СвМИОПИ»

32 Семиотика

СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ

метод». Применение этого метода к изучению древнерусской ли­
тературы раскрывает перед исследователем совершенно неожи­
данные горизонты: произведения, которые прежде было принято
считать «бесхитростными», оказываются сотканными из «при­
емов», при этом большею частью довольно «хитрых». И каждый
такой «прием» имеет не только свой смысл, свою цель, но и свою
историю. Сразу меняется и все представление об истории древ­
нерусской литературы: вместо той картины многовекового бес­
помощного барахтанья в сетях невежества, которой представля­
ется история древнерусской литературы в ходячих учебниках,
получается картина работы над разрешением формальных про­
блем. Словом, форма древнерусских литературных произведений
оживает, получает смысл. А постигая этот смысл и начиная ценить
чисто техническую, формальную сторону древнерусских литера­
турных произведений, мы получаем возможность воспринимать
и самую художественную ценность этих произведений. Конечно,
для этого ценения одного формального метода, одного рассудоч­
ного понимания смысла и цели древнерусских композиционных и
стилистических приемов недостаточно. Нужно еще раскрыть свою
душу для восприятия, сделать ее доступной действию всех этих
приемов, перестать сопротивляться этому действию. А для этого
надо порвать с ходячим предвзято-недоброжелательным и пре­
зрительным отношением к древнерусской культуре и заменить его
отношением предвзято-доброжелательным. Это есть непременное
условие ценения всякого искусства: острая ненависть к какому-
нибудь народу или культуре делает невозможным ценение искус­
ства этого народа, и, наоборот, ценение этого искусства стано­
вится возможным лишь тогда, когда мы, хотя бы условно,
методологически, стараемся отнестись к данному народу любов­
но или максимально благожелательно.?
В нижеследующих строках я хочу попытаться произвести вы­
шеописанную работу над одним древнерусским литературным па­
мятником конца XV в., именно над «Хожением за три моря» Афа­
насия Никитина. Памятник этот изучался историками русской
литературы главным образом с точки зрения культурно-историчес­
кой. Так как содержание его составляет описание путешествия твер­
ского купца Афанасия Никитина в Индию в 1468 г., то из него ста­
рались извлечь материал для истории Индии, для истории сношений
России с Востоком и т. д. Такой подход, разумеется, вполне право­
мерен, точно так же как вполне допустимо рассматривать «Письма
русского путешественника» Карамзина как памятник бытописания
Европы конца XVIII в. или извлекать из «Фрегата Паллады» Гон­
чарова сведения по этнографии и географии разных посещенных
Гончаровым стран. Но, конечно, ограничиваться только таким под­
ходом ко всем этим литературным произведениям было бы непра-

НИКОЛАЙ ТРУБЕЦКОЙ

вильно. Впрочем, по отношению к «Хожению» Афанасия Никитина
историки литературы таким подходом и не ограничились: они ис­
пользовали этот памятник и как свидетельство о низком уровне
культуры в России XV в., об отсутствии в тогдашнем русском об­
ществе Научных запросов и интересов, причем, для большей убеди­
тельности, сопоставили Афанасия Никитина с Васко да Гамой, пу­
тешествовавшим по Индии приблизительно в то же время. Но при
этом речь шла вовсе не о сравнении литературных достоинств «Хо-
жения» Афанасия Никитина с мемуарами Васко да Гамы. Таким
образом, разбор «Хожения» Афанасия Никитина с точки зрения
собственно литературной до сих пор так никем и не был сделан.
В последующем изложении мы займемся сначала композицией
^Хожения за три моря», потом перейдем к стилистическим особен­
ностям этого памятника, а в заключение попытаемся сквозь форму
добраться и до внутреннего смысла этого памятника¹*. ^!

Манеру изложения Афанасия Никитина можно описать так: Афанасий Никитин ведет изложение в спокойном тоне, потом вдруг вспоминает, как он был одинок среди иноверцев, и начинает пла­каться, жаловаться, сокрушаться, молиться; потом опять начинает спокойно излагать дальше, но через некоторое время опять съез­жает на жалобы и молитвы, потом опять принимается спокойно рассказывать, через некоторое время опять переходит к жалобам и молитвам и т.д. Словом, все «Хожение» представляет из себя че­редование довольно длинных отрезков спокойного изложения с бо­лее короткими отрезками религиозно-лирических отступлений.

Спокойное изложение и религиозно-лирические отступления
являются, таким образом, двумя основными композиционными
элементами, двумя строительными материалами Афанасия Ники­
тина. Эти два элемента отличаются друг от друга не только по
содержанию, но и по форме словесного выражения. В религиоз­
но-лирических отступлениях нередки восклицательные предложе­
ния, встречаются и обращения к читателям², чего в отрезках спо­
койного изложения не наблюдается. Язык религиозно-лирических
отступлений более «литературен», т. е. заключает в себе больше
церковнославянских элементов и черт, чем разговорно-деловой,
почти чистый русский язык отрезков спокойного изложения³. Это
различие двух языковых стилистических типов еще усугубляет раз­
личие между двумя основными композиционными элементами «Хо­
жения» и делает их взаимопротивопоставление особенно явствен­
ным..

-

См. прим. ред. на с. 514. — Прим. ред.

32*

СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ

По содержанию своему отдельные отрезки спокойного изло­жения довольно явственно отличаются друг от друга. В самой се­редине «Хожения» стоят два отрезка, из которых один (336,4— 337,18 [17— 19]) всецело посвящен религии Индии, а другой (338,3—339,25 [20—23]) — сведениям оо индийских «пристанищах» (портовых городах). Каждый из этих отрезков представляет из себя замкнутое и внутренне однородное целое, систематическое собра­ние сведений одной бпределенной категории.

С двух сторон к этим двум центральным отрезкам примыкают
два других (334,10-335,32 [14-17] и 340,18—341,11 [23—25]), зак­
лючающих в себе разрозненные наблюдения над природой и бытом
Индии, причем наблюдения эти изложены в хаотическом беспоряд­
ке. Так, в первом из этих двух отрезков сначала рассказывается о
морской торговле и пиратстве, потом — о базаре в городе Бедере,
потом — о господствующих над Индией хорасанских правителях и
вооружении их войск, потом — о ярмарке в день памяти шейха Ала-
уддина, потом — о диковинах индийской фауны (птица гукук, обе­
зьяны), потом — о длительности времен года, потом — опять о хо­
расанских вельможах, о пышности их выездов, о великолепии
дворца бедерского султана, наконец, о змеях, ходящих по улицам
Бедеря. Так же непоследовательно изложение другого из этих двух
отрезков. Разнородность наблюдений, сгруппированных в этих двух
отрезках, резко отличает их от внутренне однородных централь­
ных отрезков. С другой стороны, между обоими «боковыми» от­
резками, кроме этой формальной общности беспорядочного изло­
жения, существует сходство в самом содержании: так, и в том и в
другом описывается пышность выезда бедерского султана, и в том
и в другом даются сведения о климате. '

Все четыре вышерассмотренных отрезка составляют вместе взятое статическое описание Индии. Описание это более или ме-нее систематично только в самых центральных своих частях, а в «боковых» частях несистематично и беспорядочно. Распределение отдельных сведений, по-видимому, находится в зависимости от существенности и важности их: в центре помещены более суще-ственные, по бокам — менее существенные сведения, и это подчер­кнуто самой манерой изложения — систематичной в центре и бес^ порядочной по бокам. Как купец и в то же время религиозный человек, Афанасий Никитин более всего придавал значение тому, что ему удалось узнать о религии Индии и о коммерческих возмож'-ностях индийских портовых городов,

В отличие от статически-описательного характера четырех отрезков срединной части «Хожения» самое начало и самый конец «Хожения» носят характер динамически-повествовательный: в начале (331,2—332,25 [9—11]) рассказывается о событиях путеше­ствия из Твери до «Гурмыза» (Гурмыз [Хормуз] — город на, остро-

т

НИКОЛАЙ ТРУБЕЦКОЙ

ве в Персидском заливе), а в конце (344,1—30 [29—31]) — о событи­ях обратного путешествия от последнего индийского «пристани­ща» Дабиля [Дабула] до Крыма. В этих двух отрезках Афанасий Ни­китин говорит исключительно о событиях своего путешествия, совершенно не останавливаясь на описании того, что он во время этого путешествия видел. И наоборот, в средней части «Хожения», посвященной, как указано было выше, статическому описанию Ин­дии, не сообщается никаких данных о тех событиях и приключени­ях, которыми, несомненно, сопровождались путешествия и пере­движения автора внутри самой Индии, из одного города в другой. Таким образом, статическое описание и динамическое повествова­ние в «Хожении» композиционно разграничены: статика вся скон­центрирована в середине, а динамика вся размещена по краям про­изведения.

Между статически-описательной серединой и динамически-повествовательными краями «Хожения» имеются отрезки, которые можно назвать «переходными». Первый такой отрезок (332,28— 334,1 [12—14]) представляет из себя переход от динамического по­вествования к статическому описанию. Уже в конце того отрезка, в котором описываются события путешествия от Твери до Гурмыза, имеется несколько кратких сообщений описательного характера, вставленных в перечисление персидских городов⁴. После прибытия в Гурмыз повествование о путешествии идет уже все время впере­межку с описанием страны и ее обитателей. Уже первые впечатле­ния об Индии носят субъективную окраску. «И тут есть ИндЬйская страна, и люди ходять нагы всЬ, а голова не покрыта, а груди голы, а волосы в одну косу плетены, а всЬ ходят брюхаты, д'Ьти родять на всякый годъ, а детей у нихъ много, а мужы и жены всЬ черны, — язъ хожу куды, ино за мною людей много, дивятся бълому челове­ку» (332,33—36 [12]). И в дальнейшем в этом отрезке каждое сооб­щение описательного характера делается как бы по поводу какого-нибудь эпизода путешествия: по поводу приезда в Чюнейрь, резиденцию Асад-хана, сообщаются данные о быте хорасанских вельмож в Индии; наступление зимы, заставившее Афанасия Ни­китина задержаться в Чюнейре, дает повод сообщить сведения о климате, о том, что «в тЬ же дни у нихъ орють да съють», и вообще разные сведения о сельском хозяйстве; то же наступление зимы дает повод рассказать и о зимнем костюме. Вообще, в этом отрезке мы находим тот же беспорядочный способ, сообщения разрознен­ных наблюдений, который характерен для «боковых» отрезков сре­динной, чисто статически-описательной части «Хожения»: но в отличие от этих «боковых» отрезков, где это беспорядочное изло­жение ничем не мотивировано, здесь оно мотивировано тем, что это — «путевые заметки». Благодаря этому в рассматриваемом от­резке элементы описательный и повествовательный соединены друг

S01

СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ

с другом, и весь отрезок является постепенным переходом от чис­то динамического повествования начала «Хожения» к чисто стати­ческому описанию средней части «Хожения».

Обратный переход от статического описания средней части «Хожения» к динамическому повествованию конца «Хожения осу­ществляется двумя «переходными» отрезками, следующими друг за другом. Оба этих отрезка тесно связаны друг с другом по сои держанию: в обоих рассказывается о войнах и военных событиях, имевших место в Индии во время пребывания там Афанасия Ники-тина. Еще перед началом первого из этих отрезков Афанасий Ни-китин, жалуясь на то, что выехать из Индии стало трудно вслед-ствие повсеместных войн («вездЬ булгакъ сталъ» [26 ], т. е. смута смятение), кратко обрисовывает общее политическое положение, создавшееся на Востоке: «князей вездЬ выбыли, Яишу мурзу убилъ Узуосанбекъ, а Солтамусаитя окормили, а Узуосанъбекъ на Ши-рязи сблъ, и земля ея не обронила [не окрепла], а Е'дигерь Мах-метъ, а тотъ къ нему не ътът, блюдется» (341,17^19 [26]). Самый отрезок (341,23—343,4) начинается с сообщения о том, что полко-водец бередского султана Меликтучар «два города взялъ индъйс-кыя, что разбивали (т. е. занимались разбоем) по морю ИндЬйско-му, а князей поймал 7 да казну ихъ взялъ... а стоялъ подъ городомъ два году, а рати с нимъ два ста тысячь, да слонов 100, да 300 веръ-блюдовъ» (341,23—25 [26]). Затем рассказывается о приезде этого Меликтучара в Бедер, о встрече его с султаном и о выступлении войск бедерского султана в поход против чюнедарского князя. Попутно с повествованием об этих событиях описывается пыш-ность образа жизни Меликтучара и пышный выезд султана, под-робно перечисляется состав войск султана с указаниями о воору­жении. Таким образом, здесь динамическое повествование о событиях соединено с описанием, причем описание преобладает над повествованием и по самому своему содержанию и форме живо напоминает описание пышного выезда бедерского султана о пре­дыдущем, «боковом» отрезке средней, чисто статически-описатель­ной части «Хожения». Следующий отрезок (343,10—31 [29]) в на­чале своем заключает продолжение рассказа о походе бедерского султана⁵, но в этот рассказ вставлено краткое описание одного города, который особенно трудно было завоевать. Затем следует рассказ о переезде Афанасия Никитина из Кельберга в Дабиль, причем попутно даются краткие сведения о достопримечательно­сти некоторых городов⁶.

Таким образом, и в этом отрезке элемент динамического пове­ствования смешан с элементом статического описания, но в проти­воположность предшествующему отрезку повествование преобла­дает над описанием. Этим подготовляется следующий за только что рассмотренным отрезком чисто динамически-повествовательный

НИКОЛАЙ ТРУБЕЦКОЙ

рассказ об обратном пути от Дабиля до Крыма, заканчивающий все «Хожение».

Таким образом, постепенный переход от динамически-повество­вательного начала к статически-описательной середине «Хожения» осуществляется при помощи «переходного» отрезка с путевыми за­метками, а обратный постепенный переход от статически-описатель­ной середины к динамически-повествовательному концу «Хожения» осуществлен двумя «переходными» отрезками, посвященными во­енным событиям. Это различие в содержании переходных отрезков зависит от различия в содержании тех чисто повествовательных ча­стей, к которым переходные отрезки примыкают: путешествие Афа­насия Никитина из Твери до Индии происходило в спокойной поли­тической обстановке, а обратное путешествие из Индии в Крым совершалось на фоне военных событий, которые упоминаются не только в переходных отрезках, но и в самом чисто повествователь­ном конце «Хожения». И все же, несмотря на все эти различия, пе­реходные отрезки по своей формальной, композиционной функции аналогичны друг другу, т. к. служат связующими звеньями между двумя основными видами спокойного изложения — динамическим повествованием и статическим описанием — и благодаря этому со­единяют середину «Хожения», с одной стороны, с его началом, с другой стороны — с его концом⁷.

Резюмируя все сказанное об «отрезках спокойного изложения» в «Хожении», получаем для «Хожения» следующую общую схему: чем ближе к середине, тем чище вид статического описания, чем дальше от середины, тем чище вид динамического повествования. Эта «кривая», идущая от динамического повествования к статичес­кому описанию и вновь возвращающаяся к динамическому повество­ванию, является не «сплошной», а разлагается на 9 отрезков, каж­дый из которых представляет из себя отклонение в определенном направлении. Отрезки эти таковы:

1-й: «Путешествие от Твери до Гурмыза» (чистый вид динам, повеств.);

2-й: «Первые путевые впечатления» (смесь динам, повеств. и статич. опис);

3-й: «Отдельные сведения о природе и жителях Индии» (ста­тич. опис. при беспорядочном и несистематическом харак­тере изложения);

4-й: «Сведения о религии Индии» (систематическое статич. опис);

5-й: «Описание портовых городов Индии» (системат. статич. опис);

6-й: «Отдельные сведения о природе и жителях Индии» (ста­тич. опис. при беспорядочном и несистематическом харак­тере изложения);

СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ

7-й: «Военные события в Индии» (смесь статич. опис. с динам, повеств. при преобладании элемента описания);

8-й: «Военные события в Индии. Переезд Афанасия Никитина к берегу моря» (смесь динамич. повеств. со статич. опис, но с преобладанием повествования);

9-й: «Обратное путешествие из Дабиля в Крым» (чистый вид динамич. повеств.).

Нельзя не обратить внимания на поразительную симметрию и стройность этой композиционной схемы.

Обратимся к другому композиционному элементу «Хожения», к религиозно-лирическим отступлениям. В отличие от разнообра­зия содержания отрезков спокойного изложения религиозно-ли­рические отступления по своему содержанию все однородны. Все они связаны с упоминанием какого-нибудь двунадесятого празд­ника, подчеркивают тяжелое чувство одиночества православного христианина среди иноверцев и трудность для такого христианина сохранить свою веру (в смысле бытового исповедничества). Отли­чаются эти отступления друг от друга главным образом тем, что одни из них пространны и развиты, другие — короче и, так ска­зать, «недоразвиты», т. е. заключают в себе только указание на пси­хологическую ситуацию, а не разработку самой этой ситуации. Как уже было указано выше, каждое из этих религиозно-лирических отступлений стоит в промежутке между двумя отрезками спокой­ного изложения, т. е. на каждом изгибе вышеупомянутой компози­ционной «кривой», осуществляя, таким образом, самое членение этой кривой. Присматриваясь внимательнее к распределению ре­лигиозно-лирических отступлений, замечаем, что пространные и вполне развитые отступления выступают во всех тех случаях, ког­да хотя бы один из непосредственно примыкающих к данному от­ступлению отрезков спокойного изложения является чисто стати­чески-описательным⁸. Исключение из этого правила составляет только место спайки 3-го отрезка с 4-м, где, несмотря на чисто ста­тически-описательный характер обоих отрезков, религиозно-лири­ческое отступление только намечено, но не развито, т. е. имеется и упоминание двунадесятого праздника, и указание на исповедниче-ство Афанасия Никитина среди иноверцев, но лирика отсутствует и должна дополняться воображением читателя⁹. Объясняется это, конечно, тем, что 4-й отрезок, перед которым стоит это отступле­ние, всецело посвящен религии Индии: слишком настойчивое под­черкивание духовного одиночества Афанасия Никитина в этом ме­сте было бы излишним и могло бы даже затруднить переход к дальнейшему спокойному изложению.

Там, где ни один из соседних отрезков не является чисто ста­тически-описательным, религиозно-лирическое отступление выс­тупает в сокращенном и недоразвитом виде¹⁰. Объясняется это,

504

НИКОЛАЙ ТРУБЕЦКОЙ

-I ■

конечно, относительно быстрым темпом, присущим динамическо­му повествованию и не позволяющим задержаться на отступле­нии. На месте спайки первого отрезка со 2-м религиозно-лири­ческого отступления, собственно, вовсе нет, а есть только краткое упоминание о том, что Афанасий Никитин встретил Пасху («Ве­ликий День») на острове Гурмызе¹¹: читателю предоставляется до­полнить своим воображением грустное настроение и ощущение одиночества путешественника, встречающего великий христиан­ский праздник среди иноверцев, вдали от родины, на каком-то острове среди Персидского залива; но автору некогда на этом ос­танавливаться — он спешит перейти к повествованию о своих пу­тевых впечатлениях.

Таким образом, объем и степень развитости отдельных религи­озно-лирических отступлений зависит от характера и содержания тех отрезков спокойного изложения, между которыми эти отступ­ления вставлены. Содержание же всех этих религиозно-лирических отступлений приблизительно одно и то же. Благодаря этому религи­озно-лирический элемент оказывается красной нитью, проходящей через все «Хожение», однородным цементом, связывающим отдель­ные отрезки и в то же время обрамляющим каждый из этих отрезков в отдельности.

Этот композиционный принцип обрамления при помощи рели­гиозно-лирического элемента проведен с полной последовательно­стью. Религиозно-лирический элемент обрамляет не только каждый отдельный отрезок спокойного изложения, но и все «Хожение» в целом. Перед началом «Хожения» помещена краткая молитва на цеоковно-славянском языке¹², а в конце «Хожения» после сопро­вождаемого молитвенными восклицаниями рассказа о прибытии в Крым и после заключительной фразы¹³ помещена длинная молитва на арабском языке¹⁴, которой все «Хожение» и заканчивается. Та­ким образом, все «Хожение» вставлено в рамку двух молитв.

Перейдем теперь от композиционных приемов «Хожения» к его стилистической стороне и языковой символике. Первое и главное, что поражает в этой области, — это, конечно, та чисто акустичес­кая экзотика, которой окрашено все «Хожение». Достигается этот эффект усиленным употреблением имен, слов, выражений и фраз индийских, арабских, персидских и тюркских.

Восточные географические названия разбросаны по всему «Хо-жению». Но время от времени они сгущаются и собираются в более длинные ряды. Мотивировки таких перечислений экзотических гео­графических названий бывают разные. Чаще всего (в 6-ти случаях из 13-ти) такое перечисление мотивируется указанием маршрута, что дает возможность называть каждое географическое название по крайней мере два раза¹⁵. Но часто географические имена пере­числяются и по какому-нибудь иному поводу. Истинная цель этих

СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ

перечислений состоит, конечно, в нагромождении экзотических слов со своеобразными звукосочетаниями. Это явствует особенно из того, что в подобных перечислениях Афанасий Никитин обо­значает арабскими и персидскими именами даже и такие страны, для которых в славянском языке обычно употребляются имена гре­ческого происхождения: так, Египет он называет «Мисюрь», Си-рию— «Шам», Аравию— «Оробстань» или «Рабаст»¹⁷.

Личные имена собственные в «Хожении» встречаются в общем реже географических, но замечается тоже довольно ясно выражен­ная тенденция группировать такие имена в более или менее длин­ные ряды, причём мотивировка таких перечислений опять-таки до­вольно разнообразна¹⁸.

Кроме имен собственных, встречается в «Хожении» и множе­ство отдельных слов из «восточных» языков. В большинстве сво­ем это технические термины, обозначения специфически туземных предметов и понятий. Но объяснение этих слов Афанасий Никитин дает лишь в очень немногих случаях¹⁹. Большей частью читателю самому предоставляется догадываться о значении данного слова. Иногда догадаться можно потому, что в параллельном месте упот­реблено соответствующее русское слово²⁰; в других случаях мож­но из контекста угадать, к какому классу предметов принадлежит данный предмет, обозначенный мудреным восточным именем²¹. Но очень часто догадаться без знания соответствующих языков про­сто невозможно²². При этом очень часто восточные слова употреб­ляются для обозначения таких понятий, которые свободно можно было бы обозначить русским или церковнославянским словом²³. Употребление этих восточных слов придает изложению особую couleur locale [«местный колорит»] и в то же время особую звуко­вую экзотичность, а процесс угадывания значения создает особен-но напряженную установку на словесное выражение²⁴. Некоторые фразы Афанасия Никитина производят впечатление какой-то рус-скоазиатской тарабарщины, сквозь которую смысл только просве­чивает²⁵.

Наконец, кроме восточных имен и отдельных слов, Афанасий Никитин вводит в русский текст своего «Хожения» целый ряд фраз на арабском, персидском и тюркском языках. В XV веке персидс­кий и арабский языки были известны лишь ничтожному числу рус­ских людей. Несколько более распространено было в то время зна­ние тюркского, «татарского», языка²⁶ (особенно среди купцов поволжских городов). Но все же большинству возможных читатег лей Афанасия Никитина ни арабский, ни персидский, ни тюркский языки не были известны. Афанасий Никитин, несомненно, это учи­тывал. Там, где понимание какой-нибудь татарской фразы необхо­димо для понимания общего хода рассказа, Афанасий Никитин снабг-жает эту фразу русским переводом²⁷. Из этого следует, что во всех

. \

НИКОЛАЙ

СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ

ний психического состояния: в Индии языковым символом интим­ной, лично-религиозной жизни Афанасия Никитина был русский, в «Хожении» же, написанном по-русски и для русских читателей, таким символом становятся восточные языки. Поэтому на этих язы­ках Афанасий Никитин пишет теперь такие мысли, которые в Ин­дии приходили ему в голову по-русски и оставались не высказан­ными вслух или скрытыми от окружающих²⁹. Замечательно, что единственная молитва о России, заключающая в себе несдержанное проявление горячей любви Афанасия Никитина к родине, приведена в «Хожении» по-татарски и без русского перевода.

Но, раз ассоциировавшись с психологическим комплексом со­кровенности личных религиозных переживаний и с воспоминанием о духовном одиночестве, употребление восточных языков в «Хо­жении» захватывает и некоторые смежные психологические комп­лексы. Так, мы находим фразы на восточных языках там, где Афа­насий Никитин вспоминает о своей оскверненности, явившейся следствием долгой жизни среди иноверцев. На татарском языке он признается в том, что, забыв точные сроки православных постов, иногда постился вместе с мусульманами и по-мусульмански и что при этом молился богу о том, чтобы это не зачлось ему как измена вере³¹. Ощущение своей оскверненности особенно сильно высту­пало, когда Афанасию Никитину доводилось вступать в половые сношения с черными невольницами и вообще с некрещеными тузем­ками. Поэтому все сведения о проституции в Индии и о платном удовлетворении половых потребностей он сообщает на татарском языке³². Характерно, что за наиболее циничной в этом отношении татарской фразой³³ непосредственно следует религиозно-лири­ческое отступление, в котором Афанасий Никитин плачется о со­блазнах, окружающих его, и о трудности сохранить религиозную чистоту, живя среди иноверцев. О том, что во время поста он воз­держивался от половых сношений, Афанасий Никитин сообщает тоже по-татарски³⁴.

То своеобразное положение, при котором восточные языки в рассказе Афанасия Никитина играют ту же символическую роль, которую русский язык играл в его интимной жизни в Индии, ска­зывается и в других случаях. Некоторые браманские идолы пора,^ зили Афанасия Никитина своей непристойностью: поразила, оче­видно, не непристойность сама по себе, а то, что эта непристойность придана изображению божества, которому поклоняются. Это Афа­насий Никитин подумал, очевидно, по-русски, но вслух, конечно, не высказал. Описывая же эти идолы в своем «Хожении», он указыва­ет на их непристойность по-татарски^. Другой раз, при виде мо­гущества и военной мощи мусульманских правителей, победонос­но воюющих с «неверными», у Афанасия Никитина мелькнула мысль, что, хотя с виду ислам как будто помогает своим последова-

НИКОЛАЙ ТРУБЕЦКОЙ

телям, тем не менее бог-то знает, какая вера истинна и какая неис­тинна. Опять-таки мелькнула эта мысль по-русски и вслух высказа­на не была, при изложении же своих воспоминаний Афанасий Ни­китин высказывал эту мысль по-персидски.

Таким образом, фразы на восточных языках в «Хожении» Афа­насия Никитина имеют свою определенную смысловую сферу, свя­заны с определенным психологическим комплексом ассоциаций³⁷. Но эта внутренняя смысловая сторона этих фраз доступна и от­крыта лишь самому Афанасию Никитину и очень ограниченному кругу его читателей. Для большинства же читателей фразы эти ли­шены смысловой стороны и в силу именно этой своей бессмыслен­ности в соединении с своеобразием своей акустически-звуковой стороны являются только средством повышения впечатления экзо­тичности описываемых в «Хожении» диковинных явлений, обыча­ев и событий.

* *

Рассмотренные здесь формальные особенности «Хожения за три моря» Афанасия Никитина присущи исключительно одному этому памятнику. Но, сравнивая «Хожение» Афанасия Никитина с другими памятниками древнерусской письменности, замечаем, что главные особенности, рассмотренные выше, встречаются — прав­да, в ином и менее развитом виде — в определенной группе произ­ведений, именно в древнерусских паломничествах.

Так, прием разграничения элементов динамически-повествова­тельного и статически-описательного с помещением описания стра­ны в середине, а повествования о путешествии из России и обрат­но — по краям памятника встречается в большинстве русских паломничеств начиная с конца XIV в.³⁸ Но ни в одном паломниче­стве это разграничение двух видов изложения и постепенность переходов от одного вида к другому не проведены с такой после­довательностью и не разработаны с таким мастерством, как в «Хо­жении» Афанасия Никитина.

Обычай начинать и кончать произведение молитвами был ши­роко распространен в древнерусской литературе, и в частности в литературе паломнической. Но Афанасий Никитин разработал и этот прием совершенно оригинально, превратив религиозно-лири­ческий элемент в средство композиционного членения своего про­изведения и в средство спайки отдельных его частей — чего ни в одном древнерусском паломничестве не наблюдается.

Прием перечисления географических названий (с указанием расстояний и дней пути) широко распространен в паломнической литературе, где он выполняет роль предельно схематизированного заместителя динамического повествования о путешествии. Но Афа-

СЕМИОТИКА ЛИТЕРАТУРЫ

насий Никитин оригинально использовал этот прием для совершенно иных целей, именно для создания определенного экзотического звукового эффекта³⁹. Поэтому он расширил самое применение это­го приема, введя разные мотивировки перечисления географичес­ких названий, далее, аналогичные роды восточных личных имен, наконец, бессмысленные (с точки зрения большинства читателей) фразы на восточных языках и т. д.

Наконец, мы видели выше, что в некоторых частях своего «Хо-жения» Афанасий Никитин применяет прием несистематического, беспорядочного изложения (мотивированного формой путевых за­меток во 2-м отрезке и ничем не мотивированного в 3-м и 6-м отрез­ках). Тот же прием широко применяется и в паломнической литера­туре (где он обычно мотивирован формой путевых заметок). Заметим кстати, что прием этот отнюдь нельзя объяснить пресловутой «бес­хитростностью» или «простодушием» паломников. Смысл этого при­ема в том, что при таком способе изложения создается иллюзия раз­нообразия и многочисленности впечатлений, тогда как при систематическом описании материал кажется более ограниченным и скудным именно оттого, что он становится легко обозримым.

Таким образом, между «Хожением» Афанасия Никитина и древнерусскими паломничествами существует несомненная связь⁴⁰. Остается только выяснить характер этой связи.

Мы уже говорили выше, что как многие паломничества, так и «Хожение» Афанасия Никитина начинаются и заканчиваются мо­литвами. Но в то время, как в паломничествах обе молитвы (и на­чальная, и заключительная) — церковнославянские и христианские, в «Хожении» Афанасия Никитина заключительная молитва арабс­кая, мусульманская. На первый взгляд это создает впечатление ка­кой-то пародии. Но на самом деле это, конечно, не так.

Отношение между «Хожением» Афанасия Никитина и палом­ничествами может быть выражено следующей краткой формулой: в то время как паломничество есть описание путешествия в святую землю, «Хожение за три моря» Афанасия Никитина есть описание путешествия в поганую землю.

Это создает глубокое различие в религиозно-психологической ситуации. Паломник путешествует по святым местам, переполнен­ным святынями и представляющим на каждом шагу материальные, осязаемые следы ветхозаветных и новозаветных воспоминаний. Он несет в себе самом, в своем сознании особую атмосферу благочес­тивых чувств, мыслей, настроений и представлений, и окружающий мир, внешняя обстановка святой земли действуют на этот внутрен­ний мир паломника как мощный резонатор, повышая интенсивность всех его переживаний, мыслей и чувств. Оба мира, внешний и внут­ренний, сливаются воедино, и паломник неспособен различать, где кончается один и где начинается другой: в окружающем он видит и

Поиск по сайту: