Экзистенциализм

Экзистенциализм (лат. Exsistentia –существование) или философия существования самое влиятельное иррационалистическое течение в западной философии ХХ века. Возникает экзистенциализм в своей ранней форме накануне 1-й мировой войны в России (Лев Шестов(1866-1938), Николай Бердяев(1874-1948)), после войны – в Германии (М. Хайдеггер(1889-1976), К. Ясперс(1883-1969)) и в период 2-й мировой войны во Франции (Ж.П. Сартр(1905-1980), А. Камю(1913-1960), Г. Марсель и др.) Различают религиозный (К. Ясперс, А. Бердяев и др.) и атеистический (М. Хайдеггер, Ж.П. Сартр, А. Камю и др.) экзистенциализм. Своими предшественниками они считали Ф. Достоевского, Ницше.

В центр внимания экзистенциалисты ставили индивидуальные смысложизненные вопросы (вины и ответственности, решения и выбора, отношения человека к своему признанию и к смерти) Проблемы науки, морали, религии их интересовали преимущественно в связи с этими вопросами и гораздо в меньшей степени.

Они отказываются от рационалистического, теоретически развитого знания и обнаруживают стремление вслушаться, проникнуть в меняющиеся исторические переживания человека, личности, существующей здесь и теперь.

Экзистенциализм, будучи попыткой осмысления социальных потрясений, постигших европейскую цивилизацию в первой половине ХХ-го века, обратился к проблеме кризисных ситуаций, критических обстоятельств, в которых оказывается человек.

Бытие (философское понятие, обозначающее существующий независимо от сознания объективный мир, материю) ими представляется как некоторая непосредственная нерасчлененная целостность субъекта и объекта, человека и мира. В качестве подлинного бытия, начального бытия выделяется само переживание, а именно – переживание человеком своего «бытия-в-мире». При этом бытие понимается как непосредственно данное человеческое существование, как экзистенция, которая непознаваема ни научными, ни рационалистически-философскими средствами.

Экзистенция направлена на другое, а не на самое себя. И только в моменты глубочайших потрясений, в условиях «пограничной ситуации» (перед лицом смерти) человек может прозреть, постичь экзистенцию как стержень своего существа.

Экзистенция конечна, т.е. она сама есть временность, точкой отсчета которой является смерть. Представление о смерти как не переходимой границе всяких человеческих начинаний занимает у экзистенциалистов почти такое же место, как в религии. Человек не должен устраняться от сознания своей смертности, конечности, напротив, нужно высоко ценить все то, что напоминает ему о суете мирской.

Гносеология экзистенциализма не что иное, как бунт против крайностей рационалистического познания. Наука, считают они, не в состоянии решать мировоззренческие, гуманистические проблемы. Истина, по их мнению, не гносеологическая категория, а нравственно-социальная. Самым надежным свидетелем истины оказывается индивидуальная субъективность сознания, которая выражается в настроениях, переживаниях, эмоциях личности. В них всегда есть нечто общее всем людям и выражающее самую суть положения человека в мире.

Основные направления развития русского обществознания

Материалистическое направление Идеалистическое направление

Марксистское немарксистское светский х-р религиозный х-р

В.Г. Плеханов рев. – демократич. А.Е.Введенский В.С.Соловьев

В.И.Ленин А.И. Герцен Г.г. Шпет Н.А Бердяев

Н.Г.Чернышевский С.Н.Булгаков

¯

В основном это проекты социального преобразования, программы изменения социальной реальности в соизмерении с общественным идеалом.. Роль и место России в мировом историческом процессе, о судьбе России, ее отношении к ценностям западной философии. Особое место занимала русская литература Л.Н.Толстой, Ф.М.Достоевский, Лесков, Тургенев.

Историософия – философско-теологический поиск смысла русской истории и русского государства, как осознание исторической миссии русского народа.

Ответ на эти вопросы определяется парадигмой «Россия-Запад», задающий направленность социальных исследований. Полемика западников и славянофилов.

П.Я.Чаадаев (1794-1856) «Философские письма» - идеальная модель цивилизации. Основой ее является единство, а сдерживающей это единство силой католицизм. Эта модель напрямую отожествлялась с Западом. Посредством этой модели Чаадаев оценивал русскую историю и историческую перспективу. Запад – единственно правильная форма цивилизации, все остальные подобия – извращенные формы или тупики истории. Россия стоит как бы вне времени, занимает промежуточное положение, не является ни европейской, ни азиатской цивилизацией в силу принятия христианства от Византии. Ситуации «исторического опоздания» даже выгодна России, поскольку для нее существуют реальная возможность пойти по пути западной цивилизации, занять таким образом достойное место в мире, более того, Россия способна разрешить все проблемы Запада. Однако, это невозможно сделать без просвещения. Письмо Чаадаева вызвало резкую критику, вызвало острую полемику со славянофилами.

Отрывки из Чаадаева: «Мы не принадлежим ни к Западу, ни к Востоку, и у нас нет традиций ни того, ни другого. Стоя как бы вне времени, мы не были затронуты всемирным воспитанием человеческого рода… Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя».

«Мы пришли в мир подобно незаконнорожденным детям, без наследства, без связи с людьми, жившими на земле раньше нас, мы не храним в наших сердцах ничего из тех уроков, которые предшествовали нашему собственному существованию»

«Мы принадлежим к числу наций, которые как бы не входят в состав человечества, а существуют лишь для того, чтобы дать миру какой-нибудь важный урок»

«В России не взращены идеи долга, справедливости. Права и порядка. Которые вошли в плоть и кровь Запада»

Хомяков А.С. (1804-1860) «Записки по всеобщей истории». Историософия Хомякова становится философским обоснованием своеобразного культа общины и средством борьбы с рационализмом и индивидуализмом. Органическое понимание социальной жизни, культ общины, семьи, родовых отношений определяли отношение к государству. Западные формы государственного устройства разделяют индивидов, убивают душу, заменяя совесть законом. Государство – формальное, принужденное объединение и равновесие частных сил, индивидов. Цель же исторической жизни – свободное нравственное объединение личностей. Русский народ – не государственный народ, поскольку он стремится к нравственной, а не к политической свободе, государство для России – не цель, а условие и средство для исторической жизни. Ограничивая своекорыстный эгоизм, государство делает возможным существование жизни, но достойное существование возможно только на основе внутренней нравственной солидарности. Поэтому идеалом для А.С, Хомякова становится государство, построенное на принципе соборности. Прообразом такого государства является идеализированная община.

Отрывки из Хомякова: "... не думай, чтоб истину можно было совершенствовать; ее откровение совершилось один раз и навеки, и потому слова: "Сколько светлых лучей прорезало в это время мрак, покрывавший всю Европу!" относятся только к открытиям, касающимся до совершенствования вещественной жизни, а не духовной; ибо сущность религии есть неизменный во веки дух света, проникающий все формы земные. Следовательно, мы не отстали в этом отношении от других просвещенных народов; а язычество таится еще во всей Европе..".
Относительно мнения Чаадаева о беспочвенности российской культуры и истории Хомяков замечает: "...не мог удержаться еще от нескольких слов в опровержение мнений, будто Россия не имеет ни историй, ни преданий, не значит ли это, что она не имеет ни корня, ни основы, ни русского духа, не имеет ни прошедшего, ни даже кладбища, которое напоминало бы ей величие предков? Надо знать только историю салонов, чтобы быть до такой степени несправедливым". И затем он обрушивается на эту салонную культуру высшего света, совершенно оторванную от национально-религиозных корней. Представители салонной культуры "живут как гости на родине, не только говорят, пишут, но и мыслят не по-русски". "Мы, - продолжает Хомяков, - отложили работу о совершенствовании всего своего, ибо в нас внушали любовь и уважение только к чужому, и это стоит нам нравственного унижения. Родной язык не уважен; древний наш прямодушный нрав часто заменяется ухищрением...".
Мнение о беспочвенности русской истории и культуры возникает, считает Хомяков, в результате элементарного невежества. "Виновата ли летопись старого русского быта, что ее не читают?", - восклицает он.⁵ В самом ли деле так уж Россия и все в России плохо и безысходно? Точка зрения Хомякова и по этому пункту прямо противоположна Чаадаеву: "Если бы мы не жили мощными впечатлениями времен прошедших, - продолжает Хомяков, - мы не гордились бы своим именем, мы бы не смели свергнуть с себя иго монголов, поклонились бы власти какого-нибудь Сикста V или Наполеона, признали бы между адом и раем чистилище и, наконец, давно бы обратились уже в ханжей, следующих правилу "несть зла в прегрешении тайном".

По мнению Ивана Васильевича Киреевского (1806-1856), три элемента легли в основание европейской образованности: "...римское христианство, мир необразованных варваров, разрушивших Римскую империю, и классический мир древнего язычества", который отодвигался Чаадаевым на задний план как преодоленный в католичестве и не учитывался им как конструктивный при характеристике западной цивилизации. Это привело к торжеству формального разума над верой в западной культуре.
Что касается Чаадаева, то как критика со стороны славянофилов, так и само противоречивое развитие западного общества во многом стали менять его взгляды. С ним, как и с другими рьяными западниками, по словам П. Анненкова, происходило то, что став туристами, они чувствовали себя обманутыми Европой. "...Новые изыскания, - писал Чаадаев, имея в виду исследования славянофилов, - познакомили нас со множеством вещей, остававшихся до сих пор неизвестными, и теперь уже совершенно ясно, что мы слишком мало походим на остальной мир, чтобы с успехом продвигаться по одной с ним дороге". Теперь Чаадаев начинает видеть в католичестве не только "вдвинутость" в историю, но и "людские страсти", "земные интересы", искажающие чистоту христианской истины. Он начинает сомневаться в самой возможности слияния религиозного и социально-прогрессистского начал, в возможности установления "царства божия" на земле.
Помимо славянофилов Чаадаеву помогло смягчить его позицию точка зрения А.С. Пушкина, под воздействием которого он признал, что история России "требует другой мысли, другой формулы". Пушкин заверял Чаадаева: "клянусь честью, что ни за что на свете я не хотел бы переменить отечество или иметь другую историю, кроме истории наших предков, такой, какой нам Бог ее дал" ⁶.
Александр Иванович Герцен (1812-1870) прожил до предела трагическую (смерть детей и жены, ссылки, преследования и разочарования), но вместе с тем и интересную жизнь, до краев наполненную думами о России, о ее лучшей будущности. В 1847 г. Герцен навсегда покидает Россию, но до конца дней живет ее интересами. В 1853 г. в Лондоне он основал вольную русскую типографию, в которой стал печатать запрещенные на родине цензурой произведения (с 1855 г. альманах "Полярная звезда", а с 1857 по 1867 гг., вместе с Огаревым газету "Колокол").
Первоначально Герцен рассматривал славянофильство исключительно как реакцию на попирающие национальность реформы Петра I, реакцию против петербургского периода. Саму эту критику Герцен признает отчасти правильной, но славянофилы на этом, по его мнению, зациклились, отождествив ответ с вопросом. Если славянофилы во многом превозносили византинизм, то Герцен называет его "бездонным стоячим болотом, в котором исчезли следы древнего мира". Византия для него - Рим времен упадка, где личность была поймана в двойные сети: полностью была поглощена государством, неограниченной властью императора и церковью. По его мнению, "восточная церковь проникла в Россию в цветущую, светлую киевскую эпоху, при великом князе Владимире. Она привела Россию к печальным и гнусным временам... Она обучила царей византийскому деспотизму, она предписала народу слепое повиновение..". А Петр I "парализовал влияние духовенства, это было одним из самых важных его деяний...".⁷ Как видно, взгляды славянофилов и Герцена на историческое прошлое и его смысл прямо противоположны. Это подтверждают его следующие слова: "Мы свободны от прошлого, ибо прошлое наше пусто, бедно и ограничено. Такие вещи, как московский царизм или петербургское императорство, любить невозможно". Поэтому "прошлое русского народа темно; его настоящее ужасно, но у него есть права на будущее".
Особенно не удовлетворяет Герцена в славянофилах то, что они не обратили внимание на противоречие между свободой личности и государства, не входили в подробности славянского политического устройства. Для Герцена же "нет ничего устойчивого без свободы личности". В России же личное право никогда не удостаивалось юридического определения", "личность всегда поглощалась семьей, общиной, а позже государством и церковью" Поэтому Герцен считал, что русская история была историей развития самодержавия и власти, в то время как история Запада является историей развития свободы и прав.
Герцен признает, что многое во взглядах славянофилов ему импонирует, если бы вот только они отказались от "слепого поклонения детскому периоду истории" и от "раболепной византийской церкви", которая помазывает царя и налагает цепь на мысль. Многое в своей критике славянофильства Герцен наследует от Чаадаева, считая, что русская история во многом состоит из развития абсолютизма и закабаления крестьян. Возвращаться не к чему, ибо "государственная жизнь допетровской России была уродлива, бедна, дика". Делить же предрассудки народа, не значит быть с ним в единстве, необходимо наоборот развивать в нем разум. Герцен приходит к выводу, что "ни византийская церковь, ни Грановитая палата ничего больше не дадут для будущего развития славянского мира". С его точки зрения к чему надо возвращаться, так это "к селу, к артели работников, к мирской сходке, к казачеству". Так Герцен одной утопии противопоставил другую, став одним из идеологов народничества.
Для Герцена необходимость воззрений славянофилов состояла в том, что они пытались рассмотреть "стихии русской жизни, которые они открыли под удобрением искусственной цивилизации". Эти стихии народной жизни, по его мнению, прямиком ведут к социализму, а "это мост, на котором мы можем подать друг другу руку". Однако православие и монархизм Герцен по прежнему отвергал. Тем не менее, В.В.Зеньковский справедливо утверждает, что Герцен "чрезвычайно национален", ибо его взрастила та же самая духовная почва, из которой выросло и раннее славянофильство.
Согласно Герцену, Чаадаев пытался сказать, что Россия никогда не жила по-человечески, что прошлое ее было бесполезно, настоящее тщетно, а будущего никакого у нее нет. Хотя Герцен не согласен с выводами Чаадаева, тем не менее, он понимал ход его рассуждения, хотя и на свой, революционно-демократический манер: "кто из нас не хотел вырваться навсегда из этой чудовищной империи, в которой каждый полицейский - надзиратель царя, а царь - коронованный полицейский надзиратель?".
Стан западников, как и славянофилов, был неоднозначен. Герцена отнюдь нельзя назвать слепым западником, так как после деятельности славянофилов чаадаевы уже были невозможны, а западное общество не подтвердило социалистических ожиданий и обнажило буржуазные пороки. От гегелевской философии как "алгебре революции" он переходит к осознанию того, что "истина логическая не одно и то же с истиной исторической, что сверх диалектического развития она имеет свое страстное и случайное развитие, что сверх своего разума она имеет свой роман". И хотя осознание бессилия идеи, отсутствия обязательной силы истины над действительным миром огорчило Герцена, он мужественно преодолел разочарования и принял открывшуюся ему новую истину: "Довольно удивлялись мы отвлеченной премудрости природы и исторического развития; пора догадаться, что в природе и истории много случайного, глупого, неудавшегося, спутанного... не все так хорошо подтасовано, как казалось...".
После горы трупов и потоков крови 1848 г. он уже не верил в целесообразность революционного насилия и выступал противником любого террора. В эти годы наступает перелом во взглядах Герцена, и он начинает расходиться с М.А. Бакуниным и даже Н.П. Огаревым. В цикле писем "К старому товарищу" (1869), адресованных Бакунину, он осуждал призывы политических организаций к немедленному революционному перевороту, говорил о необходимости "учить" народные массы, а не "бунтовать" их. На примере европейских революций и событий из российской истории он доказывал, что насилие не годится в качестве средства созидания.
Народники оставили глубокий след в истории русской интеллигенции. Их бескорыстие, готовность идти на жертвы, стремление "служить народу", их отвращение к власти денег и бюрократии на много лет вперед стали определяющими чертами психологии российской интеллигенции. Они были утопически убеждены, что России удастся избежать капитализма и крестьянская община с ее коллективистской собственностью на землю станет основой будущего справедливого общественного устройства. Неудачи этой установки подтолкнули многих народников к марксизму. Полный провал тактики освободительной борьбы народников (и пропагандистской, и террористической) вынудил их лидеров пересмотреть свои позиции. Осенью 1880 г. глава "Черного передела" Георгий Валентинович Плеханов предложил создать в России массовую революционную партию и выработать новую идеологию. В 1883 г. в Женеве возникла марксистская группа "Освобождение труда", в которую вошли Плеханов, Аксельрод, Засулич и др. Они пытались применить основные положения марксизма к российской действительности. Плеханову принадлежат такие работы, как "Социализм и политическая борьба" (1883), "Наши разногласия" (1884), "К вопросу о развитии монистического взгляда на историю" (1895). Учение Маркса Плеханов воспринял как несомненную истину, не подлежащую обсуждению. Первый русский марксист утверждал, что в историческом развитии Россия следует по пути Европы, капитализм в империи уже существует и активно развивается. Рабочему классу России, по мнению Плеханова, предстояло вместе с буржуазией свергнуть царизм, а затем бороться с бывшим союзником. "Легальные марксисты" на Западе в конце XIX в. эволюционировали в сторону социал-демократии, российские их сторонники считали, что вопрос построении социализма в России преждевременен, и что усиление пропаганды вооруженной борьбы может дать ядовитые всходы (П.Б.Струве). Иным путем пошли большевики, используя любые средства для захвата власти.
Л.Н. Толстой и Ф. М. Достоевский пролагали пути русского универсализма. В 60-70-е годы во многом сглаживаются противоположности между западничеством и славянофильством, обнаруживается некий синтез обоих направлений: "у нас, русских, две родины: Россия и Западная Европа, - скажет Достоевский"⁸. Хотя сама проблема отношения России к Западу не исчезает, она принимает иной характер.
Оба мыслителя считали, что необходимо вернуться к народу, к его правде, к его нерастраченным силам - к "почве". "Мы осознали,- писал Достоевский (1861), - необходимость соединения... с нашей родной почвой, с народным началом... ибо мы не можем существовать без него: мы чувствуем, что истратили все наши силы в отдельной от народа жизни". Таким образом, они встали на иной в отличие от народников путь: они не столько стремились учить народ, как ему жить, сколько сами стремились понять его идеалы. Вместе с тем эти идеалы они видели в разном: Достоевский - в просвещенном православии, а Толстой - в патриархальном быте.
Федор Михайлович Достоевский (1821-1881) в университете не учился. Военный инженер, вскоре после окончания училища он вышел в отставку и посвятил себя литературе. Участник политического кружка Петрашевского, он был арестован, провел четыре года на каторге, был солдатом, вернулся в столицу не сломленным, а преображенным - корифеем прозы и религиозной мысли. Романы Достоевского - одновременно и философские трактаты, требующие от читателя предельной концентрации внимания, высокой этической культуры и отзывчивости. "Дневник писателя" - особый, созданный Достоевским литературно-философский жанр: сочетание публицистических статей, откликов на текущие события, воспоминаний, литературной критики и художественных произведений, - и все это подается в глубоко осмысленной, выстраданной интерпретации автора.
В истории русской мысли Достоевский занимает совершенно исключительное место. Замечательный писатель, он был в то же время очень глубоким и оригинальным мыслителем, гениально проникавшим в самые сложные тайны человеческого духа. Он с необычайной силой и глубиной развернул идеал православного сознания (старец Зосима), дал непревзойденную критику всяких социальных утопий и насилия ("Бесы", 1872), проанализировал коллизии морального сознания и нравственного преображения человека ("Преступление и наказание", 1866), через свое творчество воспитывал в людях добро и любовь. Сострадание он считал важнейшим законом человеческой жизни. Достоевский писал: "Человек есть тайна. Ее надо разгадать, и ежели будешь ее разгадывать всю жизнь, то не говори, что потерял время; я занимаюсь этой тайной, ибо хочу быть человеком". Уже в своем первом романе "Бедные люди" проявилась его основная черта как гуманиста - боль о человеке (Н.А. Добролюбов). Он верил в могущество духовных начал в обществе и человеке, считая, что не бытие ("среда") определяет сознание, но, напротив, духовное сознание, вера определяют все: "Энергия, труд и борьба - вот чем перерабатывается среда. Лишь трудом и борьбой достигается вера и чувство собственного достоинства. "Достигнем того, будем лучше, и среда будет лучше". Большое воздействие идеи Достоевского оказали на Вл. Соловьева.

В.С.Соловьев (1853-1900) – центральная идея историософии Соловьева – «взаимная необходимость» христианского Востока и Запада как условие и этап всемирно-исторической перспективы человечества, завершающего себя в Богочеловечестве. Создание культуры Богочеловечества («вселенской культуры») является главной задачей «христианской политики».

Реальное решение этой задачи разработано Соловьевым в концепции теократической государственности, в создании государства на религиозной основе, которое способно гармонически соединить три разорванных в реальной истории сферы деятельности: духовную, государственную и пророческую. Основная задача христианства заключается в примирении Запада и Востока. В достижении абсолютного Добра человечество в своем историческом развитии последовательно проходит ряд ступеней:

Родовую, принадлежащую прошлому, но сохраненную в настоящем в форм семьи;

Национально-государственную, господствующую в настоящем;

Всемирное общение жизни как идеал будущего..

История человечества у Соловьева представляет у Соловьева представляет не как одновременно политический процесс, а как сложный нравственно-эстетический феномен.

"Субъектом исторического процесса является все человечество как действительный, хотя и собирательный организм". Эта идея всю жизнь была присуща Соловьеву и определяла постановку у него исторических и религиозных вопросов. Соловьеву было чуждо как "почвенничество", так и западничество, так как он сразу попытался встать на всемирно-историческую точку зрения, свободную как от западнического, так и славянофильского провинциализма: "Оба направления (Запад и Восток) не только не исключают друг друга, но совершенно необходимы друг для друга и для полноты возраста Христова во всем человечестве". Основу философии Соловьева составляет понятие всеединства. В мире природном всеединство существует потенциально, в слепом бессознательном стремлении, и только в человеке оно получает действительную, хотя только идеальную форму.

Н.А.Бердяев (1874-1948) родился в1874 г. в Киеве, а умер в 1948 г. в местечке Кламар, близ Парижа. В 1898 г. за участие в марксистском и рабочем движении был исключен из университета. Но уже в 1902 г. он публикуется в сборнике "Проблемы идеализма", что свидетельствовало об его отходе от социал-демократии. Собственную философию "неохристианства" и творчества Бердяев обосновывает в работах "Философия свободы" (1911) и "Смысл творчества. Опыт оправдания человека" (1916). Февральскую революцию Бердяев воспринял восторженно и боролся против "большевизации" революционного процесса. В 1922 г. он высылается из России, живет в Берлине, а затем, с 1924 г., во Франции.
Основные труды «Философия свободы», «Новое средневековье» Разработал концепцию примирения Востока и Запада. Исходным принципом философии Бердяева является не материя или идея, а свобода, которая реализуется в творчестве, является условием творчества. Человек – творец, в этом отношении он подобен Богу. Человек творит свою жизнь, свою судьбу, свой мир, самого себя. Однако сложившиеся социальные структуры, являясь препятствием для его свободы и творчества, превращая его жизнь в тотальную зависимость от «идола государства», «идола коллектива», «идола класса». Любое организованное и организующее общество враждебно свободе, отрицание же личностной свободы превращает жизнь человека в трагическое отчуждение от общества и самого себя. Особенно трагично положение личности в России в связи с особенностью становления и укрепления российской государственности – сторожевой и оборонительной, возникшей как способ противостояния в борьбе с «татарщиной, в Смутную эпоху, в иноземные нашествия». Российское государство превратилось в самодавлеющую силу, в отвлеченное начало, не подчиненное функции народной жизни.

Поэтому для человека и человечества существуют два пути – или смерть личности, господство безличности в жизни, или «воскрешение человечества», имя которому будет Богочеловечество как новая разновидность человеческого рода.

Богочеловечество – предельный символ человеческих возможностей, образ-мечта, сопровождающий человечество, стремящееся к «истине-смыслу» собственного существования и свободе.

Высшим социальным типом является общество, в котором органически объединены принцип общности и принцип личности. Такое объединение Бердяев называет «персоналистическим социализмом». Основанием построения персоналистического общества и способом преодоления отчуждения является соборность.

Бердяев называл себя "верующим вольнодумцем", заявляя, что он принадлежит к верующим философам, но вера его "особенная", не догматическая. Человек, полагал он, может быть кем угодно, если воспринимает законы окружающей его среды: родится в стае волков будет волком, среди обезьян будет обезьяной. Он может быть кем угодно, в отличие, например, от лошади, которая ничем другим уже стать не может. Все родовое только материал для творческой активности личности. Она не субстанция, а акт и творится в действии. Личность творит не общество, а дух, Бог, свобода и ответственность. Личность абсолютно свободна, определяет себя только изнутри, из себя. То, что определяется извне - безлично.
Творчество - это нравственный долг человека на земле. Самое трудное и самое изумительное творчество самого себя, в себе личности. Свою работу "Смысл творчества" Бердяев охарактеризовал как "опыт антроподицеи через творчество". Он полагал, что таким образом "зарождается религия человека", а человеческий род обретает способность "переродиться в человечество". Он отмечает, что у святых отцов хорошо разработано только учение о страстях и об избавлении от них, т.е. антропология отрицательная, задача же сегодня состоит в том, чтобы выработать положительную антропологию, которая до сего времени находилась на уровне "ветхоязыческом". Необходимо разработать учение уже не о ветхом, а "небесном Адаме", о человеке как "сверхприродном микрокосме". Бердяев предчувствует, а может быть и описывает в своем произведении новое "антропологическое откровение". Суть его в осознании необходимости "открыть тайну о творческом призвании человека".

Поиск по сайту: