В.П. НЕРОЗНАК

^U СЛОВО О Н. С. ТРУБЕЦКОМ

(К 100-летию со дня рождения)

Освоение творческого наследия славной плеяды ученых русского за­рубежья — философов, филологов, историков — задача огромной научной и культурной значимости. Вынужденные покинуть страну в годину после­революционных событий, многие из них внесли в мировую науку столь вы-дающийся вклад, что он на долгие годы определил движение научной мысли в разных областях гуманитарного знания. Одной из самых блестящих фигур среди ученых этого круга был Николай Сергеевич Трубецкой (16.04.1890—25.06.1938). В 1963 г. Венский университет, где с 1923 г. и до самой кончины работал Н. С. Трубецкой, торжественным собранием почтил память ученого в связи с 25-летием со дня его смерти. Ближайший друг и единомышленник Н. С. Трубецкого, повторивший во многом его судьбу, находившийся в постоянной е ним переписке, крупнейший ученый-филолог XX в. Роман Якобсон, в письме, написанном по-русски, так ха­рактеризовал влияние «значительнейшего языковеда нашей эпохи, вели­кого ученого земли русской» на науку: «С заветами Трубецкого неразрыв­но связаны новейшие искания в науке о строе и внутренней динамике слова и словесного искусства, и его путеводными идеями вдохновлена нынешняя мировая лингвистика, поэтика и культурная антропология» [1, с. 22].

Этим перечислением, однако, не исчерпывается вклад Н. С. Трубец­кого в гуманитарную науку. Ему принадлежат фундаментальные исследо­вания по древней и новой русской литературе, истории и философии. Его научная биография и его «житие» еще не написаны, а труды лишь недавно начали собираться воедино и издаваться книгами в Австрии, на его второй родине, и на немилостивой к нему до недавних пор родной земле [2, 3].

Николай Сергеевич Трубецкой родился 16 апреля 1890 года, век тому назад, в семье, принадлежащей к старинному княжескому роду Трубецких, представители которого вошли в историю науки и культуры не только России, но и всего мирового сообщества.

| Огец будущего ученого, Сергей Николаевич Трубецкой (1862—1905), был сам известным в России философом, работавшим в области, теории познания, автором философского учения о логосе, демократически на­строенный философ, выступивший в самый канун первой русской рево­люции за предоставление автономии университетам, 3 сентября 1905 г. был избран ректором Московского университета. Последовавшие за этим выступления студентов и репрессии царского правительства имели след­ствием устранение С. Н. Трубецкого с должности ректора. Родной брат отца, Евгений Николаевич Трубецкой (1863—1920),—также профес­сор университета — один из крупнейших русских философов конца

тельного скульптора Паоло Трубецкого (Павел Петрович Трубецкой)
(1867-1937 гг.).

Не удивительно, что воспитывавшийся в высокоинтеллектуальной сре­де юноша уже в 15-летнем возрасте заявил о себе как о подающем большие надежды ученом, опубликовав в 1905 г. в журнале «Этнографическое обо­зрение» свою первую статью о старинном финском песенном фольклоре [4].

В первых, своих публикациях, статьях и рецензиях, помещавшихся главным образом в этнографических изданиях, молодой ученый обнаружил не покидавший на протяжении всей его жизни интерес к культурной ис­тории народов и одним из первых начал ее разработку с привлечением данных многих гуманитарных дисциплин — истории, этнографии, фоль­клора, языка, литературы.

Будучи уже автором нескольких публикаций («К вопросу о „Золотой бабе"», 1906; «Кавказские параллели к фригийскому мифу о рождении ив земли) (= камня)», 1908 и указанная выше работа 1905 г.), Н. G. Тру­бецкой в 1908 г. поступает на философско-психологическое отделение ис­торико-филологического факультета Московского университета, а с 3-го семестра записывается на языковедческое отделение того же факультета. Обе эти специальности сыграли в научной судьбе ученого решающую роль. Сопоставив методы всех наук «человековедения», Н. С. Трубецкой пришел к выводу, что из всех гуманитарных дисциплин языкознание обладает наиболее точными методами исследования [5, с. 16].

Интерес к языкам самых различных семей — от палеоазиатских и фин­но-угорских до кавказских — возник у Н. Трубецкого еще в «лицейский» период, но окончательно укрепился во время обучения на отделении ли­тературы и языка в Московском университете (1908—1912 гг.), где он ак­тивно занимался сравнительной грамматикой индоевропейских языков под руководством представителей школы Ф. Ф. Фортунатова — В. К. Пор-жезинского и В. Н. Щепкина. Результатом этих занятий явилась магис­терская диссертация молодого ученого «Образование будущего времени в главнейших индоевропейских языках».

В 1913—1914 гг. Н. С. Трубецкой стажируется в Германии, сначала в Лейпциге, а затем в Хохбурге, где он посещает семинары выдающихся немецких лингвистов, столпов младограмматического направления в язы* кознании, К. Бругмана, А. Лескина и Э. Виндиша [6, с. XIV].

После возвращения из Германии в 1915 г. Н. С. Трубецкой выступил в Московской диалектологической комиссии с докладом «Метод восстанов­ления общеславянского праязыка в очерке акад. А. А. Шахматова», где он подверг серьезному критическому анализу его книгу «Очерк древней­шего периода русского языка» (1915). Как вспоминал потом в своей неза­вершенной автобиографии, написанной им для Австрийской Академии наук, сам Трубецкой, доклад произвел «эффект бомбы» и имей то последст­вие, что молодое поколение славистов заняло его еторону [6, с. XII].

С этого времени Н. С. Трубецкой стал углубленно исследовать историю
славянских языков от древнейшего периода общеславянского единства до
конкретных" исторических состояний и явлений в отдельных языковых
группах и отдельных языках славянской общности. Карьера ученого скла­
дывалась блестяще. В 1915 г. он становится приват-доцентом Московского
университета. /

Крутой жизненный поворот произошел в судьбе Н. С. Трубецкого
после Октября 1917 г. Начавшаяся гражданская война застала его в Кис­
ловодске. В 1918 г. он становится доцентом кафедры сравнительного
языкознания Ростовского университета, где работает вплоть до декабря
1919 г. [7] ',

Из неоднократных упоминаний Н. С. Трубецкого в письмах и заявле­ниях при поступлении на службу явствует, что в Ростове им было заверше­но начатое еще в Москве фундаментальное исследование «История возник­новения и распадения общеславянского праязыка», или — как вариант

названия той же работы — «Опыт праистории славянских языков», ру­копись которой он оставил в университетской библиотеке' Ростова, уезжая из России. Дальнейшая е судьба", как и судьба некоторых кавказоведче­ских работ, которые, судя по имеющимся сведениям, Трубецкой тотовил к изданию, неизвестна. Существует предположение о их гибели во время Великой Отечественной войны при бомбежке [8, с. 103].

После эмиграции Н. С. Трубецкой попадает в 1920 г. в Софию, где ста­новится профессором университета и работает в качестве такового по 1922 г. включительно. Сохранились документы, имеющие отношение к прохожде­нию Трубецкого на должность профессора Софийского университета. Они опубликованы болгарским лингвистом Б. Симеоновым.

Софийский период стал для Н. С. Трубецкого временем, когда он ак­тивно включился в общественно-политическую жизнь русской эмиграции. В эти три с небольшим года он опубликовал важнейшие философско-исторические работы, в которых сформулированы культурно-философские идеи нового направления —евразийства. Одна за другой выходят его бро-: шюры и статьи «Европа и человечество» (1920), «Об истинном и ложном на­ционализме» (1921), «Верхи и нивы русской культуры» (1921). Позднее последние две работы, а также некоторые другие вошли в сборник «К проб-леме русского самопознания» (Париж, 1927): '

Работа «Вавилонская башня и смешение языков», которую мы предла­
гаем читателям, также относится к «евразийскому» периоду в творчестве
Н. С. Трубецкого. Она писалась в разгар споров о роли русской культуры
и русского народа в истории Европы, который вели представители раз­
личных общественно-политических и культурно-философских направле­
ний в среде русских эмигрантов. В ней наряду с проблематикой взаимодей­
ствия и взаимовлияния различных языков и культур явственно присут-
вуют и религиозно-нравственные мотивы, настойчиво звучит мысль о боль­
шой роли христианского мировосприятия для русской культуры. Од­
новременно с этим убедительно обосновывается тезис о естественности
сосуществования в разных культурах, разных религиях элементов, объе­
диняющих разнотипные цивилизации. '

Поразительно, что в этой небольшой по объему статье поставлен целый
ряд актуальных и по сей день проблем.,

Так, например, получившая сейчас широкое распространение теория языковых союзов впервые была сформулирована Н. С. Трубецким имен­но в этой статье, при этом ее значимая часть была «загнана» в примечания*

В 1923 г. начинается самый плодотворный период творчества великого русского_гуманиста. За 15 лет он успел написать основополагающие работы. в самых различных областях филологии, в первую очередь в лингвистике.

Поборник гуманизма, всю жизнь изучавший закономерности межъязы­
кового, межнационального и межкультурного взаимовлияния и взаимо­
действия, он решительно вступил в борьбу с расистской идеологией нацио­
нал-социализма в Германии. В 1935 г, он публикует наполненную высоким
уважением к национальному своеобразию каждого народа статью «О ра­
сизме». Идеологи фашизма ему этого не простили и после аншлюса Австрии
в 1938 г. учинили за ним слежку, проводили обыски в доме рылись в ар­
хиве. Люди, подобные Н. С. Трубецкому, не только морально, но и физи­
чески плохо переносят психологический террор; сердце стало сдавать,
и 25 июня 1938 г. в возрасте 48лет Н. С. Трубецкой скончайся. '%

Трубецкой—один из инициаторов и активных членов Пражского >

лингвистического кружка- В первом томе его «Трудов» (1929) опублико- -ваны две статьи ученого: «К общей теории фонологической системы глас­ных» и «О морфонологии», положившие начало сразу двум новым направле­ниям лингвистики— фонологии и морфонологии. Позже фундаментальное обоснование, новой научной парадигмы, преобразовавшей всю лингвисти­ческую теорию, Трубецкрй дал в посмертно опубликованной книге "Осно­вы фонологии". Теория оппозиций Н. С. Трубецкого стала затем отправным

150 ■ ■'."■. ' ■ - ■. ■, ^ ■• ■..;:.. ■.

пунктом всего структурализма. Вновь процитируем письмо Р. Якобсона: «Его фонологическое учение о симметрических системах, построенных на асимметрических оппозициях, и выдвинутые Трубецким в этой связи: ан­титетические понятия признаковых и беспризнаковых рядов кладут конец пережиткам наивного, ползучего эмпиризма в языковом анализе и на­ходят себе все более яркое соответствие и подтверждение в очередных за­дачах и достижениях математической логики, физики, биологии и общест-венных наук» [1, с. '22].

Выдающийся вклад внес Н.С.Трубецкой в славистику в широком" понимании этого слова, т. е. в изучение языков,, истории и культуры сла­вянских народов. Работы Трубецкого по славистике ждут своего сводного издания на русском языке. И прежде всего — его фундаментальные моно­графические труды: «Старославянская грамматика» и «Полабские исследо­вания». Статьи и заметки по славянскому языкознанию опубликованы в «Избранных трудах по филологии» в переводе на русский язык у нас {1987) и австрийскими славистами в Австрии с участием внучки Н. С. Тру­бецкого В. Кюннельт-Леддин [2, 31.

В вашем же издании 1987 г. опубликованы почти все труды по кавказ­ским языкам, исследование которых он также вел на протяжении всей жизни. Из литературоведческих работ, если не считать отдельных статей по поэтике фольклорного стиха, в нашей стране увидела свет лишь его статья «Хожение за три моря Афанасия Никитина как литературный памят­ник», опубликованная в сборнике «Семиотика» Ю. С. Степановым (1983).

Ждет своего часа переписка Двух корифеев науки — Н. С. Трубецкого и Р. О. Якобсона, опубликованная за рубежом Якобсоном в 1975 г. Она содержит не только важнейшие факты биографии ученых, что само по себе важно, но и бесценную информацию о движении научных идей, о «драма-тике науки», если воспользоваться выражением Кристины Поморской.

В настоящее время в издательстве «Прогресс» в серии «Языковеды мира» готовится к изданию очередной том избранных трудов Н. С. Трубецкого под названием «Язык. Культура. История» под общей редакцией В. М. Живова и В. П. Нерознака, в который войдут основные его труды по древ­нерусской литературе, историко-философские работы «евразийского» пе­риода, а также его исследования творчества русских писателей XIX в. (Н. Гоголя, Л. Толстого, Ф.Достоевского).

Отмечая 100-летие со дня рождения Н. С. Трубецкого, с именем кото­рого связывается переворот в ряде гуманитарных наук, нельзя не вспом­нить с горечью о той, что единственный памятник ему поставлен на его вто­рой родине — в Вене. Будем надеяться, что предстоящая в октябре 1990 г, в Москве конференция «Н. С. Трубецкой и современная филология» при­общит к его многогранному наследию новых исследователей и читателей.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. JakobsonR. Nachrof7/ Wiener Slawistisches Jahrb. 1964. В, XI.;

2: Трубецкой Н. С. Избранные труды по филологии./ Сост. Виноградов В. А. и Не-рознак В. П. Под Ъбщ. ред. Гамкрелидзе Т. В., Иванова Вяч. Вс, Нерознака В. П., Толстого Н..И. Послесловие Гамкреладае,Т. В., Иванова Вяч. Вс. и Тол­стого Н. И. М,: Прогресс, 1987.

3. Trubetzkoy N. S. Opera slavica minora linguistic» / Herausgegeben yon Hafner St.,

Mare§ F. W. und Trummer M. unter Mitarbeit von Kuhneit-Leddinn W.' // Sitzug-sber. Osterr. Akad. Wiss. Philos.-histor. Kl. Wien, 1988, B, 509.

4. Трубецпой H. С. Финская песнь Kulto neito как переживание языческого обычая //

Этнографическое обозрение. 1905. Т. XVIII. № 2—3.,

5. JagodiUch R. Nikolaj Sergeevic Trubetzkoy. Sein Bild als Mensch und Gelehrtenper-

sonlichkeit // Wiener ^la*istisches Jabx. 1964. B. XI..

6. Hafner S. Ptfrst Nikolajf Sergeevic Trubetzkoy (Trubeckoj) in Wien // Opera slavica

minora linguistica. Wien, 1988.,

7. Гамкрелидае Т. В., ИвановВяч. Be., Толстой Н. И. Послесловие // Трубецпой В. С.

Избранные труды по филологии". М., 1987.

8. Клейнер Ю. А. Н. С. Трубецкой: биография и научные взгляда // Kalbotyra. 1985.

Т. 35. № 3.

.151

_ ОЛЯ - 1990 г.. ■.. | /;

Н. С. ТРУБЕЦКОЙ л. > ВАВИЛОНСКАЯ БАШНЯ И СМЕШЕНИЕ ЯЗЫКОВ

*

Кррме наказания за первое грехопадение человечества в лице Адама в Евы, Священное Писание упоминает еще второе наказание за коллектив­ное грехопадение всего человечества, именно: смешение языков, последо­вавшее в виде кары за вавилонское столпотворение.

«Смешение языков», т. е. установление множественности языков и
и культур, рисуется в Священном Писании именно как кара, как прок­
лятие Божие, аналогичное проклятию «труда в поте лица», наложенному
в свое время на человечество в лице Адама. И то и другое проклятие выра­
жается в установлении естественного закона, против которого человечество
бессильно. Физиологическая природа человека и всего Окружающего мира
устроена так, что добыча пропитания связана с затратой физического тру­
да. Законы эволюции народов устроены так, что неминуемо влекут за собой
возникновение и сохранение национальных отличий в области языка и
и культуры. Сколько бы человек ни изобретал машин, чтобы уменьшить
применение своего физического труда, совсем упразднить этот труд никогда
не удастся. И сколько бы люди ни стремились противоборствовать факту
множественности национальных различий, эти различия всегда будут су­
ществовать. Но, мало того, физический труд настолько связан с нормаль­
ным функционированием человеческого организма, что полное его отсут­
ствие вредно для здоровья и что люди, не обязанные физически трудиться
для добывания хлеба насущного, принуждены искусственно заменять це­
лесообразный ручной труд гимнастикой, спортом, моционом для поддер­
жания здоровья. Точно так же диалектическое дробление языка и культуры
настолько органически связано с самой сущностью социального организма,
что попытка уничтожить национальное многообразие привела бы к куль­
турному оскудению и гибели., ■.

* Печатается по тексту первой публикации: Евразийский временник. 3. Берлин, 1923. С. 107—124.

Сам по себе, в чистом виде, труд никогда не бывает приятен. Приятными бывают только сопутствующие труду чувства и настроения, сознание своей силы и ловкости, интерес к непосредственному результату работы, чувство соревнования, предвкушение отдыха и т. д. Чем меньше этих привходящих чувств и настроений, тем яснее выступает подлинная природа труда как страдания. Известно, что там, где труд надо превратить в наказание, его стараются прежде всего лишить всего, что могло бы его скрасить и скрыть от трудящегося подлинную природу труда,— каторга есть труд в чистом виде. В виде особой милости Бог дарует отдельным людям физическую силу или преуспевание в работе. Но-и эти Божьи дары скрашивают труд лишь в том случае, если трудящийся сознает их как дары и радуется им, самый же труд остается трудом, т. е. страданием.

Итак, труд сам по себе есть всегда страдание и закон необходимости труда остается как вечное проклятие, кара Божия за грехопадение чело­века. Наоборот, закон диалектического *дробления и неизбежной множе­ственности национальных культур сам по себе ни с каким страданием не связан. Этот закон служит препятствием для осуществления многих че­ловеческих намерений и «идеалов*, влечет за собой часто войны, национа­льную вражду, притеснения одних народов другими, но сам по себе, в чистом виде, не бвязан с страданием. И это отличие закона дробления и множественности национальных культур от закона обязательности физи­ческого труда стоит в связи с тем, что в то время как последний есть просто кара, наложеная на человечество за его первое грехопадение, закон дроб-ления%о Библии есть не столько кара, сколько ответ Бога на столпотво­рение вавилонское, божественное установление, имеющее цель предот­вратить и в будущем попытки, аналогичные постройке вавилонской башни.

Совершенно отвлекаясь от вопроса об исторической подкладке библей­
ского повествования о вавилонском столпотворении, следует признать за
этим повестованием глубокий внутренний смысл. В этом повествовании
Священное Писание рисует нам человечество, говорящее на одном языке,
т.е. лингвистически и культурно вполне однородное. И оказывается,
что эта единая общечеловеческая, лишенная всякого индивидуального,
национального признака культура чрезвычайно одностороння: при гро­
мадном развитии науки и техники (на что указывает самая возможность
замысла постройки!) — полная духовная бессодержательность и нравст­
венное одичание. А вследствие этих свойств культуры— непомерное раз­
витие самодовольства и гордыни, воплощением чего является безбожный
и в то же время бессмысленный замысел постройки вавилонской башни.
Вавилонская башня — чудо техники, но не только без религиозного со­
держания, а с прямым антирелигиозным, кощунственным назначением^
И Бог, желая воспрепятствовать осуществлению этого замысла и положить
предел кощунственному самопревознесению человечества, смешивает язы­
ки, т. е. устанавливает на вечные времена закон национального Дробле­
ния и множественности национальных языков и культур. В этом акте боже­
ственного Промысла заключается, с одной стороны, признание того, что
безбожная самопревезносящаяся техника, ярко выразившаяся в замысле
постройки вавилонской башни, есть не случайное, а неизбежное и естест­
венное следствие самого факта единообразной, национально-недифферен­
цированной общечеловеческой культуры, с другой стороны, указание на
,то, что только национально ограниченные культуры могут быть свободны­
ми от духа пустой человеческой гордыни и вести человечество по путям,
угодным Богу. '

Внутренняя связь между столпотворенчеством и понятием однородной общечеловеческой культуры ясна. Всякая культура есть исторически не­прерывно меняющийся продукт коллективного творчества прошлых и современных поколений данной социальной среды, причем каждая от-дельная культурная ценность имеет целью удовлетворение определенных (материальных или духовных) потребностей всего данного социального

целого или входящих в его состав индивидов. Поэтому всякая культур» производит в пределах данного социального целого нивелировку индиви­дуальных различий его членов. В культурных ценностях, получающих признание, стушевываются отпечатки слишком, индивидуальных черт их творцов и слишком индивидуальный тон потребностей и -вкусов отдельных членов данного социально-культурного организма. Происходит это есте­ственным образом, в силу взаимной нейтрализации полярных, т. е. мак­симально противоположных, индивидуальных различий. В результате на всей культуре лежит отпечаток некоторого среднего для членов данной социальной среды психического типа. Чем больше индивидуальные раз­личия членов социально-культурного целого, тем расплывчатей и неопре­деленнее, «безличнее» средний тип, воплощающийся в культуре. Если представить себе культуру, творцом и носителем которой является" все человечество, то ясно, что безличность и расплывчатость в такой культуре должны быть максимальны. В этой культуре должны воплощаться лишь те психические элементы, которые общи всем людям. Вкусы и убеждения у всех людей различны, индивидуальные колебания в этой области чрез­вычайно сильны,— но логика у всех одна и материальные потребности в питании, экономии труда и т. д. тоже у всех более или менее одинаковы. Поэтому ясно, что в однородной общечеловеческой культуре логика, рационалистическая наука и материальная техника всегда будут преоб­ладать Вад религией, этикой и эстетикой, что в этой культуре интенсивное научно-техническое развитие неизбежно будет связано с духовно-нрав­ственным одичанием. Необлагороженная духовным углублением. %огика и материальная техника, «высушивая» духовно одичавшего человека, в то­же время не только не облегчают, но затрудняют ему путь к истинному самопознанию и укрепляют в нем гордыню. И таким образом, однородная общечеловеческая культура неизбежно становится безбожной, богобор­ческой, столпотворенческой.

Напротив, в культуре ^национально-ограниченной всему тому, в чщ
проявляются интимные духовные потребности и предрасположения,
эстетические вкусы, нравственные стремления, словом, весь своеобразный
моральный и духовный облик данного народа £ отводится почетное место.
Вся духовная часть такой культуры, проникнутая своеобразной нацио­
нальной психикой; интимно и органически близка ее носителям. Вопло­
щение в культуре духовного облика и духовного опыта похожих и род­
ственных натур облегчает отдельным членам данного национального
организма ₍работу личного самопознания¹. И поэтому именно только
в пределах такой культуры. могут возникать морально-положительные,
духовно возвышающие человека ценности. ^г

Понимая положительные стороны национальной культуры, следует, однако, отнестись отрицательно к национальному дроблению, переходя­щему ва известный органический предел. Нужно, всячески подчеркнуть, что национальное дробление отнюдь не равнозначно анархическому рас-/ пылению национально-культурных сил, что дробление в данном случае не есть беспредельное измельчание. Что это именно так, особенно живо чувствуется при рассмотрении теневых сторон национального дробления.

Закон многообразия национальных культур ограничивает человека: человеческое мышление оказывается ограниченным не только особой природой самого мышления, неспособностью выхода из пространства, времени, и «категорией», неспособностью преодолеть вполне шоры чувст­венного опыта, но и тем, что всякий человек способен вполне воспринять только создания той культуры, к которой сам принадлежит, или культур, ближайших к этой культуре (что сказывается с особою силой, когда дроб­ление культур перерождается в измельчание их). Благодаря закону мно­гообразия национальных культур общение между представителями раз-

* См. нашу статью «Об истинном и ложном национализме» в сборнике «Исход
к Востоку». ■■ • ". " i. >

J54. ' ■ •■■■.. "., •.:■.

Х

них народов затрудняется, а при известной степени различая, между культурами даже становится совсем невозможным. Но наряду с вагами отрицательными последствиями закон многообразия национальных куль­тур •*- поскольку национально-культурное дробление не переходит известного органически необходимого предела — имеет для.человечества и благотворные, положительные последствия, ибо, как явствует из пре­дыдущего, только благодаря ему становится возможным возникновение у разных народов культурных ценностей морально-положительных и духовно возвышающих человека* Сознавая это, люди должны мириться с отрицательными последствиями этого закона и безропотно и сознатель­но переносить свою национальную ограниченность.

Если стремление людей облегчить себе физический труд и уменьшить применение человеческого труда не заключает в себе ничего по существу греховного и является вполне естественным, то стремление к уничтожению, многообразия национальных, культур, к созданию единой общечело­веческой культуры практически всегда греховно. Оно ведет к установле­нию того состояния человечества, которое Священное Писание изображает как непосредственно предшествовавшее вавилонскому столпотворению, и это состояние неминуемо должно привести лишь к новой попытке построй­ки вавилонской башни. Всякий интернационал не случайно, а по сущест­ву безбожен, антирелигиозен и полон духом человеческой гордыни.

В этом главный иосновной трех современной европейской цивилиза­ции. Она стремится во всем мире нивелировать и упразднить все инди­видуальные национальные различия, ввести повсюду единообразные фор­мы быта, общественно-государственного устройства и одинаковые поня­тия. Ломая своеобразные духовные устои жизни и культуры каждого отдельного народа, она не заменяет и не может заменить их никакими дру­гими духовными устоями и насаждает только внешние формы быта, покоя­щиеся лишь на материально-утилитарных или рационалистических осно­ваниях. Благодаря этому европейская цивилизация производит небыва­лое опустошение в душах европеизированных народов, делая их в отно­шении духовного, творчества бесплодными, в отношении нравственном — безразличными или одичавшими. В то же время непомерное пробуждение жадности к земным благам и греховной гордыни являются верными спут­никами этой цивилизации. Она с неминуемой последовательностью идет я новому вавилонскому столпотворению. С того момента как романо-гер-ыанская культура начала стремиться стать общечеловеческой цивилиза­цией, материальная техника, чисто рационалистическая наука и эгоисти­чески утилитарное мировоззрение получили в ней решительный перевее над всем остальным, и такое соотношение элементов культуры с течением времени только увеличивается. Да ничего другого и не¹ может быть: япо­нец и немец могут сойтись только на логике, технике и материальном интересе, а благодаря этому все. прочие элементы и движущие пружины культуры постепенно должны атрофироваться. Но ошибочно думать, будто благодаря этой нивелизации культур» достигаемой простым упразд­нением духовной стороны их, упраздняются перегородки и облегчается общение между людьми. «Братство народов», купленное ценой духовного обезличения всех народов,— гнусный подлог. Никакое братство й не осу­ществимо вовсе, когда во главу угла ставятся эгоистические материальные интересы, когда техника сама собой вносит мотив международной, конкуренции и милитаризма, а самая идея интернациональной цивилиза­ции порождает замыслы империализма и мирового.господства. Упразд­нение или низведение на второстепенное место духовной стороны культу­ры ведет только к моральному одичанию людей и развитию личных эго-измов, что не только не упраздняет, но, наоборот; увеличивает трудности общения между людьми и. углубляет вражду между отдельными социаль­ными группами, даже в пределах одного и того же народа. Все это — неизбежные следствия стремления к интернациональной, общечеловече-

■-.■■..'■, / ^ ■ ' '.■■■■'. 155

екой цивилизации, и эти следствия явно доказывают, что само стремление это богопротивно и греховно.

Многообразие национальных культур и языков есть следствие закона
дробления. Действие этого закона яснее всего выступает в области языка.
Каждый язык распадается на наречия, наречия — на говоры, говоры —
на подговоры и т. д....При этом каждый говор, кроме черт, свойственных
ему одному, имеет некоторые черты, общие всем говорам того же наречия,
и, кроме черт, объединяющих его с одним из соседних говоров, другие
черты, общие с другим соседним говором, и т. д....Между соседними на­
речиями имеются переходные говоры, соединяющие в себе черты того и
другого наречия. Таким образом, язык есть непрерывная цепь говоров,
постепенно и незаметно переходящих один в другой. Языки в свою очередь
объединяются друг с другом в «семейства», внутри которых можно разли­
чать «ветви», «подветви» и т. д....В пределах каждой такой единицы деле­
ния отдельные языки располагаются также, как говоры в пределах языка,
т. е. каждый язык данной ветви, кроме черт, характерных для него одного,
и черт, характерных для всей ветви, имеет и черты, сближающие его ^!
специально с одним из других языков этой ветви, другие черты, сближаю­
щие его с другим языком той же ветви, и т. д., причем очень часто
между родственными языками существуют переходные говоры. Так же,
как языки в пределах ветви, относятся друг к другу и отдельные ветви
в пределах семейства. Между понятиями «ветвь», «язык», «наречие»,
«говор» принципиального различия не существует. Когда все, единицы
деления данного языкового целого настолько близки друг к другу, что
носители их понимают друг друга свободнб, не прибегая к помощи пере­
водчика, эти единицы называют говорами, их группы — наречиями и
самое языковое целое (т. е. их совокупность) — языком. Но когда пред­
ставители отдельных говоров перестают свободно по.нимать друг друга,
говоры переименовываются в языки, их группы становятся ветвями, а со­
вокупность ветвей — семейством. Поэтому часто возможны споры о том,
является ли данная единица деления языком или наречием, а также cnov
ры о том, к какому из двух соседних родственных языков относится
данная группа пограничных, переходных говоров, причем одними сред­
ствами лингвистической науки эти споры большею частью разрешены
быть не могут.,

Так складываются отношения языковых единиц, объединяющихся ге­нетически, т. е. восходящих исторически к диалектам некогда единого «праязыка» данной генетической группы (семейства; ветви, подветви и т. д.). Но кроме такой генетической группировки, географически сосе­дящие друг с другом языки часто группируются и независимо от своего происхождения. Случается, что несколько языков одной и той же гео­графической и культурно-исторической области обнаруживают черты специального сходства, несмотря на то что сходство это не обусловлено общим происхождением, а только продолжительным соседством и парал­лельным развитием. Для таких групп, основанных на генетическом прин­ципе, мы предлагаем название «языковых союзов» ². Такие «языковые союзы» существуют не только между отдельными языками, но и между языковыми семействами, т. е. случается, что несколько семейств, генети­чески друг с другом не родственных, но распространенных в одной геогра­фической и культурно-исторической зоне, целым рядом общих черт объ­единяются в «союз языковых /семейств». Так, семейства угро-финнско-самоедское (иначе «уральское»), тюркское, монгольское и маньчжурское целым рядом общих черт объединяются в один «союз урало-алтайских

² Ярким примером «языкового союза» в Европе являются балканские языки — болгарский, румынский, албанский и новогреческий: принадлежа к совершенно раз­ным ветвям индоевропейской семьи, они тем не мене» объединяются друг с другом це­лым рядом общих черт и детальных совпадений в области грамматического строений.

156. ^Х /

языковых семейств», несмотря на то что генетическое родство между всеми
этими семействами современная наука отрицает. Деление существитель­
ных на грамматические роды и способность корня при образовании форм
изменять, вставлять и выбрасывать корневую гласную (соберу — соб-
рать — собирать — собор) объединяют семейства 'индоевропейское,
семитическое, хамитическое и северокавказское в «союз средиземномор­
ских языковых семейств», к которому, вероятно, принадлежали и некото­
рые вымершие языки бассейна Средиземного моря. Такие «союзы» генети­
чески, по-видимому, друг с другом неродственных лингвистических се­
мейств имеются по всему земному шару. При этом часто бывает, что одно-
и то же семейство или одиноко стоящий язык принадлежит сразу к двум
союзам или колеблется между двумя соседними союзами, играя, таким
образом, ту же роль, что переходные говоры в генетической классифика­
ции '. - '

Таким образом, принимая во внимание обе возможные группировки языков, генетическую (по семействам) и негенетическую (по союзам)* можно сказать, что все языки земного шара представляют некоторую' непрерывную сеть взаимно переходящих друг в друга звеньев, как бы радужную. И именно в силу непрерывности этой языковой радужной сети и в силу постепенности переходов от одного ее сегмента к другому, общая; система языков земного шара при всем своем пестром многообразии: представляет все же некоторое, правда только умопостигаемое, единое целое. Таким образом, в области языка действие закона дробления при­водит не к анархическому распылению, а к стройной гармоничной систе­ме, в которой всякая часть, вплоть до мельчайших, сохраняет свою яркую неповторяемую индивидуальность, и единство' целого достигается не обезличением частей, а непрерывностью самой радужной языковой сети.

Распределение и взаимное соотношение культур не совпадает с груп­пировкой языков. Носители языков не только одного и того же семейства, но одной и той же ветви могут принадлежать к разным типам культур: примером, иллюстрирующим это положение, является народ венгерский (или мадьярский); ближайшими родичами мадьярского языка являются языки вогульский и остяцкий (в Северо-Западной Сибири), между тем культура венгров и культура вогульско-остяцкая не имеют между собой решительно ничего общего.

И все же распределение и взаимные соотношения культур основаны в общем на тех же принципах, что и соотношения языков, с тою лишь раз­ницей, что то, что в культуре соответствует «семействам», имеет гораздо-меньше значения, чем то, что соответствует «союзам». Культуры отдель­ных соседних друг с другом народов представляют всегда целый ряд черт, сходных между собой* Благодаря этому среди этих культур обо­значаются известные культурно-исторические «зоны», например в Азии вона мусульманской, индостанской, китайской, тихоокеанской степной, арктической и т. д. культур. Границы всех этих зон взаимно перекрещи­ваются, так что образуются культуры смешанного или переходного типа. Отдельные народы и части народов специализируют данный культурный тип, внося в него свои специфические индивидуальные особенности., В результате получается та же радужная сеть, единая и гармоничная в силу своей непрерывности ив то же время бесконечно-многообразная в силу своей дифференцированности.

s-. ³ Так, индоевропейское семейство, принадлежа в общем к союзу средиземномор-

! скому, в некоторых*пунктах (например, в отсутствии префиксов) сближается с союзом

урало-алтайским, и", в частности, в некоторых отдельных случаях представляет рази-

!- тельное сходство с языками уральскими (угро-финнско-самоедскими). Одиноко стоя-

t щие языки Восточной Сибири (енисейско-остяцкий, гиляцкий, юкагирский и так на»

г вываемые камчатские, т. е. камдольский, чукотский и корякский) являются как бы

~ переходным звеном между урало-алтайским^ исевероамериканским (вскимосско-алеут»

• ским) союзами и т. д. ",

'. 157

■*-

Таковы результаты действий закона дробления. При кажущейся^ анархической пестроте отдельные национальные культуры, сохраняя каждая свое неповторяемое индивидуальное своеобразие, представляют s своей совокупности некоторое непрерывное гармоническое единство целого. Их нельзя синтезировать, отвлекаясь от их индивидуального своеобразия, ибо именно в сосуществовании этих ярко индивидуальных культурно-исторических единиц и заключается основание единства цело­го. Как все естественное, природное, вытекающее из Богом установленных законов жизни и развития, эта картина величественна в своей непостижи­мой и необъятной сложности и вместе с тем сложной гармоничности^ И попытка человеческими руками разрушить ее, заменить естественное, органическое единство живых ярко индивидуальных культур механиче­ским единством безличной общечеловеческой культуры, не оставляющей места проявлениям индивидуальности и убогой в своей абстрактной от­влеченности,— явно противоестественна, богопротивна и кощунственна.

Против такого резкого и безусловного осуждения попыток культур­
ного объединения человечества и создания однородной общечеловеческой
культуры, как попыток богопротивных, как будто говорит факт общече­
ловеческой значимости христианства. • "

Для тех, кто в христианстве видит лишь одну из многих религий зем­ного шара, продукт определенных историко-культурных условий, проб­лема эта, конечно, вовсе и не стоит. При таком взгляде христианство как продукт определенной культуры тем самым ставится на одну доску с другими продуктами определенных культур й вводится как элемент в общую схему многообразных культурных проявлений человечества. Никакой общечеловеческой значительности за ним в таком случав при­знавать нельзя.

. Но для тех, кто в Христе, признает пришедшего во плоти Сына Божия и в христианстве единственную истинную религию, слова Христа «шедше научите вся языки, крестяще я во имя Отца и Сына и Святаго Духа» (Матф. 28, 19) являются как бы опровержением того положения, будто¹ культурное объединение человечества есть дело богопротивное. Однако противоречие здесь на самом деле мнимое. Ведь признавая христианство абсолютной истиной, покоящейся на божественном откровении и препо-данной людям при помощи непосредственного «вмешательства Бога в исто­рический процесс, мы тем самым «уже отказываемся от взгляда на хри­стианство как на продукт и как на элемент определенной культуры. Про-поведь христианства не есть введение в культуру какого-то нового эле­мента культуры. В противоположность иудаизму, связанному с опре­деленной расой,, мусульманству, связанному с определенной культурой, и буддизму, в принципе враждебному всякому культурному деланью, христианство выше рас и культур, но не упраздняет ни многообразия, ни •своеобразия рас и культур. Принятие христианства влечет за собой отказ от целого ряда элементов национальной языческой культуры и преобразо­вание этой последней. Но конкретные формы этого преобразования могут быть очень различны в зависимости от той культурно-исторической почвы, на которую христианство попадает, и единообразие в этой области не только не обязательно, но и невозможно. Христианство есть «заквас-ка», которая может быть положена в самые различные виды теста, и ре­зультат «брожения» будет совершенно различен в зависимости от состава теста. А потому та радужно-многообразная сеть неповторимо-индиви­дуальных национальных культур земного шара, о которой мы говорили выше, должна была бы сохранить свою конструкцию даже в том случае, «ели бы все народы мира восприняли христианство.

Никакой нивелировки национально-культурных различий, никакого создания однородной общечеловеческой культуры христианство не тре-бует. Христианство, как установление божественное, неизменно. В исто­рическом процессе христианские догматы не изменяются, а только раскры-

ваются. Культура же есть но существу дело рук человеческих. Она под­лежит историческим изменениям, законам эволюции, и. прежде всего за­кону дробления. Единая христианская культура есть contradietio in adject о. Христианских культур не только может, но и должно быть несколько. Каждый народ, воспринявший христианство, должен преоб­разовать свою культуру так, чтобы ее элементы не противоречили хри-

- стиаиству, и так, чтобы в этой культуре веял не один национальный, но

. и христианский дух., И, таким образом, христианство не упраздняет свое­образного национального культурного творчества, а, наоборот, стимули­рует это творчество, давая ему новые задания. Всем христианским на-

, родам дано, задание согласовать культуру с догматами, этикой и канона­ми истинной Христовой Церкви, создать храмы, формы богослужения и

. принадлежности его, способные вызывать' в молящихся представителях данного народа определенные христианские настроения,— и каждый народ не только, может, но и должен разрешать эти задания по-своему, для.того, чтобы христианство оказалось воспринятым органически и ин­тимно слилось с данной национальной психикой.

Разумеется, это нисколько не исключает влияния одной христианской
культуры на другую. Такие влияния наблюдаются между культурами,
нехристианскими; влияния эти связаны с самим существом развития куль­
тур и при естественном ходе этого развития нисколько не ведут к нивели­
ровке национальных, различий. Важно только, чтобы влияние одной
культуры на другую не было подавляющим, чтобы культурные заимст­
вования органически перерабатывались и чтобы из своих и чужих элемен­
тов создавалось новое единое целое, плотно пригнанное к своеобразной
национальной психике данного народа. Церковь Христова едина. Един­
ство ее предполагает живое общение между отдельными поместными
церквами. Но это общение возможно и без культурного единства. Един­
ство Церкви выражается в общности Священного Писания, Священного
Предания, догматов н канонов, но вовсе не в тех конкретных бытовых*
художественных и правовых формах, которыми догматы, каноны, пре­
дания и писания приспособляются к жизни каждого данного народа.
Попытки зафиксировать эти формы и уничтожить в этой области различия
между народами, принадлежащими к одной Церкви, но не совсем к одной
и той же культуре, основаны на суеверии и обрядоверии и не ведут к доб­
ру. Мы, русские, жестоко пострадали от подобной попытки, предприня­
той при патриархе Никоне и приведшей в области церковной к расколу,-
а в области житейской к тому ослаблению сопротивляемости русского
культурно-национального организма, которое подготовило петровский
разгром.:

Итак, для христианина христианство, не связано с какой-нибудь одной
определенной культурой. Оно не есть элемент определенной культуры,
а фермент, привносимый в самые разнообразные культуры. Культура
Абиссинии и культура средневековой Европы совершенно непохожи друг
на друга, несмотря на то что обе они христианские,.

Если мы всмотримся в историю распространения христианства, то-убедимся в том, что распространение это шло успешно именно там, где христианство воспринималось как фермент, а не как элемент уже готовой иностранной культуры. Органически и плодотворно воспринятым, при­вившимся оказывалось христианство лишь там, где оно переработало на­циональную культуру, не упразднив ее своеобразия. И наборот, одним из самых сильных тормозов распространения христианства всегда было ошибочное отожествление христианства с какой-нибудь' определенной, для данного народа иностранной культурой.

Если во многих, случаях неприятие данным народом христианства имело и имеет свои глубокие, быть может мистически-провиденциальные, причины, то в целом ряде случаев, быть может даже в большинстве, при­чина лежит в том, что миссионеры распространяли не христианство как

-таковое, а определенную христианскую культуру. Этим грешили и пра­вославные миссионеры: ни для кЬго не тайна, что зачастую миссионерст­во внутри России было орудием русификации, а за пределами России — орудием распространения русского политического влияния. Но в еще большей мере это относится к миссионерству неправославному—ка­толическому, протестантскому, англиканскому. Романо-германские миссионеры сами на себя смотрят прежде всего как на культуртрегеров. Вся их миссионерская деятельность связана с «сферами влияния», с ко­лонизацией, европеизацией, цивилизацией, с концессиями, факториями,, плантациями и т. п. Миссионеры являются не посланными от Бога про­поведниками богооткровенных истин, а агентами колониальной политики или представителями «интересов» той или иной державы. Проповедуя не христианство, а католичество протестантизм или англиканство, т. е. те виды уклонения от христианства, которые укоренились в условиях рома-но-германской культуры и тесно связаны с ней, миссионеры фактически проповедуют просто саму эту культуру. Успех их проповеди, естественно, ставится в зависимость от степени способности данного народа «приоб­щиться к европейской цивилизации». А так как в этой цивилизации хри­стианство давно уже отодвинуто на задний план и заглушено столпотво-ренческими тенденциями, то естественно, что новообращенные «туземцы», воспринимающие христианство в перспективе европейской цивилизации и как элемент, притом совсем не самый важный этой цивилизации, оказы­ваются очень плохими и, во всяком случае, творчески совершенно бес­плодными христианами. При таком способе миссионерства обращаются в христианство не целые народы, способные органически переработать свою национальную культуру в христианском духе, а лишь отдельные индивидуумы, которые самим фактом своего обращения отсекаются от родного национально-культурного ствола и становятся агентами-сотруд­никами при проведении экономических и политических замыслов ино­странной державы.

Таким образом, заповедь Христа научить все народы, крестя их во имя Отца и Сына и Святого Духа, по существу остается невыполненной. И не выполнена она в значительной мере именно потому, что миссионер­ство было обращено в орудие европеизации, в средство к установлению однородной общечеловеческой культуры, богопротивную сущность которо­го мы постарались раскрыть в предшествующем изложении.

Стремление к нивелировке национальных различий не может оправ­дываться ссылками на необходимость христианского миссионерства, ибо,, как раз наоборот, это миссионерство оказывается бесплодным и неудач-ным именно благодаря своему союзу с нивелирующим культуртрегерством, по существу антихристианским.

Николай Трубецкой

«Хожение за три моря» Афанасия Никитина как литературный памятник:

Древнерусская литература недоступна непосредственному восприятию современно­го — не только иностранного, но и русского — читателя. Мы ее не понимаем и не умеем це­нить ее как литературу. Древнерусскую икону теперь «открыли», открыли не только физичес­ки, тем, что счистили с нее копоть и поздней­шие краски, но и духовно: научились смотреть на нее, видеть и понимать, что она говорит. Но к памятникам древнерусской письменности мы продолжаем быть глухи и слепы.

На этом основаны специфические особен­ности науки «истории древнерусской лите­ратуры». Пишу в кавычках, ибо эта «история литературы» очень странная, непохожая на другие. В этом легко убедиться, просмотрев Любой учебник или университетский курс этой науки. Собственно, о литературе, как о тако­вой, в этих учебниках и курсах говорится мало. Говорится о просвещении (точнее, об отсут­ствии просвещения), о бытовых чертах, отра­зившихся (точнее, недостаточно отразивших­ся) в проповедях, летописях и житиях, об исправлении церковных книг и т. д., словом — об очень многом. Но о литературе говорится мало. Существует несколько трафаретных оце­нок, прилагаемых к самым различным древне­русским литературным произведениям: одни из этих произведений написаны «витиевато», другие — «простодушно» или «бесхитрост­но». Отношение авторов учебников и курсов

Поиск по сайту: