Экзистенциализм. Философия представляет собой определенный способ выражения

Философия представляет собой определенный способ выражения. Ее парадоксальность заключается в неподъемности для человеческого языка того дела, ради которого она появилась. В то же время она - именно язык. Всякий раз она пытается рассказать о том, перед чем "слова отступают". Она - способ сказывания о несказуемом. Способ высказать все, что может быть высказано, чтобы яснее стало присутствие в мире того, о чем не может быть речи. Слово - инструмент "уловления". Философия есть то, как она говорит. То, что она говорит, в значительной мере зависит от того, как она говорит. Как философской речи обнаруживается из тех слов, которые она чаще всего произносит. Слово "экзистенция" - одно из самых "слышимых" и "произносимых" слов в западной философии нашего столетия. Не только в экзистенциальной философии, о которой пойдет речь в этой главе. Оно - один из важных элементов философского дискурса XX в. Но, безусловно, в экзистенциальной философии с ним встречаешься чаще всего. Именно в пояснение этого слова-символа, в рамках "тематизации" "горизонта" его "возможностей" обнаруживают себя специфические уже только для этого философского направления термины-экзистенциалы - вина, забота, страх, отчаяние.

Экзистенциальная философия - это не столько единая философская школа со своей дисциплиной, набором приемов и методик, следованием определенной традиции; сколько выражение (достаточно разношерстное) духа времени в специфической тональности. А время это - Европа после первой мировой войны. Экзистенциальная философия - "философия кризиса" в той мере, в какой ее вызвал именно кризис европейского человечества. Катастрофа первой мировой войны (вторая мировая была с этой точки зрения чем-то ожидаемым, логичным, хотя принесла намного больше бедствий, чем первая) обнажила недостаточность европейской веры в прогресс, рациональность истории. То, что произошло, не должно было произойти. Оно не соответствовало позитивистской парадигме европейского мышления, признававшего незыблемость, обусловленных разумом, ценностей XIX в. Оно не вписывалось в концепцию человека - homo sapiens'a, для которого определяющим было познание и освоение внешнего ему мира (природы) и тем самым преобразование самого себя как природного-социального существа. Таковой представлялась родовая сущность человека. Война показала хрупкость, неустойчивость, конечность человека. Его безосновность. Его варварство, т.е. неподчиненность рационально обусловленным нормам жизни. Сама история из чего-то прочного, имеющего внятное для ratio направление, превратилась в рискованное дело, в нечто негарантированное, непредсказуемое. В ней не оказалось повода для оптимизма.

Экзистенциальная философия (философия экзистенциализма) стала мощным откликом на эту катастрофу в европейском сознании. Хронологически она возникла в 20-е годы нашего столетия, хотя многие категории, в ней используемые, прежде всего категория экзистенции, стали осваиваться до этого - в первую очередь датским философом С. Кьеркегором, обоснованно считающимся предтечей экзистенциальной философии. Однако его идеи не получили европейской огласки. Собственно экзистенциалистское движение нашло отклик и получило известность именно после войны. Основные публикации: "Бытие и время" М. Хайдеггера (1927), "Метафизический дневник" Г. Марселя (1927); "Философия" (трехтомник) К. Ясперса (1932); "Бытие и ничто" Ж.-П. Сартра (1943). После второй мировой войны экзистенциализм (в особенности во французской его версии - "Чума", "Бунтующий человек" А. Камю) приобретает мировой размах, завоевывая сторонников даже в тех странах (прежде всего англосаксонских), для которых философский идеал - аналитическая философия и для которых экзистенциальная философия - скорее род литературы. К середине 60-х годов экзистенциализм утрачивает влияние и становится фактом истории западной философии XX века.

Альбер Камю (1913 - 1960) - французский философ-экзистенциалист и писатель, лауреат Нобелевской премии по литературе (1957). Родился в г. Мондови (Алжир) в семье сельскохозяйственного рабочего. В Алжире Камю учился в лицее (где встретился с Ж. Гренье, оказавшем серьезное влияние на него как на будущего писателя), затем в университете. После учебы начал заниматься литературной деятельностью, журналистикой, а также пробует себя в театре как актер и как режиссер. В 1940 г. Камю перебирается в Париж. В годы второй мировой войны он возглавляет подпольную газету. Тогда же к нему приходит известность (повесть "Посторонний", философское эссе "Миф о Сизифе"). После войны Камю становится одним из властителей дум европейской интеллигенции. Публикуются его роман "Чума", насыщенный глубокой и разнообразной символикой, самое известное философское произведение "Бунтующий человек", ставятся его пьесы.

Особенности экзистенциального стиля философствования - понятие экзистенции

Экзистенциальная философия - термин достаточно условный. Не все мыслители, о которых пойдет далее разговор, считали себя экзистенциальными философами. Еще меньше тех, кто называл себя экзистенциалистами. Г. Марсель называл свою концепцию христианским неосократизмом. М. Хайдеггер (в то время, когда речь в его произведениях шла преимущественно об экзистенции) - фундаментальной онтологией. Может быть, объединяющим фоном для этого направления являлось преимущественное внимание к человеку, к "изгибам" его души, к ее сокрытым "злым" глубинам, к ее "закоулкам", к ее "подполью", о котором говорит герой "экзистенциального" писателя Достоевского? Верно, что экзистенциальная философия охотно смотрит в человеческое "подполье". Ее в самом деле интересуют в качестве инициирующего материала человеческие переживания. Начиная по крайней мере с С. Кьеркегора, утверждавшего в противовес Декарту, что, чем больше я мыслю, тем меньше существую, и, чем больше существую, тем меньше мыслю, именно переживание (а не мышление - субстанциальный признак человеческого бытия для нововременной философской парадигмы) становится преимущественным почем философской рефлексии. Но что такое переживание? Что в нем вызывает этот пост-классический интерес? Разумеется, переживание человеком своей жизни обусловлено социальными, индивидуальными, психологическими и иными обстоятельствами. Но в них есть и нечто абсолютное, т.е. несводимое к "посредникам". Нужно только уметь их в этом статусе увидеть. "Поймать переживание в его "сиюминутности" (или, по выражению Сартра, как бы "застигнуть на месте преступления"), не дав ему перерасти в рассуждение, в хотя бы зачаточную форму теоретического мышления, оценки обстоятельств. Лишь в таком случае, полагают экзистенциалисты, переживание превратится в своего рода "смотровое окошечко", через которое будет виден мир, каков он есть, каким он от века существует для конечного и бренного человека" [1]. Переживание человеком его существования - вот, пожалуй, центр философского притяжения. Ограничимся пока чисто описательным подходом: экзистенциальная философия - это учение, которое истолковывает реальность через призму экзистенции. Но что такое экзистенция? Существование. Отметим, что, с нашей точки зрения, удобнее при анализе этого направления пользоваться термином "экзистенция". И вот почему. Термин этот взят из латинского языка, и в нем хорошо видна та языковая форма, которая в данном случае приближает нас к сути дела. В глаголе (а существительное existentia происходит от глагола ex-sistere), от которого произошел данный термин, важна приставка ex. Она означает "из", "от". Стало быть, выражается некое движение. Выхождение, выдвижение, про-исхождение и т.д. В русском слове "существование" чувствуется, что речь идет о сути, сущем, бытии, что, конечно, важно. Но не чувствуется мотивов исхождения, перехода. А это, быть может, и есть самое главное. Экзистенция есть выявление, проявление, выступление вперед чего-то. Чего же? Русский эквивалент подсказывает - бытия. Экзистенция является некоторым указателем бытия, проявителем, чем-то, где бытие присутствует, т.е. открыто видимым, явным для рефлексии образом. В человеческих переживаниях (по крайней мере в некоторых из них) налицо бытие. Следовательно, дело не в самих переживаниях как специфических формах жизни человека. Неподдельный интерес к переживанию не превращает экзистенциальную философию в вид антропологии. Она - по преимуществу онтология. Человек интересует ее главным образом потому, что в нем видно само бытие. Экзистенция служит своего рода мостом, по которому мы можем приблизиться к бытию.

1 Соловьев Э.Ю. Прошлое толкует нас. Очерки по истории философии и культуры. М., 1991. С. 289.

Известно, что многие экзистенциальные философы (М. Хайдеггер, Г. Марсель, Ж.-П. Сартр, М. Мерло-Понти) либо прямо исходят из феноменологии, либо "припадают" к ней в поисках адекватного философского языка.

Нетрудно заметить, что, если мы будем понимать экзистенцию так, как это было описано выше, мы признаем в ней феномен в гуссерлевском смысле. Экзистенция есть феномен бытия, где последнее показывает, предъявляет себя со всей очевидностью. Гуссерлевский мир интенций сознания есть мир переживаний. Экзистенция как феномен бытия переживается. Поскольку она переживается, постольку она понимается. Она понимается именно в переживании. Если мы захотим отстраниться от нее, попытаемся посмотреть на нее со стороны - как на объект, у нас ничего не получится. Вернее то, что получится, не будет экзистенцией. Как хорошо показал еще Кьеркегор, экзистенцию нельзя передать другому, нельзя ее пересказать, как пересказывается в ее незамутненности математическая формула. Аристотель отмечал, что знает тот, кто умеет передать свое знание другому. Экзистенцию в этом смысле нельзя знать. Ее можно только переживать и - в такой форме - понимать. Передать это понимание другому невозможно. Даже писатель не в состоянии описать экзистенциальные ситуации. То, что он описывает (на уровне информации), не имеет отношения к экзистенции. Но это не значит, что творчество писателя, не имеет к ней отношения. Напротив, писатель именно ею и интересуется. И писательское мастерство состоит отчасти в том, чтобы уметь передать собственное переживание. Не пересказать его - читатель не в состоянии повторить его, воспроизвести, но склонить читателя его понять, т.е. пережить его заново, по-своему. И тогда, поняв себя, понять самого писателя.

Экзистенция как истина бытия

Фундаментальной характеристикой экзистенции является то, что она не истина о бытии, но истина бытия. Как это понимать? В экзистенции истина скорее выполняется, совершается, а не познается. Экзистенция не бессмысленна, не безумна, она слита с мыслью. Она не требует посредников, в качестве которых может быть логика, наука в целом. Экзистенциальная философия антисциентична. Хайдеггер отмечал, что наука не может мыслить, она калькулирует. Но философия совсем не против мысли. Наоборот, в ситуации, в экзистенциальной насыщенности жизни мысль находится "у себя". Только это другое мышление - мышление как открытость происходящему. Происходящее, переживаемое очевидно для переживающего. Между мыслью и действием, между мыслью и миром нет зазора. Отсутствует посредник. Мышление о есть в какой-то мере бесконечное опосредование. Мечта Декарта об идеальном мышлении есть мечта об интуиции, о непосредственном схватывании реальности. Метод Декарта ориентирует на максимальную направленность к интуитивному акту. Экзистенцию нельзя схватить. Человек сам ею схвачен, объемлем ею. Как указывал Г. Марсель, онтологическая тайна, которую и пыталась выразить его философия, есть восприятие присутствия себя в бытии, "несомости" себя им. Но можно, полагал Марсель, сознавать, понимать эту схваченность бытием, понимать его (бытия) присутствие, понимать себя - переживающего - как его присутствие.

Габриель Марсель (1889 - 1973) - французский философ, драматург и критик, основоположник католического экзистенциализма. Марсель продолжил традицию философствования, идущую от Августина. На формирование его взглядов оказали влияние идеи Шеллинга, Кьеркегора, Бергсона, Джеймса. В 1929 г. принял католичество. После осуждения экзистенциализма в папской энциклике (1950) Марсель называл свою философию "неосократизмом" и "христианским сократизмом". В 50 - 70-е годы Марсель уделял большое внимание проблематике философии истории и, в частности, обосновывал необходимость синтеза христианство и гуманизма.

Другими словами, экзистенция невозможна при наличии дистанции между субъектом и миром. При наличии отделенности человека от мира. С этой точки зрения экзистенциальная философия - "против субъекта", ибо последний - это контрагент объекта. Одно предполагает другое, а оба вместе - разделенность мира. Экзистенция открывается, как исходная неразделенность мира и личности, как "в-мире-бытие", если пользоваться термином Хайдеггера. Эта неразделенность, в частности, выражается в понимании. Человек - тот, кто понимает бытие. Он - понимающее существование, т.е. экзистенция. Если ученый ставит себя в положение "вненаходимости" по отношению к его объекту, то экзистенциальный философ находит условие истинности в противоположном. Мысль адекватна своему объекту не тогда, когда повторяет его, т.е. воспроизводит его в своей субъективной форме; но тогда, когда она совпадает с ним, а это значит - совпадает с источником всякой мыслимости и тем самым - с бытием. Экзистенция есть совпадение мысли с бытием. Мысль тогда оказывается со-бытием. Она уже не главный атрибут некоторого бытия. Дескать есть бытие, а есть его какое-то (пусть и главное) свойство. Нет, бытие человека и есть его мышление как интуиция его бытийственности, т.е. мысль не пребывает "внутри" экзистенции, не в рамках какой-либо жизненной ситуации, но есть само это событие. Рефлексия не отделена здесь от предмета рефлексии. Она упраздняет трансцендентность мира, т.е. отчужденность, овнешненность его применительно к личности. В этом экзистенциальная философия усматривает суть всякой жизненной конкретики, в той мере, в какой она со-бытийна. Уже нельзя сказать вслед за философами античности - сначала жить, потом философствовать. Жить, с точки зрения этой позиции, и значит философствовать. Сама философия должна стать экзистенцией и со-бытием.

Внимание философии к экзистенции делает невозможной ситуацию платоновского диалога "Федон", в котором Сократ, утверждая, что философ ни к чему так не стремится, как к смерти, тем самым фактически признает, что философия значима тогда, когда философ отчуждает себя от части собственного естества - от своего тела. Экзистенциальная же философия утверждает целостность переживания (в том числе и в его телесности) и мысли. Если для Спинозы идеал познания заключается в абстрагировании от чувств, то экзистенциализм признает, что источник философии - неразделенность чувствующего и мыслящего в человеке. Теоретическая мысль, идеалом которой вдохновлялась классическая европейская философия, бесстрастна. Она ориентирована на бесконечность. Идеал того же Спинозы - взгляд sub speciae aeternitatis (с точки зрения вечности). Нововременное мышление в целом ориентировано на совершенство, воплощенное в метафоре Бога. Совершенное бытие тождественно совершенному мышлению, которое "в Боге". Постклассическая модель философии, которая, в частности, рельефно реализована в экзистенцильном философствовании, отвергает бесстрастность мысли как ее бесплодность. Мысль истинна, когда она слита с действием. Существенный шаг в упраздении классической модели сделал тут Маркс, хотя его, естественно, нельзя считать экзистенциальным философом.

Переходность экзистенции

Важнейшей чертой экзистенции является ее переходность. Нет разрыва между событием мысли и бытием. Они - со-бытия. "Экзистенциальный градус" сознания дает мне право описывать мои состояния с помощью прямого дополнения. Я есть моя боль. Я есть моя надежда. Я есть моя смерть. Классическая модель ratio созерцательна. Но есть более важное для экзистенциальной философии обстоятельство: эта модель отчуждена от внутреннего переживания человеком своего присутствия в мире, которое соотнесено с его активностью (потому-то она и бесстрастна), но не сводится к ней. Такое переживание и образует условие самой возможности мышления. Это условие, с точки зрения Хайдеггера, есть человеческая конечность, смертность. Экзистенция открывается через призму человеческой смертности. Она не принимает во внимание перспективы возможного бессмертия. Она возникает из ясно различимого конца всякой личности, а не из туманной перспективы ее вечности. Экзистенция есть ясное (пронзительно) выражение неизбежности конца как основополагающей очевидности человеческого бытия. Неслучайно Гомер только людей называет "смертными", хотя не только людям свойственно умирать. Экзистенциальные переживания всегда имеют в виду человеческую конечность. Собственно, все "переживания" из-за этого и происходят. Будь человек вечен и знай он об этом неопровержимо не было бы никакой экзистенции. По сути дела смерть и есть подлинное содержание всякого события человеческой жизни. Смерть не есть идея конечного, но некий первичный факт. Поэтому она вряд ли может быть дана в дефиниции. Понимание экзистенции, в частности, и как человеческой конечности есть принятие человеком этого факта как своей судьбы. Судьба не симптом, не указатель движения куда-то, не предпосылка иного, не иллюстрация некоего всемирного закона. Она констатация чего-то непреложного. Судьба человека, как его смертность есть голая реальность, "фактичность" его экзистенциальной сути. Экзистенция беспредпосылочно есть, присутствует налицо. Знаменитое хайдег-геровское Dasein (присутствие, буквально здесь-бытие) есть в определенной мере выражение наличности бытия. Человек как экзистенция есть лицо бытия.

Иногда результаты экзистенциального философствования ассоциировались со вселенским пессимизмом в воззрениях на человека. Эта оценка проистекала, вероятно, от того внимания, которое экзистенциалистская литература уделяла таким "отталкивающим" параметрам человеческого бытия как одиночество, боль, страх, смерть и т.п. Получается нечто вроде неонатурализма в стиле Э. Золя, но на современный манер. Однако для подлинного натурализма в литературе характерна "естественная" установка: все "отталкивающее" вписано в жестокий, но единственно реальный мир, оно материально, являя собой признаки, указатели некоего космического порядка, фиксируемого и описываемого наукой. "Отталкивающее" в экзистенциализме подталкивает, поворачивает (и чем жестче переживание, тем вернее) нас к нашему пределу. А предельность не есть повод для пессимизма. Это чувство в данном случае слишком мелко. Это повод для другого - переживания исконных и в себе достаточных условий нашей жизни. Способ взглянуть на них открыто. "На смерть, как и на солнце, нельзя смотреть в упор" - говаривал Ларошфуко. То, что "тематизирует" экзистенциальная философия, есть предпосылка такого "взгляда в упор". С этой точки зрения подобная философия - все-таки форма антропологии, т.е. определенная методика выбора, совершаемого при описании человеческих фактов. Мысль не достигает бытия потому, что ориентирована на объективный мир (мир сконструированный наукой). И "отталкивающее" позволяет перефокусировать взгляд. Оно обеспечивает "встряску", принуждающую к такого рода перефокусировке. Но, еще раз повторим, "отталкивающее" отнюдь не просто иллюстрация или символ, а адекватный способ самосвечения бытия в человеке.

Экзистенция и время

Переходность экзистенции связана с ее временностью. Классическая европейская философия, начиная, по крайней мере, с Платона, была озабочена главным образом тем, чтобы поставить временное, смертное, а поэтому и несовершенное, в отношение к вечному, совершенному. Первое становилось понятным лишь в связи со вторым. Бытие вещи с этой позиции обусловливается абсолютной истиной и абсолютным благом. Временное умопостигаемо лишь в его сопряженности с вечным. Сущее, т.е. существующее, описывается через должное. Экзистенциальное философствование, наоборот, уходит от вечного, совершенно-мудрого; уходит от абсолюта. Экзистенциализм есть принципиальная ориентация на временное, становящееся, нецелое. Только это и существует (во всяком случае в рамках философского дискурса). Принципиальная временность экзистенции означает ее незавершенность. Она не может во что-либо вылиться. Экзистенция - не вещь, которую можно положить в надежное место и ожидать, что она будет покоиться там в незыблемой самотождественности. Экзистенция проективна, она устремлена в будущее. Собственно она и создает будущее как нечто, связанное с настоящим, перетекающее из настоящего. Экзистенция несовершенна, и, более того, она в принципе не может завершиться каким-либо совершенством. Она завершается смертью, которая в данном случае просто упраздняет вопрос. Нет человека - нет проблемы экзистенции. В экзистенции отсутствует тотальность, ибо в ней всегда чего-то недостает. Экзистенция образует некую тягу в мире.

Экзистенциальное бытие есть бытие становящееся. На это обстоятельство обращал внимание еще Кьеркегор. Могут возразить: но ведь и у Гегеля речь идет о становлении, а он не был экзистенциальным философом. Верно, что гегелевская абсолютная идея находится в становлении, т.е. не дана себе самой сразу, с начала до конца. Но становление бытия у Гегеля представляет собой скорее развертывание, т.е. проявление чего-то, что в свернутом виде, потенциально уже с самого начала есть. С другой стороны, речь у немецкого мыслителя идет о становлении умопостигаемой идеи. Ее "умность" предполагает единство становящегося. Мы помним, что, по Гегелю, развитие синтетично, т.е. каждый новый этап включает в себя прошлое, воспроизводит его, повторяет до некоторой степени. Единство становящегося предполагает его завершенность, необходимо указывает на конец. Более того, этот конец, вообще говоря, может быть сведен к началу. Не то у Кьеркегора. У датского философа становление разорвано, дискретно. Оно никак несводимо к плавному единому процессу. Новое не сводимо к старому; будущее - к прошлому. Ступени подобного становления - бесповоротные и уникальные решения индивида, которые не автоматичны, не соответствуют "логике процесса", не необходимы. Они ничем не гарантированы. Иными словами, они - свободны. Эта "разорванность" жизни, обусловленная свободой, и выражается в ее временности. Время у Кьеркегора до некоторой степени "производится" решимостью человека, его способностью к поступку, к выбору.

У французского экзистенциалиста Ж.-П. Сартра становящийся характер человеческого бытия выражается в его проективности. Что это означает? Емким выражением позиции Сартра является знаменитая формула: существование предшествует сущности. Тем самым признается, что человек для того, чтобы быть кем-то, быть каким-либо образом определенным (неважно о какой качественности, о каком пределе идет речь), уже должен существовать. Чистое становление предшествует всякого рода ставшему. Изначально у Сартра человек - никто и ничто. Эта ничтойность и есть его онтологический фундамент, первооснова. Человек - это тот, кто определяет. Всякий его поступок является определением себя. Но сам человек как экзистенция неопределим. То, что определено (тогда-то он поступил как трус, в другое время - ему случилось быть смелым), не есть он сам. Прошлое не властно над человеческой экзистенцией. Иначе она не была бы ею. Человек верен себе лишь постольку, поскольку делает себя, создает, предваряет свою "природу". Но то, что им из себя произведено, не есть он как существующий. Он в качестве экзистенции всегда инаков себе ставшему, произведенному. Он весь в будущем. Его временность образует знак этой устремленности вперед, его фундаментальной безосновности. Ставшее есть фальсификация времени. Человек как экзистенция не может быть предметом, т.е. чем-то себе тождественным. Он всегда иной. Он - предпосылка всякого предмета, всякой "природы". Физическое время подходит именно к предметам, но не к экзистенциально понятому человеку. Правда, эта исходная безосновность тяготит человека. В экзистенции не на что "опереться". Она ненадежна. Иногда же так хочется надежности, определенности. Но к успокоенности, крепости оснований, жизненных "тылов" экзистенция не ведет. И человек хитрит с собственным бытием, пытается его обмануть. Возникает феномен "недобросовестной веры" (mauvaise foi). Человек выдает себя за кого-то, кем он в данный момент представляется другим, воспринимающим его инструментально, - за официанта, профессора, больного раком, посетителя поликлиники, ожидающего электрички и т.п. Человеку хочется совпасть с собой, стать, наконец, кем-то определенным, свершиться, закончить жизненный путь. Для Сартра такими способами уйти от экзистенциального становления являются в широком смысле религия и творчество. Однако все напрасно - этот побег от себя лукав. Обмануть себя нельзя. И творчество, и религиозная вера сами оказываются проектами, реализациями его, предваряющей все прочее, свободной сути. Эту исконную суть они не затрагивают. У каждого человека появляется в жизни возможность увидеть, насколько он не то, что думают о нем другие и что думает он о себе сам.

Жан-Поль Сартр (1905 - 1980) - французский философ, романист, драматург, литературный критик, политический теоретик. Один из главных представителей французской феноменологии, основатель атеистического экзистенциализма. В разработке основных тем своего философствования Сартр отталкивается от идей Декарта, Гегеля, Кьеркегора, Маркса, Фрейда, Гуссерля, Хайдеггера.

Экзистенция никогда не бывает окончательной. Парадоксальным образом это ее свойство определено ее конечностью. Ведь конечность человеческого бытия, как она понимается в экзистенциальной философии, это не просто предположение, что когда-то в будущем, в какой-то точке на линии времени она прекратится. Конечность экзистенции есть феномен настоящего. Конечность переживается сейчас и лишь постольку делает возможным нечто и в будущем, которого еще нет. Конечность экзистенции всегда уже есть. Она сопровождает жизнь, но не как сторонний наблюдатель. Конечность есть внутренний ее импульс, делающий возможным сам ток жизни. Истина совершается в событии, в переживании бытия. Только там она и есть. У человека нет средств, чтобы "выскочить" за пределы тех условий, которые образуют его жизненный горизонт. У него нет возможности (наподобие архимедова рычага) достичь абсолютной отстраненности от самого себя, живущего в мире ("заброшенного" в него).

"Человек не обнаруживает в себе какой-либо абсолютной позиции, встав на которую, он мог бы возвыситься над собственным уделом, откуда бы он смог посмотреть на себя со стороны..." [1]. И дело не в том, что в этом проявляется его ограниченность, недостаточность по сравнению с какими-то "высшими существами". В этой "недостаточности" заключается сердцевина явления человеческого. Челрвек перестал бы быть самим собой, если бы в самом деле мог в высшем познавательном усилии "опредмечивать" себя, т.е. был бы способен смотреть на себя со стороны. Для анализируемой нами философии человек представляется уникальным существом. Его уникальность именно в том, что он не только некое "предметное" сущее (как камень, облако или трава), но то сущее, в котором говорит бытие. И проговаривает оно себя как раз в его экзистенции - в его "отталкивающей недостаточности".

1 Levinas E. En decouvrant 1'existence avec Husserl et Heidegger. Paris, 1967. P. 97.

Могут возразить: но как же это человек не может посмотреть на себя со стороны, когда наука только и делает, что "опредмечивает" мир вообще и человека в частности, причем достигла на этом пути больших успехов. Для экзистенциального философа, однако, наука, с ее "опредмечивающим" реальность методом, не приближается к бытию, но удаляется от него. Она - выражение неподлинного (неаутентичного) способа существования. Она обращает внимание только на предметную реальность - мир сущего. Он не иллюзорен, но он-то как раз недостаточен. В мире есть еще что-то, что и делает его миром и это "что-то" не предмет, но предпосылка и источник всякой предметности. Это "что-то" (хотя оно, скорее, ни-что) не дано в мире наряду с вещами - камнями, облаками, травой. Оно реально как-то иначе. Хайдеггер называет его Бытием - в противоположность сущему, т.е. именно предметам, чувственным очевидностям.

Фактичность экзистенции

Если экзистенция - мост к бытию, явление его в мире сущего, то что такое бытие? Именно вопрос о нем является нервом экзистенциального философствования. Кьеркегор отмечает в своем дневнике за 1854 г.: "Экзистенция христианина означает контакт с Бытием. Иисус сначала и прежде всего - Бытие, а потом уже - мысль" [1]. Тем самым датский мыслитель как бы задает горизонт экзистенциального исследования: бытие. Но можно ли мыслить бытие? Тот же Кьеркегор утверждает, что, думая о бытии, я его уничтожаю. Но, с другой стороны, я существую (я - экзистенция) лишь тогда, когда я думаю о бытии. Значит, есть мышление и мышление. Есть предметное мышление (его образец - наука). Оно признает за исходное материю (материализм), дух (идеализм), либо еще что-то. Однако, с точки зрения экзистенциального мыслителя, все это - некие виды существующего. Они реальны, но их нельзя абсолютизировать. Их существование может быть редуцировано к иному - к бытию. Такое бытие - нечто беспредпосылочное, нередуцируемое. Оно - фактично, т.е. непосредственно, ничем не обусловлено; оно просто есть, и все тут. Голая реальность. Необходимая в том смысле, что ее нельзя обойти в мысли. Можно только "упереться" в нее, если ты - предельно честный мыслитель, бесстрашно следующий до крайних границ мысли. Это бесстрашное мышление, его свойство - быть открытым непосредственности бытия. Собственно, только здесь мышление и тождественно бытию, т.е. не дистанцировано от него (как в случае абстрактного мышления). Нововременной идеал интуитивного познания осуществляется в экзистенциальном мышлении как сопереживании человеком события своей жизни. Вследствие возможности этого типа мышления бытие узнает о себе. Экзистенциальное мышление - "светлое место" бытия, где ему себя "видно". Быть этим "местом" суть человеческой экзистенции.

1 Цит. по: Wahl J. Philosophies of existence. London, 1969. P. 38.

Итак, бытие фактично. Фактичность включает бытие-с-другими (что означает включенность бытия других людей в мое собственное бытие, их взаимозависимость и взаимоопосредованность) и бытие-в-мире. Непреодолимое для классической картезианской парадигмы разделение на субъект и объект и вытекающая отсюда проблема перехода от субъекта к миру в этой посылке просто устраняются. Исходно не разделение, но синтез, первичная связанность мира и человека. Мир вещей дан, ибо дано "я". Вместе с тем бытие - тайна. Например, в экзистенциальной аналитике К. Ясперса выделяются несколько форм бытия.

Карл Ясперс (1883 - 1969) - знаменитый немецкий философ, один из основателей экзистенциализма. Изучал право в университетах Гейдельберга и Мюнхена, медицину и психиатрию - в университетах Берлина, Геттингена и Гейдельберга. В 1908 - 1915 гг. работал в психиатрической клинике Гейдельберга. В 1913 г. защитил на кафедре Виндельбанда диссертацию по теме "Общая психопатология". С 1922 г. - профессор философии Гейдельбергского университета. В 1937 г. отстранен от преподавательской деятельности из-за еврейского происхождения жены, в 1938 г. запрещена публикация его работ. С 1948 г. по 1961 г. - профессор философии Базельского университета.

Как философ, Ясперс заявил о себе книгой "Психология мировоззрений" (1919), которая не без оснований считается первой манифестацией философии экзистенциализма в Германии. На формирование взглядов Ясперса особое влияние оказали Платон, Плотин, Фома Аквинский, Николай Кузанский, Б. Спиноза, И. Кант (критического периода), Ф. Шеллинг, С. Кьеркегор, Ф. Ницше, Э. Гуссерль.

Ясперс написал большое количество очень популярных на Западе работ. Особенно известна его трехтомная "Философия". На русский язык недавно переведено несколько его произведений, среди которых самая значительная "Философская вера".

Так, бытие открывается как Dasein. He следует путать значение этого термина у Ясперса с тем, какое оно приняло в "Бытии и времени" Хайдеггера. У второго оно - уникальный способ присутствия бытия в мире вещей, тогда как у первого - определенный, только для этого человека характерный способ существования. Dasein у Ясперса - это утраченное бытие, опредмеченная реальность. Правда, это такая реальность, в которой открывается экзистенция. Dasein является своего рода оболочкой, под покровом которой живет экзистенция. Но живое не есть оболочка, а то, что внутри нее. Далее Ясперс выделяет бытие сознания, которое наиболее адекватно выражает себя в научном, предметном познании. Это то бытие, каким оно открывается в естественнонаучном методе. Наконец, - экзистенция. Ее нельзя свести ни к Dasein, ни к бытию сознания. Экзистенцию характеризуют "пограничные ситуации" - состояния вины, страха и т.д., в которых человек как-то соприкасается с иной реальностью, не данной ему в опыте, в знании, в представлении. Экзистенция есть переживание человеком того, что его "объемлет". Она есть опыт встречи с "объемлющим". Но "объемлющее" не мир. Последний представляет собой еще одну форму бытия. Все эти формы предполагают что-то "за собой", указывают куда-то. Они существуют в качестве символов или "шифров". Мы не можем их свести воедино. Последнее наше положительное утверждение о бытии состоит в том, что оно дискретно. Онтология в этом пункте терпит крушение. Но подобное крушение и есть крайняя точка нашего движения к "объемлющему". Оно не может стать объектом онтологии, ибо оно всегда "объемлет", но никогда - "объемлемо". Его нельзя схватить понятийно, невозможно стать над ним, вне него, но можно открыться ему, что и совершается через экзистенцию. Не у меня истина, но я - в истине; не у меня бытие, но я - в бытии. "Объемлющее" мне не дано, оно не есть факт моей жизни. Но сама его неданность мне красноречива. Его отсутствие в рамках моего жизненного горизонта ставит под вопрос сам этот горизонт. Так и экзистенция - это вопрос без ответа. Мысли хватает на то, чтобы спросить, но не на то, чтобы ответить. Экзистенциальная драма, в которой воплощается вопрос о смысле бытия, разрешается молчанием. Последние слова Гамлета: "The rest is silence" (дальше - тишина).

Экзистенциальность человека, как уже было сказано, фактична. Человек обнаруживает себя "заброшенным" в мир. При этом нет вопроса - кто забросил? Такой вопрос предполагает некую предпосылку экзистенции, ее обусловленность чем-то, т.е. возвращает нас к классической парадигме. В этом случае экзистенция не фактична, но производна. Она - следствие чего-то еще неведомого. Но экзистенция - не следствие. Она просто есть. И это "просто есть" много чего в себя включает. В каком-то смысле экзистенциальная философия и анализирует ситуацию, когда нечто в человеке "просто есть". Эту "простоту естества" выражает и категория "ситуация". Сартр отмечал, что все мы находимся в ситуации, определены ею. Мы с первых до последних минут жизни вовлечены в какие-либо ситуации, т.е. вовлечены в мир. С первого вздоха младенец участвует в некоторой бытийной конкретике - в роддоме, на дому или, увы, "под забором". Он не является локковой "чистой доской" уже потому, что он не один в мире. Мир ему не противостоит. Он с миром заодно, т.е. присутствует в мире, а мир - в нем. И это происходит не когда-то "потом", когда он начнет что-то "понимать". Он понимает мир с самого начала, участвуя в нем, будучи обусловленным его жизненной ситуацией. Эта внимание к ситуационной фактичности человеческого бытия - один из важных признаков экзистенциальной философии как философии постклассической. Ведь классическая философия как раз стремилась поставить человека над ситуацией. Стремилась описывать его исходя из разряженной обстановки, отстраненной от конкретных жизненных забот. Классическому философу и в голову не пришло бы определять человеческое бытие через "заботу", как это делает Хайдеггер. Его "забота" может заключаться только в уходе от повседневности, вот именно, что - от "забот". Чтобы понять мир, нужно отойти от непосредственно данного мне мира, забыть его, если угодно. Экзистенциальная философия возвещает возвращение в мир теории простых жизненных целей и ориентиров. Субъект этой философии - человек практический (почему, между прочим, таким притягательным и оказался для многих экзистенциалистов марксизм), т.е. всерьез переживающий свою повседневность и тем самым из этой повседневности (собственно, из рутины, из дурной повторяемости) и выходящий. Так только ее и можно увидеть как знак Бытия. А вовсе не встав над ней, не повернувшись к ней спиной, как это получается, скажем, у Спинозы. Так, у Ясперса сам термин - "пограничная ситуация" - указывает на то, что к пределу нашей самодостаточности, у которого только и открывается Иное, можно прийти единственно посредством нашей вовлеченности в конкретную жизненную ситуацию.

Экзистенция и свобода

Для экзистенциальной философии очень важно следующее обстоятельство - фактичность бытия обнаруживает себя как человеческая свобода. Ж.-П. Сартр пишет: "Мы есть свобода, которая выбирает; но мы не выбираем бытие свободными: мы осуждены на свободу..." [1]. Эта "невыбранность" свободы, делающая ее тяжким грузом (если, конечно, осознаешь свою человеческую ситуацию), и выражает фактичность, данность свободы для человека. В определенном смысле тот вариант экзистенциальной философии, который разрабатывался Сартром, был именно философией свободы. Сущностным ядром свободы для Сартра является выбор. Именно выбор создает человеческий мир, мир культуры, мир ценностей. Ценности не даны человеку заранее. Они не существуют вне акта выбора, сами по себе, в каком-то особом разряженном пространстве. Но всякий раз только в моем конкретном поступке возникают добро или зло, правое и неправое. Нет внешнего руководства, на которое можно было бы списать свой поступок. Все зависит от тебя. Известен случай: к Сартру в начале войны пришел посетитель. К тому времени философ был уже известен среди французских интеллектуалов. Был авторитетен. И вот к этому авторитету воззвал посетитель. Он должен был выбрать между больной, горячо любимой матерью, заботы о которой заставляли его остаться в оккупированной Франции; и не менее горячо любимой родиной, служить которой можно было, только уехав из Франции и присоединившись к де Голлю. "Что мне выбрать?" - таков был вопрос посетителя. "Решайте сами, вы - свободный человек", - таков был ответ философа.

1 Sartre J.-P. L'etre et le neant. Essai d'ontologie phenomenologique. Paris, 1968. P. 565.

Нельзя переложить на плечи другого собственное решение. Это все равно будет твоим решением, за которое ты, а не другой, должен нести полную ответственность. От свободы нельзя убежать, ведь она - основание твоего человеческого бытия. Но она же - условие надежды. Надежды не быть вечно тем, кем ты однажды стал. Струсившего - быть вечно трусом; сподличавшего - быть навсегда подлецом. Сама свобода не имеет границ. Но ее единственное занятие - устанавливать такие границы. Выбирать и означает определять. В выбранном уже нет свободы (и потому в нем уже нет и человека), но именно поэтому свобода постоянно превышает то, что является делом ее рук. Выбирая, мы отрицаем, т.е. отвергаем одну из возможностей, между которыми и происходит выбор. Этот дух отрицания и характеризует свободу - сферу упразднения, "неантизации". Свобода ест постоянная возможность для человека быть другим. Но сама она - никакая. Свобода, пока она есть, всегда между чем-то и чем-то. Она свободна от пределов. Ее способность определять вытекает из ее собственной беспредельности (вернее, из отсутствия у нее чего-либо собственного), т.е. ничтойности. И поэтому именно с человеком ничто приходит в мир. Данность человеческой свободы определяет его бытие как бытие-для-себя, которое есть то, что оно не есть и не есть то, что оно есть.

По Сартру, моя свобода не может быть получена от другого, извне. В этом смысле не может создаться ситуация, когда бы свобода вручалась индивиду государством, неким гражданским обществом и т.д. Свобода не социальна, но бытийна. В то же время моя свобода связана со свободой других людей. Сартр специально уточняет, что я не могу желать своей свободы, не желая тем самым ее и для других. А это, в частности, означает, что, выбирая себя, в свободном акте своего человеческого самостояния, я выбираю и все человечество, за "другого". Принимая ответственность за свой поступок, я принимаю через него ответственность и перед всем человечеством.

Интерсубъективность экзистенции

Проблема "другого", проблема интерсубъективности - одна из самых важных в экзистенциальной философии. Ведь присутствие другого (других людей) - это один из компонентов фактичности бытия. Часто (например, у Ясперса) она возникает как проблема коммуникации. Последняя является у этого немецкого философа средством выявления экзистенции. Коммуникация, т.е. связь между людьми, есть форма прояснения экзистенции. Она - условие свободы индивида. Экзистенция не в состоянии опредметить себя иначе, как в общении с другой экзистенцией в их взаимораскрытии. С этой точки зрения, другой - желанный и необходимый экзистенциальный партнер. Но коммуникация отнюдь не идиллия. Она происходит через борьбу, точнее - через борющуюся любовь. Несколько иное понимание проблемы интерсубъективности мы находим у Сартра. Впрочем, и у него "другой" есть участник моего экзистенциального переживания. Но соучаствует другой в этом переживании агрессивно. Индивид постоянно пребывает под взглядом другого. Другой отнимает меня от меня же. Он притязает на мой мир. Он пытается владеть мною и тем самым превращает меня в статичное, "подручное", послушное, наперед заданное бытие, т.е. бытие вполне нечеловеческое. Но с другой стороны, другому (также как и мне в отношении к другому, мы здесь стоим друг друга) хочется владеть мною так, чтобы я при этом оставался суверенным, свободным существом. Только в этом случае владение приносит удовлетворение. Такова структура любви. Но такое стремление противоречиво. Либо владение, либо свобода. Либо бытие-для-себя, либо бытие-в-себе. Поэтому любовь терпит неудачу. Она постоянно подвергается искусу бытия-в-себе (бытия косного, статичного, себе тождественного), но не может лишить человека его исконной свободы. А коммуникация между людьми оборачивается одной из форм "бесполезной страсти".

Совсем иную оценку интерсубъективных связей мы находим у Марселя. Начать с того, что во время первой мировой войны Марсель занимался поиском пропавших без вести. В ходе этого поиска он встречался с родственниками и друзьями пропавших и воочую убедился, насколько большую роль играют в нашей жизни близкие и дорогие нам люди, даже если они погибли. Насколько живыми они для нас являются. Это поставило перед Марселем общий вопрос "кто есть я?" Тут видна полемическая заостренность такой его формулировки по отношению к известной формуле Монтеня "что я знаю?". Для Марселя вопрос Монтеня - выражение и символ нововременного научного духа, редуцирующего человека до рационалистически понятой познавательной деятельности, которая, в свою очередь, сводит свой объект до природы, схватываемой исключительно естественнонаучным образом. Смерть человека может быть описана с помощью физикалистского языка (включающего точное астрономическое время кончины, указание физиологических процессов, обусловивших это событие и т.п.), а может быть описана с помощью экзистенциального языка. И эти языки, а, следовательно, эти события - могут не совпасть. Может статься, что физически человек жив, но экзистенциально - давно умер. А может быть и наоборот. Во время войны и после нее Марсель как раз и наблюдал эти случаи "наоборот". И сделал свои философские выводы, в которых обращалось внимание на смысл слова "существование". Что означает для человека "существовать"? Что мы подразумеваем под этим термином? С точки зрения Марселя, существовать значит жить "конкретно", а "конкретность" жизни предполагает включенность в общение с другими людьми. Наше существование есть отклик на зов, на внимание к нам "другого". Наше индивидуальное бытие выражается в человеческой общности. И наше существование длится до тех пор, пока есть этот отклик, пока оно важно для кого-то, пока мы связаны с другими. Более того, наша экзистенция открывает себя для нас из этого общения. Мы опознаем себя в "другом", открываем себя в нем. Подобная связь с "другим" предполагает особые признаки экзистенции - доверие "другому", верность ему, открытость, надежду. Марсель разделяет "ты" и "он". "Ты" - это и есть мой экзистенциальный "партнер", от которого зависит мое существование. Точнее, оно зависит от моего доверия этому "партнеру", от моей ему открытости. Есть абсолютное "Ты", т.е. Бог - предел моего в-мире-бытия. "Другой" - в конечном счете Бог. Я существую в Боге. Я лишь постольку существую, поскольку Он открыт для меня, так же, как и я - для Него. И есть "он" - субъект суждения и осуждения. Он противостоит мне. Своим противостоянием он изолирует меня, превращает в "объект", в простой факт мира, допускающий бесстрастную (объективистскую) оценку. "Он" символизирует овнешненность, отделенность, физическую, но не экзистенциальную реальность. Аналогом "его" является хайдеггеровское das Man - неопределенно-личное местоимение, с помощью которого немецкий мыслитель описывает тот способ бытия, посредством которого человек упраздняет ("в упор не видит") свою уникальность, неповторимость, экзистенциальность, забывая о ней ради безличного, "предметного" существования, обусловленного принципом "я - как все". Человек толпы, человек как часть природы, исчислимая величина, элемент универсальной математической формулы - вот кто такой das Man. Он - никто, ибо он такой же, как все. Он - представитель класса объектов. Человек - и экзистенция, и "винтик" социального целого; он - место бытия, и он же - часть некоей суммы. Все зависит от ориентации человеческого опыта.

Подобная разделенность такого рода опыта освоения мира очень характерна для экзистенциальной философии. У Хайдеггера разделяются онтическое (сущее) и онтологическое (собственно бытие); у Сартра - бытие-в-себе и бытие-для-себя; у Ясперса - Dasein и экзистенция и т.д. Вкратце эту разделенность можно описать через оппозицию аутентичное (подлинное) бытие/неаутентичное (неподлинное) бытие. Одна из основных работ Марселя имеет характерное название "Быть и иметь", что означает два способа отношения человека к реальности. Либо "иметь", т.е. представлять мир (и действовать в соответствии с этим представлением) как предметное бытие, потенциально или реально употребляемое для частных человеческих целей, как резервуар полезного для человека; либо "быть", т.е. осознавать себя со всеми своими особенностями, качествами как "собственность" мира (как особенное мира, а значит нечто идущее от мира, воплощающее, выражающее его и без него не существующее). Неаутентичное бытие означает закрытость по отношению к миру, автономность, субъективность в традиционном смысле этого слова, т.е. оторванность от мира, каков он сам о себе. Аутентичное бытие указывает на "мирность" человека, существующего вне и до умственной разделенности реальности на субъекта и объекта. Оно указывает на отсутствие промежутка между тем, что есть, и тем, что кажется. Аутентичный означает исконный, самостный. Иными словами самим собой является тот, кто доходит до себя, кто воспроизводит то, откуда он исходит. С этой точки зрения, неаутентичность означает ложную автономность, не догадывающуюся о том, в чем же ее самость, закрывающую на это глаза.

Экзистенциальная философия была поиском аутентичного, подлинного (т.е. того, что остается после всякой линьки, смены, следовательно, неизменного); попыткой выразить человеческую идентичность, описать, в чем она состоит. В этом стремлении экзистенциализм был достаточно традиционен. Концепции, пришедшие ему на смену (прежде всего постмодернизм) отвергли саму возможность существования единственно подлинного. Но это уже другая история.

Постмодернизм

Глава 10. Постмодернизм

Философского направления, которое можно обозначить как постмодернизм, не существует. Поэтому говорить о содержании некоей особой постмодернистской философии или философии постмодернизма бессмысленно. Существует, однако, тенденция в культуре последних трех десятилетий, затронувшая самые разные области знания, в том числе и философию.

Модерн и постмодерн

Термины "постмодерн" и "постмодернизм" нуждаются в понятийно-критическом прояснении. Буквально "постмодерн" означает то, что следует после "модерна". Однако, поскольку содержание этого понятия также далеко от однозначности, здесь открывается простор для недоразумений. Во-первых, в русском языке термин "модерн" употребляется в гораздо более узком смысле, чем в других европейских языках. В русском словоупотреблении "модерн" - эстетическая категория. Она закреплена за определенной эпохой в истории искусства и за определенным художественным стилем (например, модерн как архитектурное явление конца XIX - начала XX вв.). В европейских же языках модерн - обозначение весьма протяженного исторического периода, начало которого обычно связывают с новым временем. Поэтому когда мы переводим слова the modernity или die Modeme как "современность", мы вынуждены образовывать весьма двусмысленное прилагательное - "современный". По-русски это значит "происходящий сейчас", сегодняшний, тогда как в английском и немецком для "современного" в этом значении есть особые слова (contemportary, gegenwartig). Во-вторых, префикс "пост" заставляет предположить, что под постмодерном подразумевается нечто сменяющее собой, а значит, отменяющее, преодолевающее, упраздняющее модерн. Между тем это неверно, и ниже мы объясним, почему.

Сходными недоразумениями чревата и терминологическая пара модернизм/постмодернизм. "Постмодернизм" здесь опять предстает в узкоэстетическом смысле (хотя эстетические параметры у него и имеются), в качестве некоего проекта или программы, противостоящей "модернистскому" проекту. Такая трактовка постмодернизма противоречит, однако, его базисной интенции, а именно, воздержанию от построения каких-либо программ вообще.

Многие серьезные авторы - в том числе и те, кого критики считают "постмодернистами" - скептически относятся к самому термину, находя его либо неопределенным, либо бессодержательным. Одно из исключений среди них представляет Ж.-Ф. Лиотар, работы которого стали своего рода первоисточником для бесчисленных пропагандистов постмодернизма.

Жан-Франсуа Лиотар (р. 1924) - французский философ. С 1959 г. преподавал философию в университетах Парижа (Сорбонна, Нантер), с 1972 г. по 1987 г. - профессор университета Сен-Дени, а также приглашенный профессор в различных университетах США и Канады, соучредитель (наряду с Деррида) Международного философского колледжа. В юности испытал сильное влияние марксизма и психоанализа, в начале 60-х был членом леворадикальной группы "Социализм или варварство". Международную известность принесла Лиотару книга "La condition postmoderne" (1979).

Лиотар неслучайно избегает субстантивации прилагательного moderne (чего, кстати, не позволяет сам французский язык, в котором такого существительного нет). Для Лиотара дело заключается не в некоем явлении с устойчивым набором признаков, а в специфической ситуации - социокультурной, интеллектуальной, гноселогической. Приблизительно с середины 60-х годов в обществе, в культуре, в науке сложились условия, принципиально отличающие сегодняшний этап от предшествующего. Эта ситуация нуждается в соответствующем осмыслении. Если предыдущий период описывался как "модерн", или "современность", то настоящий можно обозначить как "постсовременный", "постмодерновый". Термины, конечно, не самые удачные, ибо провоцируют множество недоразумений, но они способны нечто описать. "Постмодерн" - условное имя. Это наименование социокультурной трансформации последней трети XX в.; "постмодернизм", соответственно, - условное имя для обозначения изменений в интеллектуальном климате стран, этой трансформацией затронутых.

Ниже мы подробно остановимся на параметрах отмеченной трансформации. Пока же коснемся теоретических, в том числе философских, истоков постмодернизма.

Философско-теоретические истоки

Можно назвать ряд концепций, прямо или косвенно повлиявших на постмодернистское смещение в научно-теоретической и эстетической плоскости. Это семиология Р. Барта и авторов, объединявшихся вокруг журнала "Тель Кель" (прежде всего Ю. Кристевой); "имморализм" Ницше; "теоретический антигуманизм" Л. Альтюссера; "деструкция метафизики" у позднего Хайдеггера; теория дискурса и генеалогия власти М. Фуко; учение о "языковых играх" Л. Витгенштейна; "методологический анархизм" П. Фейерабенда; "деконструкция" Ж. Деррида; "шизоанализ" и "ризоматика" Ж. Делеза и Ф. Гваттари; постфрейдовский психоанализ Ж. Лакана. По сути дела, круг идей, с легкой руки критиков именуемых "постмодернистскими", полностью покрывается так называемым постструктурализмом.

Термин "постструктурализм" достаточно условен. Интеллектуальное течение, названное этим словом (и объединявшее весьма разнящихся между собой авторов) было вызвано к жизни осознанием ограниченности структурализма, в том виде, как он сложился в этнологии, литературоведении и искусствознании в 60 - 70-е годы. Суть структуралистской доктрины - поиск в любых областях реальности устойчивых порядков (структур), обнаружение которых дает ключ к познанию самых разных явлений природы и социальной жизни. Выявить структуру того или иного феномена означает выявить тайну его устройства и соответственно алгоритм функционирования. Уже в конце 60-х годов саморефлексия структуралистского движения приводит к тому, что его виднейшие представители (Ж. Деррида, Ж. Делез, Ж. Лакан) отходят от установок структурализма (бесспорным классиком которого является К. Леви-Строс).

Клод Леви-Строс (р. 1908) - французский этнолог, теоретик структурализма, создатель концепции структурной антропологии. Профессор университета в Сан-Паулу (1935 - 1938), советник по вопросам культуры французского посольства в США (1946 - 1947), заместитель директора Антропологического музея в Париже (1949 - 1950), с 1950 г. - профессор Коллеж де Франс. Философ по образованию, Леви-Строс испытал влияние Ж.-Ж. Руссо, марксизма, психоанализа, Э. Дюркгейма.

Их отмежевание от первоначальной программы движения выражается в критике самого понятия "структура". На место поиска "структур" приходят более гибкие исследовательские стратегии, позволяющие избежать иерархического упорядочивания реальности. Деррида, например, говорит о "диссеминации" (что означает, среди прочего, рассеивание, распыление, а также разбрызгивание спермы), а Ж. Делез и Ф. Гваттари выдвигают термин "ризома". Если одной из базовых метафор прежней (в том числе и структуралистской) философии была метафора дерева (что предполагало наличие основного ствола и отходящих от него ветвей), то ризома - это корневая система, в которой, как в грибнице, нет главного корня. Здесь все - главные (как в состязаниях в Зазеркалье все - "первые").

Жиль Делез (1925 - 1995) - французский философ. Мышление Делеза, как и многих других философов его поколения, в значительной мере было определено событиями мая 1968 г. и связанной с этими событиями проблематикой власти и сексуальной революции. Задача философствования, по Делезу, заключается прежде всего нахождении адекватных понятийных средств для выражения подвижности и силового многообразия жизни (см. его совместную с Ф. Гваттари работу "Что такое философия" (Qu'est -ce que la philosophie? 1991).

Для мыслителей, называемых постструктуралистами, при всем несходстве их подходов и целей, характерна одна общая черта. Это критика основных концептов классической западной философии. К числу таких концептов относятся "субъект", "исток", "идентичность", "бытие" как присутствие, "смысл" как континуум. Попробуем, не вдаваясь в детали, описать эту критику.

Критика "мышления идентичности" и "дифференция"

Одним из важнейших понятий классической философии было понятие тождества, или идентичности (вспомним хотя бы положение о тождестве мышления и бытия у Гегеля или шеллинговскую "философию тождества"). Примат тождества над различием разумелся этой философией сам собой. Не составлял исключения и структурализм, занимавшийся поисками универсального шифра действительности, кода, которому подчинены все знаковые системы, в том числе и биологические. Постструктуралисты же считают идею такой универсальной отмычки вредной. Изначальная "бесформенность" и "хаотичность" жизни не подвластны никаким выдвигаемым наукой схемам. Вот почему на первый план представители постструктурализма выдвигают категорию различия, или "дифференции" (difference). Деррида в работе "Письмо и различие" (1967), Делез в труде "Различие и повторение" (1968) вступают в острую полемику с традицией, которую можно назвать мышлением тождества (небезынтересно отметить, что двумя десятилетями раньше подобную полемику вели М. Хорхаймер и Т. Адор-но [1]). Различие здесь мыслится вне, по ту сторону пары различие/тождество. Различие не сводится к тождеству. Неверно видеть в нем нечто подчиненное тождеству, поскольку именно различие, а не идентичность есть первичное отношение. Различия не отсылают к подобиям, а указывают на другие различия. Мыслить различие - значит не держать перед мысленным взором идею целого, системы, иерархии, единства.

1 Хоркхаймер М., Адорно Т. Диалектика просвещения. Философские фрагменты. М., 1997.

Пересмотр классической парадигмы философствования, осуществляемый постсруктурализмом, можно выразить и в других терминах.

Серийная событийность против "события бытия"

В классической европейской философии событием могло быть названо не всякое происшествие, а лишь нечто значимое, наполненное глубинным потаенным смыслом, встроенное в некую телеологическую взаимосвязь (систему целей). Западная философская традиция была занята поисками "первосмысла" - заключенного в глубине события содержания. Что же касается мыслителей постстуктуралистской ориентации, то для них статусом события обладает любой телесно-жизненный акт. "Жизненная", фактически наличная событийность самодостаточна и не нуждается в возведении к трансцендентальному основанию.

В той мере, в какой статусом события в классической парадигме могли обладать только события "истории духа", традиционная история культуры строилась как "история идей", или "духовная история" (вспомним, например, восходящую к В. Дильтею "духовно-историческую школу"). Молчаливой предпосылкой подобной истории был гомогенный универсум смысла. Отказываясь от такой предпосылки, М. Фуко строит собственное исследование культуры (включая сюда науку) как "археологию". История культуры, которую он пишет, есть история "серий", "сингулярностей" (единичных событий) и "регулярностей", подвластных только одному закону - закону случайности. В этом смысле его исследование не "история"; ведь оно нацелено не на прослеживание некоей "линии развития", а на выявление контингентных (случайных) констелляций - взаимопереплетений единичных событий. Разрабатываемые Фуко "археологии" - как "знания", так и самого "субъекта" - подрывают базисное допущение любой "истории идей" - возможность восстановить, реконструировать континуум сознания, или континуум смысла [2].

2 См.: Фуко М. Археология знания. Киев, 1996.

Работа Фуко - которую он затем будет называть уже не "археология", а "генеалогия" (в частности, генеалогия власти) имеет своим предметом не речь как (единый и непротиворечивый) голос смысла, а (конкурирующие между собой) речевые практики. Вместо анализа речи, которую классическая философия считала преимущественной формой артикуляции смысла, Фуко обращается к анализу дискурсов (под дискурсом понимается определенный способ структурирования реальности). Всякий дискурс заключает в себе насилие, ибо тем или иным образом организует, упорядочивает мир вещей, а значит, подгоняет под некую схему то, что в схемы не укладывается.

Один из типичных для современности инструментов организации, устроения знания - понятие научной дисциплины (имеющей весьма отдаленное отношение к устроению вещей). Другой такой инструмент - фигура автора. Автор и авторство, по Фуко, суть прежде всего особого рода идеология. Фигура автора отсылает к другой фигуре - "субъекту" как источнику знания, как единственной инстанции производства знания [1]. Эту инстанцию Фуко считает не более чем идеологической иллюзией, свойственной определенной культурной эпохе. С окончанием этой эпохи придет конец и идеологическому конструкту, называемому "субъектом". В этой связи Фуко ведет речь о неизбежной "смерти субъекта" и о "смерти человека" [2].

1 См.: Фуко М. Порядок дискурса // Фуко М. Воля к истине. М., 1996. С. 47 - 96.

2 См.: Фуко М. Слова и вещи: археология гуманитарных наук. М., 1977.

"Смерть субъекта" и критика "метафизики"

Поиск по сайту: