Передышка между бурями

Через неделю после окончания военных действий мы в последний раз взлетели со льда озера Кивиярви, покачали крыльями, прощаясь с жителями маленькой деревушки Леми, и полетели на север на аэродром Йоронен. Начался период томительного ожидания, пока командование решит, где же будет базироваться наша эскадрилья. Наши залатанные и потрепанные Фоккеры D. XXI наконец-то отправились на ремонт, который им давно требовался. Пилоты, которые за последние месяцы провели в воздухе больше времени, чем за два года мирной жизни, были рады сбросить все заботы на руки наземного персонала, чтобы отправиться на заслуженный отдых.

Ледяная хватка самой суровой в истории зимы ослабла вскоре после нашего прибытия в Йоронен, и неповторимый весенний аромат северных широт заставил кровь быстрее бежать по жилам. Он развеивал апатию и уныние, в которые мы погрузились после того, как были приняты требования русских. Я брал с собой сэндвичи и много времени проводил, катаясь на лыжах по соседнему озеру, еще покрытому льдом. Солнце днем поднималось все выше, сугробы искрились в его лучах, точно груды драгоценных камней. Время от времени я находил среди елей местечко, укрытое от резких порывов ветра, и даже пробовал загорать. Однако эта идиллия не продлилась слишком долго. Через 10 дней я получил приказ отправиться в южную Швецию, чтобы перегнать домой истребители Брюстер В-239, которые прибыли из Америки, увы, слишком поздно.

Мы с Виком Пытсия отправились на машине в Лахти, где сели на поезд до Хельсинки. Мы с удовольствием предвкушали новое путешествие, и 31 марта в 15.00 поднялись на борт авиалайнера компании «Аэро О/Y», а уже через 2 часа после вылета из аэропорта Мальми мы приземлились в Бромма. Это было странное ощущение: летишь, а тебе не нужно следить за десятками приборов и тревожно крутить головой, осматривая небо в поисках русских, которые могут незаметно подкрасться к тебе.

Из аэропорта Бромма мы поспешили в Стокгольм, намереваясь продолжить путешествие на юг этим же вечером. Но на вокзале выяснилось, что поезд до Гётеборга отправляется только в 23.00, поэтому мы купили билеты, оставили летные костюмы в камере хранения и отправились осматривать город. После строгого затемнения во всех финских городах Стокгольм просто сиял! Мы с Виком таращились широко открытыми глазами, словно маленькие мальчики, увидевшие свою первую рождественскую елку. Но еще большим контрастом по сравнению с истерзанной войной Финляндией были жители Стокгольма. Финны все еще не отошли от условий перемирия, а женщины так и не сняли военные облачения – шерстяные брюки и тяжелые ботинки, но здесь, в Кунгсгатане, разодетые девушки весело улыбались и смеялись. Их настроение было настолько заразительным, что мы с Виком решили пообедать в шикарном ресторане. Нас отлично обслужили, борьба финского Давида с русским Голиафом произвела неизгладимое впечатление на жителей шведской столицы. И жаль, что вскоре нам пришлось садиться на поезд.

Наши попутчики смотрели на нас с нескрываемым любопытством. Очень быстро по всему поезду разнеслась весть, что в нем едут финны, и вскоре нас навестила жена кондуктора, которая хорошо говорила по-фински и оказалась уроженкой Ялливаара. Утром наш поезд прибыл в Гётеборг, и после еще одной небольшой экскурсии мы прибыли к месту назначения в Тролльхаттан, где устроились в отеле.

На следующий день рано утром мы отправились на соседний аэродром. Ясный весенний воздух был прохладным после ночного морозца. Здесь, далеко на юге, снег уже растаял, и единственным напоминанием о зиме были несколько подмерзших лужиц. Одноместные истребители Брюстер В-239, которые нам предстояло забрать, были списаны из американского флота, доставлены в Швецию и собраны в Тролльхаттане норвежскими механиками под наблюдением представителя компании «Брюстер» Роя Мэтьюза, летчика-испытателя Р. Уинстона, хорошо известного финского летчика Вайно Бремера и его инженера Бергера. Мы прибыли на аэродром, и наконец перед нами появился современный истребитель, который, хотя и родился одновременно с фоккером D. XXI, уже имел такие детали конструкции, как убирающееся шасси и винт регулируемого шага. Бочкообразный цельнометаллический среднеплан с работающей обшивкой на потайных заклепках имел гидравлически управляемые закрылки. Его летные характеристики были значительно выше, чем у «фоккера». Я забрался в кабину, и мне объяснили значение и функции каждого прибора и переключателя. Внимательно ознакомившись с устройством кабины, я поднялся в воздух для получасового ознакомительного полета.

Нельзя полностью узнать новый самолет за время такого короткого полета, особенно если летишь над совершенно незнакомой местностью и приходится все время следить за аэродромом, который так и норовит скрыться из виду. В действительности я успел только проверить работу приборов и органов управления, которые функционировали нормально, но о летных характеристиках самолета получил лишь самое смутное представление. Однако нам предстояло перегнать «Брюстеры» в Финляндию как можно быстрее, до того, как начнется оттепель. К нам присоединились еще два перегонных пилота, поэтому я решил, как только они закончат знакомиться с самолетом, в этот же день отправиться в долгий путь домой, до того как мое мужество меня покинет.

Истребитель, который я выбрал для перелета, имел финский номер BW-375, и эта машина стала моим личным самолетом на ближайшие два года, на ней я благополучно пролетел 100 000 километров. Вскоре после полудня наши 4 «Брюстера» вылетели из Тролльхаттана, первый отрезок путешествия длиной 500 километров заканчивался в Стокгольме, где я планировал остаться на ночь. Летные условия были идеальными, и мы получили великолепную возможность ознакомиться с особенностями новой машины.

Наш курс позволял полюбоваться великолепной панорамой южной Швеции с ее бесчисленными озерами и речками. Хотя мы не знали района, над которым летели, и у нас была лишь пара карт, заблудиться было почти невозможно, ведь у нас были такие великолепные ориентиры, как крупнейшие шведские озера Венерн и Веттерн. Рация самолета ловила веселенькую танцевальную музыку, к которой примешивался глубокий гул мотора «Райт-Циклон». Примерно через час мы уже могли различить шапку дыма, висящую над Стокгольмом.

Наши 4 «Брюстера» сделали круг над аэродромом Бромма и приготовились садиться. Ветер шел с неблагоприятного направления, вынудив нас садиться на полосу № 8, самую плохую на аэродроме. Сдвинув фонарь назад, я начал заходить на посадку. Но как только колеса истребителя коснулись покатой асфальтовой полосы, он сразу попытался скапотировать. Я немедленно нажал на тормоза, пытаясь удержать «Брюстер», который катил по полосе со страшным шипением, так как зажатые шины скребли по асфальту. Наконец мне удалось остановить самолет. Второй и третий «Брюстеры» сели примерно так же, но пилот четвертого неправильно оценил ситуацию, и правое крыло его истребителя зацепило землю. К счастью, повреждения оказались невелики, мы оставили самолеты на поле, накрыв их на ночь чехлами.

Через час мы уже были в Стокгольме, но случайная встреча с пилотом нашей авиакомпании «Аэро О/Y» резко ухудшила настроение. Он сказал, что в Мальми, куда нам предстояло прилететь завтра, уже началась оттепель. На следующее утро я получил приказ от представителя наших ВВС в Стокгольме немедленно вылетать в Финляндию, несмотря на ужасные условия в аэропорту Мальми. Наш отлет ускорило прибытие в Бромма русского авиалайнера! Наши шведские друзья не хотели попасть в неловкое положение, когда русские могли нос к носу столкнуться с 4 финскими истребителями. Поэтому мы поспешно заправили самолеты, оплатили все счета и к полудню уже находились в воздухе, направляясь в Финляндию. Погода была чудесной, мы летели на высоте 2000 метров и уже через полтора часа были над Хельсинки. Счастье нас не оставило, и мы благополучно сели на раскисшем аэродроме.

Наше пребывание в столице получилось коротким, и уже на следующее утро мы снова были в Мальми, снова поднявшись на борт Ju-52/3m компании «Аэро О/Y», который носил имя «Калева», для нового путешествия в Стокгольм за очередной партией «Брюстеров». 9 апреля 1940 года, через сутки после нашего прибытия в Тролльхаттан, радио сообщило, что немецкие войска вторглись в Норвегию. Рано утром 10 апреля я поднял один из «Брюстеров» в воздух, чтобы осмотреться, так как мы были очень близко к границе. Я набрал высоту 4000 метров, и пролив Скагеррак оказался передо мной, как на ладони, на юго-западе находилась Дания, на северо-западе Норвегия. Я заметил несколько судов, направляющихся на север. В воздухе появились около 20 транспортных самолетов в сопровождении двух больших групп истребителей – вероятно, это были немецкие силы вторжения. Я не осмелился пересечь шведскую границу и предпочел наблюдать за историческим событием издалека.

Вскоре после того, как я приземлился, в Тролльхаттан прилетела эскадрилья шведских бомбардировщиков. Судя по всему, шведы начали мобилизацию. Мы, уже закаленные в боях ветераны, не могли скрыть своего удивления. Личный состав эскадрильи был одет в парадную форму с белыми шарфами и надраенными ботинками. Их самолеты не были рассредоточены, а стояли посреди аэродрома, где они оказались бы великолепной мишенью в случае внезапной атаки. Зато экипажи всей толпой отправились в город!

Одинокий часовой скучал возле ангара, опершись на винтовку, и охотно взял у нас сигарету, несмотря на огромный плакат «Не курить!» на стене прямо над ним. Мы подумали, что во все времена очень полезна маленькая война, «чтобы нюх не теряли». Однако вскоре наше удивление перешло в гнев, когда шведы вежливо проинформировали нас, что они переходят на военное положение и потому конфискуют наши истребители.

Наши норвежские механики уже убыли, чтобы присоединиться к солдатам, защищающим свою родину, но в любом случае их задача была практически выполнена, все добавочные работы на «Брюстерах» могли сделать мы сами вместе с представителями фирмы. Все наши протесты были бесполезны, но мы продолжали целый день названивать в Стокгольм, не прекращая работу над истребителями. Наконец 11 апреля шведы сдались и сообщили, что мы можем лететь, если найдем топливо.

Они прекрасно знали, что все запасы бензина на аэродроме тщательно охранялись. И тогда мы решили, что хорошо смеется тот, кто смеется последним. Мы позвонили представителю компании «Шелл» в Тролльхаттане и договорились, что он пришлет цистерну на аэродром как раз в то время, когда шведы обедают. Ничего не подозревая, он выполнил наше пожелание, мы быстро заполнили баки «Брюстеров». Ближе к вечеру мы дружно запустили моторы всех 4 «Брюстеров», и тишину аэродрома разорвал басовитый гул мощных «Циклонов». Не задерживаясь для прогрева, мы вырулили на бетонную полосу и пошли на взлет, сделав вид, что совершенно не понимаем отчаянных сигналов, которые делали шведы. Описав круг над аэродромом, мы полетели дальше!

Через 30 минут плотные облака вынудили нас спуститься к самой земле. Видимость быстро ухудшалась, небо окрасилось в черный цвет, но внезапно я заметил лучик света. Я решил подняться над тучами и в сопровождении своего ведомого мастера-летчика Туркка вынырнул из туч на высоте 2500 метров. Йоппе Кархунен, лидер второй пары, очевидно, неправильно понял наши намерения, потому что продолжал лететь на малой высоте. Мы летели по компасу и часам, и когда прошли 2 часа, я решил, что мы находимся примерно над Стокгольмом.

Так как в тучах не было ни малейшего разрыва, нам пришлось идти вниз сквозь них. Туркка подобрался поближе ко мне, чтобы не потерять контакт. Слой туч оказался толще, чем я сначала ожидал, и нам пришлось спуститься до 300 метров, прежде чем показалась земля. Местность была совершенно незнакомой, хотя я знал, что мы все еще над Швецией. Населенные пункты, озера и реки, которые мелькали под нами, не давали никаких подсказок. Так как топливо подходило к концу, у нас не было времени определиться. Больше инстинктивно, чем руководствуясь рассудком, я повернул на юг, и через пару минут позади нас замелькали разрывы зенитных снарядов. Вероятно, это был особый шведский способ прощаться после нашего бегства из Тролльхаттана.

Под нами скользили шведские берег и прибрежные острова, потом они уступили место Похьянлахти, или Ботническому заливу. Пролетев над Аландскими островами и Турку, мы очутились над родной землей и наконец добрались до Мальми, причем как раз в то время, когда туда прилетела пара Йоппе. Даже специально договорившись, нельзя было организовать более точную встречу. На следующий день мы вместе с Туркка полетели в Стокгольм на борту авиалайнера компании «АВА – Шведские авиалинии», чтобы забрать еще 2 «Брюстера», которые пригнали из Тролльхаттана в столицу. На следующий вечер мы уже вернулись в Хельсинки, и задача перегона истребителей в Финляндию была выполнена. Перегонка самолетов казалась нам просто отдыхом после тяжелых боев в условиях суровой зимы, но все-таки я нашел ее интересной. Две недели пролетели, словно на крыльях. И действительно, большую часть времени мы провели на крыльях.

За время моего отсутствия эскадрилья избавилась от верных старых «фоккеров» и прибыла в Хельсинки, где была включена в систему ПВО столицы. При перегоне D. XXI из Йоронена в Тампере, где они были фактически перестроены, произошел несчастный случай. Два самолета столкнулись в воздухе, и погибли оба пилота – многообещающие младшие лейтенанты Хейкки Ильвескорпи и Ээро Савонен. Они пережили Зимнюю войну, летая в составе моего звена.

Прибытие Брюстеров В-239 вдохнуло новую жизнь в нашу эскадрилью. Мы уже прикидывали, как будет вести себя американский истребитель в различных боевых ситуациях, с которыми мы столкнулись в прошлую войну. Кроме того, нам нужно было освоиться с мощным 9-цилиндровым двигателем «Райт-Циклон» R-1820-G5, который развивал мощность 1000 ЛС при взлете и 850 ЛС на высоте. Самолет был вооружен тяжелыми 12,7-мм пулеметами, имел механически убирающееся шасси, винт регулируемого шага, рацию и много других полезных устройств.

14 июня 1940 года самолет компании «Аэро O/Y», курсировавший между Таллином и Хельсинки, был сбит русскими бомбардировщиками. Нам было приказано немедленно взлететь и патрулировать над местом инцидента. Однако Финский залив уже забрал свои жертвы: когда мы прибыли туда, все, что осталось от самолета, – это масляное пятно на воде. Мы были готовы к самому худшему, но ничего не произошло за время полета.

Аэропорт Мальми совершенно не подходил для базирования 40 истребителей и проведения пассажирских полетов. Поэтому, когда в конце августа был достроен новый аэродром Весивехмаа в Лахти к северу от Хельсинки, эскадрилья перебазировалась туда. Теперь вокруг снова была мирная сельская местность, хотя мы и нарушали этот покой пулеметной стрельбой. Эти учения были очень успешными, что предвещало успех в будущих боях, если только нам придется в них участвовать. «Брюстер» оказался еще лучшей орудийной платформой, чем «фоккер», и мы часто добивались 100 попаданий на 100 выстрелов. Между учебными полетами я сумел выкроить время для занятий легкой атлетикой. Наши казармы находились на берегу канала Вяяски, и нельзя было найти лучшей местности для пеших и лыжных кроссов. Мы ходили по грибы, часто за 10 или даже 15 километров, иногда мы отправлялись на лодках ловить рыбу. Все это помогало сохранять физическую форму.

Жизнь была прекрасной и спокойной. Слишком спокойной, признаться честно. Поэтому я со своими друзьями – Пате Бергом, Пелле Совелиусом – даже обсудил возможность получить отпуск, чтобы завербоваться добровольцем в ВВС одной из воюющих держав и получить боевой опыт на современном истребителе. Однако стоило нам заикнуться об этом старшим офицерам, как мы получили жестокий выговор, поэтому нам оставалось сбрасывать излишки энергии, еще больше интенсифицировав наши занятия спортом. Мы не могли даже предположить, сколько времени пройдет, прежде чем мирная передышка в Весивехмаа останется не более чем приятным воспоминанием прошлого. На горизонте снова начали собираться военные тучи. Это была передышка между бурями, и вскоре мы снова вступили в бой, чего так страстно желали.

Снова война

«Эскадрилье HLeLv 24 оставаться в полной боевой готовности до дальнейших распоряжений». Прошли зима и весна, но война в Европе продолжала бушевать. У нас было более года, чтобы оправиться от ран, нанесенных Зимней войной, когда наступил июнь 1941 года. 16 июня в 16.00 мы получили приказ, который мог означать лишь одно: правительство ожидает возобновления войны с Россией.

Сразу началась бурная деятельность. Мы принялись рыть укрытия для наших истребителей и маскировали аэродром. Кроме того, светло-серую обшивку «Брюстеров» спешно перекрасили в темно-зеленый цвет с черными пятнами, тщательно пристреливали пулеметы. Летние дни долгие, и мы работали с 06.00 до 23.00 не покладая рук. Главной задачей было хорошо подготовиться к новым испытаниям. Начали прибывать мобилизованные резервисты, мы устроили им небольшие курсы переподготовки. Весь долгий день «Брюстеры» взлетали и садились на аэродроме Весивехмаа. На стрельбище раздавался непрерывный треск очередей, на аэродроме ревели моторы, над которыми колдовали механики. Увертюра к войне получилась очень шумной.

Через неделю после приказа о переходе на полную готовность, 22 июня мы узнали, что немецкие войска атаковали Советский Союз. Мы все были уверены, что вскоре и нам придется вступить в бой, и действительно, 25 июня пламя войны снова опалило финскую землю. Советские самолеты бомбили наши береговые батареи, а советская артиллерия на полуострове Ханко открыла огонь по финской территории. Мы снова воевали, однако теперь уже не одни. Невероятно тяжелые условия Зимней войны еще были свежи в нашей памяти, но новый конфликт, Война-Продолжение, начался в тот момент, когда северный климат демонстрировал свое обманчиво приветливое лицо, и мы были уже не зелеными новичками, а закаленными ветеранами. И что самое главное – наша эскадрилья наконец-то имела новые, более современные истребители.

В действительности война в воздухе шла с самого первого дня Войны-Продолжения, я теперь командовал первым звеном HLeLv 24, которое имело 8 Брюстеров В-329. Весь первый день мы патрулировали в воздухе до 02.00, так как белые ночи северных широт это позволяли. Мы не сумели обнаружить противника, что объяснялось неудачным расположением нашей базы, которая находилась в глубоком тылу. Телефонная связь с постами СНИС работала плохо, и часто вызов приходил тогда, когда русские уже улетели, однако другим эскадрильям повезло больше, они имели стычки с противником и в первый же день сбили около 20 русских бомбардировщиков.

Так как я был самым старшим по званию командиром звена, в мои обязанности входило и командование эскадрильей в случае отсутствия командира. Эта работа мне совершенно не нравилась, так как, чтобы исполнять эти обязанности, приходилось отказаться от полетов. Но так или иначе вечером 20 июня я оказался на командном посту, когда один из береговых наблюдателей сообщил о 3 бомбардировщиках, летящих с юга. Я быстро послал Вика Пытсия и Напу Маннила вместе с одним из молодых и неопытных пилотов – Курре Гинманом – перехватить противника.

Чуть южнее города Лахти 3 «Брюстера» успешно атаковали противника, и каждый из пилотов сбил по одному СБ-2. Жители Лахти были настолько благодарны, что прислали огромную коробку сладкого печенья для пилотов.

4 «Брюстера» моего звена были отправлены прикрывать штаб в Миккели, ими командовал лейтенант Мустонен. К этому времени всем стало ясно, что Весивехмаа непригодно для базирования перехватчиков, поэтому мы начали готовиться к перелету на аэродром Рантасалми, который находился в 200 километрах от нас. 3 июля мы начали перебазирование, а в Весивехмаа прилетели заслуженные ветераны Фоккеры D. XXI, которые были полностью перестроены в Тампере. Мы побросали свои пожитки в «Брюстеры», благо их пухлые фюзеляжи имели большое багажное отделение, позволяющее летчикам перевозить вещи с одной базы на другую. Прибыв в Рантасалми, мы сразу отправились на хутор Пывила, искать место расквартирования.

На следующее утро после прибытия мы отправились сопровождать несколько «Бленхеймов», которые должны были бомбить цели в секторах Элисенваара, Яаккима и Тюрья. Я испытал невыразимое наслаждение, когда снова пересек границу, на которую нас вынудило отойти несправедливое перемирие. Границу с воздуха легко было заметить по широкой полосе вырубки, которая словно шрам пересекала знакомую мне землю. В Илхалла наши «Бленхеймы» нашли свою цель и точно сбросили бомбы. Я думаю, это был важный русский склад, так как внизу поднялся столб огня и дыма, как от вулкана.

Проводив бомбардировщики обратно до границы, мы выяснили, что у нас еще осталось достаточно топлива для полета на свободную охоту. Здесь преследовались две цели: нужно было ознакомить молодых пилотов с местностью и по возможности потрепать русские истребители. Мы пролетели над аэродромом Менсуваара, который еще находился в руках русских, но не увидели противника. Так как мой дом находился всего в 10 километрах отсюда, я повернул в нужном направлении. Северо-восточнее Сортавалы мы обнаружили новый вражеский аэродром, который встретил нас слабым зенитным огнем. Затем мы увидели, что в Ускела строится еще одна база, а затем мы оказались возле Вяртсиля, нашей старой базы во время Зимней войны, которая теперь находилась на вражеской территории. Но, несмотря на внушительные размеры аэродрома, на нем не оказалось ни одного самолета. Поэтому мое желание испытать «Брюстер» в бою так и осталось неудовлетворенным.

До этого времени новая война казалась несколько вялой по сравнению с Зимней войной. Два новых пилота, Каюс Метсола и Вайски Сухонен, присоединились к моему звену и после нескольких ознакомительных полетов были готовы вступить в бой. Дни проходили в вылетах на свободную охоту и патрулирование, но вражеских самолетов мы практически не встречали. Основные силы советской авиации были брошены на юг в попытке остановить немецкое наступление, которое развивалось с ошеломляющей стремительностью. По вечерам после полетов мы садились вокруг переносного радио Курре Гинмана и слушали новости и танцевальную музыку, пили огромное количество свежего, горячего, душистого кофе и поедали жареные сосиски. Такая жизнь казалась нам просто роскошной после испытаний предыдущей зимы.

8 июля мы поднялись в 02.30 и, хлебнув кофе из термосов, лениво побрели к ожидающим нас истребителям. Стояла такая невероятная тишина, что можно было слышать чириканье пробуждающихся птичек, к которым понемногу присоединялись более крупные птицы. После прошедшего вчера дождя остались мелкие лужицы, которые весело сверкали в лучах восходящего солнца. Свежий чистый воздух был просто восхитителен. Мы немного поболтали возле самолетов, а затем ровно в 03.00 запустили моторы, рев которых тут же распугал всех птиц. После короткого прогрева наши истребители, разбрызгивая лужи, начали разбег по аэродрому. В воздухе мы убрали шасси и повернули навстречу солнцу, красно-золотому шару, который уже превратил горизонт в поле желтых нарциссов с розовыми проблесками под аквамариновым небом. Кроме нескольких мелких перистых облачков, мы были в утреннем небе совершенно одни. Лучи солнца, отражаясь от озера Хаукивеси, искрились на крыльях и фюзеляжах «Брюстеров». Плексиглас кабин в результате превращался в разноцветные драгоценные камни. Никакой художник, даже самый талантливый, не смог бы запечатлеть эту картину на холсте.

Все вокруг казалось настолько мирным, что приходилось буквально силой заставлять себя думать, что в эту самую минуту какой-нибудь парень из Курска, Киева или Калинина может крутиться в вышине, выжидая удобный случай, чтобы всадить в тебя длинную очередь! Мы отрабатывали постоянную бдительность, так как в случае полета против солнца его слепящие лучи могли укрыть Иванов, готовящихся нанести свой удар. Время от времени я отворачивал нос своего «Брюстера» от солнца, чтобы осмотреться, но мы прибыли к линии фронта юго-западнее Парккила без всяких инцидентов.

Мы начали патрулировать вдоль линии фронта, и внезапно слева и ниже, не более чем в 50 метрах над землей, мы заметили поток «Чаек», летящих строем фронта. По моему сигналу мы довернули, каждый выбрал себе цель. Я тщательно вывел своего Ивана на перекрестие прицела и помчался за ним, пока не различил голову и плечи пилота. Я нажал гашетку, и мои трассы пропороли «Чайку» от хвоста до винта. Из-под капота русского истребителя повалил черный маслянистый дым, «Чайка» перевернулась на спину и вертикально рухнула прямо в лес внизу.

Справа и выше меня летели 3 истребителя, следуя за мной, как за лидером: сначала «Чайка», за ней один из наших «Брюстеров», а замыкала строй еще одна «Чайка»! Я дернул ручку управления и пошел вверх с разворотом, атаковав замыкающий самолет сбоку. Однако я плохо рассчитал упреждение, и мои трассы пролетели перед русским, который сразу круто отвернул влево. Я свалил «Брюстер» на крыло, следуя за поворотом «Чайки», но эта птичка находилась в опытных руках. Русский заложил крутой вираж, понимая, что я не смогу его повторить на своем менее маневренном истребителе. Я сумел лишь дать пару коротких очередей, когда он на мгновение мелькал у меня на прицеле. Страшно разочарованный, я повел «Брюстер» в самую крутую вертикальную спираль, какую только мог сделать, но мои пулеметы бесполезно поливали пустое небо. Русский внезапно отвернул вправо, резко спикировал и исчез.

К этому времени я оказался уже довольно далеко от места основного боя. Самолет моего противника исчез без следа, так как его камуфляж слился с лесом внизу, держась над самой землей. В результате мне осталось лишь повернуть назад к месту оговоренной встречи. Но сразу после поворота я увидел выше себя одинокую «Чайку», которая летела на юг. Я повернул прямо на врага, дал полный газ и начал набирать высоту. Единственным способом уничтожить этот исключительно маневренный биплан было застигнуть его пилота врасплох. Я быстро догнал «Чайку», старательно держась в слепой зоне – сзади и чуть ниже. Чтобы наверняка попасть первой же очередью, я приблизился к русскому чуть ли не вплотную, так что мог видеть мельчайшие детали: яркие красные звезды на бледно-голубых нижних плоскостях, маленькие клубки дыма из выхлопных патрубков, расчалки и даже створки ниш шасси. Русский совершенно не подозревал о моем присутствии, так как не сделал и попытки изменить курс. С расстояния 50 метров я открыл огонь, моя первая очередь ударила по мотору снизу и прошлась по брюху фюзеляжа. «Чайка» резко дернулась, затем свалилась на крыло и упала на луг внизу. Я бросил взгляд на наручные часы – время 04.32. день только начинался! Я по радио собрал самолеты звена вместе, мы встретились над Парккила и примерно в 05.00 приземлились в Рантасалми. Все вместе мы сбили 5 самолетов, что еще более укрепило нашу веру в возможности «Брюстера» – нашей «Небесной жемчужины», как мы начали ласково называть этот небольшой моноплан. Мы второй раз за утро хлебнули кофе, после этого в течение часа обсуждали бой, а я готовил донесение, затем заступил на утреннее дежурство на командном пункте.

Лето оставалось неизменно жарким, лишь изредка дождь смывал пыль с наших истребителей. 10 июля началось наступление армии севернее Ладоги, она продвигалась так стремительно, что уже 21 июля 4-я армия пересекла старую границу в Салми. Это наступление нарушило планы нашей эскадрильи, ей приказали установить господство в воздухе над Ладогой и Карельским перешейком, поэтому мы почти все время патрулировали в воздухе, прикрывая свои войска. Однако противник не рисковал бросить нам вызов. В течение недели мы ежедневно взлетали до рассвета, мотались в воздухе, а последняя посадка совершалась уже после заката. Мы постепенно освоились с дикой местностью внизу, так как каждый вылет добавлял 2 часа и 1000 километров в наши летные книжки. Во время этих полетов мы могли видеть «пожары отмщения», которые зажигали отступающие русские. Лесные пожары бушевали вокруг Иломатси, Толваярви, Лоймола, вокруг Ляскела было более 20 очагов возгорания, в Импилахти сгорели многие дома, и завод Питкяранта и его окрестности превратились в сплошное море огня. Большинство пожаров было зажжено русскими, но кое-какие стали результатом артиллерийских обстрелов. Всюду, насколько хватало глаз, в воздух поднимались столбы дыма, ядовитые газы проникали в кабины наших истребителей.

Мы пролетели над районом боев Зимней войны в Коллаа, где все еще можно было видеть изуродованный лес, хотя кусты отважно пытались укрыть ужасные шрамы. Нечастые воздушные стычки и спорадические вспышки зенитного огня, обычно над районом Сортавалы – вот и все, что оживляло наши двух– и трехчасовые вылеты. Нам поручили прикрывать с воздуха перевозки крупных масс войск на станциях Хейнавеси, Варкаусе, Пиксамяки и Миккели. Однако эти вылеты были очень скучными, так как русские, похоже, не подозревали об этих перевозках. Ни один русский самолет так и не показался поблизости.

На полях вокруг Пювиля, примыкающих к аэродрому, сенокос был в самом разгаре. В свободное от дежурств время мы охотно помогали крестьянам. Запах свежескошенного сена освежал после резкого запаха высокооктанового бензина и машинного масла в кабине истребителя, от которого уже свербело в носу. Сауну мы топили каждый день, и каждый вечер мы с удовольствием парились, смывая пыль сенокоса. Рядом с нашей казармой имелась небольшая бухточка, где можно было прекрасно поплавать после сауны. Мы даже начали вставать на час раньше, чтобы освежиться перед вылетом. Вода в бухте напоминала парное молоко по сравнению с холодным утренним воздухом.

В последний день июля наша армия начала наступление на Карельском перешейке. День за днем мы носились над наступающими войсками, не позволяя вражеским самолетам вести разведку, и лишь изредка мы сопровождали «Бленхеймы», летящие что-нибудь бомбить. С высоты птичьего полета мы следили за наступлением, видели вспышки орудийных выстрелов, по которым можно было определить положение линии фронта. Горящие дома в деревнях отмечали районы, которые русские готовятся оставить.

Наши войска остановились в Похьялахти на северном берегу Ладоги, и 13 августа мы атаковали первый конвой на Ладожском озере. Мы патрулировали в воздухе, как обычно, и полет был просто скучным, если не считать зенитного огня возле Елисенваара и Куркийоки. Затем, пролетев некоторое расстояние на юг над сверкающим зеркалом озера, я заметил большой вражеский конвой. Немедленно сообщив об этом в штаб, я получил разрешение атаковать. Мы заходили на конвой издалека со стороны солнца, а затем начинали пикировать парами. Из 20 кораблей под нами 8 были военными, и 2 из них сразу начали ставить дымовую завесу. Перед нами возникла плотная завеса зенитного огня, сверкающие шарики разрывов вспыхивали на пути самолетов, а позади них начало собираться облако дыма. Вдруг до меня донесся резкий отрывистый треск откуда-то сзади, мой «Брюстер» резко дернулся, да так, что ручка управления едва не вырвалась из ладоней. Однако истребитель выправился, вроде бы не получив серьезных повреждений, поэтому я атаковал первое судно. Мои пулеметы прошлись по его палубе от носа до кормы, и когда я пролетал мимо, то видел экипаж, разбегающийся в разные стороны. Затем на прицеле возник следующий корабль, и я всадил порцию свинца в него тоже. Оглянувшись через плечо, я убедился, что остальные «Брюстеры» тоже начали штурмовку, я заскользил над водой, ведомые последовали за мной. А один из русских кораблей охватило пламя.

После атаки Курре Гинман не смог выпустить шасси, шланг гидравлики был перебит осколком, поэтому ему пришлось садиться на брюхо, изуродовав себе пропеллер. Не считая нескольких мелких пробоин от осколков снарядов, один из которых, похоже, и стал причиной услышанного шума, мой «Брюстер» остался совершенно цел. Даже не верилось, что я прорывался сквозь завесу зенитного огня.

После посадки я обнаружил, что мне прислали еще двух новых пилотов – Вилппу Лакио и Лила Лилья, в результате чего в звене образовался перекомплект летчиков. Это было очень здорово, так как часто нам приходилось летать по 20 часов в день, что вело к страшному переутомлению. В этот период нельзя было даже заикнуться об увольнении, но все-таки однажды вечером в середине августа мне удалось вырвать разрешение всем звеном поехать в Варкаус. Мы набились в салон BMW Курре и поехали в город, где закупили растворимый кофе, посетили парикмахера и с удовольствием пообедали в ресторане.

Наши армии наступали гораздо быстрее, чем ожидалось, и 16 августа после упорного боя взяли Сортавалу. Остальные армии, наступавшие на перешейке, вышли на берега быстрой реки Вуоксы. Форсировать Вуоксу было совсем непросто, ширина реки делала войска крайне уязвимыми во время переправы. Поэтому мы получили приказ прикрыть их, и, начиная с 05.00, мы мотались взад и вперед над местами переправы. Несколько плоскодонных лодок уже стояли у противоположного берега, теперь реку пересекали большие плоты с техникой и оружием. Вдали мы могли видеть Хейнйоки и Пааккола, которые пока оставались в руках русских, но там никто не проявлял никакой активности.

Минуты летели, а переправа проходила совершенно гладко, и через час я уже начал думать, что русские не попытаются помешать операции, но наконец чуть ниже облачного слоя появились шесть черных точек. Они быстро росли, и вскоре я сумел различить характерный профиль «Чаек». Мы повернули, чтобы атаковать русских, и завязался безумный воздушный бой. Каждый финн выбрал свою собственную «Чайку», и уголком глаза я заметил, что один из русских самолетов уже пошел к земле, дымя. Почти одновременно я увидел, как другая «Чайка» на бреющем пошла в атаку на два понтона на реке. Единственным способом остановить ее было спикировать и броситься в лобовую атаку. Я опустил нос своего «Брюстера», и через мгновение мы неслись навстречу друг другу со скоростью 1000 км/ч. Когда столкновение уже казалось неизбежным, «Чайка» внезапно дернулась в сторону и пошла вертикально вверх. Я проскочил мимо русского на расстоянии не более трех метров, а он потом врезался в деревья на берегу.

Бой закончился так же внезапно, как и начался. Для 4 «Чаек» это был последний полет, а 2 уцелевших удирали так быстро, как только могли. Мы не могли гнаться за ними, так как нашей основной задачей было прикрывать переправу. Однако двое наших новичков, Вилппу Лакио и Лила Лилья, одержали первые победы, так же как и Кайус Метсола. Мы покрутились над рекой еще 30 минут, а потом нас сменило другое звено. На обратном пути нас встретило огромное кучевое облако, вынудившее быстро набрать высоту. Но вскоре мы уже приземлились в Рантасалми, где механики сноровисто принялись заправлять и перевооружать «Брюстеры» для следующего вылета к Вуоксе. Мы были рады узнать, что еще один пилот увеличил свой счет, это был старый лис Века Римминен.

Вскоре стало ясно, что теперь наш аэродром находится слишком далеко от линии фронта, поэтому 21 августа, в день, когда наши войска отбили Какисалми, мы уложили свои вещички в «Брюстеры». После дежурства над шоссе между Кауккола и Кивиниеми мы должны были приземлиться в Иммола, где целую вечность назад началась для нас Зимняя война.

Чем дальше мы продвигались по территории Карелии, тем чаще попадались следы войны. Огромный железнодорожный мост в Антреа рухнул в реку, так как его взорвали отступающие русские. Пожары бушевали в Саккола, Кивиниеми, Пыхаярви и Тайпале, города были затянуты облаками дыма с мелькающими в них языками пламени и искрами. Это была удручающая картина, и мое настроение ничуть не улучшило появление 3 истребителей МиГ-3, к тому же они сумели удрать от нас, сверкая пятками.

Когда мы приземлились в Иммола, там к нам присоединились 4 «Брюстера», которые были отправлены дежурить в Миккели. В результате звено снова достигло штатной численности.

Прошло чуть более недели, и 29 августа был отбит Выборг. Этот день встретил нас плотными тучами и туманом, однако в 06.30 погода немного улучшилась, и звено получило приказ провести разведку южнее Сумма. Для выполнения задания были выделены 8 «Брюстеров», но основание облачного слоя над базой сначала было на высоте всего 100 метров, поэтому мы были вынуждены повернуть назад, когда тучи вообще опустились до вершин деревьев. Я сообщил об этом командованию, но в ответ мне сказали, что задача исключительно важная. Поэтому я приказал 4 «Брюстерам» возвращаться на базу, а сам повел остальные дальше, надеясь все-таки провести разведку, летая кругами.

Когда мы подлетали к Выборгу, то поднялись над нижним слоем туч на высоту 1200 метров. Мы летели прямо на юг между двумя слоями туч, и по воле провидения в самый нужный момент как раз над районом, который нам приказали осмотреть, открылся просвет. Я спиралью пошел вниз, словно летел внутри трубы. Мне удалось увидеть кое-какие вражеские укрепления, но пока я их разглядывал, самолет сам нырнул в тучу. Мне показалось, что меня макнули с головой в гороховый суп, так как я не видел даже консоли собственных крыльев. Авиагоризонт начал лихорадочно крутиться, и я попытался лететь туда, где, как я решил, я вижу свет. Однако меня швырнуло в угол кабины, и альтиметр посыпался вниз. Я рванул сектор газа и попытался поставить рули в нейтральное положение. Альтиметр замер, зато скорость упала, и я свалился в штопор! Это было очень опасно, так как мой «Брюстер» вертелся в туче над вражеской территорией.

Руль в противоположную сторону, ручку управления вперед, педали на ноль – стандартная формула выхода из штопора. Но все мои попытки ни к чему не приводили. Слабая затяжка привязных ремней привела к тому, что меня мотало из стороны в сторону, и я решил, что у меня остался только один выход – прыгать! Я сдвинул фонарь кабины и попытался встать на сиденье, но сильный порыв ветра вдавил меня обратно в кабину. Мимо пролетели листы карт, револьвер взвился вверх и так треснул меня по голове, что зазвенело, я чуть не потерял сознание. Грязь и пыль с пола кабины затянули все вокруг. Я не мог выпрыгнуть из этого взбесившегося истребителя! Я снова сел на сиденье, твердо поставил ноги на педали и снова попытался восстановить управление. Это была последняя отчаянная попытка. Альтиметр продолжал сыпаться вниз, он уже проскочил отметку 300 метров. За всю свою жизнь я еще ни разу не был так испуган. Я охотно поменял бы свое нынешнее положение на небо, полное русских истребителей. Но когда, казалось, все уже потеряно, на помощь пришел ангел-хранитель, который восстановил управление. Альтиметр показывал 50 метров, и я все еще не видел земли.

Я с облегчением вздохнул. Рывком я закрыл фонарь и дал мотору полный газ, поднял нос «Брюстера» и пошел вверх, пробивая тучи. Наконец, на высоте 1500 метров я выскочил на солнце. Я чувствовал, что буквально второй раз родился. По радио я вызвал Веку Римминена, назначив ему встречу над Юустила, после чего благополучно приземлился в Иммола. Но мою одежду можно было выкручивать – она промокла насквозь.

На следующий день, еще не отойдя полностью от вчерашнего приключения, я повел звено на разведку к аэродрому Яппила. Мы покружили над Карелией, пролетели над руинами Какисалми, где стояли лишь обгорелые печные трубы, похожие на обвиняющие пальцы. Оттуда мы взяли курс на юго-запад к Сейвятё, в направлении аэродрома, который мне было приказано проверить. Я разделил звено на две группы по 4 истребителя, одна обеспечивала прикрытие сверху, вторая осматривала аэродром.

Мы пролетели над аэродромом на высоте 750 метров, я заметил МиГ-3 и 2 «Чайки», стоящие на краю летного поля вместе с бензоцистернами. Несколько легких зениток открыли огонь, и я дал приказ обстрелять аэродром. Я круто повернул и бросил истребитель в пике, Кайус Метсола летел у одного моего крыла, Века Римминен – у другого. Я поймал МиГ-3 на прицел и увидел, что его пропеллер завертелся, поднимая облака пыли. Едва он начал двигаться, как я всадил в него очередь, шасси русского истребителя подломилось, самолет зацепил землю крылом, и пилот поспешно выпрыгнул из кабины. Я пролетел над аэродромом и следующую очередь выпустил в грузовик, из которого вылетели двое солдат. Затем я взял чуть вверх, чтобы перескочить деревья, и заметил грузовики, палатки и штабеля бочек с горючим, укрытые ветвями. Пока я набирал высоту с разворотом, то увидел, как Кайус и Века обстреляли «Чайки», и одна из них вспыхнула. Мы соединились с группой прикрытия и полетели в Иммола. Когда мы пролетали над старой крепостью Выборга, величественной как всегда, то увидели финский флаг, гордо реющий на флагштоке. Пролетая над Суур Мерийоки, я увидел здание нашего бывшего офицерского клуба, которое было совершенно разрушено. Крыша обвалилась, остались лишь полуразвалившиеся стены. Солнце уже опускалось за западный горизонт, когда мы приземлились на базе.

Я получил разрешение отправиться на автомобиле в Виипури, и ко мне присоединился Курре Гинман. В последний момент в машину втиснулся Ваффе Вахвелайнен, который хотел отыскать свой старый дом. После того как мы пересекли границу, на которую отошли после Зимней войны, картина стала совсем неприглядной: повсюду царили разрушения и запустение. Уцелели лишь отдельные дома, поля заросли сорняками, сено никто не косил, на обочинах дороги валялась брошенные машины и дохлые лошади. Но чем дальше от границы мы отъезжали, тем меньше было разрушений. Судя по всему, русские отступали так поспешно, что просто не успели применить тактику выжженной земли, поэтому некоторые хутора уцелели. Местами были видны попытки убрать зерно, то есть не все жители бросили свои дома.

Ближе к Выборгу снова стали видны последствия боев. Все мосты были взорваны, и нам приходилось осторожно двигаться по временным мосткам из тонких досок, которые могли рухнуть в любой момент. Знакомый мост Папула рухнул прямо на железнодорожные пути, и мы были вынуждены сделать большой крюк, чтобы попасть в старый город. Хотя я жил в Выборге, но сейчас с трудом узнавал город. Великолепный вокзал, спроектированный Элиелом Саариненом и считавшийся самым красивым во всей Северной Европе, превратился в груду мусора. Стеклянные витрины магазинов были разбиты, на улице Суонио из окон шестиэтажной конфетной фабрики прямо на мостовую тек сироп, покрывая брусчатку липкой грязью. В подвале мы наши сотни бочек джема и ящики сухофруктов, после чего горько пожалели, что у нас легковушка, а не большой грузовик.

Мы слонялись вокруг руин, поднимались на кучи мусора, заходили в здания, которые еще стояли. За время пребывания в городе мы видели едва ли десяток людей. Чувствуя себя просто ужасно, мы проехали через Выборг и прибыли в Сайнио, где я оставил много одежды и вещей во время Зимней войны. Возле серьезно поврежденного госпиталя витал омерзительный запах горелого человеческого мяса. Мы поспешно повернули в сторону кладбища Ристамаки, где я намеревался посетить могилу моего маленького сына, который покоился там. Но всюду мы видели пятиконечные звезды между уцелевшими крестами и надгробиями, как мы ни искали, мы не сумели найти даже следов могилы сына.

Вокзал Сайнио и шоссе Терийоки были забиты остовами разбитых танков, бронемашин, тракторов и грузовиков. Мы с большим трудом сумели проехать через это скопище горелой техники. Дом, который мы собирались найти, тоже бесследно исчез. Все, что осталось от этого квартала – фундамент большого склада, трупы и раздувшиеся туши лошадей, холмы обломков и кучи пепла. Мы увидели более чем достаточно и повернули автомобиль назад, чтобы вернуться на аэродром.

Над границей

2 сентября, почти точно через два года после начала войны в Европе, мы все обрадовались, получив известие, что финские войска вышли на нашу довоенную границу. Наша Родина освободилась от захватчиков, если не считать тех тысяч русских, которые томились за колючей проволокой наших лагерей военнопленных. К этому сообщению был добавлен приказ перебазироваться на аэродром, с которого мы могли обеспечить более надежное прикрытие наших наступающих войск.

К моему звену были добавлены еще 4 «Брюстера», и оно снова превратилось в отдельную Истребительную группу L, которой предстояло перелететь на аэродром на острове Лункула, который находился в Ладожском озере недалеко от Салми. Нам всем поставили прививки против тифа и оспы, и вечером колонна из 5 больших грузовиков, на которые погрузили запасные части и все необходимое оборудование, двинулась в путь. На этих же машинах находился наш наземный персонал и 6 новых пилотов, которым предстояло проделать путешествие длиной 300 километров до новой базы.

3 сентября вскоре после 11.00 наши 12 «Брюстеров» взлетели, построились над аэродромом и направились на восток. Мы все были немного тихими и молчаливыми после посещения медпункта накануне. Каждое движение ручки управления или педалей требовало дополнительных усилий, но мы были рады тому, что получим возможность дать Сталину прямо в глаз.

Когда впереди показался остров Валаам, жизнерадостные финские зенитчики решили немного поупражняться в стрельбе. В качестве цели они выбрали нас! К счастью, их меткость оставляла желать много лучшего, серые клубки разрывов вспухали в небе на значительном расстоянии позади самолетов. Остальная часть полета прошла спокойно, и в 12.30 наши истребители запрыгали по неровному полю аэродрома Лункула, поднимая тучи брызг. Мне уже говорили, что этот аэродром постоянно заливает водой, и после осенних дождей на поле стоит слой воды высотой по щиколотку. Вода лилась струйками с крыльев и фюзеляжей истребителей, когда мы рулили к намеченным местам стоянки. На аэродроме уже стояли несколько Фиатов G.50 и Моран-Сольнье M. S.406. Удивительно было видеть столько самолетов на узкой полоске шириной около 300 метров! Нам просто не удалось бы рассредоточить свои 12 «Брюстеров», чтобы обезопасить их от внезапной атаки, поэтому я отправил 4 истребителя на соседний остров Мантсин.

Имевшиеся несколько домов были уже заняты ранее прибывшими летчиками, поэтому нам пришлось ставить палатки, несмотря на пропитанную водой землю. До наступления ночи мы поставили две палатки и набились туда, как селедки в бочку. Однако лично мне, прежде чем лечь спать, нужно было найти решение неразрешимого вопроса о телефонной связи. У нас не было радиостанции, поэтому связь с постами СНИС и штабом превращалась в настоящий кошмар. В это время готовилось крупное наступление, которое должно было начаться в 05.00 на следующий день, и все армейцы утверждали, что именно их участок является самым важным. Поэтому между штабом эскадрильи в Мантисаари и нашей группой имелись целых 5 коммутаторов. В результате весь приоритет сводился к тому, кто первым успеет прислать вызов. Наконец, используя угрозы и лесть, мне удалось добиться прямой связи между эскадрильей и Истребительной группой L, я сумел убедить связистов протянуть дополнительную линию. После этого я махнул рукой на проблемы отопления, освещения и запасных частей, так как было уже за полночь, заполз в свой спальный мешок на мокром полу одной из палаток и заснул мертвым сном.

Но не прошло и часа, как мир вокруг меня буквально взорвался. Это был грохот залпов нашей артиллерии, плотность огня была такой, что дрожал пол палатки. Этот мощный огневой налет, в котором участвовали более 200 орудий, и последующее наступление и были теми факторами, которые привели Истребительную группу L в Лункула. Нашей задачей было прикрывать авангарды 4-й армии северо-восточнее Ладожского озера. 4-я армия вышла к Туулосйоки, находившемуся по ту сторону старой границы, и должна была наступать к реке Свирь в глубине русской Карелии. Одновременно 7-я армия должна была наступать на Петрозаводск к северу от Свири. Огневые позиции 16 батарей находились рядом с нашим аэродромом, поэтому, когда начался обстрел, грохот поднял бы даже мертвого. Хотя мы и лишились столь нужного отдыха, мы с удовлетворением вслушивались в эту адскую какофонию. Этот грохот сильно напоминал обстрелы, которым Иван подвергал нас во время Зимней войны.

В 04.30 мы собрались на краю аэродрома возле своих истребителей. С Ладоги дул холодный ветер, и рваные низкие облака гонялись друг за другом на горизонте, закрывая восходящее солнце. Наши 8 «Брюстеров» в первый раз в этот день поднялись в воздух за несколько минут до начала наступления. Мы должны были прикрыть район с воздуха и обеспечить беспрепятственную работу корректировщика Фоккер С. Х.

Мы летели двумя группами по 4 самолета на высоте 1500 метров над Туулосйоки, причем одна группа держалась в 100 метрах выше другой. Мы осматривали небо в поисках вражеских самолетов, но одновременно внимательно вглядывались в местность, над которой летели, так как это был наш первый вылет за границы Восточной Карелии. Однако под нами расстилалась унылая болотисто-лесистая равнина, где лишь изредка виднелись горстки маленьких деревянных хижин на берегах речек. Под нами могли находиться русские позиции, но, не считая одиночных вспышек орудийных выстрелов, район казался совершенно пустынным.

Наконец мы прилетел к городу Олонец, скопищу безликих одноэтажных зданий, и полетели вдоль дороги от Олонца на Туулосйоки, безуспешно пытаясь понять, что же происходит на земле. Не считая нескольких групп наших мотоциклистов, никого не было видно. Лишь кое-где поднимались столбы дыма, показывая, что отступающие русские взрывают и поджигают склады и здания. Больше мы не видели совершенно ничего, и в небе мы тоже были одни.

Проболтавшись в воздухе около часа, мы все-таки заметили группу из 8 или 10 самолетов над аэродромом Нурмойла возле Олонца. Мы повернули туда и дали полный газ, при этом я все время пытался рассмотреть, чьи же это самолеты. Они выглядели как большие истребители, хотя тип был нам незнаком. Но, кто бы там ни был, национальная принадлежность самолетов сомнений не вызывала, и я отдал приказ атаковать. Мы развернулись, причем каждый выбрал себе цель. Я всадил в свою несколько пулеметных очередей, прежде чем русский пилот понял, что его атакуют. Однако он отреагировал мгновенно и бросил самолет в крутое пике, растворившись, словно призрак, в туче. На прицеле у меня мелькнул другой русский, который также поспешил укрыться в туче. Бой закончился, едва успев начаться, ни одна из сторон потерь не имела, а так как у нас подходило к концу топливо, мы повернули домой. Нас провожал проливной дождь, который потом шел весь день.

Поскольку в такую погоду о полетах не следовало и думать, я воспользовался случаем и отправился на остров Мантсин, чтобы проверить, как там расположился отряд из 4 «Брюстеров». Одновременно я хотел посетить сауну, которая оказалась единственным удобством этого крошечного аэродрома. Когда я вернулся на Лункула, дождь наконец прекратился, и сквозь рваные тучи время от времени проглядывала луна. В направлении Олонца ночное небо освещало тусклое багровое зарево – свидетельство большого пожара. Судя по всему, русские уже готовились оставить город. На базе все казалось мирным, а единственными звуками был свист ветра среди деревьев да приглушенные оклики часовых. Издалека временами долетали раскаты артиллерийской канонады да лязганье металла, так как механики продолжали хлопотать над самолетами.

Я пробрался в одну из наших палаток и вскоре лежал на полу, громко храпя. Мне показалось, что я едва успел закрыть глаза, как меня подняли раскатистые взрывы. Плохо соображая со сна, я сначала решил, что это наша артиллерия опять открыла огонь, но различив гул авиационных моторов, я проснулся окончательно. Одновременно я сообразил, что артиллерия сейчас передвигается следом за наступающими войсками. И тут же новый взрыв ударил по ушам. Телефон и наша драгоценная кофемолка слетели с самодельного столика, и несколько осколков бомбы пролетели сквозь стенки палатки. На ее крышу посыпались земля и камни.

Я вылетел из спального мешка, пулей выскочил из палатки и приземлился на четвереньки на мокрую траву. Ярко светила луна, тут же сверкнула вспышка взрыва, который, как мне показалось, произошел как раз среди припаркованных истребителей. Несколько человек бросились к самолетам, с ужасом представляя, что там увидят. Тем временем на дальней стороне аэродрома раздались еще два взрыва. Когда мы добежали до «Брюстеров», шум мотора бомбардировщика уже растаял вдали.

К нашему удивлению, все самолеты стояли там, где мы их оставили. Мы дружно уставились на большую воронку между двумя истребителями, которые были забросаны сырой землей. При более тщательном осмотре удалось найти пару мелких осколочных пробоин в одном истребителе, но кроме них – ничего. Похоже, размякшая земля поглотила всю силы взрыва 100-кг бомбы. Будь почва чуть тверже, мы наверняка лишись бы двух драгоценных «Брюстеров». Еще одна 100-кг бомба упала в 50 метрах от нашей палатки.

Наши войска продолжали наступать с поразительной скоростью и за 3 дня прошли 80 километров, рано утром 7 сентября выйдя к берегу реки Свирь. На следующий день немецкие войска, наступающие с юга, захватили Шлиссельбург, и Ленинград оказался в осаде, теперь снабжение можно было доставлять только по воде или по воздуху. Нашей задачей оставалось держать истребительный зонтик над обоими наступающими соединениями и колоннами снабжения, подходящими из тыла. 8 сентября мы получили приказ прикрыть переправу через Свирь первой волны нашей ударной группировки.

Во второй половине дня наши «Брюстеры» вылетели из Лункула, и вскоре весь полуостров Олонец лежал перед нами, как бесконечные дикие лесные заросли. Лишь кое-где можно было различить признаки цивилизации. Рожь еще стояла на нескольких маленьких полях, которые казались буквально силой воткнутыми в девственный лес. В маленьком городке Гошкила в устье реки Олонка ярко горела лесопилка. (Просто невозможно удержаться от комментария. Сегодняшние справочники сообщают: постоянное население деревни Гошкила 8 человек. – Прим. пер.) Южнее финская пехота, артиллерия, машины, грузовики, мотоциклы, конные повозки тащились вдоль дорог подобно многочисленным колоннам муравьев. Наконец показались купола и белые стены и башни Троицкого монастыря. В последние годы русские использовали этот монастырь как тюрьму, и вот он появился перед нами в мягком вечернем свете, исполненный печальной красоты, за которой скрывались невыразимые страдания людей, заточенных в его несокрушимых стенах.

Почти на берегу Ладоги на высоком здании гордо развевался финский флаг, а в устье Свири была видна маленькая верфь и слипы. Все это, а также цистерны нефтехранилища, было охвачено пламенем, вверх, клубясь, поднимался дым. На низком берегу Свири располагался город Лодейное Поле, который в мирное время имел население около 8000 человек. Часть домов на его западной окраине горели, а мост через Свирь был взорван. К югу от города находился большой аэродром с четырьмя ангарами, но мы не видели там русских самолетов. Судя по всему, их оттуда уже убрали.

В тот момент, когда мы уже готовы были повернуть обратно несолоно хлебавши, неожиданно между Олонцом и Свирью возле Маркъярви появился двухмоторный ДБ-3, который летел на малой высоте над шоссе. Солнце поблескивало на стеклах его кабины. Судя по всему, русские намеревались провести разведку и не подозревали о нашем присутствии. Оставив Веку Римминена и его звено прикрывать нас сверху, я повел свое звено следом за ДБ-3. Компактной группой мы бросились вниз за русским, я поймал его на прицел, но в этот момент его стрелок открыл огонь по мне. Трассы пролетали в неприятной близости от истребителя. Как ни странно, но русский пилот не выполнял никаких маневров, и я выпустил длинную очередь в его левый мотор, из которого показалась тонкая струйка дыма. Я отвернул вправо, чтобы дать возможность стрелять следующему «Брюстеру», и с огромным интересом начал ждать результата. Но трассы просто отскакивали от крыльев и фюзеляжа русского бомбардировщика. Не считая тонкой струйки дыма из левого мотора, самолет выглядел совершенно целым и спокойно летел дальше.

Мы делали один заход за другим, но самолет, казалось, повреждений не получал, хотя верхняя башня перестала отвечать. Он был просто неуязвим для наших пуль. Я пришел к единственному возможному выводу – этот конкретный ДБ-3 сильно забронирован, но это лишь укрепило мою решимость сбить русского. Пролетели 15 минут и 100 километров, мы повторили обстрел, а затем ДБ-3 совершенно внезапно перевернулся на спину, загорелся и рухнул на землю. Горящие обломки полетели во все стороны. Нас было четверо, и каждый совершил по крайней мере по пять заходов, выпустив практически весь боезапас в эту бронированную тушу. Так как никто из нас не стрелял по русскому, когда он загорелся, нам оставалось записать сбитый самолет как коллективную победу.

Пока мы гонялись за неуязвимым ДБ-3, звено Веки Римминена нашло более легкую цель. Вернувшись на базу, мы узнали, что они атаковали тройку СБ-2, а в результате Века, Кайус Метсола и Ваффе Вахвелайнен сбили по бомбардировщику.

Теперь линия фронта проходила по реке Свирь, и мы обнаружили, что тратим слишком много времени, чтобы добраться до назначенного района патрулирования. Я наконец-то получил полевую радиостанцию и связался со штабом, предложив перевести Истребительную группу L вперед в Олонец. Штаб охотно согласился, поэтому Кайус Метсола, Урппо Раунио, Курре Гинман и я погрузились в маленький BMW и отправились осматривать аэродром Нурмойла северо-восточнее Олонца. День был прекрасным, хотя воздух стал заметно холоднее. Мы пересекли довоенную границу, проехали аэродром Вителе и покатили вдоль дороги по берегу Ладоги. В некоторых местах дорога проходила по свежей просеке, а где-то была залита водой и почти непроходима. Иногда мы проезжали мимо жалких беженцев, в основном женщин и детей, нагруженных узлами или толкающих тележки с жалкими пожитками. Не раз мы пересекали понтонные мосты, которые заменили постоянные, взорванные русскими при отступлении.

Мы проехали через Олонец, в котором до войны жили 2000 человек, и, проехав 10 километров по дороге на Петрозаводск, попали на аэродром Нурмойла, который был отремонтирован пленными женщинами. Казармы находились примерно в 3 километрах от летного поля, и там царили беспорядок и грязь. На полу и вокруг здания валялась рваная одежда, окровавленные повязки и даже человеческие экскременты. Я сразу решил, что мы поставим свои палатки подальше отсюда. Возле аэродрома находилось маленькое озеро Лунтуярви, именно на берегах этого прелестного водоема я и решил разбить наш лагерь.

Завершив нашу беглую инспекцию, мы отправились назад на остров Лункула. Вечером после нашего возвращения была объявлена тревога, но если русские и прилетели, их целью были не мы. В результате, когда стемнело, мы могли наблюдать вдали великолепный фейерверк. Хотя до Ленинграда было целых 100 километров, мы могли ясно видеть вспышки разрывов и яркие лучи прожекторов, которые пытались нащупать немецкие ночные бомбардировщики, а также разноцветные искры рвущихся зенитных снарядов.

Поиск по сайту: