Во второй раз за сто лет

Перед Россией в начале XXI века стоит проблема исторического выбора в условиях резкого ослабления страны, обнаружившейся хрупкости ее воли, раздрая национальной элиты, потери исторической целеустремленности.

Если искать исторические параллели, то несложно увидеть нечто подобное в крушении царизма и русско-германского фронта, когда весной – летом 1917 г. центробежные силы превозмогли центростремительное притяжение государства, не сумевшего взять под свой контроль процесс самозащиты в начавшей разваливаться стране. В июне 1917 г. первая российская республика погибла, когда ее творец и лидер – министр иностранных дел П. Н. Милюков покинул правительство князя Львова, который передал власть социалисту А. Ф. Керенскому. Великая страна пошла по швам вследствие попустительства сладкоголосых пустоплясов федерализации страны. Тогда, после взрыва сепаратизма летом 1917 г. и распада спасительного армейского щита, судьбы страны изменили ей. Понятие Россия стало эфемерным.

Почти столетием спустя политическую ответственность за судьбы страны взяли также относительно немногочисленные политические силы, выступившие под знаменем либерализации, политической свободы и рыночного капитализма. Эти силы решают по существу ту же задачу модернизации экономической и социальной системы страны посредством провозглашения курса на уход из мира обездоленных в мир технически зрелых, финансово обильных, могущественных государств Запада.

Упокоились последние свидетели первой республиканской катастрофы, ушли в небытие три поколения, и вот уже вторая российская республика стала обнаруживать черты резкого ослабления по прежней причине. Государство пошло вразнос из-за того, что и правители, и управляемые если и любят отечество, то только свою, умозрительную Россию. Правители – как потенциальную часть Запада, как грядущий результат демократических преобразований (как «цивилизованную», «нормальную» страну), в ходе которых пройдут огонь очищения коммунистические грешники и косная масса обретает вкус к рынку и свободе. Управляемые же не могут уразуметь, почему им, вознесшим Россию «от деревянной сохи до ядерного оружия» (слова Черчилля), жертвовавшим жизнью в индустриализации и войне, кто сеял и жал, кто дважды за век в мировых войнах спас Запад, предлагают не принять благодарность, а покаяться. Причем перед теми, кто пустил по ветру сбереженное веками труда и подвига могущество Российского государства.

Россия сделала неимоверные по своей жертвенности шаги ради того, чтобы сломать барьеры, отъединяющие ее от Запада как от лидера мирового технологического и гуманитарного прогресса. В период между 1988 и 1993 гг. Запад не услышал от России «нет» ни по одному значимому вопросу международной жизни, готовность новой России к сотрудничеству с Западом стала едва ли не абсолютной. Почти в эйфории от собственного самоотвержения, без всякого ощутимого физического принуждения Россия начала фантастическое по масштабам саморазоружение, зафиксированное в Договоре по сокращению обычных вооружений (1990 г.), развале Организации Варшавского Договора и Совета экономической взаимопомощи. Москва пошла на феноменальные сокращения своих обычных вооруженных сил в Европе, полагаясь на обещание Запада, данное в Парижской хартии ноября 1990 г. «О безблоковой Европе».

Какие бы объяснения ни выдвигал позднее западный мир (русские выдохлись в военной гонке; коммунизм достиг предела общественной релевантности; либерализм победил тоталитарное мышление; национализм сокрушил социальную идеологию и т. п.), практически неоспоримым фактом является то, что российская элита сделала свой выбор по собственному (не)разумению, а не под давлением неких неумолимых объективных обстоятельств. Произошло добровольное приятие почти всем российским обществом, от левых до правых, идеи сближения с Западом и его авангардом – Соединенными Штатами. Приятие, основанное на надежде завершить дело Петра, стать частью мирового авангарда, непосредственно участвовать в информационно-технологической революции, поднять жизненный уровень, осуществить планетарную свободу передвижения, заглянуть за горизонты постиндустриального общества.

Россия в 1997 г. скрепя сердце согласилась с приемом трех новых членов НАТО и вступила в Совет Россия – НАТО, который был западными союзниками полностью проигнорирован в процессе принятия решения о первом за историю Североатлантического союза силовом действии за пределами зоны традиционной ответственности НАТО – бомбардировке Югославии весной 1999 г. Государственный секретарь М. Олбрайт объявила, что белградское правительство под давлением массовых налетов авиации Североатлантического союза сдастся на четвертый день – пойдет на условия, ведущие к отделению югославской провинции Косово. Американцы недооценили решимости югославов. На 78-й день бомбардировок, когда Белград был готов стоять и дальше, ельцинский Кремль решил оказать помощь Западу. Посланный в Белград В. С. Черномырдин, спасая США и НАТО от ситуации своего бессилия, в буквальном смысле заставил президента Милошевича (на глазах у всего мира) подписать капитуляцию перед Западом.

Но даже эта помощь не вызвала у американского руководства желания видеть в России партнера. Желание России получить под временный контроль небольшую территорию Косова (чтобы уберечь от репрессий сербское меньшинство Косовского края) было отвергнуто Вашингтоном самым энергичным образом. Узнав о движении российских войск к косовской столице Приштине, американская сторона начала недельные дебаты на Смоленской площади и в соседнем Хельсинки – ровно столько, сколько нужно было для оккупации всего Косова войсками НАТО и полной изоляции здесь небольших российских войск. Запад полностью блокировал единственную просьбу России образовать анклав вокруг исторических православных монастырей и Косова поля – что позволило бы 100 – 200 тысячам местных косовских сербов найти убежище и избежать насилия албанской Армии освобождения Косова.

Поиск по сайту: