Автор: Владимир Владимирович Маяковский

Написано:1915 г.

Жанр: поэма

Литературное направление: футуризм (с элементами соцреализма)

Сюжет.

Поэт — красивый, двадца­ти­двух­летний — дразнит обыва­тель­скую, размяг­ченную мысль окро­вав­ленным лоскутом своего сердца. В его душе нет стар­че­ской нежности, но он может вывер­нуть себя наизнанку — так, чтобы были одни сплошные губы. И будет он безуко­риз­ненно нежный, не мужчина, а — облако в штанах!

Он вспо­ми­нает, как однажды в Одессе его любимая, Мария, обещала прийти к нему. Ожидая её, поэт плавит лбом стекло окошечное, душа его стонет и корчится, нервы мечутся отча­янной чечеткой. Уже двена­дцатый час падает, как с плахи голова казнен­ного. Наконец появ­ля­ется Мария — резкая, как «нате!», — и сооб­щает, что выходит замуж. Пытаясь выгля­деть абсо­лютно спокойным, поэт чувствует, что его «я» для него мало и кто-то из него выры­ва­ется упрямо. Но невоз­можно выско­чить из собствен­ного сердца, в котором полы­хает пожар. Можно только высто­нать в столетия последний крик об этом пожаре.

Поэт хочет поста­вить «nihil» («ничто») над всем, что сделано до него. Он больше не хочет читать книг, потому что пони­мает, как тяжело они пишутся, как долго — прежде чем начнет петься — барах­та­ется в тине сердца глупая вобла вооб­ра­жения. И пока поэт не найдет нужных слов, улица корчится безъ­языкая — ей нечем кричать и разго­ва­ри­вать. Во рту улицы разла­га­ются трупики умерших слов. Только два слова живут, жирея, — «сволочь» и «борщ». И другие поэты броса­ются прочь от улицы, потому что этими словами не выпеть барышню, любовь и цветочек под росами. Их дого­няют уличные тыщи — студенты, прости­тутки, подряд­чики, — для которых гвоздь в собственном сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете. Поэт согласен с ними: мель­чайшая песчинка живого ценнее всего, что он может сделать. Он, обсме­янный у сего­дняш­него племени, видит в терновом венце рево­люций шест­на­дцатый год и чувствует себя его пред­течей. Во имя этого буду­щего он готов растоп­тать свою душу и, окро­вав­ленную, дать, как знамя.

Хорошо, когда в желтую кофту душа от осмотров укутана! Поэту противен Севе­рянин, потому что поэт сегодня не должен чири­кать. Он пред­видит, что скоро фонарные столбы будут взды­мать окро­вав­ленные туши лабаз­ников, каждый возьмет камень, нож или бомбу, а на небе будет околе­вать красный, как марсе­льеза, закат.

Увидев глаза бого­ма­тери на иконе, поэт спра­ши­вает ее: зачем одари­вать сиянием трак­тирную ораву, которая опять пред­по­чи­тает Варавву опле­ван­ному голгоф­нику? Может быть, самый красивый из сыновей бого­ма­тери — это он, поэт и трина­дцатый апостол Еван­гелия, а именами его стихов когда-нибудь будут крестить детей.

Он снова и снова вспо­ми­нает неис­цветшую прелесть губ своей Марии и просит её тела, как просят христиане — «хлеб наш насущный даждь нам днесь». Ее имя вели­чием равно для него Богу, он будет беречь её тело, как инвалид бережет свою един­ственную ногу. Но если Мария отвергнет поэта, он уйдет, поливая дорогу кровью сердца, к дому своего отца. И тогда он пред­ложит Богу устроить кару­сель на дереве изучения добра и зла и спросит у него, отчего тот не выдумал поцелуи без мук, и назовет его недо­учкой, крохотным божиком.

Поэт ждет, что небо снимет перед ним шляпу в ответ на его вызов! Но вселенная спит, положив на лапу с клещами звёзд огромное ухо.

Поиск по сайту: