|
|||||||
АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция |
Трудности школы Рикардо, решённые МарксомНаучная новизна идей Маркса Маркс опирался и использовал идеи Адама Смита и Давида Рикардо. Именно эти английские экономисты показали трудовую природу стоимости. Существование той части стоимости продукта, которую Маркс назвал прибавочной стоимостью, было установлено задолго до Маркса. Так же с большей или меньшей ясностью было сформулировано, что она состоит из продукта того труда, за который присвоивший его не заплатил (не предоставил эквивалентную стоимость). Но дальше этого не шли. Одни — классические экономисты — в основном исследовали количественное отношение, в котором продукт труда распределяется между рабочим и владельцем средств производства. Другие — социалисты — считали такое разделение несправедливым и искали средства для устранения несправедливости. Но и те и другие оставались в плену экономических категорий, которые не позволяли найти решение для противоречий. Для того чтобы понять, что такое прибавочная стоимость, следовало, прежде всего, знать, что такое стоимость. Потребовалось подвергнуть критике теорию трудовой стоимости Рикардо. Вслед за Смитом и Рикардо, Маркс изучал труд как способность создавать стоимость. Он рассматривал, какой труд, почему и как образует стоимость. Он считал, что стоимость вообще есть не что иное, как кристаллизованное рабочее время. Маркс исследовал затем отношение товара и денег и показал, как и почему — в силу присущей ему стоимости — товар и товарный обмен должны порождать деньги. Основанная на этом теория есть первая исчерпывающая теория денег, получившая теперь всеобщее признание. Он исследовал превращение денег в капитал и доказал, что оно основывается на использовании наёмных рабочих. Одно из противоречий, которое привело к гибели школу Рикардо: невозможность согласовать взаимный эквивалентный обмен овеществлённой стоимости на труд (в форме зарплаты) с рикардовским определением стоимости через труд. Заменив в товарном обмене категорию «труд» на «рабочую силу» (способность к труду), Маркс нашёл решение этого противоречия. Разделив капитал на постоянный и переменный, Маркс смог описать процесс образования прибавочной стоимости, объяснить его, чего не смогли сделать предшественники. Это разделение даёт ключ для решения многих экономических проблем. Маркс отдельно исследовал прибавочную стоимость и выделил две её формы: абсолютную и относительную прибавочную стоимость. Он показал, какую роль играли они в историческом развитии капиталистического производства. Основываясь на теории прибавочной стоимости, он развил теорию заработной платы, и впервые дал основные черты истории капиталистического накопления, изложил его исторические тенденции. Трудности школы Рикардо, решённые Марксом Во-первых, по Рикардо, труд является мерой стоимости. Значит, труд должен обмениваться на эквивалентное количество труда. Но живой труд при обмене на часть капитала (в форме зарплаты) имеет меньшую стоимость, чем этот же труд, овеществлённый в продукции. Заработная плата, стоимость определённого количества живого труда, всегда меньше, чем стоимость продукта, который произведён этим самым количеством живого труда или в котором этот труд выражается. В такой терминологии вопрос действительно неразрешим. Маркс дал следующий ответ. Сам труд стоимости не имеет. Труд — это процесс, деятельность, при которой создаётся стоимость. Он так же не может иметь особой стоимости, как и сила тяжести не имеет собственного веса, в то время, как именно сила тяжести порождает вес всех предметов. Не труд покупается и продаётся как товар, а специфический товар — рабочая сила. Её стоимость равна труду, общественно необходимому для её производства и воспроизводства. Следовательно, купля и продажа рабочей силы на основе такой её стоимости отнюдь не противоречит закону стоимости. Во-вторых, по Рикардо, два капитала, применяющие одинаковое количество одинаково оплачиваемого живого труда, предполагая все прочие условия равными, производят в течение равного времени продукты равной стоимости, а также прибавочную стоимость или прибыль равных размеров. Если же они применяют неодинаковые количества живого труда, то они не могут произвести прибавочную стоимость (прибыль) равных размеров. Но в действительности равные капиталы в равное время производят в среднем равную прибыль независимо от того, много или мало живого труда они применяют. Это противоречие Маркс разрешил в 3-м томе «Капитала».
Список использованных источников 1. B. H. Костюк «История экономических учений» М., 1994 г. 2. Н. Е. Титова «История экономических учений» М., 1991 г. 3. История экономических учений. Часть 2. Под ред. А. Г. Худокормова. МГУ, 1994 г.
Мы попытаемся показать, что те выводы о действительных тенденциях исторического развития которые сегодня у всех на слуху, МОГ БЫ СДЕЛАТЬ И САМ МАРКС на основании того материала, который он дает в «Капитале» и его собственных теоретических построений. Мы покажем, что его собственные выводы о неизбежном крахе капитализма и будущем торжестве коммунизма имеют под собой весьма призрачное основание и их опровержение содержится в самом «Капитале». Мы таким образом попытаемся лишить марксизм его последнего укрытия и оправдания: а именно, мы покажем не то, что история рассудила иначе и не подтвердила верность марксистских теорий (сегодня это очевидно для всех или почти для всех), но то, что история здесь вообще не причем, что марксизм и сто лет назад был так же неверен, как и сегодня, что ошибки Маркса имеют не исторический, но теоретический, принципиальный характер. Решение поставленной задачи сводится во многом просто к уяснению того КАК ВООБЩЕ Маркс доказывает основные положения своей теории, откуда он берет свои выводы. Начнем с малого. Прежде всего мы обнаруживаем, что Маркс, как и всякий смертный, грешит ДЕМАГОГИЕЙ и СОФИСТИКОЙ. Под демагогией я понимаю всякую попытку подменить логическое доказательство эмоциональным воздействием на читателя. Для этого берут какой-нибудь, пусть ничтожный, но обязательно красноречивый факт и так сказать, оглушают им читателя. Последний утрачивает как бы нравственное право на сомнение и возражение. Тем самым и доказательство становится как бы излишним. Пример: «Некий Эскриге… представил фабричному инспектору своего округа схему Relaissystem (систему смен), предназначенную для его фабрики. Получив отказ он сначала не предпринимал никаких дальнейших шагов. Несколько месяцев спустя некий индивидуум по имени Робинзон, тоже бумагопрядильщик… предстал перед местным судом… обвиняемый в том, что ввел у себя систему смен, тождественную той, которую придумал Эскриге. Заседало четверо судей… с… Эскриге во главе. Эскриге оправдал Робинзона и заявил, что законное для Робинзона является справедливым и для Эскриге. Опираясь на свое собственное решение, получившее силу закона, он тотчас же ввел эту систему и на своей собственной фабрике. (10.23.298)» Этот пример Маркс привел затем, чтоб подчеркнуть классовый характер английских судов, а главным образом затем, чтоб дискредитировать самую мысль о том, что отношения между рабочими и предпринимателями могут быть урегулированы государством. Государство бессильно обеспечить соблюдение фабрикантами даже уже существующего фабричного законодательства, — вот к какому выводу подводит нас Маркс. «…Что пользы в привлечении к суду, раз суды… выносили оправдательные приговоры? В этих судах заседали господа фабриканты, чтобы судить самих же себя», — восклицает он. Однако из примечания на следующей странице мы узнаем, что в английском законодательстве существует закон, запрещающий «какому бы то ни было владельцу бумагопрядильной или ткацкой фабрики, равно как отцу, сыну или брату такого владельца, исполнять обязанности мирового судьи в тех случаях, когда вопрос касается исполнения фабричного акта.» (23.299) Следовательно, случай, вроде описанного Марксом, когда фабрикант в качестве судьи оправдывает свои собственные действия, является прямым нарушением закона, злоупотреблением. «Конечно, — соглашается Маркс, — уже самый состав этих судов является открытым нарушением закона.» Так в чем же дело, в таком случае? Злоупотребления и преступления совершаются в любом обществе, к чему же привел Маркс свой пример? Сами по себе факты злоупотреблений еще не говорят о том, что государство не в состоянии бороться с ними. Но Маркс, впрочем, и не настаивает на своем примере, т.е. не рассматривает его как доказательство своей правоты, - он слишком тонкий писатель, чтоб прибегать к столь дешевым трюкам. Он его просто, ПРИВЕЛ В ПРИМЕР. Читатель, поддавшись чувству благородного возмущения неблаговидным поведением «фабрикантской сволочи», явно не станет размышлять над тем является ли случай с Эскриге нормой английского судопроизводства или же прямым нарушением этих норм. На этом и пытается сыграть Маркс, при этом безразлично сознательно он это делает или же и сам увлекается и, как неумелый ловец душ, попадается в собственные сети. Другой пример так же касается английской юстиции. Один рабочий (в Шеффилде в 1866г.) вследствие ссоры с фабрикантом оставил фабрику и заявил, что он не станет более работать у этого фабриканта. Признанный виновным в нарушении договора он был приговорен к двухмесячному тюремному заключению. После того, как он отсидел эти два месяца фабрикант вновь приглашает его приступить к работе. Следует отказ и — повторное осуждение и заключение в тюрьму. «…Один из судей… открыто признал юридически чудовищным такой порядок, когда человека всю его жизнь можно периодически все снова и снова подвергать наказанию за один и тот же проступок…(23.436)». Читатель вновь возмущен, но за сим следует примечание Энгельса: «Теперь это отменено. и т.д.» Разумеется, это не могло быть не отменено, что легко мог бы понять и Маркс. Всякого рода нелепости, несуразности, ошибки, лазейки и проч., — все это, увы непременный атрибут всякого законодательства. Кого же винить в этом? Некого. Люди не боги и все, что выходит из их рук весьма часто далеко от совершенства, особенно в делах общественных, где мало что зависит от отдельной личности и каждый шаг вперед совершается с большим трудом и часто с большим запозданием. Но Маркс не торопится отделить случайное от необходимого, наоборот, любую случайность он пытается выдать за необходимость. За любой общественной язвой и преступлением он усматривает зловещую тень капитала. Любое мошенничество он склонен выдать за нормальную предпринимательскую деятельность. Некий фабрикант В Уилтшире в 1863г. поручил одному подростку подавать сигнал о начале работы несколько раньше положенного времени. В результате рабочие несправедливо штрафовались за опоздание. В Лондоне в 1855-1856гг. была разоблачена «невероятная фальсификация хлеба». В другом случае половине рабочих на фабрике неправильно начислялась заработная плата (23.562) и т.д. и т.п. - Маркс не задумываясь записывает все это на счет капиталистического способа производства. Как будто свобода торговли и в самом деле означает свободу подмешивать в хлеб песок, квасцы, дохлых тараканов и прочь., а свобода труда — свободу для капиталиста надувать рабочих при начислении им заработной платы! Добро бы это все писал какой-нибудь ильич, для которого демагогия — это способ мышления, но это пишет Маркс, который прекрасно понимает, что торговля и предпринимательство не тождественны воровству и мошенничеству. Впрочем, мы должны точнее определить что мы должны считать нормальным проявлением капиталистических отношений, а что — нет. Здесь нам на помощь приходят идеи высказанные еще Платоном. Любое явление или вещь двойственны: с одной стороны они заключают в себе ряд черт и признаков, которые могут быть изменены причем, в результате этого данные явление или вещь не перестанут быть тем, чем являются; с другой же стороны они содержат в себе и такие черты, которые невозможно изменить, не разрушив это явление или вещь. Совокупность свойств или признаков вещи, которые нельзя отнять или изменить не разрушая этой вещи есть ее СУЩНОСТЬ, или, как говорит Платон, ИДЕЯ вещи. Например, человек может быть низким или высоким, толстым или тонким, красивым или не красивым и т.д. — во всех этих случаях он не перестает быть человеком. Он может даже утратить ту или иную часть своего тела и тем не менее оставаться полноценным человеком. Но если он утратит разум, т.е. сойдет с ума, то он уже не является полноценным человеком, при чем не только в философском, но и в буквальном, практическом смысле: такие люди нуждаются в присмотре, не несут ответственности за свои поступки, не в состоянии обеспечить свое собственное существование и т.д. Следовательно разум есть сущность человека, все же прочие его «свойства»: вес, рост, цвет волос, пол, национальность и т.д. и т.п. являются случайными, несущественными. Речь идет, следовательно, лишь о том, что при решении любого вопроса необходимо отличать главное от второстепенного, необходимое от случайного. Это — вроде бы общеизвестная истина, между тем 99% всякой софистики основано либо на забвении либо сознательном игнорировании этого правила. Выдать частное за общее, тот или иной второстепенный признак за определяющий — вот основное содержание софистики. Наиболее грубые примеры, иллюстрирующие этот прием мы видели только что: то или иное злоупотребление Маркс выдает за необходимое следствие капиталистических отношений или проявление их сущности и извлекает из этого все теоретические дивиденды в пользу своей теории. Но какую же черту, какой признак капиталистических отношений мы должны считать главным и необходимым? Что заложить нам в основу всех наших рассуждений и оценок всякого рода экономических и социальных яв-лений? К счастью на этот счет не может быть двух мнений. Всеми экономистами, включая и Маркса, давно признано, что основная черта капитализма состоит в том, что наемный работник является ЮРИДИЧЕСКИ СВОБОДНЫМ. Вот основной принцип капитализма, вот что, следовательно должно быть поставлено нами во главу угла и стать точкой отсчета во всех рассуждениях. В плодотворности сформулированного подхода мы можем немедленно убедиться на примерах. В том же английском законодательстве, например, существовал закон, воспрещающий рабочие союзы (тредюнионы) и в тоже время допускающий создание союзов фабрикантов. Этот закон мог бы послужить прекрасным поводом для всякого рода декламаций на тему бесправия рабочих при капитализме, классовой несправедливости и т.д. и т.п. Если бы мы подняли сейчас экономическую историю России, то мы бы увидели сколько зла как в политической, так и экономической области причинили аналогичные запреты и сколько пищи они дали так называемой революционной агитации. Но в чем смысл подобных ограничений, выражают они сущность капитализма или противоречат ей? Сущность капиталистических отношений состоит в том, что агенты этих отношений юридически равны друг другу, поэтому всякое законодательство, которое создает какие-либо преимущества или привилегии какому-либо классу в ущерб другого класса является по смыслу и духу своему ФЕОДАЛЬНЫМ независимо от времени и места его функционирования. Следовательно борьба против подобного законодательства носит не антикапиталистический, но антифеодальный характер. Но, конечно, в умелых руках она может принять и антикапиталистический характер, превратиться в орудие против капитализма подобно тому как знаменитый лозунг «Фабрики — рабочим, земля — крестьянам» в умелых руках превратился в одно из средств подавления как рабочих, так и крестьян. (Кстати, упомянутые запреты на профсоюзную деятельность были отменены как в Англии, так и, значительно позже, в России.) В Англии до 1815 г. машинным рабочим была воспрещена эмиграция под страхом сурового наказания. (10.23.586) Этот закон, как видим, существовал в тот период, когда Англию уже никак нельзя было считать феодальной страной к тому же касался он именно машинных рабочих. Следовательно возникает вопрос является ли он специфическим порождением капитализма или, наоборот, более или менее случайным отклонением от нормальных капиталистических отношений? Исходя из выше сказанного нам не трудно на него ответить. Поскольку этим законом ограничивается личная свобода рабочего, постольку указанный закон является проявлением не капиталистических, но ФЕОДАЛЬНЫХ отношений, несмотря на то, что агентами этих отношений в данном случае выступают не феодал и крепостной, но рабочий и фабрикант. Следовательно отмена этого закона не противоречит капитализму, но наоборот, требование этой отмены непосредственно вытекает из основного принципа названного способа производства. Еще один аналогичный пример: «…Вследствие Гражданской войны в Америке и сопровождавшего ее хлопкового голода большинство рабочих хлопчатобумажного производства в Ланкашире и других местах было выброшено на улицу. Из среды рабочего класса и из других слоев общества раздался призыв организовать… эмиграцию «избыточных» рабочих в английские колонии или Соединенные штаты. «Times» опубликовала тогда… письмо Эдмунда Поттера, бывшего президента Манчестерской торговой палаты.» (10.23.547) Этот самый Поттер выступил за административный запрет эмиграции. Он обосновывал свое мнение тем, что рынок сбыта для хлопчатобумажной промышленности скоро вновь расширится, что если эмиграция будет поощряться или даже просто разрешаться, то это вызовет обесценение основного капитала, подорвет промышленность целой провинции, вызовет другие экономические бедствия. С тем чтоб избежать этих зол Поттер предлагает запретить эмиграцию рабочих, установить специальным законом известный принудительный труд «для поддержания моральной ценности рабочих, получающих милостыню…» (10.23.588). Нет сомнения в том, что капиталист в некоторых случаях хотел бы пользоваться правами рабовладельца или феодала, что для него рабочая сила, т.е. рабочие, являются лишь средством для достижения своих целей (изв-
лечение прибыли), несомненно так же, что в иные времена (не самые лучшие для общества), требования капиталистов предоставить им право распоряжаться личностью рабочего могут быть удовлетворены, общество может при стечении определенных обстоятельств принять соответствующие законы. Но что же из этого следует? Только то, что общество развивается не только по принципу «от низшего к высшему», но, иной раз, и по принципу «шаг вперед — два назад». Законы, ограничивающие свободу наемного работника, превращающие его в том или ином отношении в крепостного, рассматривающие его как неодушевленный предмет, есть законы, выражающие ФЕОДАЛЬНЫЕ отношения даже и в том случае, если они приняты капиталистическим правительством в капиталистической стране. Это — шаг назад от капитализма к феодализму. Поэтому они не выражают капиталистические отношения, но, наоборот, искажают и извращают их. Маркс придерживается иного мнения. Из двух последних примеров он делает следующий вывод: «…С общественной точки зрения класс рабочих… является такой же принадлежностью капитала, как и мертвое орудие труда… Римский раб был прикован цепями, наемный работник привязан невидимыми нитями к своему собственнику. Иллюзия его независимости поддерживается тем, что индивидуальные хозяева — наниматели постоянно меняются, а также тем, что существует юридическая фикция договора.» (10.23.586) Это не случайное заявление Маркса. Напротив, он вполне сознательно везде проводит мысль, что нет никакой принципиальной разницы между рабочим, крепостным или рабом. В этом отношении весьма показательна глава «Капитала» «Неутолимая жажда прибавочного труда. Фабрикант и боярин.» Эта глава, как кажется, специально написана для того, чтоб продемонстрировать читателю сколь незначительна разница между фабрикантом и боярином и, соответственно, между крепостным и наемным рабочим. В качестве иллюстрации преподносится с одной стороны, первая конституция Дунайских княжеств («Reglement organique», сочиненная, между прочим, нашими соотечественниками), и английское фабричное законодательство — с другой. Что касается первого документа, то он подробно регламентирует отношения между валашским крестьянином и земельным собственником. Эти отношения сводятся к грубой эксплуатации. Так например, помимо натуральных повинностей, крестьянин был обязан отработать еще 12 дней в году на земельного собственника, но эти дни определены так (подробно см.10.23.250), что, как восклицает один боярин:»Двенадцать барщинных дней… составляют 365 дней в году!» Таким образом, согласно «Reglement organique» крестьянин оказывался в полной зависимости от феодала. Причем эта зависимость была не только экономической, но и закреплялась юридически. Как же обстоит дело с английским фабричным законодательством? Маркс вновь приводит ряд примеров злоупотреблений фабрикантов. Один из них начинает работу несколько раньше, чем положено по закону, а заканчивает несколько позже, чем положено по закону, другие урезывают время, предназначенное законом для еды и отдыха и т.д. и т.п. На его взгляд напрашивается естественная аналогия между боярином в фабрикантом. В обоих случаях перед нами «неутолимая жажда прибавочного труда», следовательно между обоими случаями нет никакой принципиальной разницы: «Если «Reglement organique» Дунайских княжеств был положительным выражением неутолимой жажды прибавочного труда, которая узаконивается каждым параграфом, то английские фабричные акты являются отрицательным выражением все той же жажды. Эти законы обуздывают стремление капитала к безграничному высасыванию рабочей силы, устанавливают принудительное ограничение рабочего дня государством, и притом государством в котором господствуют капиталист и лендлорд.» (10.23.250) Маркс — великий мастер слова. То, что он только что сказал совершенно правильно, но он сказал это так, что у читателя в голове сформировался именно тот вывод, который нужен Марксу. Между феодальным принуждением и капиталистической свободой нет никакой разницы - вот что он нам хочет доказать, вернее, к чему хочет нас незаметно подвести. Фабричные законы являются отрицательным выражением все той же жажды прибавочного труда, следовательно, разница между феодализмом и капитализмом лишь в СПОСОБЕ ВЫРАЖЕНИЯ этой жажды, т.е. разница эта совершенно незначительная. Между тем фабричные законы выражают не только жажду прибавочного труда, но и еще нечто. Если фабричные законы ограничивают (как минимум) эксплуатацию наемных работников, то «Reglement organique» САНКЦИОНИРУЕТ ее, если в последнем случае государство выступает как ОРУДИЕ, посредством которого крестьянина принуждают к прибавочному труду, то в первом случае государство становится МЕЖДУ рабочим и капиталистом и регулирует их отношения; если в последнем случае государство признает законными все претензии земельного собственника, то в первом случае оно признает незаконными всякие претензии и попытки собственника капитала увеличить рабочее время сверх определенной законом продолжительности и квалифицирует их как «обман», «мелкие кражи» и т.п. — такая именно оценка этим деяниям дается во всех отчетах фабричных инспекторов, откуда Маркс берет свои примеры. Может возникнуть вопрос: насколько эффективно это вмешательство государства во взаимоотношения рабочего и капиталиста? Достаточно эффективно — и Марксу не приходит в голову это отрицать. Из примечания на стр.251 следует, что положение рабочего класса, описанное Энгельсом и характерное для периода до 1845 года сохранилось до 1863-1867гг. в прежнем виде только в тех отраслях, где фабричное законодательство не было введено. В тех же отраслях, на которые распространялось фабричное законодательство положение рабочих значительно изменилось в лучшую сторону. О фабричном законодательстве, впрочем, мы ниже еще поговорим несколько подробнее, сейчас же закончим с вопросом о свободе. Любимым коньком коммунистов и Маркса в частности является утверждение, что все буржуазные свободы являются лишь юридической фикцией, что не может быть свободен тот, кто ежедневно вынужден продавать свою рабочую силу и т.п. Впрочем, такой точки зрения придерживаются не только коммунисты. Аналогичного мнения придерживается например и Туган — Барановский. Достоевский, если привлечь сюда мнение не только экономистов, так же высказывался в том же смысле. Вообще, это весьма и весьма распространенное мнение. Основная ошибка этой точки зрения состоит в голом противопоставлении политической свободы экономической. Из этого противопоставления ничего понять нельзя. Мы видим, что политически наемный работник свободен, мы видим, далее, что экономически он не в состоянии реализовать свою свободу, остается несвободным, рабом, если угодно, - отсюда Маркс делает все свои выводы относительно эксплуатации и проч.
Между тем обращать внимание следует не на само это противоречие между политической свободой и экономической несвободой, а на то ЧЕМ ОНО ЧРЕ- ВАТО, как и в какую сторону РАЗВИВАЕТСЯ. Необходимо заметить, прежде всего, что и экономическая свобода без политической есть такая же фикция, как и политическая без экономической. Чем обеспечивается экономическая свобода? Собственностью. Чем гарантируется собственность? Государством. Совокупность политических установлений, гарантирующих собственность и есть, следовательно, политическое выражение экономической свободы или политическое выражение свободы. Отсутствие политических гарантий собственности, т.е. отсутствие политической свободы делает человека несвободным так же и экономически ибо если у тебя нет никаких гарантий, никакой уверенности в том, что все, что ты имеешь не будет у тебя отнято завтра, то это почти тоже самое как если бы ты вообще ничего не имел. Собственность без права собственности есть подачка, есть собственность раба или нищего (и, заметим, общественный идеал некоторых экономистов вроде Прудона). ТАКАЯ собственность никого не сможет сделать свободным. Если же, наоборот, собственность, пусть даже ничем не гарантированная, делает человека экономически относительно свободным и независимым, то эта свобода требует своего выражения и утверждения так же и в политической сфере. Противоречие между экономической свободой и политической несвободой (либо наоборот) рождает борьбу, стремление снять это противоречие и установить соответствие между тем и другим. Иными словами экономическая свобода создает ВОЗМОЖНОСТЬ свободы политической и наоборот, политическая свобода создает ВОЗМОЖНОСТЬ свободы экономической. Эту борьбу и эту возможность и упускают из виду те, кто ограничивается вместе с Марксом голым противопоставлением юридического права экономической действительности. Следовательно политическая свобода рабочего не есть завершение, венец отношений между рабочим и капиталистом, она есть только лишь НАЧАЛО этих отношений, а именно, начало БОРЬБЫ рабочих за улучшение своего материального положения, борьбы, следовательно, за свою ЭКОНОМИЧЕСКУЮ СВОБОДУ. Именно этим рабочий отличается как от раба, так и от крепостного и именно это обстоятельство кладет конец эксплуатации человека человеком. Поиск по сайту: |
Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.004 сек.) |