РОЖДЕНИЕ ДОКТРИНЫ

Доктрина Путина в том виде, как она существует сейчас, появилась гораздо позже, чем сам Путин занял пост президента. В 1999 году он просто наводил порядок: он и говорил о себе как о президенте, спасающем Россию от катастрофы и распада, стремящемся к стабильности. В 2003 году возникло ощущение, что это ему удалось и не удалось одновременно. Череда терактов и трагических событий подталкивала к мысли, что Путин разрушил стабильность, которая как казалось, существовала до него, при Ельцине. Этот год должен был быть годом успеха, но случилось нечто, что и заставило президента поменять курс. В этом году изменился характер политики, и это потребовало изменения методологии ее реализации. Появилась доктрина Путина.

Появление доктрины в данном случае обозначало отход от политики кризисного менеджмента, то есть простого реагирования на возникающие проблемы. В отличие от доктрины, программа, стратегия и даже идеология предполагают, что существует план и этот план будет реализован вне зависимости от того, какие внешние факторы могут этому помешать. В случае доктрины все совершенно по‑другому. Доктрина – это развернутый метод. В качестве метода она не может указывать цель, она является способом реагирования на ситуацию, создания новых направлений движения. Особенность доктрины в ее способности саморазворачиваться в любые, самые сложные схемы действий, не изменяясь внутренне, и из этого отчасти проистекает будущая новая субъектность.

Доктрина – это развернутый метод. В качестве метода она не может указывать цель.

Источником появления доктрины Путина является политический кризис 2003 года. Она родилась именно из событий, случившихся тогда (отставка Волошина, дело ЮКОСа, неожиданный результат думских выборов и т. п.). Поэтому, для того чтобы понять состояние, в котором Россия оказалась сейчас, – надо вернуться на три года назад и понять, что же произошло в сфере языка власти в 2003 году. С точки зрения развития доктрины это можно сделать при помощи анализа президентского послания 2004 года. Необходимо разобраться, какие факты попали в послание, а какие не попали, что и как было проинтерпретировано.

На протяжении трех лет (в посланиях 2001–2003 годов) важным элементом президентских посланий была идея стабильности. Предполагалось, что главное, чем занимается власть и политическая система, – это оберегает страну от радикальных изменений, инициируемых оппозицией извне или вызревающих внутри самой власти. Понятно, что это ко многому обязывало власть. Например, обязывало к необходимости не выталкивать оппозицию за рамки политической системы, а включать ее в себя. Идея стабильности[3]предполагает стабильность роста, стабильность отношений собственности, возможность для любых игроков на поле стабильности реализовать свои задачи при базовых гарантиях невмешательства со стороны власти.

Путин преуспел в осуществлении этой идеи. Первое, чего он добился, став президентом, это прекращение задержек выплаты пенсий и заработной платы работникам бюджетных организаций. Это была радикальная и сильная установка: государство на уровне системного ограничения не имеет права не соблюдать обязательства перед теми, кто непосредственно от него зависит. В то же время укрепление стабильности шло через построение «вертикали власти» – построение губернаторов и федеральной отраслевой бюрократии под контроль. Путину удалось преодолеть ситуацию непрерывного загнивания, отмирания регионов. Сейчас уже неактуальны вопросы, которые стояли в центре повестки дня несколько лет назад: задержка зарплаты или отключение света и тепла за неуплату.

Однако через несколько лет существования доктрина стабильности изжила себя как на внешнем, так и на внутреннем поле. На это повлияло несколько факторов. Мировой рост цен привел к резкому усилению экспортеров, а доктрина стабильности резко ограничивала возможность влиять на них. Это кардинально усиливало одних и ослабляло других, нарушая баланс системы. Недовольство этим ограничением стало источником импульсов к преобразованию системы, исходящих не только от государства, но и от крупного бизнеса. ЮКОС и власть играли друг с другом на опережение. Стабильности не осталось места и во внешнеполитическом контуре страны. В начале 2003 года, после того как США, несмотря на отсутствие санкций СБ ООН, провели военную операцию в Ираке, в серьезном пересмотре нуждалась идея антитеррористической коалиции.

В конце того же года «революция роз» в Грузии закончилась изменением режима и сменой политического курса страны. В начале 2004 года революция по грузинскому сценарию прошла в Аджарии. Стабильность как установка на удержание любой ценой существующего порядка вещей, как концепция перестала работать.

После кризиса 2003 года государство претендует на возвращение мобилизационной функции.

За четыре года российская экономика значительно выросла. Россия из государства‑банкрота превратилась в богача, который сидит на деньгах и не знает, куда их потратить. О проблемах, с которыми были связаны ельцинские времена, просто забыли. Казалось бы, пришло время пожинать лавры, но доктрина стабильности получает удар за ударом: ЮКОС, Грузия, Украина, Беслан, развал нового образа России на Западе, полная потеря «моды на Путина» и замена ее модой на оранжевых. Это не оставило доктрине стабильности никаких шансов.

Уже в послании 2003 года – в виде идеи удвоения ВВП – начинается отказ от стабильности. Парадоксально, но на самом деле функция лозунга удвоения ВВП[4]не сводилась к задаче его удвоить. Этот лозунг должен был приучить общество к возможности постановки идеологической задачи со сравнительно долгосрочной перспективой. В этом смысле революционно само появление Путина в роли внешнего агента, который может ставить системе задачи. Это несовместимо со стабильностью: для осуществления которой государство само гарантирует отсутствие агентов‑реформаторов.

После кризиса 2003 года государство претендует на возвращение мобилизационной функции. В послании 2004 года Путин много говорит об экономике, показывая целью развития экономики повышение качества жизни (образование, медицина, недвижимость, жилье и т. д.).[5]Фактически послание 2005 года развивает ту же тему качества жизни. Если в 2004‑м президент ставит экономические задачи, то в 2005‑м показывает политические цели, которые призваны обеспечить решение этих задач. Путин в этих посланиях аномально нормальный президент, испытывающий острый дефицит «властной сумасшедшинки». В этом и его сила, и слабость. По Путину, главная задача власти состоит в обеспечении растущего благосостояния населения. Экономические задачи, которые он ставит, инструментальны. В отличие от адептов «экономизма» Кудрина и Илларионова Путин заинтересован не столько в том, чтобы создавать условия для развития экономики сколько в том, чтобы результатом экономического развития стало изменение параметров качества жизни – эти параметры и являются для него основной шкалой. Его, по большому счету, очень мало интересуют детали хозяйственного устройства и макроэкономические показатели. Они для Путина – та машинерия, по отношению к которой он ведет себя как «пользователь», а не как «механик». Уровень инфляции, реальный курс рубля, сальдо торгового баланса, фондовые индексы и т. п. – это показатели, важные для специальных подотчетных людей, но абсолютно вторичные по сравнению с другими, социоэкономическими индикаторами – вроде уровня зарплат, качества медицинского обслуживания, доступности жилья, конкурентоспособности образования и т. п. Не споря с экономическим либерализмом, он не концентрируется только лишь на создании условий экономической деятельности. В послании 2004 года ясно видно, что цель либерального экономического развития – европейский стандарт качества жизни. Уже исходя из этой позиции и предъявляются требования к либеральной экономике: результат, который она дает на выходе, для него важнее особенностей ее внутреннего устройства.

По Путину, главная задача власти состоит в обеспечении растущего благосостояния населения.

Но одного пользовательского подхода недостаточно: Путин управляет машиной, которая сегодня почти ничего, кроме узкого набора функций, не умеет делать. В частности, она не умеет делать инфраструктурные вложения. Сложно себе представить, чтобы нынешняя система поставила себе задачу построить новый город, хотя бы на сто тысяч человек. В России сейчас нет такой инстанции, государственной или частной, которая могла бы сказать: «Здесь нужен город на полмиллиона человек». Да что там – хотя бы на десять тысяч! Логика нашей системы запрещает подобное. Проблема даже не в том, что государство или само для этого должно быть мощнейшим экономическим субъектом, или допускать (удерживая при этом целостность всей остальной системы) существование частных субъектов такой силы, чтобы они могли ставить и решать задачи подобного масштаба. Проблема в том, что любой такой проект затрагивает – и моментально приводит в движение десятки и сотни разнообразных интересов, и хрупкий баланс «стабильности» моментально рушится.

Прямая критика (а не просто отмена) лозунга стабильности, которая прозвучала в послании 2005 года, дает власти мандат на радикальные изменения.[6]Она означает буквально, что разрешены революции и контрреволюции. Путин сказал: «Политика стабилизации фактически была политикой реагирования на накопленные проблемы. Эта политика в целом оправдала себя. Но к настоящему времени себя уже исчерпала». И далее: «Особенностью последнего времени стало то, что наша недобросовестная часть бюрократии как федеральной, так и местной – научилась потреблять достигнутую стабильность в своих корыстных интересах, стала использовать появившиеся у нас наконец благополучные условия и появившийся шанс для роста не общественного, а собственного благосостояния».

Изменение риторики в данном случае означает приход в политику новых смыслов. За идеей борьбы с бюрократией стоит отказ Путина от роли президента бюрократии. Бюрократия – каста выигравших, которые тем или иным способом, лучше или хуже, сумели поучаствовать в переделе собственности, увеличить собственное благосостояние во время ельцинских реформ или путинской стабильности. Стабильность существующего режима долгое время держалась на хрупком балансе этих двух групп: группы «победителей 93‑го» и группы «победителей 99‑го». Сейчас Путин пытается разрушить этот баланс.

Политика стабилизации фактически была политикой реагирования на накопленные проблемы.

Что послужило причиной отказа Путина от доктрины стабильности? С одной стороны, провозглашая ее, он делал именно то, чего от него ждали как от президента. С другой стороны, стабильность оправдывала себя: люди стали лучше жить. При этом повышение уровня жизни населения не было напрямую связано ни с увеличением социальных расходов, ни с ростом цен на нефть, ни с повышением числа наличных расчетов, т. е. возвращения денег в экономику. Это не было простым распределением по стране денег, получаемых извне, хотя вся политика последних пяти лет была борьбой за их перераспределение как можно дальше от собственно вентиля. Напротив, улучшение жизни населения вызвало рост практически во всех секторах национальной экономики. Некоторым образом политика стабильности сама по себе дала людям работу в силу того, что появились новые запросы и, соответственно, новые сферы деятельности, усложнив картину национальной экономики.

Проблема «роста благосостояния» состоит в том, что за улучшением качества жизни людей не стоит никакой другой цели. Это ошибка, потому что с точки зрения социального здоровья повышение качества жизни имеет смысл и оправданно только тогда, когда является наградой за что‑то другое. Продуктивным является убеждение, что хорошая жизнь является наградой за заслуги, труд и т. п. Политика, предполагающая, что качество жизни должно повышаться вне зависимости от прилагаемых к этому усилий, паразитическая. Поэтому катастрофа стабильности есть катастрофа тотального паразитизма. Провозглашая доктрину стабильности, государство законсервировало ситуацию, которая позволила развиваться невероятному количеству внешних и внутренних паразитов (с одной стороны кордона, это «братские» режимы, торговавшие дружбой, а с другой – олигархи и бюрократы).

Отмена стабильности сама по себе не создала субъекта революционных преобразований. Однако она способствовала появлению целого ряда сил, претендующих на эту роль. Отказавшись от доктрины стабильности, Путин создал ситуацию, когда он является лишь одним из участников соревнования за право стать субъектом преобразований.

Ключевой ценностью, на которой основана новая публичная риторика Президента, является суверенитет, то есть возможность самостоятельно внутри страны решать вопрос о власти. Здесь важно то, что вопрос о власти не связан жестко с демократическими процедурами (монархия тоже суверенна), но именно демократия – наиболее работоспособный и развитый механизм его осуществления. Но работоспособность не означает защищенность. Беда в том, что монополия на демократический дискурс находится в том месте, откуда нам могут не дать самостоятельно решить вопрос о власти.

Задача Путина – создание такой системы, в рамках которой русский народ сам сможет решать вопрос о власти.

Сегодня сложилась ситуация, когда демократия в рамках глобальной демократической революции становится универсальным мотивом для ликвидации суверенитетов. Единственная гарантированная форма внешней легитимации режима – если граждане, участвуя в процедуре, которую все признают «соответствующей стандартам», выбрали власть, то эта власть обладает полнотой суверенитета на данной территории. Таким образом, нарушение процедуры выборов дает возможность внешнему «демократизатору» отнять национальный суверенитет под предлогом помощи в решении вопроса о власти.

В этом смысле идея оранжевой революции представляет собой типичную сделку с дьяволом: мы вам помогаем сменить власть – вы за это расплачиваетесь суверенитетом. Процедура задается извне и форматирует режим так, что национальные лидеры уже не могут принимать каких‑то ключевых решений. В этом смысле суверенитета уже нет.

Парадокс в том, что несменяемая власть – еще более уязвимый объект с точки зрения суверенитета.

Если власть несменяема, ее не нужно «взламывать» извне, подталкивая процессы либерализации (что случилось в ходе розовой и оранжевой революций) или свергая режим, объявляя его опасным (как в случае с С. Хусейном). В современном мире несменяемость власти сама, в силу внутренней логики развития страны, приводит к революции (так случилось с режимами А. Акаева в Киргизии и Л. Кучмы на Украине). В случае когда население отделено от власти, когда оно не относится к власти как к своей, нет ни одной сильной с точки зрения защиты суверенитета позиции: «демократизаторы» вклиниваются в дистанцию между правителем и населением.

Задача Путина – создание такой системы, в рамках которой русский народ сам сможет решать вопрос о власти.[7]Решение этого вопроса может и не включать в себя сменяемость власти любой ценой каждые четыре года или ротацию партий у власти и в оппозиции. Но принципиально важно, чтобы в решении участвовало и согласилось с его результатом большинство граждан. И воля этого большинства была бы главным и единственным основанием политического режима, безотносительно любой внешней легитимации, прохождения тестов на «соответствие стандартам» и т. п. В этом формула демократического суверенитета.

Такая задача связана с целым рядом проблем, возникающих как внутри самого правящего режима, так и вне его. Передача вопроса о власти в руки народа не устраивает правящий слой, потому что отнимает гарантию пребывания у власти. С другой стороны, она не устраивает и оппозицию, так как предполагает появление ответственных позиций и соответственно невозможность полной и окончательной победы с захватом всей полноты власти. Оппозиция в России устроена так, что претендует на полноту власти: ей нужно не 51 % голосов, а все 100 % либо ничего.

Напомним, что красной нитью через президентские послания 2004 и 2005 годов проходит идея улучшения качества жизни. Эта тема связана с суверенитетом, поскольку высокий стандарт качества жизни является базовым условием для того, чтобы существовала возможность демократической приватизации власти. Идея демократизации есть идея приватизации власти, по аналогии с процессом приватизации собственности, который происходил в начале 90‑х. Для того чтобы приватизация власти стала возможной, нужен субъект, способный принять приватизированную часть власти. Для того чтобы стать таким субъектом, гражданин должен обладать определенным уровнем достатка, который сам по себе является источником как интересов, так и ответственности. Уже стало привычным, что ответственный гражданин имеет собственное жилье, машину, кредит; он является суверенным собственником и принимает решения в рамках своей ответственности. Такого гражданина не так просто обмануть, купить, увлечь, он не станет частью революционной массы. Современная европейская демократия – демократия хозяев.

Рассмотрим подробнее три базовые ценности, на которых основывается курс Владимира Путина: суверенитет, демократия, качество жизни.

Поиск по сайту: