Несогласие на «младшее партнерство»

Прозападную радикально-демократическую волну, на удивление, не беспокоит ситуация deja vu: то, что подобные же надежды разбились в начале 1990-х годов о западную непреклонность и эгоизм. Что обмена российского разоружения у мощного Советского Союза на сближение с Западом не произошло, несмотря на безудержную жертвенность Горбачева и Ельцина (объединение Германии, роспуск ОВД, разоружение советских войск и их вывод в свои пределы). Эти неисправимые радикальные западники не осуществили союза с Западом при гораздо более благоприятных условиях, но это их не остановило в новом веке, их разоруженческое безумие и детская вера в хорошее, видимо, неукротимы.

Но высокие надежды на общее с Западом будущее довольно быстро ушли в прошлое после эйфории якобы окончательного сближения сентября – ноября 2001 г. В частности, краткосрочность и успешность операции в Афганистане сыграли против безудержных российских сторонников сближения с Западом. Вслед за военным триумфом Запад во главе с США своими действиями в декабре 2001 г. в значительной мере погасил бурнопрозападную тенденцию в ориентации по меньшей мере части думающей России.

Может ли российское общество согласиться на положение младшего партнера в союзе с США? Может ли страна, выстоявшая в Сталинграде, дважды в XX веке спасавшая Париж, победившая в самой ожесточенной из войн, пойти на заведомую второстепенную роль в глобальном военно-политическом союзе XXI века?

Лишенный иллюзий и основанный на генетическом самоутверждении подход исходит из тех идей, которые в свое время разделяли У. Черчилль и Ш. де Голль: теряющее под собой почву, слабеющее государство не должно соглашаться с пессимистической оценкой своих возможностей. Напротив, полагал гений англосаксонского мира XX века Черчилль, «In defeat defiance» – «В поражении – вызов», таково было кредо британского политика, видевшего и высший взлет своей страны и ослабление ее потенциала после двух мировых войн. Таким же был пафос великого француза, увидевшего на протяжении своей долгой жизни сползание Франции с лидирующих позиций, закат колониального могущества Франций. В тот момент, когда де Голль в противостоянии с Вашингтоном в 1942 – 1945 и 1958 – 1968 гг. признал бы второстепенный статус своей страны, это признание стало бы подлинной фиксацией низкого статуса его страны в мировом раскладе сил. Согласиться с второстепенностью означало для них раствориться в свите блистательного лидера. Ни история, ни национальный менталитет Британии и Франции не позволили наступить на горло самоуважению. Почему Россия должна быть иной? Самая большая по территории страна мира, населенная самым жертвенным народом, гордая победительница в величайшей из войн, вооруженная с 1949 г. ядерным оружием, гарантирующим ее неприкосновенность, показавшая совсем недавно способности своей науки и индустрии в освоении космоса, в ядерной физике, в авиации и металлургии, способна преодолеть смутное время – плода ее растерявшейся элиты, не сумевшей совладать с деструктивным ураганом 1990-х гг.

Значительная часть российского политического спектра, критически оценивая скудные итоги российского вестернизма, пришла к выводу о невозможности слепо следовать курсом «на Запад при любых обстоятельствах». Вопрос о приеме в НАТО прежних военных союзников СССР вызвал у политических сил России подлинные конвульсии, мучительную переоценку ценностей, потребовал обращения к реализму – на фоне болезненной для России демонстрации такого реализма со стороны Запада. Аргументы типа «вы звали демократический Запад, и он пришел к вашим границам» потеряли силу. Уже вскоре обозначился практически национальный консенсус по оценке действий Запада после «холодной войны».

Плохо или хорошо, но в значительном сегменте отечественной политической жизни воцарился стереотип: мы сделали важнейшие внешнеполитические уступки, а Запад воспользовался «доверчивостью московитов», ворвался в предполье России, начал вовлекать в свою орбиту помимо восточной части Германии прежних союзников России – предполагаемые ворота в благословенный Запад, и даже более того, прежние части Советского Союза. Типичная для российского мышления контрастность немедленно вызвала «патриотическую реакцию», превратила особую внешнеполитическую проблему в заложника острых политических страстей.

Создается не очень привлекательная картина весьма серьезного разочарования России в трансокеанском союзе. Может быть, Россия «слишком требовательна», когда говорит о желательности помощи ее демократии, незрелому рыночному хозяйству, новым структурам, приближающимся к западным? Что же, точка зрения, что «мы слишком требовательны», имеет хождение и в России. Совершенно справедливым было бы указать, что Соединенные Штаты никогда не обещали такой помощи, у американцев нет особых «моральных угрызений». В данном случае мы касаемся вопроса, который по своей сути выходит за рамки американо-российских отношений в более широкую плоскость межгосударственных и даже человеческих отношений. Богатые не обязаны помогать бедным, демократии, строго говоря, не обязаны чем-либо жертвовать в пользу соседей. И Запад вправе философски наблюдать за неудачами российских реформ. Но при этом Запад с Соединенными Штатами во главе должен принять лишь одно условие – он должен быть готов платить за последствия.

У бедных только одно оружие против безразличия богатых – они объединяются. В нашем столетии, возможно, самым убедительным случаем такого объединения был период военного поражения и практического распада России в 1917 г., когда большевики провозгласили Россию родиной всех униженных и оскорбленных, создавая угрозу Западу, которая в конечном счете – в своем ядерном варианте – переросла все мыслимые прежние угрозы. Повторение социал-дарвинистского подхода, предоставляющего Россию собственной участи, сегодня возможно только при исторической амнезии Соединенных Штатов. Погребенная собственными проблемами, основная масса которых – плод незрелой модернизации, Россия опустится в окружение «третьего мира» с одним известным багажом – своей сверхвооруженностью.

Поиск по сайту: