечером опять приходили какие-то типы и смотрели вещи. Поймите же, китайцы Туркестана, пока путники в вашей стране не более, как арестанты поднадзорные, до тех пор и вы сами останетесь на уровне тюремщиков. Пора вам знать больше и не утверждать, что текущая на запад река — течет на восток, как делает "ученый" комиссар по иностранным делам. Говорят: "Китайцы — бывшая великая нация". Довольно всяких бывших людей. Теперь время людей настоящих. Некоторые до того принюхались к здешнему произволу, что флегматично замечают: "Хоть сто лет судитесь с ними — они никакого расследования не сделают, а решение их суда зависит от количества тысяч долларов, уплаченных судьям". Так говорят люди, долго жившие в больших городах Китая. Как же трудно живым китайским ячейкам, задавленным преступным мещанством! Опять вспоминаю грустные глаза китайского студента в Америке. Теперь он нас спросит: "Каково ваше мнение о китайских чиновниках?" Является вопрос: откуда же берутся эти пресловутые чиновники? Из народа? Разве?

17 мая

В 5 утра уже тепло. День подготовляется знойный. На базаре к столбу привязан человек. Преступник? Или слишком умный? Опасный? Нелюбимый? Оклеветанный? Богдо-Ула потонул в тумане, но влево протянулись на весь день пути цепи Тянь-Шаня. Истинно — небесные горы. После фиолетовых окаймлений виднеются голубые кряжи, и сверкают снега. Милые горные снега! Когда опять вас увидим?

Песчано и пыльно. К 12 часам мы прошли 9 потаев, то есть 36 верст. Будем стоять в дунганском селении Хутуби. Вода и вчера была скверная и сегодня не лучше. Из-за зноя решаем выйти ночью, чтобы дойти до Манаса к полудню.

Вспоминаем Б.[ыстрова], исключительный тип нового человека. Крестьянин, отважный воин со всеми "Георгиями", на войне с 1914 года, природно богато интеллигентный, без суеверий и предрассудков, широкоподвижный и разумно решительный. Страна может гордиться такими новгородцами. Вспоминаем всю дружную группу из урумчинского консульства.

В придорожных ивах щелкают соловьи. Садык, кучер, предлагает еще вечером сегодня проехать 5 потаев и тем сократить завтрашний путь. Грузовые тройки опять отстали. Старик извозчик заявил мне, что он поедет не по условию, а как бог захочет. Я поручил перевести ему, что и вернется он, как бог захочет. Расстояние между Олон-Булаком и Кульдиненом считается опасным местом по грабежам. Всем повозкам советуют ехать вместе и оружие держать заряженным. Обстрел начинается с обеих сторон ущелья.

К вечеру жар усилился. В семь часов нет никакого облегчения. Экий преступник Ма — даотай хотанский. Из-за ареста и насилия его мы потеряли два с половиной месяца и сейчас уже были бы давно за пределами китайской пляски смерти. И неужели никто из вас, из тех китайцев, кто считает себя цивилизованным, не возмутится произволом хотанского чиновника? Неужели мне придется оставлять пределы Китайского Туркестана с твердым убеждением, что эта страна для культурных посещений не пригодна? А ведь так искренно нам хотелось сказать о Китае слово сочувствия, так хотелось найти лучшие оправдания! И вместо того едем с сознанием пленников, вырвавшихся из гнезда грабительской банды.

Знойно и душно.

18 мая

Встали ночью в два с половиною часа. Всеми мерами подгоняли гнусного возчика и в половине пятого вышли. Утро затучилось. Облака пошли в опаловую морщинку. Даже дождик прохладный пошел. Жар поднялся лишь после часу дня. Пестрели горы Тянь-Шаня. Лиловели ирисы. Густо зеленела свежая трава и чудесно пахла после дождя. Немного испортили настроение еще одна таможня и третий осмотр паспортов. К чему? Зачем ездить по дорогам, если, свернув к горам, можно проехать вовсе без досмотров. Эти досмотры — для арб и для незнающих путников, но опытный наездник всегда легко минует все эти мишурные заставы.

Напомнили о резне при восстании дунган развалины старого Манаса. Стоят груды глиняных стен. Остатки храма. Пустые глазницы окон и дверей. Манас перенесен дальше за один потай. А всего сегодня мы сделаем 16 с половиной потаев.

Те же базары Манаса. Те же дунгане. Иногда попадается калмык Здесь уже не торгуты и не хошуты, а олеты, которые занимают Илийский край, Кульджу. Разницы во внешности не видно. По всему пути растянулись караваны верблюдов, несущие 100 000 пудов шерсти, накупленной для экспорта. Важно звенят колокольчики. Садык, кучер, с особым ударением скажет: "На Чугучак — шерсть". Исполняется мечта края о восстановлении сношений.

Стоим у старшины. Здесь дворы несколько чище, нежели в Кашгарском и Карашарском округах. Говорят, что и здесь будут смотреть паспорт. Лишь бы не разорвали эту длинную диковинку. Хочется довезти его и воспроизвести.

Среди дня нам казалось, что мы едем четверть века тому назад по равнине Средней России. А теперь мы сидим в грязной белой комнатке. Е. И. вспоминает, что так же точно двадцать пять лет назад мы сидели в хибарках в Меречи, или в Велюнах на Немане, или под монастырями Суздаля. Или позднее — в каморках Сиены и Сан-Жеминьяно. Мы видели, видели, видели!

День кончился еще третьим осмотром оружия и разбором нашего паспорта. Пришел от амбаня какой-то полуграмотный курильщик опия. По складам читал наш саженный паспорт. Потребовал вынуть ружья из чехлов и боязливо потрогал револьвер. Долгое время он мялся и бубнил что-то, а потом ушел, поручив нас под ответственность содержателя постоялого двора. Можно ли включать такие власти в эволюцию человечества? Просто омывки какие-то. Но эти глупо-докучливые омывки способны затмевать сияющие горы; способны превратить каждое мирное настроение в ощущение тюрьмы. Долой невежественность!

19 мая

Какой добрый знак! Так нам сказали. В чем дело? Слышим какую-то нескладную музыку: пискучий кларнет вроде волынки, цимбалы и барабан. Эта писклявая дребедень продолжается весь вечер. В чем дело? Оказывается, рядом умер человек и его собираются хоронить. Недаром в Манасе в целом ряде лавочек — множество пестро-весело раскрашенных гробов. Говорят, что для путешественников это очень добрый знак, если рядом умрет человек Неизвестно, по знаку или нет, на полпути у нас сваливается колесо. Надо чинить в ближайшей деревне.

Сегодня путь совсем коротенький — всего 48 верст. Пришли уже к половине второго. Ясно, что можно было бы пройти еще 2 с половиной потая. Но все дело в невозможном возчике. Сидим в Улан-Усуне и ждем телеги.

Яркий день. На дальних горах как будто прибавился снег. Заманчивы уходящие хребты. Степь залита сочной зеленью и лиловыми ирисами. Четкими силуэтами пасутся стада. Лама отошел в сторону и обратился на восток — молится. Долетает ритм его славословий. Вероятно, зовет он новую эру, время Майтрейи, наступление которого знают все буддисты. Под линией снегов на горах притаилось несколько больших калмыцких монастырей. В каждом — несколько сотен лам. Монастыри большею частью в юртах — кочевые, но есть и храмы. А нам-то их нельзя увидать. Если хотите, можете увидеть нелепый храм черта в Урумчи, но буддийские монастыри смотреть нельзя. Нелепо и глупо.

А трава так зелена, и скворцы и сойки кричат в листве карагачей. Кукушка наскоро считает года. По степи стоят столбы дыма — жгут камыш. Эти дымы из "Половецкого стана" особенно характерны для горизонта степей. Вспоминаем сны — картины 1912 года: "Змий проснулся" и "Меч мужества", когда огненный ангел принес меч мужества стражам50.

Говорят, на Алтае весною цветут какие-то особенные красные лилии. Откуда это общее почитание Алтая?!

Жара. Нас предупреждают, что здесь много краж Генерал-губернатор о нашем проезде не послал обещанного приказа. В конце концов, и хорошо! По крайней мере, у нас нет и капли сознания, что китайцы хоть что-нибудь сделали, кроме оскорблений, насилий и препятствий. От Улан-Усуна четыре дня езды до торгутского летника. Одинаково от Кучи, Урумчи и от Улан-Усуна.

20 мая

Поднялись в 4 часа. Вот красиво! Горы розовеют. Поднимаются лиловые туманы. Пышнеет трава. Выехали в 5 с половиной часов еще до жары. Бодро проехали 9 потаев (36 верст) до Янцзыхая. Отличная дорога. Свежо и сладко пахнет серебристая джильда. Поют птицы. Так много птиц давно не слыхали. Проехали равнину, усеянную могильными бугорками, — следы боев в дунганское восстание. Как заповедная стена, стояли серебряно-голубые горы. Прибыли в половине десятого в Янцзыхай, и вовремя. Солнце уже стало жечь. Все уже накалилось. С радостью входим в маленькую глинобитку. Будем здесь до 12 часов ночи, а там при луне, в холодке, дальше — до Шихо. В чем-то, почти неуловимом уже чувствуется близость России. Шире ли улицы селений; больше ли пашен; чище ли постоялые дворы? Опять сидим в маленькой глинобитке. В комнатке хлопочут касатки — под балкой их гнездо. И опять вспоминаем Подольскую или Казанскую губернию. Вспоминаем Ефима из Ключина.

Точно колеблется почва. В области Чугучака есть потухшие кратеры. Не так давно подземная работа была так напряженна, что ждали извержения.

21 мая

Поднялись в 1 час ночи. В темноте, при начавшемся буране, вышли в три с половиной часа. Горы скрылись в облаках пыли. Прошли по равнине крупной гальки. В час дня пришли в Шихо, пройдя 16 потаев.

На полпути остановились кормить лошадей. Собралась толпа дунган и китайцев. Топтались, щупали нашу коляску, пытались потрогать нас. Сущие зверушки! Вспоминали, как пятнадцать лет тому назад в Шарсюмэ был амбань — русофил, и против него было послано из Урумчи 10 000 дунган. Но из Зайсана успел подойти русский батальон, и 10 000 урумчинского войска немедленно разбежалось. Теперь сын этого амбаня, олётский князь, живет на день пути от Шихо. Он получил образование в России. В том же направлении находится и большой калмыцкий монастырь. Шихо является перекрестком между Урумчи (6 дней), Чугучаком (6 дней), Кульджою (9 дней) и Шарсюмэ (12 дней).

По пути встретили три арбы ценного груза — маральи рога; вероятно, идут из Русского или Монгольского Алтая. Идут через Урумчи на Гучен — в Китай для изготовления ценных лекарств.

В Шихо во двор бывшего русского подданного нас не пустили. Качество дороги здесь гораздо лучше, нежели в Кашгаре — Аксу — Токсун. На широких пространствах гальки можно бы легче легкого сделать прекрасное шоссе. Но для китайцев — чем меньше путей сообщения, тем спокойнее; чем меньше просвещения, тем способнее для "правителей".

Пришла "властьпредержащая" за паспортами. И была эта бедная власть так оборвана, так воняла и так мучительно по складам пыталась читать бесчисленные иероглифы трехаршинного паспорта. Отдали мы паспорта власти не без опасения: в "ценном" документе и без того уже углы износились от бесчисленных осмотров.

Е. И. спрашивает: "Если бы китайцы нас приняли ладно, ведь многое от этого изменилось бы?" Многое, многое!

Никаких сведений из Америки. Когда и где сможем мы получить их? На телеграмму, посланную 12 апреля, до 16 мая ответ не пришел. Состояние телеграфных столбов, проволоки и изоляторов указывает: "Оставьте все надежды". Надо сказать X., чтобы не посылали телеграмм по бентлей. Тут и без шифра извращаются слова неузнаваемо.

22 мая

Пески — до самого Чайпецзы, покрывают около 16 потаев. Легкие облачка скрыли солнце, иначе был бы зной несносный. Как Садык говорит: "Лошадей бы зарезали". Никогда не видали столько дичи: золотистые фазаны, куропатки, гуси, кроншнепы, утки, чайки, зайцы. Фазаны сидят на дороге перед самым экипажем. Вышли в 5 утра, дошли в 2 с половиной. Предлагают лучше двигаться ночью. Чайпецзы — бедное место, дворы грязны. Стоим за селением у речки. Позади скрылись отроги Тянь-Шаня, а далеко впереди, к северу, показалась легкая линия Тарбагатайских гор. По степи маячат китайские могилы в виде курганчиков. Опять пришел вонючий оборванец и унес куда-то паспорта. Уморительно сверял наши физиономии с карточками. Нескончаемый полицейский участок!

Узнали мы, кто такой цаган-хутухта. Оказывается, он олёт. Сейчас находится в Лабранге. Как поучительно сверять лик Майтрейи из-за Гималаев со сведениями с севера. Только так складывается истинный облик лиц, событий, верований. Каждая страна, не удаляясь очень от истины, вкладывает свои особенности и свою наблюдательность. Тибет преувеличил таин-ламу. Сведения о цаган-хутухте совпадают.

Цветет джильда, розовеет свежая жимолость. Пахнет весенней свежестью к вечеру. Опять будет драма с возчиками: надо уговорить их двинуться ночью. Решили не спать, а идти в одиннадцать часов ночи.

23 мая

Вечер начался неспокойно. Приехали странные китайцы с десятью солдатами. Исполняют какое-то таинственное поручение генерал-губернатора. Едут в Пекин и Москву. Плетется какая-то сеть.

Получили совет — уезжать немедленно, привязать, заглушить колокольцы под дугою и погасить огни. Неспокойно. Так и сделали, и вышли под дождь и ветер с заряженным оружием. Шли глубокими, тяжкими для лошадей песками. Восемнадцать потаев перехода до Улун-Болыка взяло 12 часов, из них два часа — на кормежку лошадей. Улун-Болык — бедный лянгар. Пищи нет. За семь потаев до лянгара пески перешли в темное гальковое взгорье Джаирских гор. Все стало четким. Заклубились ослепительные грозовые тучи, и в стороне Чугучака загрохотало. Сидим на бугре около убогого китайского храмика. Перед нами в последний раз тянется и тонет в тумане гряда Небесных гор. Так они небесны в тоне, так богаты белыми гребнями.

Так мало еще знают о калмыцких улусах. Когда и кому удастся пройти через все лабиринты захороненных богатств? Вся даль трепещет в сияющей радуге испарений. Сапфировая пустыня и эфирные горы слились с небом. Разукрасились холмы в золоте. Уж очень красива ты, Азия. Твой черед. Прими чашу мира.

Едут дунгане и калмыки с ними. В тоне, как калмык говорит с нами, звучит какое-то доверие и близость. Простодушно рассказывает, как он хотел охотиться в горах, а местный князь запретил. Через дорогу перебежали шесть серых серн. Можно представить, сколько дичи в горах.

Телеги опять не пришли. Будем третью ночь без сна.

24 мая

Для дальних путей пригодны лишь ладакцы и некоторые монгольские хошуты. Все остальные слабеют, теряют бодрость и впадают в уныние.

Простились с Тянь-Шанем. Впереди — бесснежные мелкие купола Джаира. Сегодня тот самый страшный день, о котором твердят караванщики. Именно в ущельях Джаира бывают грабежи и убийства. Взгорья Джаира встретили нас очень сурово. Ледяной вихрь, дождь, град, а под ночь — лед и снег. Наш возчик ухитрился 17 потаев пройти в 22 часа. Дошли в половине третьего ночи. Измочалились окончательно плестись за арбами с заряженными винтовками. Оту — бедная станция в середине пути, утопающая в грязи. После нас приехали китайцы. Началось безобразие — ходили через нас, плевали, тут же развели кизяковый огонь, выедающий глаза, капали масло и обливали чаем. Мы были рады вечером отправиться в Кюльдинен. Разбойников не видали. Теперь говорят, что главное место разбоя — не сегодняшний путь, а завтрашний, между Кюльдиненом и Ядманту. По снегу добрались до Кюльдинена. Поместились в вонючей лачуге и спали четыре часа беспросыпно. А там опять грузились, опять ссорились с негодным возчиком.

25 мая

Весь день прекрасен. Верно, что в узких ущельях красных гор могут быть нападения. Где-то близко во время гражданской войны многие сотни русских были изрублены киргизами. В наших людях чувствуется настороженность. Как нарочно, в самой узкой щели у старой арбы ломается ось, и остальные четыре повозки оказываются запертыми. Самый удачный момент для грабителей, но они не являются. Два часа возятся с телегой. В пути по косогорам еще три телеги перевернулись.

После красных и медных гор мы спускаемся к зеленой степи, окруженной синими хребтами; и опять чистота красок похожа на волшебную радугу. Мапан (13 потаев от Кюльдинена) — степное радостное, веселое место отдыха. По окраинам селения стоят юрты. Толпятся стада. Киргизы в малахаях скачут, как воины XV века. Калмыки с доверчивыми лицами. Не успели найти место остановки в Мапане, как приходит калмык со сведениями чрезвычайного значения: "Во втором месяце, то есть в марте, от урумчинского генерал-губернатора распространялись известия по улусам, стойбищам и монастырям о том, что таши-лама избран китайским императором. Еще на трон не взошел, но уже принял тамгу (печать)". Только бывшие в Азии могут оценить значение этой выдумки для Монголии и Тибета. Конечно, в данном случае урумчинский властитель имеет в виду именно Монголию. Да, об этой выдумке газеты не пишут, и Рейтер не телеграфирует, но именно эти незримые слухи создают будущую действительность.

Много вестей про таши-ламу будет бродить по калмыцким и монгольским просторам. На многие годы!

Петля на Монголию задумана генерал-губернатором широко, и он думает, что никто об этом не знает. Но система китайских подкупов такова, что не только ямынь губернатора узнает все события, но и о ямыне все, кто хочет, тоже узнают все. Налаженная машина действует в обе стороны.

Все богатство этой страны, вся ее красота, вся ее значительность ждут новых путей, новую культуру и самосознание. Оцените значение слуха о новом китайском императоре. Калмыки радуются притоку товаров из России. Говорят: "Теперь в России все хорошо".

26 мая

Калмыки просидели у ламы всю ночь. Принесли много новостей. Эти "устные газеты" имеют обширный политический отдел. Калмыки очень хвалят <...>. Удивительно, как быстро добрая слава о нем прошла по всем калмыцким землям. Простились мы с калмыками. Ждут они.

Сегодня путь долгий — 90 русских верст. Едем зеленеющей степью. Всюду юрты, стада. Над дальними Тарбагатайскими горами собирается вновь непогода, и холодеет ветер. Справа — четыре отрога Алтая. Проехали поселок Курте, где дорога разделилась на большую — на Чугучак и малую и глинистую — на Дюрбюлджин. В Дюрбюлджине — те же глинобитки, но еще большая смесь народностей. Исчезло преобладание сартов или дунган.

Стоим в "мойке шерсти" у Князева. Его представитель Р. любезно уступил две свои комнаты. Жена Р. недавно из Семипалатинска, но уже рвется обратно. Говорит: "Здесь в китайской грязи и тьме задыхаюсь". Хвалит жизнь за границей.

Много хлопот с возчиками; надо уговорить их доехать в один марш до русского поста. Не советуют на ночь оставаться в китайском посту или в полосе между постами (русских 30 верст). Там бывают и кражи и грабежи. Будем стремиться проехать все 75 русских верст до Кузеюня в один пробег. Лишь бы китайская таможня не задержала нас. Даже Садык (кучер) нервничает и советует не задерживаться на китайском посту.

Еще анекдот: "В Урумчи лежит непохороненное тело чугучакского даотая. При теле живет белый петух, которого везут при гробе из Чугучака". Плохи дела мертвеца; из Пекина получен приказ возбудить посмертное судоговорение против бывших преступлений даотая и до конца процесса не погребать и не отправлять тело на родину. Вот уже подлинные мертвые души, и для балагана еще кукарекает белый петух. Не побывши в Китае, невозможно верить подобным танцам смерти. Как мало знают Китай, а в особенности в Америке. Помню, Лауфер в Чикаго говорил мне: "И чего это носятся с китайцами, не зная их". Тогда и мы еще знали только "музейный" Китай, но не действительность Синьцзяна.

Накопляются альбомы зарисовок.

27 мая

День прекрасный по краскам. Синие горы, шелковистая степь. По левую руку — снега Тарбагатая, а прямо на север — отроги самого Алтая. Алтай — середина Азии. Стада в степи. Большие табуны коней и юрты черно-синие и бело-молочные, и солнце, и ветер, и неслыханная прозрачность тонов. Это даже звучнее Ладака.

С утра нас измучил негодяй возчик. Все у него не в порядке, и телеги разваливаются — хуже такого мы еще не видали. После выступления возчика — ряд китайских интермедий. Амбань назначил солдата ехать с нами до пограничного Кузеюня. Солдат приехал, повернулся в воротах, сказал, что едет пить чай, и более мы его не видели.

Когда же мы проехали пять потаев до пограничного пункта, тут началась комедия, но от нее хотелось плакать. Трехаршинный паспорт и печати генерал-губернатора мало помогли. Полуграмотный таможенник хотел вскрывать печати генерал-губернатора. Он хотел снова пересчитать все вещи и, наконец, пытался вообще отнять наш китайский паспорт, выданный для следования в Пекин, на котором русская виза. Еле отговорили его от этой затеи. Но тем не менее мучительство и выдумки таможенного идиота заняли около четырех часов. Лишь в шестом часу мы тронулись дальше, чтобы проехать, а вернее, проползти двадцать пять верст до следующего поста. Не отошли и версту, как сломалось колесо у телеги возчика. Предстояла ночь в горах среди самого опасного места. Пришлось вернуться к китайскому посту. И вот опять сидим в своей палатке. Может быть, в последний раз перед длинным перерывом. И горы-то милые, и палатка так много напоминает. И полная золотая луна беспощадно глядит в открытый полог. Сегодня мы миновали несколько кочевых монастырей, где чтут Майтрейю. Избегая осложнений с китайцами, мы не свернули с пути по степи к юртам монастыря. Жалко, жалко.

28 мая

Как торжественна эта ночь. Конец и начало. Прощай, Джунгария! На прощанье она показалась не только синими снеговыми горами, не только хризопразами взгорий, но и пышной травой, и давно не виданными цветами. Красно-пунцовые дикие пионы, желтые лилии, золотые головки огненно-оранжевого цвета, ирисы, шиповник И воздух, полный весенних дуновений. Спускались и поднимались зелеными холмами. Поднимали свалившиеся телеги.

Около нас ехала киргизская стража. Те же скифы, те же шапки, и кожаные штаны, и полукафтаны, как на Куль-обской вазе. Киргизы гонялись за показавшимися через дорогу волками. Один из киргизов нарвал для Е. И. большой пучок красных пионов. А там еще один перевал, и на его гребне — кучи мелких камней. Это конец Китая.

Здравствуй, земля весенняя, в твоем нозом уборе! И еще травы, и еще золотые головки, и белые стены пограничного поста Кузеюнь. Выходят бравые пограничники. Расспросы. Общая забота сделать нам так, как лучше. Где же грубость и невежественность, которыми мог бы отличиться заброшенный, не помеченный на карте маленький пост?! Следует долгий внимательный досмотр вещей. Все пересмотрено. Извиняются за длительность и хлопоты, но все должно быть сделано без исключения и по долгу. Вот и начальник поста. Вот и семья его помощника Ф. Ночуем на посту.

29 мая

Поехали утром до села Покровское (70 верст) по чудесной гладкой дороге. Горы отступают. Снижаются. Киргизские юрты. Любопытные всадники. Бодро бежит быстрый вороной конь верхового. Зеленая пограничная фуражка. Первый поселок — Рюриковский. Низкая мазанка. Видны уже белые стены и скудные сады. Здесь климат суров. Овощи не растут — их уничтожает мороз. Но теперь уже началась летняя жара. Если бы доехать до Тополева Мыса, но наш возчик не сделает это. Так и есть. На ровном откосе разлетается вдребезги колесо у брички. Надо посылать в комендатуру в Покровское за телегой. Долго стоим у мельницы Ященко — он не дружелюбен и не дал свою телегу.

Вот и Покровское. Больше белых домиков. Выходит нам навстречу комендант. Вот и начальник стражи. Вот и помощник коменданта. Наперерыв стараются размещать нас по своим скромным квартирам. Еще больше вопросов. Еще настоятельнее ждут поучительных ответов. Хотят проверить свои сведения с нашими. Рамзана, не понимая языка, замечает: "Русские — хорошие люди. Душа у них хорошая". Спрашиваем, как он дознался до этого. "А по глазам видно".

Поиск по сайту: