Автор: Валентин

Написано:1976 г.

Жанр: повесть

Литературное направление: соцреализм (формально)

Сюжет.

Просто­явшая триста с лишним лет на берегу Ангары, Матёра пови­дала на своём веку всякое. «Мимо неё подни­ма­лись в древ­ности вверх по Ангаре боро­датые казаки ставить Иркут­ский острог; подво­ра­чи­вали к ней на ночёвку торговые люди, снующие в ту и в другую стороны; везли по воде арестантов и, завидев прямо на носу обжитой берег, тоже подгре­бали к нему: разжи­гали костры, варили уху из вылов­ленной тут же рыбы; два полных дня грохотал здесь бой между колча­ков­цами, заняв­шими остров, и парти­за­нами, которые шли в лодках на приступ с обоих берегов». Есть в Матёре своя церк­вушка на высоком берегу, но её давно приспо­со­били под склад, есть мель­ница и «аэро­порт» на старом паст­бище: дважды на неделе народ летает в город.

Но вот однажды ниже по Ангаре начи­нают строить плотину для элек­тро­станции, и стано­вится ясно, что многие окрестные деревни, и в первую очередь островная Матёра, будут затоп­лены. «Если даже поста­вить друг на дружку пять таких островов, все равно затопит с макушкой и места потом не пока­зать, где там сели­лись люди. Придётся пере­ез­жать». Немно­го­чис­ленное насе­ление Матёры и те, кто связан с городом, имеет там родню, и те, кто никак с ним не связан, думают о «конце света». Никакие уговоры, объяс­нения и призывы к здра­вому смыслу не могут заста­вить людей с лёгко­стью поки­нуть обжитое место. Тут и память о предках (клад­бище), и привычные и удобные стены, и привычный образ жизни, который, как варежку с руки, не снимешь. Все, что позарез было нужно здесь, в городе не пона­до­бится. «Ухваты, сково­род­ники, квашня, мутовки, чугуны, туеса, кринки, ушаты, кадки, лагуны, щипцы, кросна... А ещё: вилы, лопаты, грабли, пилы, топоры (из четырёх топоров брали только один), точило, железна печка, тележка, санки... А ещё: капканы, петли, плетёные морды, лыжи, другие охот­ничьи и рыбачьи снасти, всякий масте­ровой инстру­мент. Что пере­би­рать все это? Что сердце казнить?» Конечно, в городе есть холодная, горячая вода, но неудобств столько, что не пере­счи­тать, а главное, с непри­вычки, должно быть, станет очень тоск­ливо. Лёгкий воздух, просторы, шум Ангары, чаепития из само­варов, нето­роп­ливые беседы за длинным столом — замены этому нет. А похо­ро­нить в памяти — это не то, что похо­ро­нить в земле. Те, кто меньше других торо­пился поки­нуть Матёру, слабые, одинокие старухи, стано­вятся свиде­те­лями того, как деревню с одного конца поджи­гают. «Как никогда непо­движные лица старух при свете огня каза­лись слеп­лен­ными, воско­выми; длинные урод­ливые тени подпры­ги­вали и изви­ва­лись». В данной ситу­ации «люди забыли, что каждый из них не один, поте­ряли друг друга, и не было сейчас друг в друге надоб­ности. Всегда так: при непри­ятном, постыдном событии, сколько бы ни было вместе народу, каждый стара­ется, никого не замечая, оста­ваться один — легче потом осво­бо­диться от стыда. В душе им было нехо­рошо, неловко, что стоят они без движения, что они и не пыта­лись совсем, когда ещё можно было, спасти избу — не к чему и пытаться. То же самое будет и с другими избами». Когда после пожара бабы судят да рядят, нарочно ли случился такой огонь или невзначай, то мнение скла­ды­ва­ется: невзначай. Никому не хочется пове­рить в такое сума­сброд­ство, что хороший («христо­венький») дом сам хозяин и поджёг. Расста­ваясь со своей избой, Дарья не только подме­тает и приби­рает её, но и белит, как на будущую счаст­ливую жизнь. Страшно огор­ча­ется она, что где-то забыла подма­зать. Настасья беспо­ко­ится о сбежавшей кошке, с которой в транс­порт не пустят, и просит Дарью её подкор­мить, не думая о том, что скоро и соседка отсюда отпра­вится совсем. И кошки, и собаки, и каждый предмет, и избы, и вся деревня как живые для тех, кто в них всю жизнь от рождения прожил. А раз прихо­дится уезжать, то нужно все прибрать, как убирают для проводов на тот свет покой­ника. И хотя ритуалы и церковь для поко­ления Дарьи и Настасьи суще­ствуют раздельно, обряды не забыты и суще­ствуют в душах святых и непо­рочных.

Страшно бабам, что перед затоп­ле­нием приедет сани­тарная бригада и сров­няет с землёй дере­вен­ское клад­бище. Дарья, старуха с харак­тером, под защиту кото­рого соби­ра­ются все слабые и стра­дальные, орга­ни­зует обиженных и пыта­ется высту­пить против. Она не огра­ни­чи­ва­ется только прокля­тием на головы обид­чиков, призывая Бога, но и впрямую всту­пает в бой, воору­жив­шись палкой. Дарья реши­тельна, боевита, напо­риста. Многие люди на её месте смири­лись бы с создав­шимся поло­же­нием, но только не она. Это отнюдь не кроткая и пассивная старуха, она судит других людей, и в первую очередь сына Павла и свою невестку. Строга Дарья и к местной моло­дёжи, она не просто бранит её за то, что они поки­дают знакомый мир, но и грозится: «Вы ещё пожа­леете». Именно Дарья чаще других обра­ща­ется к Богу: «Прости нам, Господи, что слабы мы, непа­мят­ливы и разо­рены душой». Очень ей не хочется расста­ваться с моги­лами предков, и, обра­щаясь к отцов­ской могиле, она назы­вает себя «бестол­ковой». Она верит, что, когда умрёт, все родствен­ники собе­рутся, чтоб судить её. «Ей каза­лось, что она хорошо их видит, стоящих огромным клином, расхо­дя­щихся строем, кото­рому нет конца, все с угрю­мыми, стро­гими и вопро­ша­ю­щими лицами».

Недо­воль­ство проис­хо­дящим ощущают не только Дарья и другие старухи. «Понимаю, — говорит Павел, — что без техники, без самой большой техники ничего нынче не сделать и никуда не уехать. Каждый это пони­мает, но как понять, как признать то, что сотво­рили с посёлком? Зачем потре­бо­вали от людей, кому жить тут, напрасных трудов? Можно, конечно, и не зада­ваться этими вопро­сами, а жить, как живётся, и плыть, как плывётся, да ведь я на том замешен: знать, что почём и что для чего, самому дока­пы­ваться до истины. На то ты и человек».

Поиск по сайту: