XII. На следующий день

Как только весть о моем увольнении распространилась, взбунтовались дилеры. Особенно расстроился Эд Малэйн, дилер из Бергенфилда, штат Нью-Джерси, являвшийся президентом Союза дилеров компании «Форд», который насчитывал 1200 членов. Еще раньше Малэйн заподозрил, что со мной не все ладно. Он по собственной инициативе обратился к Генри и ко всем членам совета директоров с письмом, в котором высказался за оставление меня на посту президента. В ответном письме Генри велел ему не лезть не в свое дело. Однажды, проходя мимо кабинета Генри, я услышал, как он орал кому-то по телефону: «Якокка встретился с этим сукиным сыном Малэйном и подговорил его написать это письмо». Разумеется, ничего подобного я не делал.

После моего увольнения Малэйн развернул кампанию за возвращение меня на пост президента и за введение в состав членов правления представителя дилеров. Он подсчитал, что общий размер капиталовложений всех дилеров фирмы в свои предприятия достигает почти 10 миллиардов долларов, и доказывал, что именно я способен наилучшим образом защищать такой объем инвестиций. Позднее тем же летом он действительно предпринял попытку организовать коллективный протест тех дилеров, которые были акционерами компании, но эта попытка провалилась.

Хотя усилия Малэйна, преследовавшие цель восстановить меня на президентском посту, успеха не имели, существовали признаки того, что в компании возникли опасения относительно сохранения ее дилерского корпуса после моего ухода. На следующий день после моего увольнения Генри разослал всем дилерам компании «Форд» в США письмо, в котором заверял, что их интересы не пострадают. В письме, в частности, утверждалось следующее: «Наши операции в Северной Америке возглавляют способные администраторы, которые хорошо вам известны и которые полностью учитывают ваши требования и требования розничного рынка». Разумеется, если бы это действительно соответствовало истине, не было бы необходимости в рассылке такого письма.

Многие дилеры в письмах и по телефону выражали мне поддержку. Их сочувствие и добрые пожелания имели для меня большое значение. В прессе меня часто характеризуют как человека «чрезмерно требовательного», «жесткого» или даже «безжалостного». Но если бы это было так, то едва ли дилеры так дружно выступали бы в мою защиту. У меня с ними, конечно, возникали некоторые разногласия, но я всегда относился к ним со всей справедливостью. Если Генри действовал на них окриком и устраивал им разносы, я обращался с ними по-человечески. К тому же довольно многим из них я помог стать миллионерами.

Между тем в штаб-квартире компании Генри поручил Биллу Форду и члену правления Картеру Берджесу решить вопрос о том, как произвести со мной окончательный расчет. Я сообщил им, сколько мне полагается получить, но они беззастенчиво торговались со мной из-за каждого пенса. Чтобы получить все, что мне причиталось, я нанял Эдварда Беннета Уильямса, лучшего из известных мне юристов. В конце концов мне удалось получить лишь около 75 процентов фактически причитавшейся мне суммы. Из всего этого эпизода мне врезалось в память поведение Картера Берджеса и главного юриста компании Генри Нольте, изрекавших всякие пошлости о том, насколько они хотят соблюсти справедливость, но не могут найти никаких прецедентов подобных денежных расчетов, а посему, мол, вынуждены блюсти «интересы держателей акций». Билл Форд, однако, молча наблюдал все это, закусив губы.

Я получил много сочувственных писем от моих сотрудников в компании. Все эти письма писались, конечно, от руки, чтобы не оставлять никаких следов. Было также много писем и телефонных звонков от «охотников за специалистами», предлагавших помочь мне подыскать новое место работы.

Мне кажется, что то утро моей ссылки на склад автодеталей оказало важнейшее влияние на принятое мною две недели спустя решение согласиться с предложением занять пост президента корпорации «Крайслер». Не будь этой унизительной истории с направлением на склад, я, быть может, позволил бы себе некоторое время отдохнуть, поиграть в гольф или отправиться с семьей в развлекательное путешествие.

Однако все случившееся привело меня в такую ярость, что, к счастью, я сразу нашел работу и получил возможность погрузиться в новое дело. В противном случае я испепелил бы. себя, просто сгорел бы в клокотавшем во мне гневе.

Забавным побочным следствием моего увольнения явилось то, что я теперь мог позволить себе пригласить ri свой дом на обед Пита и Конни Эстесов. Пит, живший поблизости, был президентом «Дженерал моторс». За все годы нашего знакомства мы ни разу не встречались в частном порядке.

Дело в том, что пока я работал в компании «Форд», мы оба вынуждены были считаться с неписаным правилом, согласно которому всякий раз, когда менеджеров компании «Форд» и «Дженерал моторс» видят играющими вместе в теннис или гольф, это рассматривается как неопровержимое свидетельство того, что они сговариваются о ценах на автомобили или иным образом строят заговор с целью уничтожения нашей системы свободного предпринимательства. Особенно осторожничали менеджеры «Дженерал моторс», поскольку над этой корпорацией постоянно висела угроза ее расчленения под тем предлогом, что она является монополией. В результате те из нас, кто занимал крупные посты в разных компаниях «большой тройки», редко даже здоровались друг с другом.

Происшедшая теперь перемена доставила особую радость Мэри, так как она любила Конни Эстеса и теперь ей не было нужды тайно встречаться с ним и его семьей. Это звучит забавно, но таков был кодекс поведения в Гросс-Пойнте и Блумфилд-Хилзе в 70-е годы.

Моя вновь восстановленная дружба с Питом Эстесом оказалась слишком кратковременной. Как только я занял пост в компании «Крайслер», нам снова пришлось стать чужими.

Вскоре после моего устранения с поста президента компании «Форд» в одной из детройтских газет появилась публикация, в которой, со ссылкой на «представителя семьи» Форд, утверждалось, что я был уволен потому, что «мне не хватало деликатности», что я был слишком «бесцеремонен» и что «сыну итальянского иммигранта, родившемуся в Аллентауне, штат Пенсильвания, очень далеко до Гросс-Пойнта».

Это была гнусная инсинуация, но ничего удивительного в ней не было. Для Фордов я всегда оставался бы чужаком. Ведь даже жена Генри, Кристина, также всегда была чужой в семье. Все звали ее там «королевой от пиццы».

Учитывая отношение Генри к итальянцам, можно считать сообщение газеты соответствующим истине. В последние несколько лет он был убежден, что я принадлежу к мафии. Подозреваю, что роман «Крестный отец» вполне мог внушить Генри, что все без исключения итальянцы связаны с организованным преступным миром.

Он бы просто задрожал от страха, если бы узнал о неожиданном звонке ко мне по телефону после появления той статьи в газете. Парень с итальянским акцентом позвонил мне домой и произнес: «Если то, что мы прочитали в газете, правда, мы бы хотели поговорить по-своему с этим поганым сукиным сыном. Он оскорбил честь вашей семьи. Сообщаю вам номер телефона, по которому можно звонить. Как только вы нам скажете, мы ради вас ему руки и ноги переломаем. Нам станет легче на душе. Наверняка станет легче и вам».

«Нет, спасибо, – ответил я, – это не мой стиль. Если вы это сделаете, мне это не доставит никакого удовлетворения. Если бы я хотел применить насилие, я предпочел бы сам переломать ему ноги».

В ходе расследования, проводившегося в 1975 году, Генри постоянно намекал, что я поддерживаю связи с мафией. Насколько я помню, мне ни разу в жизни не приходилось видеть человека из мафии. А теперь оказалось, будто Генри предвосхитил события. Неожиданно мне открылся доступ как раз к тем самым людям, которые действительно способны вселить в него страх божий.

Дело здесь вовсе не в том, что я исповедую веру в необходимость подставлять под удар другую щеку. Генри Форд разрушил довольно много жизней. Но его самого месть настигла и без моего насильственного вмешательства. В виде причитающейся мне пенсии он до сих пор выплачивает мне большие деньги за то, что я каждое утро отправляюсь на работу, цель которой заключается в том, чтобы подорвать позиции его компании, а следовательно, и его семьи.,

Когда первый шок от увольнения прошел, я стал обдумывать, что же именно произошло между Генри и мною. В некоторых отношениях не имеет значения, являетесь ли вы президентом компании или дворником. В любом случае увольнение – это страшный удар, и вы сразу же начинаете для себя выяснять, какую вы совершили ошибку.

По существу, я никогда не питал иллюзий насчет того, чтобы стать первым лицом в компании. Если бы я захотел стать главным исполнительным' директором, у меня было много возможностей получить этот пост в какой-либо другой фирме. Но до тех пор, пока я оставался в компании «Форд», я твердо знал, что во главе ее всегда будет стоять член семьи Форд, и я принимал это как факт. Будь у меня такое непреодолимое стремление стать главным исполнительным директором, я бы уже давно ушел. Но до 1975 года я был доволен своим положением в фирме.

Меня уволили потому, что сочли угрозой для босса. Генри пользовался дурной славой хозяина, ставящего второе лицо в фирме в неблагоприятное положение. Приход любого человека на этот пост всегда воспринимался им как восстание крестьян против своего лорда и повелителя. Во мне же всегда гнездилась идея, будто я не такой, как все, будто я в чем-то умнее и удачливее остальных. Я не допускал мысли, что такое может когда-либо приключиться со мной.

Мне следовало несколько глубже вникнуть в историю компании «Форд». Ведь я знал, что Эрни Брич был изгнан из рая. Ведь я знал, что Тэкс Торнтон и Макнамара, попавшие в фирму как «вундеркинды», не могли дождаться того дня, когда можно будет ее покинуть. Ведь я знал, что Бичем изо дня в день повторял: «Этот тип – шельма, и тебе лучше быть готовым к дурной погоде». Эрие Миллера, Банки Кнудсена и даже приятеля Генри, Джона Багэса, постигла та же судьба. Мне нужно было лишь проследить историю фирмы, и моя карьера предстала бы передо мной в ясном свете.

Свою роль сыграла и болезнь Генри. Он был убежден, что, если с ним что-нибудь случится, я найду способ обойти его семью и захватить власть в компании. «Когда я в январе 1976 года заболел ангиной, – говорил он репортеру из журнала „Форчун“, – то внезапно обнаружил, что я не вечен. И я спросил себя, что станет с „Форд мотор компани“ без меня. Я пришел к выводу, что Якокка не может заменить меня на посту председателя совета директоров». Этот порочный человек никогда не мог объяснить такую свою точку зрения ни мне, ни совету директоров, а вероятно, даже и самому себе.

Форды представляют собой одну из последних великих династий Америки. В любой династии первым инстинктом является самозащита. Всё, буквально всё – хорошее, плохое или даже безразличное, – что может оказать влияние на династию, превращается в уме человека, ее возглавляющего, в потенциальную проблему.

Генри никогда не скрывал своего желания, чтобы его сын, Эдсел, стал его преемником, и полагал, что именно я стою преградой на пути осуществления этого плана. Один мой приятель любил повторять: «Ли, первое фиаско „Эдсела“ вас не коснулось. Но второе вас обязательно заденет!»

Генри я видел лишь однажды после моего увольнения. Года четыре с половиной спустя Катарин Грэм пригласила нас с Мэри на один из приемов по случаю пятидесятилетнего юбилея журнала «Ньюсуик», устраивавшихся в ряде городов страны. В Детройте по иронии судьбы такой прием состоялся в танцевальном зале Центра Ренессанса.

Это было за несколько месяцев до смерти Мэри. Она чувствовала себя неважно, и я весь вечер провел рядом с ней. Мы сидели за столом с Биллом Бондом, лучшим диктором последних известий и отличным парнем. В какой-то момент, пока Мэри и Билл разговаривали, я огляделся и заметил, как Генри с женой шествуют вдоль шеренги встречающих.

«О черт!» – воскликнул я. Мэри посмотрела туда же. «Черт возьми!» – повторила и она. То был миг, который я часто воображал себе. По натуре я человек весьма сдержанный, но всегда хотел представить себе, что произойдет, если я когда-нибудь увижу Генри после того, как выпью несколько рюмок. Я опасался, что потеряю самообладание. Я так долго строил фантазии, как я двину ему в самое больное место, что действительно не был уверен в способности сдержать себя.

Наши взгляды встретились. Я поклонился, понимая, что перед ним выбор из трех возможностей. Первая состояла в том, чтобы ответить на поклон, сказать «хэллоу» и затем затеряться в толпе. В таком случае он просто оставался на занятой им позиции.

Другой возможностью было подойти и перекинуться парой слов. Мы могли бы обменяться рукопожатием, он даже мог бы похлопать меня по спине. Это означало бы, что кто старое помянет, тому глаз вон. Такое поведение было бы весьма достойным, но ждать этого от него явно не приходилось.

Третьей возможностью для него было пуститься наутек. И именно так он и поступил. Потащив за собой жену, Кэти, он стремительно убежал.

Это был последний раз, когда я видел Генри Форда.

С 13 июля 1978 года много воды утекло. Шрамы, оставленные Генри Фордом, особенно на моей семье, сохранятся еще долго, так как нанесенные им раны были глубоки. Но события последних лет оказали свое целебное действие. Итак, жизнь продолжалась.

Поиск по сайту: