АвтоАвтоматизацияАрхитектураАстрономияАудитБиологияБухгалтерияВоенное делоГенетикаГеографияГеологияГосударствоДомДругоеЖурналистика и СМИИзобретательствоИностранные языкиИнформатикаИскусствоИсторияКомпьютерыКулинарияКультураЛексикологияЛитератураЛогикаМаркетингМатематикаМашиностроениеМедицинаМенеджментМеталлы и СваркаМеханикаМузыкаНаселениеОбразованиеОхрана безопасности жизниОхрана ТрудаПедагогикаПолитикаПравоПриборостроениеПрограммированиеПроизводствоПромышленностьПсихологияРадиоРегилияСвязьСоциологияСпортСтандартизацияСтроительствоТехнологииТорговляТуризмФизикаФизиологияФилософияФинансыХимияХозяйствоЦеннообразованиеЧерчениеЭкологияЭконометрикаЭкономикаЭлектроникаЮриспунденкция

Философская концепция Аристотеля 21 страница

Читайте также:
  1. I. Перевести текст. 1 страница
  2. I. Перевести текст. 10 страница
  3. I. Перевести текст. 11 страница
  4. I. Перевести текст. 2 страница
  5. I. Перевести текст. 3 страница
  6. I. Перевести текст. 4 страница
  7. I. Перевести текст. 5 страница
  8. I. Перевести текст. 6 страница
  9. I. Перевести текст. 7 страница
  10. I. Перевести текст. 8 страница
  11. I. Перевести текст. 9 страница
  12. IBM – концепция маркетинга.

* Вехи. Из глубины. М., 1991, С. 162.

 

С. Л. Франк в статье “Этика нигилизма” пытается вскрыть органическую связь между нигилизмом и морализмом. Опасаясь взрывного эффекта от сочетания нигилизма, морализма и социального утопизма, он пишет: “Основным и внутренне необходимым средством к осуществлению морально-общественного идеала служит социальная борьба и насильственное разрушение существующих общественных форм. Это убеждение входит как существенная сторона в мировоззрение социалистического народничества и имеет в нем силу религиозного догмата”. И далее продолжает: “Прогресс не требует, собственно, никакого творчества или положительного построения, а лишь ломки, разрушения, противодействующих преград. Чтобы установить идеальный порядок, нужно “экспроприировать экспроприаторов”, а для этого добиться “диктатуры пролетариата”, а для этого уничтожить те или другие политические и вообще внешние преграды. Таким образом, революционизм есть лишь отражение метафизической абсолютизации ценности разрушения...”

Многое из того, против чего звучали предупреждения, стало историческим фактом. И хотя история, по мнению отдельных ученых и политических деятелей, не знает сослагательных наклонений, и хотя ее уроки, как утверждают некоторые историки, не идут впрок, все же не грех иногда настоящее поверить прошлым. И сегодня актуальны предостережения о пагубности неудержимой страсти порушить и сокрушить – плохое ли, хорошее ли, но принадлежащее уже нам самим, сотворенное и созданное нашими же руками.

Если вести речь о ключевых, центральных фигурах русской религиозной философии эпохи ее Ренессанса – а именно такой путь представляется наиболее оправданным, поскольку рассматриваемое философское направление не вмещается в канонические рамки, – то в первую очередь следует назвать П. Б. Струве, В. В. Розанова (1856– 1919), Н. А. Бердяева, Н. С. Булгакова, С. Л. Франка, Н. О. Лосского. Действительно, именно они – и прежде всего авторы “Вех” – определили последующий этап отечественной философской мысли. И не только продолжили ее духовные и интеллектуальные традиции, но и способствовали зарождению новых философских течений, олицетворявших кое в чем философию XX столетия. Конечно, философско-религиозному возрождению были свойственные и общие качества, позволяющие оценивать его как целостное и уникальное явление. Более того, перечень проблем и вопросов, составляющих сферу внимания при новом неординарном подходе, весьма широк и объемен. Да иначе и быть не могло: философия нацеливалась на разрешение проблем, на первый план выводящих человека, жизненное бытие, корни его духовности, перспективы нравственного совершенствования, выяснение его судьбы в историческом процессе.

 

7. О призвании человека

 

Религиозная философия как проявление духовного возрождения, характерного для России в начале XX в., продемонстрировала возможности постижения духовной жизни в самом широком контексте. Это в полной мере отвечало пониманию русскими мыслителями своеобразия самой философии. Так, по мнению С. Л. Франка, “философия по своей сущности является не только наукой, может быть, вообще она является наукой лишь в производном смысле, а первично, по своим коренным основаниям, она есть сверхнаучное интуитивное учение о мировоззрении, которое стоит в тесной родственной связи – здесь далее не определяемой – с религиозной мистикой”.

Русское философское мышление, взяв на вооружение интуицию, посвятило себя разработке, возможно, главнейшей темы жизнепознания – поискам и обоснованию правды, той правды, которая зафиксирована в философской категории истина. Именно с поисками правды сопряжено постижение центрального религиозно-нравственного принципа мироздания. Сами познавательные устремления не ограничиваются отвлеченными, академическими интересами. Русская философия берет на себя ответственную задачу. Выступая как бы выражением религиозного поиска святости, эта философия предполагает дать силы человеку, чтобы преобразить мир, очиститься и спастись.

Проблематика русской религиозной философии охватывает в присущей ей полноте все стороны человеческой жизни, ее изъяны и изломы, с особым драматизмом и трагизмом вновь воспринимаемые и переживаемые современным человеком. И это неслучайно. Если обратиться к сфере творческого осознания реальности – философии, без труда обнаруживается один из ее центральных интересов, а именно – неослабевающее внимание к человеку. Характерной особенностью такого увлечения выступает побуждение рассмотреть человека как под углом зрения на его индивидуальную природу, так и в системе многообразных связей с внешним миром, то есть как результат длительной социобиологической эволюции.

Религиозная философия – понятие достаточно широкое, сфера ее интересов образует панораму из множества проблем, в перспективе которой можно выделить как бы два неразъединимых, но вместе с тем самостоятельных плана. В одном вырисовываются вопросы, имеющие прямое отношение к человеку, касающиеся, можно без преувеличения сказать, всех сторон его жизни – физиологической природы, разума, сознания, культуры и истории. Другим же она обращена в сторону духовности, религиозного сознания, в направлении к Церкви.

Человек – традиционный и первоочередной объект философской рефлексии. На разных этапах развития философской мысли постижение его целостности, выявление его сути сопровождалось приоритетным рассмотрением тех или иных качеств и особенностей человека как индивидуальности, как личности. С одной стороны, такому выборочному и дифференцированному подходу способствовал достигнутый уровень знаний, определенная мера развития науки. С другой, – играла роль социально-политическая атмосфера, формировавшаяся преобладавшими тенденциями развития культуры. И в зависимости от доминирующих условий конкретной жизни – от материального производства до высших проявлений духа – кристаллизовался и философский взгляд на человека.

Сказанное объясняет, какими принципами следует руководствоваться, выделяя проблему человека в русской религиозной философии, что должно служить критерием в современных попытках обратиться к трудам русских мыслителей в надежде выявить как историческую ценность их воззрений, так и использовать в своей жизни идеи, неустранимые из нравственной, в первую очередь, судьбы человека и его духовного сознания.

Для наших предшественников они выступали очевидным свойством философской работы, не требующим особых комментариев и пояснений. Это свойство заключалось в религиозном характере русской философии, в рамках которой сосуществовали идеалистическая (преимущественно) и материалистическая тенденции. Философия, как творческий процесс, для русских мыслителей была делом сугубо индивидуальным, личным. Это не значит, разумеется, что ими недооценивался или преуменьшался социальный, общекультурный смысл философии. Это не значит также, что ими не учитывался предшествующий философский опыт, отрицался сформированный тысячелетиями образ философии. Напротив, в русской философии прочно закрепилось уходящее в далекое прошлое представление о том, что человек, его действия и поступки, его судьба могут быть мыслимы и обозначимы лишь в философских конструкциях. Другое дело, что эти конструкции нередко отличались от классических, хрестоматийных схем философствования, принятых на Западе, да, пожалуй, и на Востоке.

Процесс отечественного философского движения был неравномерным, далек от прямолинейности и какой бы то ни было заданности. Но, даже принимая формы, на первый взгляд, уводящие от рассмотрения проблем человека, русская интеллектуальная мысль все более и более тяготела к их оттачиванию в философском сознании. Особо показательны в этом отношении XIX иXX столетия. Причем именно в начале двадцатого века этот процесс достигает своих наивысших проявлений, именно тогда русская религиозная мысль наиболее ярко высветила свои основные грани.

Здесь следует остановиться на представлениях о человеке как сложно организованной системе, само существование которой предстает как эволюция микрокосма, сравнимая разве что по масштабам духовных измерений с грандиозными космическими образованиями. Надо сказать, что взгляд на человека как на микрокосм, в котором как в капле воды преломляется мироздание, был свойственен и более ранним представителям русской философии. Так, уже Максим Грек уподоблял человека волнующемуся морю, “ветренными дыхании часте и люте смущаемому”. Идея сложной структурной организации человеческого существа, человеческойжизнибыла небезразлична и другим русским мыслителям. Идея человека-микрокосма в своей развернутой форме была изложена Бердяевым в его книге “Смысл творчества” (1916), замысел которой раскрыт автором в подзаголовке – “Опыт оправдания человека”. В своих последующих работах он неоднократно возвращался к микрокосму человеческой природы, связывал с этим образом постижение самых сокровенных пластов человеческой личности, хранящих глубину времен и лишь оттесненных узкостью сознания на задний план жизни.

Результативность философского познания человека, по мнению философа, достигается лишь в результате акта исключительного самосознания человеком своего значения. Более того, постижение мира для философии становится возможным лишь как его внутреннее познание через человека, который себя познает прежде и больше, чем мир. Разумеется, философские максимы о человеке при этом не порывают с религиозным содержанием, подчиняя поиск истины христианскому откровению. Задачей же религиозного сознания человечества выступает раскрытие христологического сознания человека, поскольку “истина о божественности человека есть лишь обратная сторона истины о человечности Христа”.

Вот почему для Бердяева человек предстает микрокосмом, вот почему ему принадлежит центральное и царственное положение в мире. В более поздней работе “Смысл истории” (1923), которую он рассматривал как опыт философии человеческой судьбы, представление о человеке-микрокосме дополняется новым существенным содержанием. Он пишет: “Каждый человек по своей внутренней природе есть некий великий мир – микрокосм, в котором отражается и пребывает весь реальный мир и все великие исторические эпохи; он не представляет собой какой-то отрывок вселенной, в котором заключен этот маленький кусочек, он являет собой некоторый великий мир, который может быть по состоянию сознания данного человека еще закрытым, но, по мере расширения и просветления его сознания, внутренне раскрывается”.

“Широко известная психологическая глубина произведений Достоевского основана на его представлениях о том, что каждая личность находится в непосредственной связи с первопричинами и сущностями бытия. Это – целый космос, мир в себе с неизмеренными глубинами и пропастями. Тем же определяется поэзия Тютчева, большого русского поэта, малоизвестного на Западе. Он испытывает метафизический ужас перед глубинами человеческой души, потому что непосредственно ощущает свою единосущность с космическими безднами, с господством хаоса первичных природных сил”. Эти слова принадлежат С. Л. Франку, в своем творчестве, пытавшемуся преодолеть антиномичность теоретико-познавательного идеализма и включить в гносеологию (теорию познания) онтологизм как основной принцип философского воззрения.

В рамках русской религиозной философии была поставлена и по-своему осмыслена проблема отчуждения. Долгое время в советской философии “отчуждение” было объектом критики, не допускающей даже мысли о возможности какой-либо реальной его основы в нашей жизни. Сама же жизнь являла примеры все углубляющегося процесса отчуждения человека от основ существования, от предвечной гармонии, разрыва тела и духа.

Для русских философов проблема отчуждения была связана с насущными, житейскими вопросами, дававшими о себе знать во всех областях жизни. Реальностью, которую предстояло преодолеть в целях устранения откола человека от его истории. Сегодня мало кто отрицает, что процессы отчуждения, пронизывающие жизнь человека, несомненно влияют на его судьбу. Поэтому важно преодолеть то отчуждение, которое создается критикой сознания, ибо только в результате такого преодоления возможно полное постижение человеческой судьбы как истории народов и возможно оно лишь в духе познающего. Только в истории человек проходит свой особый страстотерпческий путь, в котором все великие события истории, самые страшные, самые страдальческие, оказываются внутренними моментами этой человеческой судьбы, ибо сама история – это внутреннее, полное драматизма свершение судьбы человека.

Для русских философов история никогда не замыкалась в компендиуме дат и событий. Первичное во всемирной истории – это судьба человека во взаимодействии человеческого духа и природы. Оно как действие свободного человеческого духа в природе, в космосе и есть первичное основание, первичное начало исторического.

И все же главное – в отрыве, отчуждении духовности человека от его природы. Пагубный процесс этот проходит через многие этапы становления и развития человека. Соответственно он получает закрепление в философских конструкциях, также претерпевших значительные изменения. Человек стремился обрести полную свободу – от стихийных сил, от социальной несправедливости, наконец, от моральных заблуждений и нравственных ошибок. Философия вела его по этому пути, подчас поддерживая его в гуманистических устремлениях, поднимая человека как дитя мира, дитя природы на высшие вершины эволюционной пирамиды. А иногда, напротив, не приемля эволюционно-натуралистического понимания человека, освобождение творящего человеческого духа связывала с отказом природной необходимости, освобождению человека от природной зависимости и порабощенности низшими стихийными началами.

Для русской религиозной философии перспектива свободы человека лежала в русле христианского Православия.

Пытаясь вскрыть диалектику природного и духовного начал в человеке, философы подвергли критике принципы гуманизма за то, что, обратив в эпоху Ренессанса человека к природе, его сторонники переместили центр тяжести человеческой личности на периферию, оторвали природного человека от духовного. Возобладало творческое развитие природного человека, но при этом оказался утрачен внутренний смысл жизни, потерян ее божественный центр. Урон, понесенный на пути раскрепощения человека от природных, стихийных сил, не может быть компенсирован никакими материальными завоеваниями человечества. На поверку диалектика природного и духовного “заключается в том, что самоутверждение человека ведет к самоистреблению человека, раскрытие свободной игры сил человека, не связанного с высшей целью, ведет к иссяканию творческих сил”.

Прослеживая истоки и тенденции развития мировой культуры, русские философы пытаются нащупать ключевые пункты этого движения. Нашим современникам трудно судить о справедливости их оценок, касающихся свершенного, выносить вердикт времени, ушедшему в прошлое. Значительно доступнее для нас их взгляды на природу социального устройства общества, в котором мы живем и в котором предстоит жить нашим наследникам. Немало глубоких наблюдений в этой связи сохранилось в традиции русской религиозной философии, наблюдений, далеко выходящих за пределы специфического религиозного сознания. Сегодня они все чаще становятся предметом самого внимательного анализа.

Здесь же следует подчеркнуть проницательность, содержащуюся в философском подходе к проблеме, о которой не сказано еще и сегодня последнего слова – проблеме человека и машины. Исходя из понимания машины как третьего элемента, отличного от природы и человека, порожденного в ходе социализации человеческих отношений, русские философы увидели в ней не только средство раскрепощения человека, но и страшную силу, разрушающую его природные формы. Вместе с тем возникновение машинного производства – величайшая революция, какие только знало человечество. Сегодня справедливость подобных оценок не вызывает сомнений. Машина прочно, пожалуй, неотвратимо вошла в нашу жизнь. Трудно представить наше повседневное существование без того, чтобы буквально на каждом шагу не наткнуться на машины самых разнообразных конструкций, с самыми различными функциями. Однако и сегодня мы далеки от осознания сути предупреждения, прозвучавшего на заре новой технической революции и предостерегавшего от неизбежного, но, быть может, менее губительного для человека, – найди он вовремя силы разума и готовность прислушаться к этому тревожному сигналу – процесса расчленения и разделения, в силу которого человек перестает быть природным существом.

Проблема человека и машины глубоко и, кажется, навсегда вошла в круг вопросов, занимавших нашу философию в последнее десятилетие. Однако, к сожалению, как обычно запоздалое внимание оказалось всего лишь реакцией на исследования, развернувшиеся на западе. Никто всерьез не воспринимает филосовско-социалогические прогнозы, которым нередко свойственна к тому же абстрактная затеоретизированность и безадресность. Наши предшественники – русские религиозные философы были проницательнее.

Так, Н. А. Бердяев чутко уловил сомнения, высказанные в свое время основоположником марксизма: “Изменение, которое мы видим в Марксе, имеет глубочайшую связь с вхождением машины; этот факт наиболее поразил Маркса, поразил настолько, что он положил его в основу своего миросознания, сделал его первичным фактом всей человеческой жизни, и раскрыл все его значение для человеческой судьбы”.

Сегодня мы становимся свидетелями и участниками преобразований, в корне меняющих и ломающих нашу повседневную жизнь. Изменений, с приходом которых все более и более утрачиваются привычные взгляды на наше бытие, рушатся устоявшиеся привычки, меняется, наконец, ритм и течение жизни. Человек наших дней далеко ушел даже от тех мерок, которые собирались прикладывать к его будущему представители религиозного идеализма. Но и они предвидели многое: самоуверенность человека давно начала ослабевать. На смену ей приходит сознание ограниченности человеческих сил, ограниченности творческой мощи человека. Все более дает о себе знать раздвоение человека, рефлексия его над собой. Самоуверенность и самоутверждение человека, утрачивая индивидуальные свойства, приобретают коллективный характер. Человек, утверждая лишь самого себя и отрицая в себе большее, чем человеческое, в конце концов подрывает сознание своей перспективы. В этом проявляется одно из парадоксальных противоречий гуманизма новой истории.

Для философии сомнение человека в своих познавательных возможностях носит вечное и даже обязательное условие. Попытки преодолеть противоречивый путь познания выводят ее на рефлексию субъекта познания о самом себе. Утрачивается вера возможность приобретения цельного и истинного знания философским путем. А если учесть, что на рубеже XIX и XX столетий философские искания развертывались в атмосфере вызревания невиданных глубочайших социальных преобразований, завершившихся в итоге не только сломом государственной системы, но крушением моральных устоев, испытаниями физическими и нравственными, – можно представить всю глубину кризиса, в котором оказалась в это время философия. Речь идет о кризисе философии, побудившем к исканию религиозных основ для нее, подобно тому, как это происходило в конце древнего мира, когда философия начала окрашиваться в мистический цвет.

 

8. Человек и история

 

Понимание человека как в его сложившихся к настоящему моменту признаках и свойствах, так и в представлениях, характерных для русской религиозной философии, возможно лишь в пределах исторического подхода.

Данное обстоятельство, в его постоянно присутствующей конкретности, учитывалось в первую очередь представителями русской религиозно-философской мысли, когда велась речь о человеке. Философия истории поэтому выступает для некоторых из них единственным средством изображения человека, возможностью объективной демонстрации его сущностных сил и духовного появления. Философия истории, отождествляемая нередко с историческим познанием, призвана раскрыть природу “исторического”, поскольку последнее всегда окрашено индивидуальностью и конкретностью, а потому неизбежно обращено к человеку – единственному творцу реальной истории.

Такая ориентация, конечно, имела определенные исторические корни. Их истоки обнаруживаются как в отечественной культуре, так и, без особого труда, прослеживаются в мировой философской традиции. Рубежный период XIX иXX столетий породил обостренное и даже болезненное внимание к человеческой ретроспективе. В это время в качестве неотъемлемого признака исторического познания человека вновь выступает обращение к традиции и преданию как средствам, обеспечивающим сохранность обычаев – первооснов жизни – и способствующим их передаче от поколения к поколению. Только при условии усвоения и развития исторически выработанных формул жизни эволюция человечества получает возможность реализоваться непрерывно и по восходящей линии.

Современник многих русских религиозных философов, яркий мыслитель, наиболее выразительно представивший испанскую философию, Мигель де Унамуно писал: “Память – вот что определяет неповторимость личности, так же как предание составляет основу коллективной личности народа”. Творчество сторонников русской религиозной философии, при всей его самобытности и оригинальности, осуществлялось не на пустом месте, исходило не только из родной почвы. Оно впитывало в себя все богатство интеллектуальной атмосферы, созданной мировой культурой.

“Русская мысль”, – писал Бердяев, – в течении XX века была более всего занята проблемами философии истории. На построениях философии истории формировалось наше национальное сознание. Построение религиозной философии истории есть, по-видимому, призвание русской философской мысли. Самобытная русская мысль обращена к эсхатологической проблеме конца, она окрашена апокалиптически. В этом отличие ее от мысли Запада”.

Не будем вдаваться в обсуждение вопроса о правомерности обозначения русской философии как эсхатологической и апокалиптической. Наряду с Бердяевым подобных характеристик придерживались и другие мыслители. Впрочем, были и отрицающие однозначность историософского устремления. В приведенном высказывании философа содержится важное указание, помогающее яснее воспринять многозначность и противоречивость в подходах к человеку, просматриваемых сквозь узоры многоплановой канвы этой проблемы. Оно же состоит в утверждении исторической природы человека, обнаруживаемой как в его собственной эволюции, так и в изменениях взглядов на него, формируемых историческим развитием науки и философии.

Именно философия истории берет человека в конкретной полноте его духовной сущности. Психология, физиология, и другие области знания, которые тоже имеют дело с человеком, рассматривают его не конкретно, а с отдельных лишь сторон. Для философии истории человек предстает в совокупности действия всех мировых сил, то есть в величайшей полноте, в величайшей конкретности.

Иногда можно встретить мнение, что русская религиозная философия исключила из анализа общественного развития материальные факторы, что все внимание ее было сосредоточено на познании духовной действительности. Это заблуждение. Материальная основа общества, бытие во всех его формах – предмет постоянного и неослабного интереса русских мыслителей. Особенность его в том, что материальные силы общественного движения берутся в неразрывном единстве с духовным фактором. Без учета влияния последнего невозможно приступить к изучению общества и человека, недостижима целостная картина человека.

В истории, действительно, важную роль играют материальные, экономические факторы, но материальный фактор, как элемент исторической действительности, и сам имеет глубочайшую духовную почву и обладает духовной силой. Поэтому вся экономическая жизнь человечества зиждется на духовной основе.

Нередко бывает так, что материально-экономический подход в итоге сводит на нет влияние духовных устремлений и побуждений человека, из исторического процесса в конце концов устраняется душа. Издержи сугубо материалистического подхода к социальным явлениям начинают постепенно признаваться. Сегодня не редкость – критические соображения по поводу искусственного разделения философии на материализм диалектический и исторический. В результате такого членения, прочно укоренившегося и в педагогической практике, философия распалась как целостное образование, утратилась неразрывная в действительности связь между элементами философской системы, призванной как раз выявить и понять именно целостность реальной жизни, раскрыть механизм связей, поддерживающих совокупное и непрерывное развитие человека.

Иначе теряется смысл восприятия человека как явления исторического. Он исчезает как творец собственной истории. А именно последнее обстоятельство позволяет наиболее эффективно продвинуться в понимании человека. Ибо человек – в высочайшей степени историческое существо. Человек находится в историческом, как историческое находится в человеке, и разрыв их невозможен.

В постижении единства различных уровней жизни во многом может и должна помочь философия, посредством которой и устанавливается тождество между человеком и историей. Задача состоит в том, чтобы раскрыть взаимное влияние судьбы человека и метафизики истории, показать диалектику их взаимосвязи. Тайна человеческой судьбы дается лишь в обращении к памяти, выступающей своеобразным хранилищем “энергетических ресурсов” личности, она, и только она, делает ее единой целостной реальностью. При этом нельзя полагаться лишь на исследование исторических документов и источников. Духовная связь поколений хотя и отражается в них, но не исчерпывается ими. Вот почему важнейшее место в процессах духовной жизни народа, формирования человеческой личности занимают предания и традиции.

Внутренняя историческая память может быть вплетена в историческую судьбу человека не иначе, как посредством исторического предания. Конечно, исторический процесс с точки зрения его объективности, беспристрастного отношения к нему предстает как документированное развертывание событий. Наполнить его присутствием живого человека позволяет философия, которая одухотворяет и преображает личность.

Н. А. Бердяев подчеркивает: “Поэтому истинная философия истории есть философия победы истинной жизни над смертью, есть приобщение человека к другой, бесконечно более широкой и богатой действительности, чем та, в которую он ввергнут непосредственной эмпирией. Если бы для индивидуального человека не существовало путей приобщения к опыту истории, то как жалок, пуст и смертен по всему своему содержанию был бы человек!”

 

9. Русская философия в эмиграции

 

Возникновение русской эмиграции стало следствием Октябрьской революции и поражения белых армий в 1920–1921 гг. Ренессанс русской религиозной философии был заложен в трудах Вл. Соловьева. Его взгляды оказали влияние на творчество П. И. Новгородцева (1866–1924), С. Н. Булгакова, Н. О. Лосского, Н. А. Бердяева, С. Л. Франка. Эти и другие философы в 1922 г. по приказу Ленина были высланы из России. За границей они продолжили свою деятельность. Их работа проходила в рамках двух направлений – идеалистической метафизики и личностной психологии или философской антропологии. Основу исследований составляла онтология, исходящая из признания экзистенциальной и исторической автономии человеческого духа как творения Бога.

Многие русские философы-изгнанники создали труды, обогатившие мировую философскую мысль и принесшие им широкую известность. К ним относятся исследования, затрагивающие проблемы интуитивизма, персонализма и экзистенциализма. Однако творчество русских философов в эмиграции объединяло и нечто общее: это обсуждение уроков русской революции, осмысление путей исторического развития России, поиск путей ее духовного возрождения и государственного обновления.

Особо показательно в этом отношении такое общественно-философское направление, как евразийство, возникшее в 1921 г. В центре внимания его основоположников лежала проблема отношения России к Западу и Востоку, к Европе и Азии. Проблема в общем-то не новая для отечественной философии, так или иначе соприкасающаяся с “русской идеей”. Зарождение “русской идеи” связывают с именем псковского инока Филофея, который в своем послании Великому князю Московскому Василию писал: “–два Рима пали, а третий стоит, а четвертому не бывать”. Именно отсюда пошло выражение “Москва – третий Рим”. В последующем эта идея многократно трансформировалась. Она получила отражение в творчестве П. Я. Чаадаева, В. Ф. Одоевского (1803–1869), Н. Я. Данилевского, К. Н. Леонтьева и многих других отечественных мыслителей.

В 1921 г. в Софии вышел сборник, который содержал статьи четырех авторов. Он назывался “Исход к Востоку. Предчувствия и свершения. Утверждение евразийцев.” Таким образом, у истоков евразийства стояли: экономист П. Н. Савицкий (1895–1968), искусствовед П. П. Сувчинский (1892–1985), богослов и философ Г. В. Флоровский (1893–1979), лингвист и этнограф Н. С. Трубецкой (1890–1938). В разработке идей евразийства участвовали также Алексеев Н. Н., Вернадский Г. В., Карсавин Л. П. и другие деятели русской культуры.

Евразийцы исходили из осознания катастрофического мироощущения и кризиса. Они выражали настроения той части эмиграции, которая видела, что к прошлому возврата нет. В основу учения евразийцев были положены следующие идеи: утверждение особых путей развития России как Евразии, идея культуры как симфонической личности, обоснование общественных идеалов на основах Православия, создание идеократического государства.

Утверждая идею об особой миссии России, евразийцы исходили из представлений об ее особом месторазвитии: русские люди, как и другие народы России, не только евразийцы и не только азиаты. В своих трудах они писали: “Россия представляет собою особый мир. Судьбы этого мира в важнейшем протекают отдельно от судьбы стран к Западу от нее (Европе), а также к югу и востоку от нее (Азия). Особый мир этот должно называть Евразией. Народы и люди, проживающие в пределах этого мира, способны к достижению такой степени взаимного понимания и таких форм братского сожительства, которые трудно достижимы для них в отношении народов Европы и Азии”.


1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10 | 11 | 12 | 13 | 14 | 15 | 16 | 17 | 18 | 19 | 20 | 21 | 22 | 23 | 24 | 25 | 26 | 27 | 28 | 29 | 30 | 31 | 32 | 33 | 34 | 35 |

Поиск по сайту:



Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав. Студалл.Орг (0.009 сек.)