Памятники кыргызской письменности

В VII-VIII вв. древнетюркские государства Центральной Азии создали свою руническую письменность. Согласно мнению тюрколога С.Г. Кляшторного, она возникла в результате заимствования согдийского алфавита, дополненного своими знаками, сходными с тамгами. [1] Кыргызы, вероятно, получили письменность от кок-тюрков или уйгуров. По данным китайской хроники «Синь Тан-шу», сообщалось, что в делопроизводстве Кыргызского каганата использовалось уйгурское письмо. [2]

Кыргызский алфавит состоял из 39-и несоединявшихся на письме знаков, хорошо приспособленных для вырезания на дереве и камне. Обычно знаки наносились горизонтальными строками и читались справа налево. Письменность точно передавала фонетические особенности тюркских языков, т.к. согласные буквы имели два варианта написания в зависимости от того, с каким гласным они употреблялись.

Древнетюркские памятники письменности впервые были открыты на территории Хакасии. В 1721-1722 гг. участник первой академической экспедиции в Сибирь Д.Г. Мессершмидт обнаружил в долине р. Уйбат неизвестные надписи на каменных стелах. Он назвал их «руническими» по сходству со скандинавскими рунами. [3]

Однако ещё раньше, в 1675 г., русский посол в Китай Н.П. Спафарий, проезжая мимо Кыргызской земли, отметил: «А до большого порога не доезжая, есть место, утёс каменный по Енисею. На том утёсе есть вырезано на камне неведомо какое письмо... А никто не ведает, что написано и от кого». [4] Сейчас трудно сказать, о каком утёсе идёт речь. Возможно, это Туран или Тепсей, где имеются небольшие надписи, а может быть это скала «Сиген-хая» по р. Енисей у д. Комарковой. Согласно указаниям хакасов, на ней были вырезаны древние письмена, разрушенные временем.

В долине Верхнего Енисея, на территории Тувы и Хонгорая, обнаружено более 150-и памятников древнетюркской письменности. Они относятся ко времени существования Кыргызского государства. Как правило, они вырезались на стелах у могил средневековой знати, где выражалась скорбь по поводу «ненасладившейся» жизни, указывались общественные заслуги умершего и т.д. Кроме эпитафий, имеются краткие надписи в честь исторических событий, путевые отметки, надписи на предметах личного пользования, автографы на культовых местах.

(121/122)

Все крупные авторитетные тюркологи — В. Томсен, Е.[ В. ] Радлов, С. Малов — считали енисейские рунические памятники письменности принадлежащими кыргызам. [5] Ярким свидетельством принадлежности их к кыргызам выступают вырезанные на них тамги. Они были совершенно аналогичны тамгам, которыми пользовались вплоть до начала XX в. тувинские и хакасские роды кыргыз. [6] В основе их находилась фигура дуги или полумесяца с различными комбинациями.

Кыргызские памятники письменности созданы на едином литературном языке древнетюркского мира, господствовавшим в VII-X вв. на просторах Центральной Азии. [7] Этот литературный язык обладал стилистическим единообразием и набором стандартных образных средств.

На территории Туркестана древнетюркское руническое письмо в X-XI вв. было вытеснено арабским алфавитом, вследствие распространения ислама. Вероятно, только на берегах Енисея руническая письменность сохранилась дольше и была погребена вместе с разрушением Кыргызского государства монголами.

Согласно представлениям тюрков Саяно-Алтая, письмо (пiчiк) имеет божественное происхождение. В героическом эпосе верховные творцы-чаячы отправляют богатырям книги, по которым последние узнают свою судьбу. Согласно мнению хакасов, рунические письмена на скалах Енисея были созданы горными духами-хозяевами. Когда хакасы перешли на русскую графику, то горные духи оскорбились и перестали помогать им.

Не исключена возможность, что кыргызские руны дожили вплоть до гибели кыргызского этноса в начале XVIII в. Так, в 1701 г. при заключении соглашения с Российским государством кыргызские князья составили договор «за их татарским письмом». К началу XVIII в. в делах Красноярской канцелярии накопилось кыргызских «одиннадцать писем, которые писаны на бумаге, да одно письмо на берёсте, а подлинно оных писем перевесть на русское письмо в Красноярске некому». [8]

К сожалению, в результате пожара 1705 г. дела Красноярской канцелярии сгорели и мы навсегда потеряли указанные документы.

В 1963 г. в окрестностях аала Чарков тюркологом М.И. Боргояковым был обнаружен памятник кыргызской письменности, привезенный и установленный затем археологом А.Н. Липским в Хакасском краеведческом музее. С двух сторон песчанниковой плиты (длина 2,6 м., ширина 0,6 м, толщина 0,18 м.) в три строки был нанесён текст. Знаки выбиты, затем протёрты и представляют глубокие желобчатые линии. Одна сторона плиты была обращена вверх и поэтому на ней надпись плохо сохранилась. Согласно существующей регистрации, надпись считается седьмым памятником с р. Уйбат. Впервые его перевод был сделан нами в 1973 г. [9] Содержание представляет большой интерес и

(122/123)

вызывает особое внимание со стороны видных тюркологов. [10] В своей недавно изданной книге профессор И.В. Кормушин предложил новое чтение данного памятника. [11] Не отрицая возможность новой трактовки и учитывая многие верные поправки текста этим маститым учёным, мы всё же оставляем за собой право нашего чтения и перевода седьмого памятника кыргызской письменности с р. Уйбат. В результате новой корректировки передняя сторона надписи читается нами следующим образом:

(1) (эрдэм) эр кунчуйун казгандыныз бокмединиз бег эрким бег;

(2) бун буна адырылдыныз ачыга кырк эриг кансыз кылд (ыныз);

(3) (учк) урыкан илин алдукда азыгпыг тонуз тег тириг бег сиз (см. рис. 1 [ в этой книге — Рис. 44. ]).

Перевод: (1) (Доблестный) муж! Вы приобрели (много) принцесс, (но) не насладились княжеской властью, о бег!

(2) Тысяча печалей! Вы отделились (от нас), о горе! Сорок мужей-воинов Вы оставили (букв. сделали) без отца!

(3) При взятии племенного союза Уч-курыкан Вы Тириг-бег (были) словно клыкастый вепрь!

Задняя сторона памятника, с учётом поправок И.В. Кормушина, по-видимому, звучит следующим образом:

(4)... алыч барс Тириг бегим йыта эрдемим сизе!

(5) (элимке) элчиси эртмиш кок турк беге.

(6)... (эр) олуртум кок бори карамаг багын олуртум.

Перевод: (4)... Мой дикий барс Тириг бег! Увы! Моя мужская доблесть Вам (принадлежит)!

(5) Он был послом (от моего эля) к бегу небесных тюрков.

(6)... Я убивал (мужей-воинов), я убивал подразделения (многочисленной) стаи серых волков!

У нас не вызывает особого сомнения слово «кунчуй», где древний писарь совершил ошибку и вместо буквы [ Здесь русские буквы З, О, Ч — заменяют внешне сходные рунические знаки, см. таблицу знаков у С.Е. Малова и Рис. 43. ] «з» — «нч» поставил «о» — «н», ибо здесь налицо трафаретная фраза о приобретении принцесс. Подобная ошибка совершена и в слове «кырк», где звук «ч» — «р» передан другим знаком. И древние авторы могли хромать в орфографии. В шестой строке, вместо предложенной И.В. Кормушиным трактовки «кара аш» — соболь, мы читаем «карамак» — стадо, стая. Такой термин отмечен С.Е. Маловым в кыргызских памятниках письменности и до сих пор сохранился в хакасском языке. [12] С другой стороны, трудно поверить, чтобы степные кыргызские беги сами добывали соболей. Как правило, они получали их от своих киштымов.

Переходя к исторической интерпретации памятника надо выделить несколько важных моментов. Эпитафия посвящена доблестному князю Тириг-бегу, тотемным животным которого являлся барс и, в таком случае, повествование идёт о кыргызском правителе. Надпись представляет обращение к преждевременно умершему Тириг-бегу от имени оставшегося в живых на-

(123/124)

следника от его боевой славы. Сам Тириг-бег был главой дружины из сорока батыров, для которых он являлся отцом родным. Текст памятника доносят до нас отзвуки былой военной демократии общественного строя кыргызов. Тириг-бег ходил в боевой поход против курыканов (по И. Кормушину — уйгурского хана) и в свирепой битве покорил восточных соседей кыргызов. Вероятно, он возглавлял посольство к кок-тюркам Тюркского каганата. В дальнейшем его преемник хвастливо стал заявлять о своей победе над многочисленной «стаей серых волков», т.е. в данном случае надо понимать гвардию кок-тюрков, имевших на своих знамёнах изображение головы волка.

Исходя из полученных фактов, можно предположить, что памятник относится к первой половине VIII в. н.э., когда между Тюркским и Кыргызским каганатами, после мирных взаимоотношений разгорелись военные действия. Если наше чтение верно, то захват кыргызами курыканов и Прибайкалья произошёл не в период «великодержавия», а на столетие раньше, при первых кыргызских каганах. Возможно, в то время часть курыкан была вытеснена на север и положила начало движению предков якутов в долину р. Лены.

В Уйбатской степи Хакасии известен ещё один привлекательный памятник рунической письменности, выбитый на каменной плите кургана «Узун-оба» и ныне считающийся девятой надписью с р. Уйбат. [13] [ Рис.45. ] Он был переведён тюркологами И.Л. Кызласовым и С.Г. Кляшторным. Согласно чтению И.Л. Кызласова, текст девятого уйбатского памятника гласил: «(1) татарыг эли; (2) иге учун берур; (3) экимиз; (4) кулур». Перевод: (1) община Татара; (2) приносит дары (духу)-хозяину; (3) наши посевы (4) (им) оберегаются. [14]

Слово «татар» И.Л. Кызласов воспринимает как собственное имя главы общины (эля), а начальное слово второй строчки «иге» как «дух-хозяин посевов». На основе своего перевода он делает широкие исторические заключения. Он трактует данную надпись в виде сакрального текста, связанного с земледельческим жертвоприношением, якобы бытовавшим в «Древнехакасском» государстве. Однако памятник находится в сухой Уйбатской степи, где отдалённые потомки кыргызов — хакасские скотоводы вплоть до наших дней никогда не занимались земледелием и не знали земледельческих традиций. Трудно поверить, что на каменистой, выжженной солнцем местности, да ещё вокруг кургана, совершались подобные земледельческие культы.

Высокий авторитет в российской тюркологии, проф.С.Г. Кляшторный опроверг историко-этнографическую интерпретацию И.Л. Кызласова и предложил своё альтернативное чтение. Согласно его трактовке, текст памятника звучит следующим образом: «(1) татар: (й)ыг эли; (2) (й) игу чун берур; (3) экимиз; (4) кулур». Перевод: (1) Татарский враждебный (?) эль (2) ради (своего) блага выплачивает (дань, откуп); (3) мы оба (этому) (4) радуемся». В данном случае слово «татар» понимается не как имя главы общины, а как исторический этноним восточных соседей древнетюркских народов. По истори-

(124/125)

ческой интерпретации С.Г. Кляшторного, татары в начале IX в. являлись союзниками уйгуров. Поэтому враждебные действия кыргызов против «татарского зля» можно отнести к IX-X вв., «т.е. к периоду уйгуро-кыргызскйх войн в Монголии и Присаянье и последующих кыргызских походов в Восточный Туркестан». [15]

Поддерживая мнение проф. С.Г. Кляшторного в отношении значения слова «татар», мы в свою очередь предлагаем следующее чтение указанного памятника: «(1) татар ыг эли; (2) игечин берур; (3) экимиз (4) кулур». Перевод: (1) татарский плачущий народ; (2) своих сестёр отдаёт; (3) а наши младшие братья (получая в награду женщин) (4) радуются (этому).

До сих пор в терминологии родства многих тюркских языков, и в хакасском в том числе, имеются слова «игечи» — старшая сестра (мужа или жены) и «ике» — младший брат. [16] В связи с указанной терминологией мы готовы предложить следующую историческую интерпретацию. В древнетюркских надписях татарами обозначались монгольские племена. Например, в 750 г. уйгурский каган Моюн-чур двинул свои войска на восток, где «татар... призвал к ответу». [17] В китайской политической и историографической традиции, начиная с Сунского времени (X в.), также преобладало наименование монголов татарами (да-да). После разгрома Уйгурского каганата и захвата территории Центральной Азии в 840 г. кыргызы столкнулись с монголоязычными татарами. Вероятно, в период своего «великодержавия» кыргызы, разгромив враждебных татар, захватили в качестве трофеев их женщин, мужья которых пали в бою. По обычаю, татарские рабыни стали достоянием кыргызских мужчин. Вероятно, такое знаменательное событие и отражает девятая надпись р. Уйбат.

На территории Хонгорая до сего дня было известно 82 памятника кыргызской письменности. В 1997 г. при раскопках Саянского острога новосибирский археолог С.Г. Скобелев обнаружил фрагменты новой каменной плиты с надписью. На крупном фрагменте в первой строке можно прочитать слово «учун» — ради, а во второй строке — «элимиз» — наше государство. [18]

Судя по найденным обломкам, можно с уверенностью сказать, что памятники кыргызской письменности подверглись частичному уничтожению (возможно, даже в монгольскую эпоху) и их количество было гораздо больше, чем мы знаем.

Итак, кыргызские руны, при правильном их чтении, помогают раскрыть тайны истории государства южносибирских номадов. Правящим классом военно-политической системы кыргызов являлись беги, которым и посвящены эпитафийные надписи. Их княжеская власть держалась на военной силе дружин, состоявших из потомственного сословия батыров и рядовых воинов-эров. Беги служили своему небесному элю (государству), главой которого был каган. Воспевание в текстах земного рода «барс» связано, как склонны

(125/126)

думать учёные, с тотемом кыргызов, который, можно предположить, употреблялся вместо их этнонима. По данным памятников рунического письма, Кыргызское государство активно выступало на политической арене Центральной Азии. Кыргызы вели дипломатические отношения с Тибетом (Тупуткан), воевали с курыканами, подчинили вражеских татар и т.д. Кроме того, памятники письменности, несомненно, отражают уровень развития древнетюркского языка и представляют яркий образец кыргызской литературы.

Вопрос 15

Первый этап можно обозначить как «НАЧАЛО ВЗАИМООТНОШЕНИЙ

ХОНГОРАЯ С РОССИЕЙ», хронологически ограниченный 1604 – 1667 гг.

Первоначально хонгорцы были благорасположены к России и хотели

освободиться от ярма монгольских Алтын-ханов. Уже в 1627 г. они

формулировали в переговорах с тобольским сыном боярским Д. Черкасовым

те условия, на которых они соглашались быть вассалами московского

государя. Они готовы были служить военную службу, «чтоб им всем под

государьскою высокою рукою быти и где государь укажет на своей

государевой службе быти, и им государю правдою служити. А только б

государь нас пожаловал, велел нам свою государеву службу служить так же,223

как чатским татарам, и мы бы ему, государю, прямили». [Бутанаев. 2007.с.

70.]

Чатские татары, упоминаемые кыргызами, проживали по Оби. Они

были союзниками Кучума, но после падения сибирского ханства перешли

на царскую службу, переменив одного господина на другого. Московская

власть нуждалась на первых порах в военной силе татар для продвижения

вглубь Сибири. Поэтому она использовала былых союзников и вассалов

Кучума, предоставив им за это ряд прав и преимуществ. Знать сибирских

татар смогла при новых хозяевах сохранить свое привилегированное

положение. Они составили особый разряд «служилых татар», выделенных

из общей массы ясачных людей.

На многочисленные просьбы кыргызов служить русскому царю как

служат чатские мурзы, они не получили из Москвы положительного

решения. Несмотря на то, что некоторые кыргызские князья были против

мирных переговоров с русскими, и имели место военные столкновения, все же

основное официальное направление первого этапа было установление

договорных отношений. При этом хонгорцы строго придерживались

дипломатической правовой культуры международных отношений. К

сожалению, этот курс не был поддержан со стороны томских воевод, которые

продемонстрировали не только несоблюдение норм международных

отношений, а напрямую нарушали их. В результате отношения между

русскими и хонгорцами перерастают в откровенно враждебные.

После провала дипломатических переговоров, в 1628 г. был поставлен

Красноярский острог, который и вынес на себе основную тяжесть борьбы с

кыргызами. В ответ князья Хонгорая организовали разорительные набеги на

Красноярск и ближние деревни (1630, 1634 – 36 гг.). Ответные походы

енисейских и томских казаков были неудачными, либо имели частичный

успех. Не удавалось закрепиться в Канской и Братской землицах, хотя в

1636/37 гг. на Братском перевозе через р. Кан красноярский атаман Милослав

Кольцов поставил Канский острог.

В 1639 – 40 гг. встревоженное центральное правительство готовит первую

крупную военную операцию, которую в 1641 г. провел отряд из 870 человек

под командованием сына боярского Якова Тухачевского. В результате был

поставлен новый центр русского влияния – Ачинский острог в долине

верхнего Чулыма. В 1642 – 46 гг. в результате успешных действий

красноярских атаманов в бассейне рр. Кана и Уды был поставлен

Нижнеудинский острог. Таким образом, в 1646 – 1660 гг. упрочилось

положение русских в ближних к Красноярску объясаченных киштымских

территориях.

Киштымские урочища, располагавшиеся по окраинам Хонгорая в горно-

таежных местностях Кузнецкого Алатау и Восточных Саян, уже в первой

половине ХУII века стали относиться к ясачным волостям России. Киштымы,

проживавшие за пределами кыргызских улусов горно-степной долины

Среднего Енисея, оказались двоеданцами, т.е. они продолжали платить албан

хонгорским князьям и вынуждены были давать ясак русскому царю.224

Второй этап, называемый нами как «ВОЕННОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ»

охватывает время с 1667 по 1703 годы. В этот период большое значение в

политической жизни Южной Сибири приобретает Джунгария. Шла

постоянная борьба Хонгорая с Россией, со всеми вытекающими отсюда

последствиями, ожесточением и нарастаниям взаимных претензий. Обе

стороны несли большой урон как в экономическом отношении, так и в

потере людских ресурсов. Таким образом, и без того напряженная обстановка

в Южной Сибири накануне 1703 г. накалилась до предела.

В 1667 г. в кыргызский регион вслед за Алтын-ханом вторгаются

джунгарские войска, и наносят сокрушительный удар силам Лоджана. Сам

монгольский хан с семьей попал в плен; ему отрубили по плечо правую руку,

подписавшую договор с Россией, а в рот, произнесший подданническую

клятву Москве, положили собачье мясо. Джунгары осадили Красноярск,

который отбился с большим трудом, потеряв убитыми около половины

гарнизона. Окрестные деревни были сожжены, женщины и дети угнаны в

плен. В Хонгорае остался джунгарский наместник, которому поручалась

верховная власть в регионе. Теперь кыргызские князья стали вассалами

Джунгарии.

В это время на политическую арену выдвигается новый лидер – «лучший»

князь Кыргызской земли Еренак Ишеев. Он был незаурядным политическим

деятелем, смелым и талантливым военачальником. Великий хакасский

князь Еренак Ишеев возглавлял Хонгорай в сложное и смутное время.

Оказавшись в непростом политическом узле внутренней и внешней

нестабильности, он сумел твердой рукой сильного правителя

консолидировать хонгорайские княжества и укрепить центральную власть.

Поэтому период его правления можно считать наиболее удачным для

Хонгорая как в области внутренней, так и внешней политики. Важно

отметить, что его деятельность в целом была направлена не на

противостояние с Россией и джунгаро-монгольскими ханствами, а на

утверждение равноправия и союзнических отношений. Образ этого князя

запечатлелся в хакасских исторических преданиях и осмысливается как

символ борца за национальную независимость Хакасии.

Почти ежегодно, с 1667 по 1680-е гг. Еренак водил кыргызско-джунгарские

отряды на Томск, Кузнецк, Ачинск, Енисейск, Канск и Красноярск. Не

случайно с 1673 г. Сибирский приказ требует от воевод Томска, Красноярска

и Кузнецка решительного военного отпора енисейским кыргызам и

строительства новых острогов на наиболее опасных направлениях.

В 1674/75 г. пятидесятник Осип Мезенин на русско-кыргызской границе,

на пути, которым кыргызы ходили на Красноярск, поставил Караульный

острог. Южнее, на острове Сосновом, около устья р. Абакан, в сентябре-

октябре 1675 г. с боем был поставлен Абаканский острожек. В 1675/76 г. сын

боярский Тит Саломатов в верховьях реки Езагаш «в черном лесу и лому», на

запад от Караульного, поставил небольшой Ломовой острожек. Но к 1680 г.

из всех уцелел лишь Караульный острог. В 1678 г. кыргызы захватили и225

сожгли Канский острог, в 1679 г. уничтожили в огне первый Ачинский острог.

Cил для закрепления в Хакасско-Минусинском крае у русских не хватало.

В 1685 – 1690 гг. в русско-кыргызских отношениях наблюдалось затишье.

В это время Джунгария начала войну с Китаем и казахскими ханствами. В

сентябре 1687 г. в четырехдневном сражении у Телецкого озера (Горный

Алтай) джунгарское войско было разбито монголами. В бою погиб и

сражавшийся на стороне ойратов Еренак вместе со своей дружиной из 300

человек. Гибель князя несколько разрядила обстановку, но вассальная

зависимость региона от Джунгарии сохранялась.

С 90-х гг. XVII в. Россия усилила свой натиск на кыргызские владения. Это

было обусловлено несколькими факторами. Рост населения восточных уездов

Сибири вызвала необходимость расширения земель для крестьянских

поселений. Возросла правительственная потребность в ясачной пушнине.

Петр I активизировал разработку рудных богатств Урала и Сибири. Так, в

1697 г. в северных отрогах Кузнецого Алатау на р. Каштак стал

разрабатываться серебряный рудник. Около месторождения поставили

острог и приступили к плавке серебра. Соответственно, правительство для

обеспечения безопасности рудознатцев потребовало энергичных действий

против кыргызов, считавших Каштакский рудник своим. К тому же,

кыргызско-джунгарские набеги не прекращались.

В 1692 г. красноярцы наносят тяжелый удар по улусу тубинского князя

Шандыка. При устье речки, которая затем получила название Погромная,

произошел бой казаков с тубинцами. Сражение продолжалось в течение дня

и закончилось крупной победой русских. Во время битвы полегло около 500

кыргызских воинов.

Третий период под названием «ОФИЦИАЛЬНОЕ ПРИЗНАНИЕ

ХОНГОРАЯ ЗА РОССИЕЙ» охватывает 1703 – 1727 годы.

К началу XVIII века Россия так и не смогла полностью переломить

положение на Верхнем Енисее в свою пользу в этой борьбе. Осуществление

петровского указа об «усмирении» кыргызов только обострило обстановку и

в большей мере обеспокоило ойратского правителя, чем самих кыргызских

князей.

Поворотным моментом в процессе вхождения Хонгорая в состав России,

стал угон в 1703 году хонгорского населения в Джунгарию. Исходя из

результатов наших исследований, был выяснен факт массового угона

хонгорцев, который не остался незаметным в истории Центральной Азии.

Причиной послужила военная угроза Джунгарии со стороны Китая,

который видел в Хонгорае потенциального союзника. Китайский император

стал угрожать в своих грамотах джунгарскому хану Цэван Рабдану, что

ежели он не станет подданным Цинской империи, то маньчжуры разгромят

ойратов, наступая двумя дорогами. Первый, главный путь идет с востока

через Хан - Хонгорай, где, по словам китайского императора, кочуют

«российские буруты», настроенные против джунгар. «И контайша де

убоявшись … и кыргыз к себе велел взять, чтоб кыргызы от него

контайши не отложились».226

Кыргызская знать, перекочевав в Джунгарию, потеряла права на

эксплуатацию своих подданных в киштымских урочищах, из-за которых на

протяжении столетия велась непримиримая война с русскими. Поэтому

становится ясным, что инициатива переселения хонгорцев исходила от

джунгарского хана и была поддержана некоторыми кыргызскими князьями

под давлением со стороны ойратов. О недовольстве кыргызов угоном с

родовых кочевий свидетельствует факт их массовых побегов (до полутора

тысяч) в 1704-1707 гг. из Джунгарии в Хонгорай.

В кыргызском регионе к началу XVIII в. проживало примерно 15 – 20 тыс.

человек. По русским документам угону подверглось «всего мужска и женска

полу тысячи с три дымов», т.е., при коэффициенте 5 на каждое хозяйство

(дым) – около 15 тыс. хонгорцев. После этого в Хакасско-Минусинском крае

осталось всего 600 «луков» – боеспособных кыргызских мужчин. Таким

образом, угон принял грандиозный размах и охватил почти все население

региона (прежде всего – степняков-кыргызов). Не случайно это событие

отразилось в хакасском фольклоре и рассматривается как национальная

трагедия народа

вопро 16

Поворотным моментом в процессе вхождения Хонгорая в состав России,

стал угон в 1703 году хонгорского населения в Джунгарию. Исходя из

результатов наших исследований, был выяснен факт массового угона

хонгорцев, который не остался незаметным в истории Центральной Азии.

Причиной послужила военная угроза Джунгарии со стороны Китая,

который видел в Хонгорае потенциального союзника. Китайский император

стал угрожать в своих грамотах джунгарскому хану Цэван Рабдану, что

ежели он не станет подданным Цинской империи, то маньчжуры разгромят

ойратов, наступая двумя дорогами. Первый, главный путь идет с востока

через Хан - Хонгорай, где, по словам китайского императора, кочуют

«российские буруты», настроенные против джунгар. «И контайша де

убоявшись … и кыргыз к себе велел взять, чтоб кыргызы от него

контайши не отложились».226

Кыргызская знать, перекочевав в Джунгарию, потеряла права на

эксплуатацию своих подданных в киштымских урочищах, из-за которых на

протяжении столетия велась непримиримая война с русскими. Поэтому

становится ясным, что инициатива переселения хонгорцев исходила от

джунгарского хана и была поддержана некоторыми кыргызскими князьями

под давлением со стороны ойратов. О недовольстве кыргызов угоном с

родовых кочевий свидетельствует факт их массовых побегов (до полутора

тысяч) в 1704-1707 гг. из Джунгарии в Хонгорай.

В кыргызском регионе к началу XVIII в. проживало примерно 15 – 20 тыс.

человек. По русским документам угону подверглось «всего мужска и женска

полу тысячи с три дымов», т.е., при коэффициенте 5 на каждое хозяйство

(дым) – около 15 тыс. хонгорцев. После этого в Хакасско-Минусинском крае

осталось всего 600 «луков» – боеспособных кыргызских мужчин. Таким

образом, угон принял грандиозный размах и охватил почти все население

региона (прежде всего – степняков-кыргызов). Не случайно это событие

отразилось в хакасском фольклоре и рассматривается как национальная

трагедия народа.

Дальнейшая этническая судьба угнанных кыргызов сложилась плачевно.

Основная масса уведенных была поселена джунгарами за Иртышем, по р.

Эмель, и образовала особое кочевье в 4.000 кибиток. Некоторая часть

кыргызов после угона 1703 г. откочевала за Саяны, в Туву, образовав

племенную группу в составе тувинцев. Небольшая часть хонгорцев,

скрываясь от джунгар, переселилась за Восточные Саяны и оказалась среди

иркутских бурят, составив род царских кыргызов.

С угоном основной массы енисейских кыргызов исчезла сила,

противостоящая русским властям в их стремлении включить Хакасско-

Минусинский край в состав России. Итогом этой ситуации стало

строительство в 1707 г. Абаканского острога

вопрос 17

Обсуждение сложных вопросов происхождения ряда южносибирских этнонимов, устроенное редколлегией журнала, весьма плодотворно. Оно позволяет исследователям чётко выявить свои позиции, сопоставить их с иными мнениями и, следовательно, побуждает к новым поискам. Именно этому, надеюсь, будут способствовать и мои строки, ибо многие высказанные оппонентами мысли недостаточно обоснованы.

Начнём с синологических аспектов дискуссии. Вполне понятно, что в вопросах исторической фонетики историки должны следовать за мнением китаистов. Однако, кого именно из них? Востоковедам хорошо известно, что китаисты не только не были, но и сегодня не являются единомышленниками при звуковом определении древних иероглифов. Эта ситуация отличает не только отечественную, но и западную китаистику: «Сами китаисты,— справедливо пишет крупнейший алтаист Г. Дерфер,— совсем не единодушны в вопросе о звуковом содержании знаков этого письма в древности (Г. Серрайс, Г. Халун, Б. Карлгрен толкуют китайское произношение не так, как Э. Пуллиблэнк, и все китаисты расходятся в этом вопросе друг с другом)» [1]. Подчас не сходятся не только фонетические, но и хронологические определения бытования конкретных иероглифов. Так, С.Е. Яхонтов, как мы видели, полагает, что «иероглифы, которыми пишется слово сяцзясы, около 600 г. читались как yat kat sie», a Э.Г. Пуллиблэнк в

(69/70)

недавней работе пишет еще более определенно: «Трехсложные формы с китайским -sz для тюркского конечного-z появляются только с конца VIII века и позднее» [2]. С. Е. Яхонтов утверждает, что «иероглифическое написание этнонима, о котором идёт речь, транскрибируется сейчас как сяцзясы», а Э. Г. Пуллиблэнк — что «китайские транскрипции танского периода, которые ясно связываются с этим, есть Xiajiasi... и Hegesi» [3].

Более серьёзные расхождения имеются между мнениями С.Е. Яхонтова и выводами Н.В. Кюнера — единственного крупного современного китаиста, специально занимавшегося в отечественной синологии источниками по истории Южной Сибири. «Наименование хягясы,— писал Н.В. Кюнер,— по-видимому, не является транскрипцией имени кыргыз, для которого имеются более ранние транскрипции — гйегу, гйегунь, гяньгунь» [4]. Подобный вывод сделан исследователем и в отношении источников более позднего времени: «Хакасы и кэргизы в монгольскую эпоху XIII в. могли означать различные группы (части) одного и того же народа» [5].

С.Е. Яхонтов всюду обходит вниманием труды Н.В. Кюнера. Между тем более строгий учёт историографии обсуждаемой проблемы не только способствовал бы выявлению объективной картины формирования отрицаемых С.Е. Яхонтовым научных взглядов, но и, несомненно, уберёг бы исследователя от ошибочных и, конечно же, небезобидных высказываний о неточном цитировании источников Л.Р. Кызласовым. При учёте слов Н.В. Кюнера, относящихся к приводимому Л.Р. Кызласовым месту хроник: «Иакинф всюду употребляет в переводе это имя хягяс, тогда как в китайском тексте значится государство Гян-Гунь (Цзяньгунь) и люди Гяньгунь (Цзяньгунь)» [6], становится ясно, что при анализе источника историком была учтена поправка, внесённая почтенным китаистом.

Вряд ли случайно, что мнение Н.В. Кюнера по обсуждаемому вопросу нашло последователей в среде китаистов уже после публикации фонетических построений С.Е. Яхонтова [7]. Для понимания этого, быть может, действительно, достаточно обратиться к словарю — основополагающему труду Б. Калгрена, лежащему в основе историко-фонетических поисков современных синологов. Согласно ему, трёхсложную запись древнего имени следует реконструировать как ya-ka-si / ya-ka-zi, даже в современном кантонском диалекте, сохранившем наиболее архаичные особенности звучания, иероглифы, составляющие слово сыцзясы, произносятся как ha-ka-sï (tsï) [8].

Историку, прежде чем отдать предпочтение одной из фонетических концепций, следует соотнести их положения с другими материалами. «Старая» школа транскрибирования верно передавала звучание ряда древних слов, записанных китайцами из языка хакасов. В передачах Н.Я. Бичурина, Н.В. Кюнера и других исследователей вполне узнаваемы древнетюркские слова сол — левый (в китайском— со), аи — месяц (аи), мÿс — лёд (меу-сзе), ком — шаман (гань), название реки Енисея — Кем (Гянь) и т. д. С.Е. Яхонтов не говорит о том, как следует озвучить передающие эти слова иероглифы в соответствии с избранной им методикой. Однако в соответствии с ней он предложил ревизию титула государя, читавшегося предшественниками как ажо/ажэ, реконструируя его как äñär или äñar (äñäl) и отождествляя с древнетюркским титулом ïnal [9]. Эти построения оказались ошибочными. Китаисту осталось неизвестным, что слово ажо сохранилось в Южной Сибири до позднего средневековья и зафиксировано русскими источниками. Оно к тому же не тюркского, а самодийского происхождения и восходит к значению «отец» (ačče). Этот случай явно показывает, что транскрипции, предлагаемые «старой» школой, позволяют правильно узнавать заимствованные китайскими хрониками тюркские и самодийские слова, а метод С.Е. Яхонтова искажает их облик, в результате приходя в противоречие с историческими данными. Термин ïnal / inäl и сам по себе никогда не мог быть титулом верховного правителя. Недоучёт реалий сибирского прошлого имеется и в статье Э. Пуллиблэнка. Основываясь на заведомой тюркоязычности народа, он соотносит слово jiasha — железо с древнетюркским qaš — драгоценный камень,

(70/71)

отказываясь от правильного сопоставления его предшественниками с qasa, по-самодийски означающим «железо» [10].

Таким образом, очевидно, что метод фонетической реконструкции, предложенный С.Е. Яхонтовым, не единственный и не безупречный. Историку, стоящему перед выбором между двумя основными историко-фонетическими концепциями в синологии, вполне естественно предпочесть ту, при которой все заимствованные китайскими источниками слова южносибирского населения находят в равной степени убедительные соответствия. Нет оснований и вырывать из этого ряда слово хакас / хағас, как его передавали Н.Я. Бичурин, Н.В. Кюнер и иные исследователи.

Следующее положение С.Е. Яхонтова, расходящееся с моей точкой зрения («Ни в одном источнике, китайском или ином, названия цзянькунь, цзегу, сяцзясы не противопоставляются; напротив, обычно подчёркивается их однозначность»), полностью принадлежит к области исторических исследований. И первое, что не согласуется с утверждением С.Е. Яхонтова, это общеизвестное терминологическое противостояние ханьских и танских хроник. В последних появились новые транскрипции. Эта замена имени народа явилась загадкой не только для современных исследователей [11], но и для самих танских хронистов. В «Тан хуйяо» была предпринята попытка отыскать объяснение. Одна из предложенных там версий исходит из возможной неточности в передаче произношения чужеземцев, другая возводит новую форму имени к прозвищу, данному народу уйгурами. «Я не знаю, что правильно»,— завершает древний автор. Ныне для нас особенно важно, что ханьские хроники приводят лишь варианты записи этнонима кыргыз (гяньгунь, цзянькунь, гэгунь и т.п.), а танские кроме этого слова (цзяньгунь) вводят до того неведомое слово хакас (хягясы, сяцзясы и т.п.). В этом и состоит противоречие источников, еще в VIII-IX вв. породившее до сих пор продолжающуюся дискуссию. Моя точка зрения не отличается ни от взгляда автора «Таншу хэчао», писавшего, что «северные варвары в своём языке... сделали хакас», ни от позиции создателя «Тан хуйяо», утверждавшего, «что они сами имеют это название». Возник же этноним хакас — вновь следим за китайскими первоисточниками («Синь Таншу» и «Таншу хэчао») — после смешения кыргызов с динлинами [12].

Сложность исторической ситуации и состоит в том, что древние кыргызы и хакасы действительно являлись частями одного и того же народа. Между тем отсутствие полной тождественности исторических данных, относящихся к тем и другим, улавливается лишь при скрупулёзном отношении к китайским или иным первоисточникам и комплексном подходе к выявлению древней истории [13].

Перейдём к тюркологическому аспекту дискуссии. Реконструкция древнего этнонима в форме хакас / хагас / хахас есть результат влияния зафиксировавших его китайских транскрипций и позднего его производного — хаас. Хотя в рунических надписях отсутствие начального х можно объяснить особенностями графики, не приходится настаивать на том, что начальный согласный был спирантом, он мог быть и k (Н.Ц. Мункуев предполагал исходное гакас, что тоже возможно, ср. кахас — подразделение у башкир). Однако следует помнить, что в тюркской речи уже в эпоху средневековья, как и ныне, начальный х довольно часто встречался в заимствованных словах [14]. Именно к последней лексической группе принадлежит самодийский по происхождению этноним хакас, Интервокальный согласный, о чем я писал, действительно, скорее мог быть звуком Ғ. Слово хааш [15], при учёте общетюркских тенденций развития согласных, выглядит более архаично, чем слово хаас. Следует, однако, помнить, что вплоть до утверждения хакасского литературного языка эти формы сосуществовали. Так, перебой согласных ш/с фиксируют словари XVIII в. [16]К еще более ранней эпохе его можно отнести на основании облика этнонимов хаасут / хаазут, приобретших показатель множественного числа монгольских языков -ут, т.е. сформировавшихся в период монгольского владычества в Южной Сибири (XIII-XVII вв.) [17]. Косвенные данные былого сосуществования форм хаас и хааш.

(71/72)

предоставляет производное от них наименование хаоса — результат слоговой метатезы [18], для которого в XVIII в. известен и вариант кашха [19]. Форма хасха (в транскрипции Е.И. Кычанова Хэ сыхэ, в реконструкции В.Н. Казина Хас-ха) отмечается уже под 1293 г. в «Юань ши».

Слово хаас, как и его нестяжённая форма хакас, имеет самодийское происхождение, ибо только в этих языках находит свою этимологию. Приходится учитывать не только собственно тюркские историко-фонетические явления, но и особенности восприятия иноязычной лексики. Можно проследить, что заимствованные двухсложные слова с конечным ш/ч не сохраняют этот звук в среде, где уже имеется конечное с как рефлекс древнетюркского ш. Там же, где речь сохранила в этой позиции ш, наблюдается переход конечного с в ш. Например, русское калач (хлеб) приобрело в сагайском диалекте и в литературном хакасском языке облик халас, а при переходе из сагайского в шорский диалект было превращено в халеш [20], т. е. конечное с было заменено ш. Это явление позволяет полагать, что самодийское по происхождению слово кас / хаса — человек, мужчина, как и самодийский этноним хакас, могли при проникновении в различную тюркоязычную среду Южной Сибири изначально приобрести два варианта, отличающиеся качеством конечного согласного. У нас нет данных для датировки процесса перехода древнетюркского конечного ш в с. В рунической письменности для передачи этих согласных применялись одни и те же буквы.

Имя кыргыз (kырkыз) 14 раз упоминается в памятниках орхонской письменности (КТб, 4, 14, 20, 35, 36; Тон 20, 27, 28, 29; Мог 26, 27; МЧ 22, 23) [21]. Эти тексты не противоречат тому, что кыргызы не были большим народом, а лишь являлись правящим родом Древнехакасского государства. Перевод слова бодун / будун как «народ» не способствует пониманию всех деталей в содержании текстов, не раскрывает сложной истории самого этого слова. Первоначально обозначая полноправных рядовых членов общества — «мужчин» (ср. беги и будун), слово бодун / будун в дальнейшем обозначало и «войско» (ср. о походе: «тюркский будун утомил ноги» — Мог 30), и «подданных» («мой собственный будун», «моим рабским будуном» — МЧ 33; «чёрный / простой будун»), и — лишь с учетом семантики вышеназванных слов — «народ», точнее, «население» (державы, страны, владения). Кыркыз будун — это население кыргызского каганата, кыргызские подданные (ср. о кыргызском правителе Барс-беге: Будуны кÿң kyл болты — «Его будун стал рабынями и рабами» — КТб 20), т.е. кыргызское владение, страна. В этом смысле употреблено слово будун и в перечне посольств (КТб 4). Не о «народе кыргыз», а о кыргызском войске, армии кыргызского кагана идет речь в текстах КТб 35 и Мог 27: Кырыз будунығ уда басдым — «Поразил кыргызский будун, когда они спали». Весьма показателен и единственный случай употребления этнонима кыргыз в енисейском руническом тексте. Вопреки словам С.Е. Яхонтова, контекст Суджинской надписи прямо свидетельствует против того, что «подданные... „государства Хакас” в письменных текстах называли себя кыркызами». Руны гласят: «Уjгyp jipiнтä Jaглakap kанта käl (тiм) (?) кыркыз оғлы мäн...» («В уйгурской земле, у яглакарского хана... я — сын кыргыза...»). Автор эпитафии явно подчёркивает, что умерший не уступает по знатности династийному роду уйгуров — Яглакар, ибо принадлежит к аристократическому роду кыргыз.

С.Г. Кляшторный и В.Я. Бутанаев предлагают мне обсудить этноним татар и слово хоорай. К сожалению, материалы о появлении владения «Дадань» в 1399 г. пока не опубликованы и нет возможности для их анализа. Однако ясно, что за 40 лет его существования (до 1439 г.) этноним татар не мог стать и не стал самоназванием многочисленного и этнически пестрого населения Дадань (кыргызов, ойратов, монголов) [22]. Не случайно, достигнув Енисея, русские сообщают о «Киргизской землице» и мелких местных этнонимах, среди которых нет татар. Это имя принесено и распространено по Сибири самими русскими и закреплено там административно. Поэтому слово татар / тадар встречается как самоназвание не только хакасов, но и всего тюркоязычного населения Южной

(72/73)

и Западной Сибири. Этноним стал известен русским в эпоху Золотой Орды и, закрепившись за тюркоязычным населением Поволжья, был затем, по принципу языкового сходства населения, распространён при движении на Восток (и Юг — см. официальные названия тюрков Северного Кавказа и Закавказья; затем был перенесён в языкознание, именовавшее все тюркские языки татарскими). Весьма показательно, что произошедший таким образом перенос имени одного народа на другие при отсутствии должного исторического подхода ныне приводит к неясностям, ошибкам и сложностям, вполне подобным тем, которые я указывал для этнонима кыргыз. Так, среди казанских татар встречается мнение о том, что сибирские татары — лишь ответвление их народа (с чем автохтоны Сибири согласиться не могут); другая часть поволжских татар, воспринимая этноним как результат монгольского нашествия, высказывается за полный отказ от него, предлагая именоваться булгарами. Аналогичная ситуация и с этнонимом тюрк. Такое самоназвание (türk) порождает у современных турок, в том числе и у учёных-тюркологов, представление об их этническом тождестве с древним народом, создавшим Тюркские каганаты, и со всеми другими тюрками — носителями тюркских языков (ср. термин недавней тюркологии: турецкие языки). Для различения исторических и языковых данных европейское востоковедение ввело и пользуется понятиями «оттоманские / османские тюрки / турки», хотя народа с таким самоназванием никогда не было [23]. (ср. ситуацию с появлением выражения «енисейские кыргызы»).

Пожалуй, наиболее чётко принцип историзма в понимании меняющегося содержания того или иного этнонима выражен в § 10 и 11 упомянутой работы Г. Дерфера, различавшего семь состояний имён: однозначные этнонимы; «этнические» наименования государств; «странствующие»; собирательные; переносные; чужие и случайно совпадающие названия. Полностью присоединяюсь и к общему выводу этого большого учёного: «Мы, современные европейцы, в общем привыкли к устоявшимся понятиям и к однозначным этнонимам (например, итальянец, грек, швед)... и мы слишком склонны к тому, чтобы во всех обстоятельствах оперировать только ими. Однако в древних (и не только восточных) источниках мы очень часто сталкиваемся с явлениями, которые отражены в менее устойчивых категориях» [24]. Именно таковы имена кыргыз, татар и тюрк.

Перейдём к слову хоорай / хорай. Такого этнонима в Южной Сибири не было. Его не знают ни фольклор, ни письменные источники. В языке хакасского фольклора слово хоорай означает всю совокупность людей (в зависимости от контекста это может быть и всё человечество, и люди, собравшиеся в одном месте). Сравним два отрывка сказания: iкi харындас Аи Мiчiкен Кÿн Мiчiк:.. .Арғалығ сынға сығып // Тилекейiн тизе кöрче // Толахайын ömipe кöрче «(Витязь) На горный хребет поднявшись, // Небесную Вселенную насквозь видит, // Весь Земной круг насквозь видит»; а также ... Тилекейiн тизе кöрче // Толай хориин [25] ömipe кöрче — «Вселенную насквозь видит, // Всю массу (живущих на земле) людей насквозь видит» [26]. Другой пример — описание конца свадебного пира: Тостағызы тоозылча// Толай хорай тарасча//Хазандағызы хахталча // Халых чоны тарапча — «То, что было на берёсте, кончается [27] // Вся масса людей расходится // То, что было в котлах, кончается // Людская масса расходится». Стилистический принцип смыслового параллелизма, столь характерный для хакасского фольклора, позволяет, как видим, правильно понять содержание слова хоорай. Примеры, в которых В.Я. Бутанаев видит употребление этнонима, должны истолковываться и переводиться иначе, а именно: Хоос полган малдың ээзi, хоорай полған чурттын ээзi означает: «Хозяин многочисленного скота, хозяин многолюдного края»; Хоорай чуртаан чир аймағында хомзынмин чуртаан чон чоғыл переводится: «Где бы ни жил род человеческий — нет людей, живущих без печали»; Хыргыстын тоғыс мун толы хоорай чоны — «Вся девятитысячная масса кыргызского народа»; Тогыс харындас хыргыстан тоғыс мун толы хоорай чон оскен — «Вся девятитысячная масса народа произошла (бу кв, выросла) от

(73/74)

девяти братьев кыргызов»; Тоғыс пулуң толы хоорайда ноо-ниме полбан — «В девятиугольном мире людей чего только не бывает» [28].

Гипотеза В.Я. Бутанаева, очевидно, возникла, когда внимание исследователя привлекла фраза: «Вся масса девятитысячного кыргызского народа» [29]. По упомянутой в этой дискуссии ассоциации с отрывком из «Юань ши» слове хоорай было воспринято им как этноним. (Однако в источнике идёт речь о создании девяти тысячничеств, административных единиц, управляемых тысячниками, а не девяти тысяч дворов, что признано и Е.И. Кычановым [30].) Между тем употреблённое в фразе число «девять» скорее следует увязывать, как и в других фольклорных произведениях, с известной цифровой сакральной символикой (ср. и «девять братьев-кыргызов»). Тогда не возникает необходимости («из-за созвучия») возводить словосочетание тоғыс пулуң (девятиугольный) к тоғыс муң (девятитысячный) [31] — достаточно будет сравнить его с известными образами «9-угольной юрты» или «9-гранного железного столба» и т.п., являющимися фольклорными моделями мира [32].

Позднее В.Я. Бутанаеву стало известно истошное значение слова хоорай [33], только что показанное мною. Что же помешало ему привести в соответствие с истиной свои первоначальные ошибочные толкования и переводы? [34].

Этому помешало произведенное В.Я. Бутанаевым отождествление слова хоорай с топонимом Хонгорой, известным по трём русским источникам XVIII в. Основой послужили два обстоятельства: восприятие хоорай в качестве стяжённой формы слова Хонгорой (Хонгорай) и мнение о том, что топоним обозначал территорию всей Хакасско-Минусинской котловины. Оба положения ошибочны. Во-первых, мне неясно, действительно ли в слове хоорай есть долгий гласный звук, ибо в фольклорных записях лингвистов Н.Ф. Катанова и О.В. Субраковой это слово отмечено как хорай. Во-вторых, казалось бы, благополучная для тюркских языков фонетическая ситуация с выпадением интервокального ң / нг (Хонгорай — Хоорай) совершенно не подходит к данному случаю. Источники фиксируют форму Хонгорой (не Хонгорай — после р звук о, а не а), т.е. при стяжении получится хоорой (не хоорай). Кроме того; если речь идёт, как здесь, об основе слова (а не об изменении звуков под воздействием аффиксов), то появление стяжённой формы есть замена в живой речи слова со старым нестяжённым произношением на новое, другого фонетического облика. То есть бытование одной формы отрицает существование другой. По данным же В.Я. Бутанаева, обе формы бытуют одновременно (впрочем, это не мешает ему употреблять «позднюю» форму хоорай в отношении к XIV-XVI вв.). Но тогда выходит, что это два разных слова. Они и принадлежат даже к двум различным языкам. Топоним связан с кето- и самоедоязычным населением. Данные Ф.И. Страленберга (Honkoroi) и П. Чихаева (хонруи, хонру), вероятно, связаны со словом Хонгорой, но тувинское хоорай по отношению к Присаянью (отмеченное Е.К. Яковлевым) восходит к русскому слову «город» [35], как тогда просто именовали единственный в тех краях город — Минусинск.

Письменные источники — русские переводы с маньчжурского языка — ясно указывают, что Хонгорой было названием только того урочища на правом берегу Енисея, где был сооружён в 1707 г. Абаканский острог («на урочищах Хонгороя русские люди поставили город», «высмотря на урочищах Хонгороя», «о деревянном русском одном городе, что построен на месте, которое близко Хонгороя разстоянием на одно только кормище (станцию) езды», «о построенном на Хонгора называемом месте... российском городе»). В эту местность, входившую в состав кыргызского Тубинского княжества, прикочёвывали жители предгорий и хребтов Восточного Саяна — кыргызы, тофалары, моторы («оное Хонгорой место состоит во владении нашего бейлы... на нём кочуют и имеют промыслы наши есашные киргизы и урянхайцы», «тою де землею Хонгороя... киргизы, уранханя, моторы, они кочевали», «и тот Хонгороя... его киргис, уранхай, моторы, их кочевия», «моторы... с лишком 30 человек, на Хонгороя кочуют», «ваши русские гуна Басдак с товарищи на Хонгороя жителей из мотор, ясак берут и город строит», «Россия

(74/75)

ни к собранию... с гонгорских модор... есака, ни к строению в тамошних местах своих городов права не имеет») [36]. По мнению Ф.И. Страленберга, в земле Хонкорой, которую он посетил, побывав в 1722 г. в Абаканском остроге, обитали самоедоязычные моторы (Modur). Возможно, топоним Хонгорой связан с названиями кетоязычных коттов и самоедоязычных койбалов (konrojcien), отмеченными Г.Ф. Миллером и Ю.В. Клапротом [37]. Как бы то ни было, ясно, что слово Хонгорой не обозначает всей Хакасско-Минусинской котловины, не имеет отношения к её тюркоязычному населению и не связано с хакасским словом хоорай.

Таким образом, утверждения В.Я. Бутанаева о том, что слово хоорай имело значение этнонима, способны лишь ввести в заблуждение (как это уже произошло с С.Г. Кляшторным). Особенно огорчительно, что распространению этого заблуждения может способствовать книга В.Я. Бутанаева, изданная Институтом этнологии и антропологии АН СССР в III выпуске «Материалов к серии „Народы Советского Союза”» [38].

Надеюсь, что состоявшаяся дискуссия убедительно показала, что сложнейшая проблема изменчивого исторического содержания этнонимов не может быть решена на материалах какой-либо одной науки — языкознания, филологии или истории, а требует тщательного анализа всей совокупности имеющихся данных. Основу подобного осмысления может создать лишь исторический подход к явлениям.

Вопрос 18

Проблема формирования кыргызского народа сложна и многогранна, в ней много дискуссионных вопросов. Уже более двух тысяч лет тому назад в письменных источниках встречаются этнонимы и топонимы, относящиеся к древним предкам современного кыргызского народа. Следовательно, истоки сложения кыргызского этноса уходят своими корнями в эту древность и непосредственно связаны с территориями Восточного Туркестана, Центрального Тянь-Шаня, Памиро-Алтая, Семиречья и Центральной Азии. Не только историкам, но и всем обществоведам широко известна крылатая фраза академика В. В. Бартольда: "Киргизы (кыргыз) принадлежат к числу древнейших народов Средней Азии" [1].

В настоящей статье, используя материалы, полученные нами в экспедициях, летописные сведения, различные источники и исследования других специалистов, мы предлагаем свое видение на предмет формирования кыргызского народа.

Прежде всего вкратце рассмотрим историю сложения специфических черт кыргызского языка - главного определителя этноса. В свою очередь по своему происхождению он входит в семью тюрских языков. Общеизвестно, что тюркские, монгольские, тунгусо-маньчжурские языки входят в так называемую алтайскую ветвь дальнеродственных языков. С XIX в. в науке прочно утвердились понятия "алтайские языки", "алтайская семья народов", под которыми имели в виду все тюркские языки, в том числе и кыргызский. Сущность объединения алтайской ветви дальнеродственных языков понимается разными учеными неодинаково. Одни языковеды считают алтайские языки языковым союзом, т.е. языковой общностью, образовавшейся в результате постоянных контактов живших по соседству носителей тюркских, монгольских и тунгусо-маньчжурских языков. Другие же лингвисты полагают, что алтайские языки связаны генетически и образовались из одного праязыка, дивергенция которого произошла, однако, весьма давно - не позднее 10-8 тысячелетий до н.э.[2] Прародину алтайского этноязыкового единства, как правило, ищут (те, кто его признает) где-то в Средней Азии и в примыкающих районах Северного Ирана, где распались тюркские, монгольские и тунгусо-маньчжурские языки, сейчас сказать трудно, скорее всего это произошло восточнее места распада алтайского праязыка. Сложно также определить место и время выделения из алтайской семьи языков этноязыковой общности тех ее ветвей, которые позже приняли участие в сложении корейцев и японцев [3].

Во 2 - 1 тыс. до н.э. на обширной территории Восточного Туркестана, Южной Сибири, Монголии, Маньчжурии со временем сложились пратюрко-монгольские и пратунгусо-маньчжурская языковые общности. Внутри пратюрко-монгольской общности с середины 1 тыс. до н.э. началось сложение прототюрских и протомонгольских языков. Племена - носители прототюрских языков консолидировались в Центральной и Внутренней Монголии, от Байкала до Ордоса, а племена - носители протомонгольских языков - в Северной Маньчжурии и Северо-Восточной Монголии [4]. В VII-VI вв. до н. э. китайцы уже выделяют этническую разницу между ними. Кочевники, населявшие Центральную Азию в это время, именуются Сыма Цянем жун и ди; позднее их стали называть ху. В ту же эпоху в степях Внутренней Монголии, Южной Маньчжурии и в отрогах Большого Хингана жили шаньжуны (горные жуны) и дунху (восточные варвары) [5]. Видимо, жуны - это прототюрки, а дунху - протомонголы того времени. Они не были политически объединены, "все они были рассеяны по горным долинам, имели собственных вождей, и хотя нередко собирались свыше ста (племен) жунов, они не сумели объединиться в одно целое" [6].

Источники сообщают, что главным их занятием было кочевое скотоводство: "Переходят со скотом с места на место, смотря по достатку в траве и воде. Постоянного пребывания не знают. Живут в круглых юртах, из коих выход обращен к востоку. Питаются мясом, пьют кумыс, одежду делают из разноцветных шерстяных тканей. Кто храбр, силен и способен разбирать спорные дела, тех поставляют старейшинами. Наследственного преемника у них нет. Каждое стойбище имеет низшего начальника. От ста до тысячи юрт составляют общину. От старейшин до последнего подчиненного каждый сам пасет свой скот и печется о своем имуществе, а не употребляют друг друга в услужение. В каждом деле следуют мнению женщин, одни военные дела сами решают. Войну ставят важным делом " [7]. Такой же "варварский" образ жизни вели и древние кыргызы.

В период отделения племен - носителей тюркских языков от алтайской языковой общности и складывания общетюркских (близкородственных) признаков появляются все новые и новые понятия и термины, связанные с кочевым образом жизни, освоением новых пастбищ с новыми фауной и флорой, развитием скотоводства и земледелия, возникновением домашних промыслов и.т. д. Постоянное общение кочевых племен- носителей протюрских языков содействовало выработке сходных элементов в языке, что нашло отражение в грамматике и отчасти в словаре современных близкородственных (тюркских) языков.

Что касается кыргызского языка, то в древности и раннем средневековье в его развитии можно выделить два этапа:

1. III в. до н.э. - VIII в.н.э. Этот древнекыргызский этап истории кыргызских черт языка территориально протекал в Восточном Туркестане, Тенгир-Тоо (Притяньшанье), в Минусинской котловине и в близлежащих районах Саяно-Алтайского нагорья.

2. IX - XIII вв. в этот период вполне сложились общенародные черты в кыргызском языке, составляющие его специфику и диалекты. Кыргызские кочевые племена в основном сформировались в народность.

Древние кыргызы (цзяньгуни), обитавшие во второй половине I тыс. до н.э. на территории Восточного Туркестана, Тенгир-Тоо (Притяньшанье), принимали активное участие в политических событиях того времени. По сведениям Сыма Цяня, в эпоху Чжаньго (403-221 гг. до н.э) сложилась новая политическая ситуация в Восточном Туркестане, Средней и Центральной Азии. Вместо некогда сильных жунов на севере и западе образуется мощные объединения кочевых племен дунху (хунны) и юэчжи (тохары). У кочевых племен дунху появился единый правитель и они достигли "расцвета" [8].

До сих пор науке не известно происхождение сюнну. Согласно Сыма Цяню, "родоначальником сюнну был отпрыск правителей рода Ся по имени Шуньвей". Правление этой династии относится к первой половине 2 тыс. до н.э. первые достоверные сведения о сюнну датированы лишь концом III в. до н.э. за эти полутора тысяч лет, как ни странно, об этом народе нет никаких сведений. В VII-V вв. до н.э. его предки жили к востоку и юго-востоку от современной Монголии в степных и лесостепных районах Маньчжурии и частично во Внутренней Монголии. В IV-III вв. до н.э. сюнну переместились к западу и заняли пространства между Забайкальем и Ордосом (излучина р. Хуанхе). Здесь образование и возвышение племенного союза во главе сюнну (хуннов) связано с именем шаньюя Маодуня. Он стал верховным вождем сюнну (хуннов) осенью 209 г. до н.э. на востоке он разбил наголову соседние кочевые племена, известные под собирательным термином "дунху" (восточные варвары), в которых современные исследователи видят предков позднейших монголов. Затем на западе он напал и покорил юэчжей (тохаров), на юге присоединил ряд районов, где кочевали племена лоуфань и баяйн.

Из этих событий можно сделать следующие выводы. Во-первых, история сюнну (хунну) свидетельствуют, что сформировалась первая известная исторической науке тюркоязычная этническая общность. Во-вторых, сюнну (хунну) создали впервые в мире древнейшую кочевую империю, традиции которой в значительной мере наследовали все последующие (Сяньбийская, Тюркская, Уйгурская, Кыргызская, Монгольская, Джунгарская) империи. Западная граница ее была в Восточном Туркестане, Притяньшанье. В третьих, эта кочевая империя, возникшая в конце III в. - середине II в. до н.э., занимала огромную территорию в Центральной Азии, населенную тюркскими, монгольскими и иранскими народами. В-четвертых, это государство позволило устранить барьеры на пути этнических и культурных контактов, привело к образованию новых форм материальной культуры и общественных отношений. В-пятых, именно с государством сюнну связана происхождение многих племен и народностей более позднего времени.

В 203-202 гг. до н.э. основатель хуннской державы Маодунь подчинил племена Саян, Алтая и верхнего Енисея. В 176-165 гг. он и его наследник Лаошан нанесли поражение юэчжам (тохарам). Юэчжи вторглись в Семиречье и на Тянь-Шань. Впоследствии они продвинулись далее на юго-запад и в Бактрии создали условия для возникновения мощного Кушанского государства. Хунну установили контроль над богатыми оазисными государствами бассейна Тарима. Безраздельное политическое влияние хуннов в Восточном Туркестане длилось свыше полувека. По мнению С.Г. Кляшторного, вышедшие из среды позднехуннских племен, переселившихся в Восточный Туркестан, тюрки оказали особенно значительное влияние на судьбы Восточного Туркестана.9

Во второй половине I тыс. до н.э. - первой половине I тыс. н.э. древние кыргызы- цзяньгуни обитали на территории Восточного Туркестана, Притяньшанья. Согласно сведениям ханьских источников, собранным Ю.С. Худяковым, цзяньгуни проживали к северу и западу от усуней, севернее уцзе, южнее динлинов, восточнее кангюев [10].

Самые ранние письменные сообщение о древних кыргызах содержатся в "Ши-Цзи" ("Исторические записки") Сыма Цяня. В рассказе о событиях, относящихся к 201 г. до н.э., мы читаем: "Впоследствии на севере они (хунны. - Бактыгулов Дж.) покорили владения Хуньюй, Кюеше, Динлин, Гэгунь и Цайли" [11]. По мнению ряда исследователей, в их числе академика В. В. Бартольда, само название "Гэгунь" (есть вариант "Гяньгунь") является китайской транскрипцией слова "кыргыз". В свою очередь "кюеше" - это кыпчаки. Это древнейшее государство кыргызов ("Владение кыргыз") возникло одновременно с хуннской империей Маодуня. К сожалению, исследователи не располагают данными, относящимися к его месторасположению, территории, границам. Академик В. В. Бартольд считал, что оно находилась в районе оз.Кыргыз-Нур в Западной Монголии. В этом выводе он опирался на китайский источник, в котором утверждалось, что "Владение Кыргыз" располагалось на 7 тысяч ли к западу от ставки шаньюя хуннов и на 5 тысяч ли к северу от государства Чеши. Естественно перед академиком возникло много вопросов: Какова была фактическая величина китайской меры длины ли в конце III и во II в. до н.э.? В разное время оно менялось от 0,3 до 0,5 км. От какой ставки шаньюя вести отсчет? Их было несколько. Какое государство Чеши располагалось в 5 тысячах неизвестной длины ли к югу от "Владения Кыргыз"? Их было два - Восточное Чеши и Западное Чеши. Видимо, В.В. Бартольд принял на веру так подходящее к случаю название озера в Монголии - Кыргыз-Нур [12].

Современные подсчеты, сделанные синологом Л.А.Боровковой, привели к неожиданным результатам: "Владение кыргыз" в III в. до н.э. находилось не где-то на просторах Центральной Азии, а рядом с границей Кыргызской Республики - Восточном Туркестане. По ее мнению, район обитания кыргызов локализуется к северу от хребта Боро-Хоро и к западу от пустыни Дзосотын-Элисун [13].

Поиск по сайту: