ПРОБЛЕМА «СОЗНАНИЕ – ТЕЛО»

Оставим в стороне скептицизм и предположим, что физический мир существует,

включая ваши тело и мозг. Оставим и скептицизм по отношению к другим сознаниям. Я

буду исходить из того, что вы обладаете сознанием, если вы согласитесь думать обо мне

так же. Теперь зададимся вопросом: какова может быть связь между сознанием и мозгом?

Всем известно, что то, что происходит в сознании, зависит от того, что происходит

с телом. Если ушибешь колено, оно болит. Если закроешь глаза — перестаешь видеть

окружающее. Надкусишь плитку шоколада — ощутишь его вкус. Сильный удар по голове

— и человек теряет сознание.

Все явственно свидетельствует: чтобы нечто произошло в вашем уме или сознании,

должно что-то произойти в вашем мозгу. (Вы бы не ощутили боли в ушибленном колене,

если бы по нервной системе не прошел импульс от ноги через спинной мозг в мозг

головной.) Мы не знаем, что происходит в мозгу, когда вы думаете: «Интересно, успею я

сегодня зайти в парикмахерскую?» Но мы совершенно уверены: что-то обязательно

происходит — что-то связанное с электрохимическими изменениями в миллиардах

нервных клеток, из которых состоит наш головной мозг.

В отдельных случаях нам известно, как мозг воздействует на сознание, а сознание

— на мозг. Например, мы знаем, что возбуждение участков мозга в затылочной части

головы вызывает зрительные образы. Известно и то, что, когда вы решаетесь взять еще

один кусок торта, определенные группы других нервных клеток посылают импульс

мускулам вашей руки. Конечно, мы не знаем многих деталей, но одно ясно: сложные

связи между тем, что происходит в нашем сознании, и теми физическими процессами,

которые протекают в нашем мозгу, существуют. Как это происходит конкретно — вопрос

науки, а не философии.

Но есть и философский вопрос касательно отношения сознания и мозга, и

заключается он в следующем: является ли ваше сознание чем-то отличным от вашего

мозга, хотя бы и связанным с ним, или же оно и есть ваш мозг? Представляют ли собой

ваши мысли, чувства, восприятия, ощущения и желания нечто такое, что происходит в

дополнение ко всем физическим процессам в мозгу, или же они сами суть некоторые из

этих процессов?

Что происходит, к примеру, когда вы откусываете от плитки шоколада? Шоколад

тает на вашем языке, вызывая химические изменения во вкусовых рецепторах; последние

посылают электрические импульсы по нервным волокнам, соединяющим язык и мозг, и,

когда эти импульсы достигают определенного участка мозга, они вызывают там даль-

нейшие физические изменения; в конечном счете вы ощущаете вкус шоколада. Но что

это такое! Может, это просто физическое событие в каких-то клетках головного мозга

или же это нечто такое, что обладает совершенно иной природой?

Если бы ученый-естествоиспытатель мог заглянуть под крышку вашей черепной

коробки и посмотреть на ваш мозг в ту минуту, когда вы лакомитесь шоколадом, он

увидел бы лишь серую массу нейронов. Если бы он применил измерительную аппаратуру,

чтобы определить, что происходит в недрах вашего мозга, то обнаружил бы сложнейшие

и многообразные физические процессы. Но нашел бы он там вкус шоколада?

Думается, что он не нашел бы его в вашем мозге, поскольку вкусовые ощущения от

шоколада замкнуты в вашем сознании таким образом, что они недоступны никакому

стороннему наблюдателю — даже если тот вскроет ваш череп и заглянет в самый мозг.

Ваши переживания находятся внутри вашего сознания, и характер этого «внутри» иной,

чем у положения мозга внутри головы. Кто-то другой может вскрыть вашу голову и

посмотреть на ее содержимое, но никто не может вскрыть ваше сознание и заглянуть в

него — во всяком случае, одним и тем же способом.

Дело не только в том, что вкус шоколада — это именно вкус, и, следовательно, его

нельзя увидеть глазами. Допустим, что упомянутый ученый настолько увлекся и забылся,

что пытается отследить ваше вкусовое ощущение от шоколада, пробуя на вкус ваш мозг,

пока вы едите шоколад. Но, во-первых, ваш мозг, наверное, вряд ли вообще напомнит ему

по вкусу шоколад. Но даже если бы и напомнил, ему бы все равно не удалось проникнуть

в ваше сознание и пережить ваше ощущение вкуса шоколада. Он всего лишь обнаружил

бы, сколь бы странным это ни показалось, что, когда вы едите шоколад, ваш мозг

изменяется таким образом, что приобретает вкус шоколада, как его воспринимают другие

люди. У него было бы свое ощущение вкуса шоколада, а у вас — свое.

Если ваши восприятия переживаются внутри сознания, причем не так, как

протекают процессы в вашем головном мозге, то, похоже, восприятия и прочие

ментальные состояния не могут быть просто физическими состояниями вашего мозга.

Они должны быть чем-то большим, чем ваше тело с его сложной и напряженно

действующей нервной системой.

Один из возможных выводов состоит в том, что должна существовать душа,

связанная с телом как-то так, что они могут взаимодействовать. Если это справедливо, то

вы состоите из двух весьма разнородных начал: сложно организованного физического

организма и души, которая существует чисто ментально. (Такой взгляд — по очевидным

причинам — носит название дуализма.)

Однако многие считают, что вера в существование души устарела, что она

ненаучна. Все что ни есть в мире состоит из физической материи — различных

комбинаций одних и тех же химических элементов. Почему же с нами должно быть

иначе? Наши тела развиваются посредством сложных физических процессов из одной-

единственной клетки, возникающей при зачатии в результате слиянии сперматозоида и

яйцеклетки. Материя накапливается по ходу этих процессов постепенно, по мере того, как

оплодотворенная яйцеклетка превращается в младенца с руками, ногами, ушами, глазами

и мозгом и который уже способен двигаться, чувствовать и видеть, а в конце концов — и

говорить, и думать. Некоторые из нас убеждены, что эта сложная физическая система —

достаточное само по себе условие для начала ментальной жизни. Почему бы и нет? Да и

как можно чисто философскими аргументами доказать, что это не так?

Не может же философия сказать нам, из чего состоят звезды и алмазы, так откуда

же ей знать, из чего состоят или не состоят люди?

Тот взгляд, что в людях не ничего, кроме физической материи, и что состояния их

сознания суть физические состояния их мозга, называется физикализмом (или, иногда,

материализмом). У физикалистов нет специальной теории о том, какие же процессы в

головном мозге можно отождествить с переживанием, допустим, вкуса того же шоколада.

Но они убеждены, что ментальные состояния суть именно и просто состояния мозга и что

нет никаких философских резонов полагать, что это может быть иначе. Ну а детали — это

дело научных изысканий и открытий.

Идея здесь та, что мы можем узнать, что восприятия действительно суть процессы

в головном мозгу, точно так же как мы когда-то узнали, что подлинная сущность привыч-

ных нам вещей такова, что мы не могли бы о ней догадаться, не будь она установлена

сугубо научными методами. Оказывается, например, что бриллианты состоят из углерода

— того же материала, что и каменный уголь, только структура атомной решетки у них

различная. А вода, как все мы теперь знаем, состоит из атомов водорода и кислорода, хотя

оба этих газа сами по себе ничем не напоминают воду.

Поэтому то, что ощущение вкуса шоколада не может быть ничем иным, как

сложным физическим событием в вашем мозге, выглядит не более удивительно, чем

множество открытий, сделанных в отношении подлинной сущности общеизвестных

объектов и процессов. Ученые уже установили, что такое свет, как произрастают

растения, как сокращаются мышцы; так что, раскрытие биологической природы сознания

— всего лишь вопрос времени. Так думают физикалисты.

А дуалист ответит, что все эти примеры говорят совсем о другом. Когда мы

устанавливаем, к примеру, химический состав воды, мы имеем дело с чем-то, что явно

находится вне нас и принадлежит физическому миру — с чем-то, что все мы можем

рассмотреть и пощупать. Когда мы обнаруживаем, что вода состоит из кислорода и

водорода, мы просто разлагаем данное вовне физическое вещество на составляющие его

физические же элементы. Сущность такого рода анализа как раз и заключается в том, что

он не подвергает химическому разложению наше зрительное, вкусовое и тактильное

ощущение воды. Эти ощущения имеют место в надаем внутреннем опыте, а не в воде,

которую мы разлагаем на атомы. Физико-химический анализ не имеет к ощущениям

никакого отношения.

Для установления того, что ощущение вкуса шоколада на самом деле — это

процесс в головном мозге, мы должны были бы проанализировать нечто ментальное — не

физическое вещество, доступное внешнему наблюдению, а внутренне данное вкусовое

ощущение — на языке физических сущностей. Но бесчисленные физические события в

головном мозге при всей их сложности никоим образом не могут быть частями, из

которых состоят вкусовые ощущения. Физическую целостность можно разложить на

более мелкие физические компоненты, а ментальный процесс — нельзя. Физические

компоненты попросту невозможно включить в ментальную целостность.

Существует и еще одна возможная точка зрения, отличная как от дуализма, так и от

физикализма. Дуализм утверждает, что вы состоите из тела и души и вся ментальная

жизнь протекает в душе. Физикализм — что вашу ментальную жизнь составляют

физические процессы, протекающие в головном мозге. Но еще одна возможность

заключается в том, что ментальная жизнь протекает внутри мозга, но так, что при этом все

восприятия, чувства, мысли и желания не являются физическими мозговыми процессами.

Это означало бы, что серая масса из миллиардов нервных клеток, содержащаяся в вашей

черепной коробке, — не только физический объект. У нее множество физических свойств

— в ее недрах происходит огромное количество электрохимических процессов и событий,

— но также протекают и ментальные процессы.

Точка зрения, согласно которой мозг есть место обитания сознания, но его

сознательные состояния имеют не просто и не только физический характер, получило

название двуаспектной теории. Она называется так, поскольку предполагает, что, когда вы

надкусываете плитку шоколада, в головном мозге возникает состояние, или процесс,

имеющий две стороны: физическую, включающую разнообразные физико-химические

изменения, и ментальную — ощущение вкуса шоколада. Когда этот процесс происходит,

ученый, изучающий ваш мозг, может наблюдать его физический аспект, а сами вы —

изнутри — переживаете этот процесс с его ментальной стороны: вы ощущаете вкус

шоколада. Если эта теория справедлива, то сам мозг обладает внутренним измерением,

недоступным для внешнего наблюдателя, даже если тот прибегает к анатомическому

вскрытию. Именно в этом измерении вы переживаете определенным образом вкусовое

ощущение, когда соответствующий процесс протекает в вашем мозге.

Данную теорию можно сформулировать и так: вы — не тело плюс душа; вы —

только тело, но ваше тело (по крайней мере, головной мозг) — это не только и не просто

физическая система. Это объект, у которого имеются как физический, так и ментальный

аспекты: его можно вскрыть и проанатомировать, но при этом не обнаружить и не

выявить его внутренней стороны. Есть нечто такое, что изнутри ощущается как вкус

шоколада, потому что у мозга есть внутреннее состояние, которое возникает, когда вы

едите шоколад.

Получается, что в мире существуют два рода весьма различных вещей: вещи,

принадлежащие физической реальности и доступные наблюдению извне множеству

разных людей; и вещи иного рода, относящиеся к ментальной реальности, которые

каждый из нас переживает изнутри собственного опыта. Это справедливо не только по

отношению к человеку: собаки, кошки, лошади и птицы производят впечатление

сознательных существ. Может быть, таковы же и рыбы, муравьи и жуки? Кто знает, где

обрывается этот ряд?

У нас не будет адекватной обшей концепции мира до тех пор, пока мы не сможем

объяснить, как это соединенное определенным образом множество физических элементов

образует не просто дееспособный биологический организм, но сознательное существо.

Если бы сознание, как таковое, можно было отождествить с каким-то физическим состоя-

нием или структурой, то открылась бы возможность для создания единой физической

теории сознания и тела, а следовательно, наверное, и для единой физической теории всего

универсума. Однако аргументы против чисто физической теории сознания настолько

сильны, что, похоже, единая физическая теория всей реальности в целом невозможна.

Физическое познание шло от успеха к успеху, исключив сознание из круга явлений,

которые оно пыталось объяснить; но в мире, возможно, есть много такого, что не может

быть понято средствами физической науки.

СМЕРТЬ

Все мы смертны, но не все согласны в том, что такое смерть. Одни верят, что они

буду жить и после смерти тела — в раю, аду или где-то еще, — превратившись в дух или

же вернувшись на землю в другом теле, возможно даже, что и не в человеческом. Другие

убеждены, что они совершенно перестанут существовать: я исчезнет со смертью тела.

Среди же последних одни считают полное исчезновение чем-то ужасным, а другие — нет.

Иногда говорят, что никто не может помыслить и представить своего несуществования и

что, следовательно, мы неспособны по-настоящему поверить, что наше существование

заканчивается со смертью. Но это, по-видимому, неверно. Конечно, вы не можете

представить себе своего несуществования изнутри. Вы не можете представить себе, что

такое полное уничтожение, потому что оно ни на что не похоже — опять-таки, при

взгляде изнутри. Но в этом же смысле вы не способны представить себе, что значит быть

совершенно без сознания, даже на время. Тот, факт что вы не можете себе этого

представить изнутри, еще не означает, что это для вас вообще непостижимо: вам просто

нужно помыслить себя со стороны, представив, что вы погружены в глубокий сон или

потеряли сознание от сильного удара. И хотя, чтобы мысленно представить такое, вы уже

должны быть в сознании, это не означает, что вы представляете самого себя находящимся

в сознании.

То же самое и со смертью. Чтобы мысленно представить собственное

уничтожение, вы должны подумать о нем со сторонней точки зрения — представить свое

тело как тело человека, из которого ушла жизнь со всеми ее переживаниями. Чтобы

представить себе что-то — не обязательно представлять, что бы вы чувствовали,

переживая это. Когда кто-то рисует в воображении картину собственных похорон, он не

воссоздает невозможную ситуацию своего присутствия на них: он представляет себе

картину, увиденную глазами другого человека. Разумеется, он по-прежнему жив, когда

размышляет о собственной смерти, и делать это не сложнее, чем представлять себя в

бессознательном состоянии, находясь в ясном уме.

Вопрос о продолжении жизни после смерти связан с проблемой «сознание —

тело», которую мы обсуждали выше. Если дуализм прав и каждый человек состоит из

соединения души и тела, тогда мы еще можем понять, как была бы возможна жизнь после

смерти. Душа должна была бы обладать способностью к самостоятельному

существованию и сознательной жизни без помощи тела: тогда она могла бы покинуть тело

после его смерти, а не исчезнуть, разрушившись вместе с ним. Она не смогла бы вести

сознательной жизни того рода, который связан с деятельностью и чувственным

восприятием, основанными на соединении с телом (вплоть до воссоединения с новым

телом), но могла бы вести какую-то иную, внутреннюю жизнь, основанную на других

факторах и влияниях, например на непосредственном общении с другими душами.

Я сказал, что жизнь после смерти была бы возможна, если бы дуализм был прав.

Но такой возможности может и не быть, если существование души и сохранение ее созна-

тельности целиком зависят от поддержки и потока стимулов, получаемых ею от тела, в

котором она обитает, — и может быть, она не способна менять одно тело на другое.

Но если дуализм ложен то есть ментальные процессы протекают в головном мозге

и полностью зависят от биологического функционирования как мозга, так и организма в

целом, тогда жизнь после смерти тела невозможна. Или, говоря точнее, для ментальной

жизни после смерти потребовалось бы восстановление биологической, физической жизни:

потребовалось бы вновь вернуть к жизни само тело. Технически это когда-нибудь станет

возможным: может, будет возможно замораживать тела умерших, а впоследствии

благодаря передовым медицинским технологиям точно устанавливать причины смерти,

устранять их и возвращать людей к жизни.

Но даже если это и станет возможным, все же останется вопрос: кто он, этот

человек, возвращенный к жизни спустя несколько столетий после смерти, — вы или уже

кто-то другой? Может быть, человек, чье тело было заморожено, а позже реанимировано,

— это уже на вы, а от беспамятства очнулся некто лишь очень похожий на вас и хранящий

память о вашей прошлой жизни. Но если даже возможное оживление после смерти и

станет оживлением именно вас и именно в вашем теле, все же это не то же самое, что

обычно подразумевают под жизнью после смерти. Обычно под этим понимают жизнь без

прежнего тела.

Трудно взять в толк, каким образом мы можем решить, отделима наша душа от

тела или нет. Все свидетельствует о том, что до смерти сознательная жизнь всецело

зависит от того, что происходит в центральной нервной системе. Если держаться опыта

обычных наблюдений, а не религиозных учений и заверений спиритуалистов

относительно их общений с умершими, то у нас нет никаких оснований верить в

посмертное существование. Но служит ли это основанием полагать, что посмертного

существования нет? Я думаю — да, но кто-то еще, наверное, предпочтет нейтральную

позицию.

Еще кто-то, наверное, верит в посмертную жизнь, исходя из своих религиозных

убеждений и без всяких доказательств. Лично я не вполне понимаю, как возможна такая

религиозно мотивированная убежденность, но ведь несомненно, что часть людей такую

веру питают и даже считают это совершенно естественным.

Но обратимся к другому аспекту обсуждаемой проблемы: какие чувства мы

должны испытывать по отношению к смерти? Что это — зло, добро или нечто

нейтральное и безразличное? Я говорю о том, каким должно быть разумное отношение не

столько к смерти других людей, сколько к своей собственной. Следует ли воспринимать

неизбежность смерти с ужасом, сожалением, безразличием или облегчением?

Ясно, что все зависит от того, как понимать смерть. Если есть жизнь после смерти,

то перспектива смерти будет зловещей или счастливой — в зависимости от того, где

окажется ваша душа. С философской же точки зрения более трудным, но и более

интересным является такой вопрос: как нам относится к смерти, если она — конец всему?

Страшно ли исчезнуть, перестать быть?

Люди по-разному думают на этот счет. Одни говорят, что мертвым, наверное, все

равно: несуществование, абсолютное небытие для них — ни добро, ни зло. Другие скажут,

что полное уничтожение, совершенное исключение всякой возможности будущей жизни

есть абсолютное зло, даже если это ждет всех нас. Третьи утверждают, что смерть — это

благо (если, конечно, она настигает человека не слишком рано, а в свое время), поскольку

жить вечно было бы невыносимо надоедной скукой.

Когда мы размышляем о собственной смерти, то мысль о том, что все, чем хороша

жизнь, будет отобрано смертью, конечно же дает повод для горьких сожалений. Но этим

дело не кончается. Большинство людей стараются как можно полнее насытить свою жизнь

удовольствиями, но некоторых настолько страшит сама мысль о небытии, что этот страх

не поддается объяснению на основе всего сказанного до сих пор. Мысль о том, что мир

останется, а вас — не будет, что вы превратитесь в ничто, очень трудно уложить в

сознании.

А почему, собственно? Мы все согласны, что было время, когда нас еще не было на

свете, когда мы еще не родились. Так почему нас должна так уж волновать и смущать

перспектива небытия после смерти? Но почему-то последнее воспринимается не так, как

первое. Перспектива небытия страшит — многих и, по крайней мере, — так, как не может

страшить небытие в прошлом, до рождения.

Страх смерти весьма загадочен, его трудно понять, в отличие от сожалений по

поводу конечности жизни. Легко понять наше возможное желание пожить подольше и

насладиться жизнью побольше, и поэтому мы воспринимаем смерть как негативное зло.

Но вот как может перспектива собственного небытия вызывать реальную тревогу,

смятение? Если мы на самом деле исчезаем после смерти и нам нечего ждать и не на что

надеяться, то чего же тогда бояться? Логически рассуждая, смерти следует страшиться

только в том случае, если есть возможность пережить ее и подвергнуться некой

непостижимой трансформации. Однако это не мешает множеству людей думать, что

исчезновение в небытии — это едва ли не самое худшее, что может с ними случиться.

СМЫСЛ ЖИЗНИ

Возможно, вам уже приходила в голову мысль, что ничто на свете в

действительности не имеет значения — ведь через двести лет никого из нас уже не будет в

живых. Это странная, эксцентричная мысль, поскольку непонятно, почему из того факта,

что за двести лет все мы успеем умереть, должно следовать, что ничего из совершаемого

нами теперь не имеет никакого значения.

Суть этой идеи, похоже, заключается в том, что наша жизнь — с ее борьбой за

достижение каких-то целей, стремлением как-то устроить свою судьбу — это нечто вроде

мышиной возни, и все это имело бы смысл только в том случае, если бы все эти

достижения сохранились навеки. Но такого не будет. Даже если вы создадите великое

литературное произведение, которое будут перечитывать через тысячи лет, все равно, в

конце концов, и солнце погаснет, и саму вселенную постигнет коллапс, и все следы ваших

трудов и деяний исчезнут. Как бы то ни было, мы не вправе надеяться даже на частицу

подобного бессмертия. И уж если вообще есть какой-то смысл в том, что мы делаем, нам

следует искать его в рамках самой нашей жизни.

Какие с этим могут быть трудности? Вы в состоянии объяснить смысл

большинства своих поступков. Вы работаете ради заработка, который нужен для того,

чтобы прожить самому и, наверное, вашей семье; вы едите потому, что испытываете

голод, а спите потому, что устали; ходите на прогулку и созваниваетесь с друзьями,

потому что это доставляет вам удовольствие; читаете газеты, чтобы узнать, что

происходит в мире, и т.д. Если бы вы всего этого не делали, то чувствовали бы себя не в

своей тарелке. Так в чем тут проблема?

Проблема в том, что, хотя большинству поступков — и значительных и мелких, —

которые мы совершаем в жизни, находятся оправдания и объяснения, ни одно из этих

самых объяснений не показывает, в чем же смысл вашей жизни в целом — смысл того

целого, частицами которого являются все наши дела и поступки, успехи и неудачи, уст-

ремления и разочарования. Если вы задумаетесь над этим целым, то вам может

показаться, что никакогосмысла в нем нет вообще. С точки зрения стороннего

наблюдателя ничего не значило бы, если бы вас и вовсе не было на свете. А после того как

ваша жизнь закончится, не будет иметь никакого значения и то, что вы все-таки когда-то

существовали.

Разумеется, ваше существование имеет значение для других людей — ваших

родителей и всех тех, кому вы небезразличны, — но, вообще говоря, их жизнь в целом

тоже лишена смысла, так что, в конечном счете, не имеет значения, что вы для них что-то

значите. Вы значимы для них, а они — для вас, и это, наверное, придает вашей жизни

ощущение осмысленности, но, по сути, вы просто, так сказать, втянуты в игру взаимного

признания. Поскольку уж человек живет, у него есть потребности, заботы и интересы, в

силу которых какие-то люди и вещи становятся значимыми для его жизни. Но в целом все

это не имеет значения.

Но имеет ли значение, что это не имеет значения? «Ну и что из того?» — можете

вы спросить. «Достаточно уже того, что для меня имеет значение, успел я или опоздал на

нужный мне поезд, забыл или не забыл покормить свою кошку. Большего мне и не

требуется — надо просто жить». Это превосходный ответ. Но им может удовлетвориться

только тот, кто действительно способен избегать более глубоких размышлений и вопросов

о смысле жизни в целом. А уж если вы зададитесь таким вопросом, то вам откроется, что,

возможно, ваша жизнь лишена смысла.

Мысль о том, что по истечении ближайших двухсот лет вас уже не будет на свете,

— это просто способ уяснить себе, что ваша жизнь включена в более широкий контекст,

так что осмысленности мелких повседневных дел и забот недостаточно для ответа на

главный вопрос. А что, если ваша жизнь в целом все-таки имеет значение — значение по

отношению и в связи с чем-то большим, чем-то высшим? Означало бы это, что она, в

конечном счете, не бессмысленна?

Ваша жизнь может иметь более глубокое значение в самых разных отношениях.

Возможно, вы принимаете участие в политическом или социальном движении, которое

меняет этот мир к лучшему во благо грядущих поколений.

Или же просто делаете все возможное для своих детей, обеспечивая их и их

потомство. Наконец, вы можете считать свою жизнь значимой, исходя из религиозных

соображений: ваше пребывание на земле — это лишь приуготовление к вечной жизни в

прямом общении с Богом.

Я уже отмечал, в чем состоит проблема со смыслом, зависящим от общения с

другими людьми, даже если это люди из отдаленного будущего. Если человеческая жизнь

имеет смысл в качестве части чего-то более масштабного, то все равно можно спросить и

про это последнее: какой смысл имеет оно само! Ответ может состоять в отсылке к чему-

то еще более масштабному, или ответа может не быть никакого. Если ответ все же дается,

мы просто повторим свой вопрос. Если же ответа нет, то наш поиск смысла заканчивается

на чем-то, что смысла не имеет. Но если бессмысленность допустима применительно к

более широкому контексту, частью которого является наша жизнь, то почему ее нельзя

допустить и по отношению к самой нашей жизни, взятой в целом? Что страшного в том,

что ваша жизнь лишена смысла? А если это неприемлемо для вас, то почему это должно

быть приемлемо в отношении более широкого контекста? Что нам мешает спрашивать

снова и снова: «Но в чем все-таки смысл всего этого!» (человеческой истории, смены

поколений и всего остального).

Упование на религиозный смысл жизни носит несколько иной характер. Если вы

верите, что смысл вашей жизни состоит в исполнении воли любящего вас Бога, во встрече

с Ним в загробной жизни, то, по-видимому, не подобает задавать вопрос: «А смысл этого

в чем?» Тогда должно существовать нечто выступающее смыслом самого себя и не име-

ющее внешней по отношению к себе цели. Но именно по этой самой причине такое нечто

сталкивается уже со своими собственными проблемами.

Идея Бога, по-видимому, такова, что на ее основе можно объяснить все остальное,

но которая сама не нуждается в объяснении. Вот только затруднительно понять, как такое

возможно. Если мы спрашиваем: «Почему мир таков, каков он есть?» — и получаем ответ

с религиозной точки зрения, то что помешает нам снова спросить: «А это почему так?»

Каким должен быть ответ, чтобы пресечь все наши дальнейшие «почему» раз и навсегда?

А если эти «почему» могут прекратиться на каком-то этапе, то почему тогда, а не раньше?

Похоже, именно такие проблемы возникают в том случае, когда в качестве

последнего оправдания ценности и смысла наших жизней ссылаются на Бога и Его волю.

Идея, согласно которой наша жизнь есть исполнение Божьей воли, должна, как считается,

придавать ей смысл таким образом, что дальнейшие вопросы о смысле излишни и

недопустимы. Вопрос: «Какой смысл в Боге?» — столь же неуместен, как и вопрос: «Как

можно объяснить Бога?»

Но для меня проблема с ролью Бога как предельного объяснения заключается в

том, что я не уверен, что понимаю саму эту идею. Может ли на самом деле существовать

нечто столь всеохватное, что сообщает смысл всему остальному, что в нем заключено, но

само не имело бы никакого смысла и не нуждалось бы в нем? Нечто, о смысле чего нельзя

было бы спросить извне, потому что никакого «извне» по отношению к нему нет.

Если роль Бога заключается в том, чтобы придавать нашей жизни смысл, который

недоступен нашему пониманию, то это слабое утешение. Бог как последнее оправдание и

последнее объяснение — это, похоже, непостижимый ответ на вопрос, от которого мы не

можем избавиться. С другой стороны, может, в таком ответе как раз и заключена вся суть

дела, а я просто не способен уразуметь религиозные идеи. Возможно, вера в Бога — это

вера в разумность и достижимость Вселенной, однако не для нас.

Но оставим этот вопрос и обратимся к более скромным масштабам человеческой

жизни. Даже если в целом жизнь и лишена смыла, то, возможно, по этому поводу не стоит

так уж сокрушаться. Наверное, мы можем признать это обстоятельство и просто жить, как

жили. Вся штука в том, чтобы трезво смотреть на вещи и не терять почвы под ногами, и

пусть оправданием жизни будет сама ваша жизнь и жизнь тех, с кем вас связала судьба.

Если вы когда-либо спросите себя: «Какой вообще смысл жить?» — будь вы студентом,

барменом или кем бы то ни было, — вы ответите: «Никакого смысла. Если бы меня

вообще не было или если бы все на свете мне было безразлично, это не имело бы никакого

значения. Но я существую, и кое-что меня волнует. Только и всего. Это все, что можно

сказать».

Одних полностью устраивает такая позиция. На других она производит гнетущее

впечатление, хотя и представляется неизбежной. Отчасти проблема в том, что некоторые

из нас питают неискоренимую склонность воспринимать себя с излишней серьезностью.

Мы желаем видеть себя значимыми «извне». Оттого, что наша жизнь в целом кажется ли-

шенной смысла, какая-то часть нашего существа испытывает разочарование и досаду —

та часть, которая всегда надзирает за тем, что мы делаем. Многие человеческие усилия,

особенно те, которые направлены на достижение амбициозных целей, а не простое

выживание и обеспечение комфорта, черпают энергию именно в ощущении собственной

значимости — ощущении, что совершаемое тобой важно не только для тебя самого, но

важно и в каком-то более высоком смысле: важно вообще и для всех. Отказ от подобной

уверенности грозит нам утратой движущих стимулов — именно этот ветер раздувает

наши паруса. Если жизнь есть нечто неподлинное, ненастоящее, несерьезное и впереди —

лишь могила, то, наверное, нелепо так уж серьезно относиться к самим себе. С другой

стороны, если уж мы не можем не воспринимать себя всерьез, то нужно, наверное, просто

смириться с тем, что это выглядит смехотворно. Жизнь, вероятно, не только

бессмысленна, но и абсурдна.

Поиск по сайту: