Утраченная невинность: история Джини

В один из ноябрьских дней 1970 года Ирена В. в сопровождении своей тринадцатилетней дочери направилась в местное бюро социального обеспечения в пригороде Лос-Анджелеса для оформления инвалидности по зрению. Будучи практически слепой на один глаз и имея катаракту, вызывающую девяностопроцентную слепоту на другой глаз, Ирена по ошибке вошла вместе с дочерью в отделение общей социальной помощи. Эта ошибка навсегда изменила их жизнь. Когда они подходили к приемной стойке, социальный работник с изумлением смотрел на дочь Ирены: внешне она выглядела как ребенок лет шести-семи, была сутулая, имела шаркающую походку. Служащий немедленно вызвал своего начальника, после чего началось расследование. В итоге мир узнал о девочке, которая в течение тринадцати лет находилась в изоляции и подвергалась нечеловеческому обращению. Впоследствии она вошла в историю психологии под именем Джини. [4]

История семьи

Ключевой фигурой в истории Джини и тем человеком, которому в последующие годы пришлось провести с этой девочкой немало времени, оказалась Сьюзен Кертис, выпускница факультета лингвистики Калифорнийского университета. Позднее Кертис написала и опубликовала докторскую диссертацию о Джини.[5]По ее мнению, «чтобы понять этот случай, необходимо было понять историю семьи». Предполагалось, что исследование истории семьи Джини позволит найти объяснение той невероятной ситуации, в которой оказалась эта девочка.

Ирена росла в обычных условиях: любивший дочь отец был много занят на работе, а ее мать была строгой и неприступной женщиной. В детстве с Иреной произошел несчастный случай: однажды она поскользнулась и ударилась головой. В результате полученного неврологического повреждения она ослепла на один глаз, что ограничило ее возможности ухаживать за собой и своими близкими. В двадцатилетнем возрасте она вышла замуж за Кларка В., который был вдвое старше ее. Хотя они и встретились в Голливуде, история их союза не имела счастливого конца.

В начале Второй мировой войны Кларк легко нашел себе работу и проявил себя настолько ценным специалистом в авиационной промышленности, что решил продолжить эту трудовую деятельность и в мирное время. Внешне Ирена и Кларк выглядели счастливыми и удовлетворенными, но дома Кларк, как рассказывала впоследствии Ирена, пытался чрезмерно ограничивать ее свободу. Она утверждала, что ее жизнь фактически закончилась в день бракосочетания. Одна из особенностей Кларка состояла в том, что он не хотел иметь детей. Однако через пять лет после свадьбы Ирена все же впервые забеременела. Во время пребывания в больнице, где ей залечивали травмы, нанесенные мужем, Ирена родила на свет здоровую дочь. Однако через три месяца ребенок умер. Официально причиной смерти была названа пневмония, однако, по некоторым предположениям,[6]ребенок, оставленный родителями в гараже, умер от переохлаждения. Их второй ребенок умер от заражения крови вскоре после рождения. Третий ребенок, мальчик, родился здоровым, но из-за плохого ухода развивался очень медленно. Воспитывать его помогала бабушка, мать Кларка, зачастую находившаяся при ребенке по нескольку месяцев. В апреле 1957 года у супругов родился четвертый ребенок, дочь. Ей удалось выжить после появления на свет благодаря проведенному переливанию крови, но к тому времени бабушка уже была слишком стара, чтобы помогать ухаживать за девочкой. Ирена и Кларк были вынуждены воспитывать дочь своими силами. Обследование девочки, проведенное в пятилетнем возрасте, показало, что ее развитие было «замедленным» и «запаздывающим».

В этот период с матерью Кларка произошел несчастный случай, имевший важные последствия для всей семьи. Однажды, когда эта старая женщина переходила дорогу, чтобы купить мороженое своему внуку, ее насмерть сбил автомобиль, скрывшийся затем с места происшествия. Кларк был очень привязан к своей матери и после трагедии впал в глубокую депрессию. Виновный в происшествии водитель отделался условным наказанием. Кларк чувствовал себя оскорбленным: он счел, что общество отнеслось к нему несправедливо, и начал все больше и больше изолировать себя от окружающего мира. Он решил, что сможет обойтись без этого мира и его семья должна последовать его примеру. Кларк бросил работу и заперся в собственном доме.

К несчастью, Кларк посчитал, что лучший способ защитить свою семью состоит в том, чтобы держать ее взаперти. Он думал, что обязан помешать этому злобному миру воспользоваться уязвимостью своих близких. А они в самом деле были очень уязвимы, оттого вынуждены оставаться его пленниками в течение последующего десятилетия. Возможно, Кларк не осознавал, что они беззащитны перед его собственным пагубным поведением, которое причиняло им гораздо больше вреда, чем любое зло, с которым они могли столкнуться в окружающем мире.

Изоляция

После того, как история Джини стала достоянием гласности в результате посещения матерью и дочерью бюро социального обеспечения, было установлено, что девочка провела почти всю свою жизнь (тринадцать лет) в маленькой спальне в доме на Голден Вест авеню в городке Тампл-Сити в Калифорнии. Большую часть времени она была вынуждена сидеть на детском стульчике-туалете. На ее ягодицах от многолетнего сидения на этом приспособлении образовался след в виде круговой мозоли. Девочка имела возможность лишь шевелить своими конечностями и пальцами рук и ног. Иногда на ночь ее помещали в узкий спальный мешок, который напоминал скорее смирительную рубашку. Затем девочку укладывали на детскую кроватку с проволочным матрацем и накрывали проволочной сеткой.

Ей строго запрещали издавать любые звуки, а если она нарушала запрет, то отец бил ее палкой. Сам он в ее присутствии лишь издавал лающие звуки и рычал на нее подобно собаке. Брат Джини по указанию отца разговаривал с ней крайне редко. В доме брат и мать общались друг с другом шепотом из страха вызвать раздражение Кларка. В своем уединении Джини вряд ли слышала какие-то звуки, поэтому не удивительно, что она молчала. Ее зрение также никак не стимулировалось: в комнате имелось всего два окна, которые были практически полностью завешены шторами, пропускавшими минимум света. Все, что она могла видеть за стеклом, — это крошечный кусочек неба.

Иногда Джини позволяли «играть» с двумя полиэтиленовыми плащами, висевшими в комнате. Случалось, ей разрешали смотреть тщательно отобранные картинки; любые изображения, способные будить мысли, безжалостно выбрасывались отцом. Пустые катушки из-под ниток были фактически ее единственными «игрушками».

Джини давали очень мало еды: детское питание, хлопья и изредка сваренные вкрутую яйца. Девочку быстро и в полной тишине кормил брат, так что контакты с ней были сведены к минимуму. Если она давилась или отказывалась есть, то ей размазывали еду по лицу. Такой порядок поддерживался Кларком; трудно представить себе существование маленького ребенка в более ужасных условиях. Кларк сказал жене, что ребенок не проживет более двенадцати лет, но если дольше, то Ирена сможет попытаться обратиться за помощью. К счастью, девочка прожила этот срок, Ирена решила каким-то образом изменить ситуацию. После отвратительной ссоры, во время которой Кларк угрожал убить жену, она ушла из дома вместе с Джини. Через несколько дней они оказались в бюро социального обеспечения, где эта история всплыла наружу.

Реабилитация

На период проведения расследования уход за Джини осуществляли в детской больнице Лос-Анджелеса. Ее родители, обвинявшиеся в жестоком обращении с малолетним ребенком, должны были предстать перед судом 20 ноября 1970 года. Но утром того дня Кларк пустил себе пулю в правый висок. Он оставил две посмертные записки: в первой объяснялось, где полиция может найти его сына, а вторая содержала следующие слова: «Мир никогда не поймет». Ирена уже находилась в суде, когда ей сообщили эту новость. Она не признала своей вины, объяснив все случившееся жестокой тиранией мужа; ее доводы были признаны убедительными. Казалось, что Джини и Ирена наконец-то могут начать новую жизнь.

В больнице врачи обследовали девочку и начали лечение от истощения. В свои тринадцать лет она весила всего 25 килограммов и имела рост 135 сантиметров. Джини была невоздержанной в еде и не могла жевать твердую пищу. Она не могла правильно глотать, выделяла избыточное количество слюны и постоянно выражала недовольство. Одежда девочки часто была забрызгана слюной, она непроизвольно мочилась, когда приходила в возбуждение. Кроме того, она не могла фокусировать свое зрение на предметах, удаленных от нее более чем на три-четыре метра. Зачем ее глазам было фокусироваться на том, что находилось за пределами ее спальни? У нее было два ряда зубов и очень жидкие волосы. Она ходила с большим трудом и не могла нормально двигать руками и ногами. По-видимому, она не ощущала тепла или холода. Она никогда не кричала и вряд ли могла разговаривать. Понимая некоторые слова, такие как «мать», «синий», «гулять» и «дверь», она могла произносить лишь несколько коротких отрицательных фраз, которые сливала в одно слово, например «мнехватит» и «большененадо».

Тестирование

Психолог детской больницы Джеймс Кент приступил к оценке когнитивных и эмоциональных способностей Джини. Он заявил, что «из всех детей, которых мне когда-либо приходилось видеть, она является ребенком с наиболее серьезными повреждениями.... Жизнь Джини представляет собой невозделанное поле».[7]Из-за ее фактического неумения говорить было невероятно трудно оценить интеллект девочки. Казалось, что она была способна выражать лишь немногие эмоции, такие как страх, раздражение и, как это ни удивительно, веселье. Однако ее раздражение всегда было направлено вовнутрь — она царапала лицо и мочилась, но никогда не издавала ни звука.

Тем не менее Джини демонстрировала быстрые успехи. Уже на третий день пребывания в больнице она помогала одевать себя и научилась пользоваться туалетом. Через несколько месяцев было замечено, что она делала угрожающие жесты в адрес девочки из реабилитационного центра, носившей платье, которое прежде носила она сама. Наблюдатели с удовольствием отметили, что это был первый случай, когда раздражение было направлено наружу. Она также стала хранить у себя различные предметы, в частности книги, и, по-видимому, начала вырабатывать ощущение собственного Я.

Месяц спустя, когда Кент уходил из палаты после серии наблюдений, она попыталась задержать его, схватив его за руку. По-видимому, у нее стали развиваться дружеские отношения с некоторыми из ее взрослых помощников.

Джини участвовала в различных тестах на проверку интеллекта и за несколько первых месяцев продемонстрировала замечательные успехи. В некоторых областях она за два месяца добилась тех результатов, которые предполагалось добиться от нее через год. Однако в развитии девочки наблюдалась нестабильность: где-то она преуспевала, а где-то заметно отставала. Ее уровень овладения языком оставался крайне низким, но зато она стала участвовать в играх с другими людьми и перестала избегать физических контактов. Она научилась мыться в ванне так, как это делают дети в девятилетнем возрасте, однако по способности пережевывать пищу ничем не отличалась от годовалого ребенка.

Ей нравились дневные прогулки за пределами больницы. Для Джини все было новым и волнующим. Обычно люди, которых она встречала, были очень дружелюбными. Ей дарили подарки совершенно незнакомые мужчины и женщины. Кертис чувствовала, что Джини является эффективным невербальным коммуникатором. Действительно, вскоре она стала свидетелем того, как ее подопечная успешно осуществляет бессловесные коммуникации — т. е. занимается своего рода телепатией.

Джини особенно нравились походы по магазинам, она собирала пластмассовые игрушечные ведерки разных цветов и хранила их у себя под кроватью. Ей очень хотелось иметь любые изделия из полимерных материалов. Ее одержимость этим желанием объяснялась теми самыми двумя полиэтиленовыми плащами, служившими ей игрушками во время заточения. Они были главным источником ее развлечений; возможно, она продолжала ассоциировать изделия из пластика с игрой.

Девочка также выработала представление о перманентности предметов: понимание того, что вещь существует даже тогда, когда она не видна (согласно Жану Пиаже, исследователю возрастной психологии, обычно это представление вырабатывается у детей в конце сенсомоторной стадии развития, приблизительно в двухлетнем возрасте). Кроме того, она могла осуществлять отсроченную имитацию, т. е. имитировала поведение, которое видела раньше. Она продемонстрировала эту способность, воспроизведя лай собаки, которую она видела утром того же дня. Джини становилась также все менее эгоцентричной, — она начинала понимать, что другие люди могут видеть вещи с иной точки зрения, что ее образ мышления не является единственно возможным. Наличие этой способности наблюдается на предоперационной стадии развития ребенка — в возрасте от двух до семи лет.

Награда

Джей Шерли, психиатр и признанный эксперт в области изучения эффектов изоляции, также был приглашен для знакомства с Джини. Он описал эту девочку как пострадавшую от наиболее продолжительной социальной изоляции среди всех детей, истории которых были описаны в научной литературе. Исследователи много спорили о Джини и утверждали, что любые научные результаты смогут принести пользу подобным детям в будущем.

Иногда Джини оставалась на ночь в доме Джин Батлер, одного из педагогов реабилитационного центра, которая стала проявлять повышенную заботу о девочке и одновременно с этим несогласие с другими членами «команды Джини» (как она их называла). Позже Батлер подала заявление с просьбой признать ее временным приемным родителем Джини, в чем, однако, ей было отказано на том основании, что удовлетворение данной просьбы противоречило бы политике больницы в отношении пребывания пациентов дома у штатного персонала.

При отсутствии других временных приемных родителей Дэвид Риглер, профессор и главный психиатр психиатрического отделения больницы, согласился взять Джини на непродолжительный период. На этот раз традиционные принципы формирования отношений между персоналом и пациентами больницы вновь были нарушены, но Джини провела в семействе Риглеров четыре года. Она оказалась далеко не идеальным гостем: продолжала плеваться, брала вещи других детей. Однако Джини проявила большой интерес к музыке, которая ее буквально завораживала, но только если это была классическая музыка (в период нахождения Джини в изоляции их сосед по дому брал уроки музыки; возможно, в детстве Джини это был единственный регулярный источник звуков).

Джини начала ходить в детский сад, а затем в школу для детей с задержками в умственном развитии, где она могла контактировать с другими детьми. Казалось, у Риглеров Джини стала расцветать на глазах. Она демонстрировала хорошее чувство юмора, училась гладить и шить. Однажды летом 1972 года девочка сказала: «Джини счастлива».

Тем временем ее мать Ирена после удачной операции по удалению катаракты вернулась в дом на Голден Вест авеню. Она никогда не признавала за собой ни малейшей вины за то, что произошло с Джини, в то время как многие ученые осуждали ее пассивную роль. После того, как Риглеру было отказано в предоставлении гранта на продолжение обследования Джини, она переехала домой к матери. Таким образом, ребенок вернулся в то место, где над ним творили насилие. Это было непродуманное решение: мать не могла обеспечить должного ухода за ребенком, и службе социальной помощи пришлось поместить Джини в другую семью. Но это решение оказалось еще более неудачным: у новых родителей жизнь была организована на военный лад, что шло вразрез с потребностями девочки. Джини замкнулась в себе и отгородилась от мира, она хотела контролировать свою жизнь, и, по ее ощущениям, единственный способ добиться этого состоял в том, чтобы скрывать накопившееся в душе и молчать.

Все это время Сьюзен Кертис была единственным специалистом, посещавшим Джини. Она делала это совершенно добровольно, просто потому, что у нее сложились с этим ребенком теплые отношения. В конце концов условия содержания Джини были признаны неудовлетворительными, и Кертис убедила власти вернуть девочку в детскую больницу.

По прошествии времени Ирена «спрятала» Джини в доме для взрослых с задержками умственного развития и больше не позволяла ученым встречаться с дочерью. По имеющимся сведениям, Джини проводила у своей матери один выходной каждый месяц до тех пор, пока в 1987 году Ирена не продала дом на Голден Вест авеню и не переехала жить в другое место, не сообщив нового адреса. С точки зрения проведения любых исследований Джини снова перестала существовать.

Имеются и более поздние сведения о ее жизни в стенах лечебного учреждения. Джей Шерли посетил Джини на двадцать седьмой и двадцать девятый дни ее рождения. Он сообщал, что она привыкла к установленному распорядку, стала сильно сутулиться и избегала зрительного контакта. Она мало говорила и выглядела подавленной. Он описывал ее как изолированного от внешнего окружения человека, который входил в реальный мир и воспринимал то, что этот мир предлагал, лишь на короткое время, а затем вновь оказывался в изоляции. Вымышленное научное имя, придуманное для нее исследователями, подходило ей гораздо больше, чем можно было предположить.

Неврология

После первых неврологических исследований стало очевидно, что Джини хорошо выполняла так называемые задания для правого полушария мозга и крайне плохо — задания для левого полушария. Обычно речь — это задание, которое ассоциируется, преимущественно, с деятельностью левого полушария. Каждое полушарие мозга управляет противоположной стороной тела. Например, кровоизлияние в левом полушарии, вероятно, приведет к нарушению двигательной активности правой стороны тела, и наоборот.

При выполнении задания на дихотическое прослушивание обследуемого человека просят прослушать через наушники два разных сообщения, каждое из которых направляется только в правое или только в левое ухо. В таких условиях звуки, направляемые в каждое ухо, обрабатываются практически исключительно противоположными полушариями. Используя этот метод, Кертис могла предоставлять информацию конкретному полушарию, чтобы выяснить, что происходит в мозгу Джини. Она обнаружила, что обработка речи осуществлялась у Джини в правом полушарии, в то время как обычно она осуществляется в левом. Как оказалось, обработка речи, направляемой левому полушарию Джини, осуществлялась на том же уровне, что и у детей с удаленным левым полушарием. Кертис пришла к выводу, что развитие нашего мозга определяется нашим внешним окружением — а именно тем, как нам приходится слышать речь в период, предшествующий нашему половому созреванию.

Поиск по сайту: