Глава 12. Первоэлементы творения

Недавно я[22]опубликовал научную работу, в которой впервые описал, как выращивать важную разновидность глазных клеток, при помощи которых можно будет лечить слепоту. Я как раз ехал на работу следующим утром, опаздывал, как всегда, и, вероятно, существенно превысил обозначенные на дорожном знаке 15 миль в час, когда зарулил на парковку. В тот момент у меня в жилах уже бурлил адреналин. Я надавил на тормоза, огибая патрульную полицейскую машину. Страж порядка уже вышел из машины и о чем-то беседовал с пешеходом. «Ну вот какой же я, черт возьми, везучий – превысить скорость под самым носом у полицейского», – думал я, готовясь, что меня арестуют. В общем, я проскользнул дальше, в угол парковки. Надеялся, что офицер слишком занят и не заметит моего нарушения. Когда вылез из машины, сердце мое по-прежнему колотилось, и я поспешил в здание. «Слава Богу, – подумал я, оглядываясь, – кажется, проскочил».

Очутившись в кабинете, почувствовал себя в безопасности, успокоился и приступил к работе. Тут в дверь постучали. Оказалось, это Юнь Чунь, один из старших научных сотрудников, вместе с которым мы работали. «Доктор Ланца, – сказал он упавшим голосом, – там полицейский на ресепшене, вас спрашивает. У него наручники и пистолет».

В лаборатории царило некоторое беспокойство, когда я вышел и поздоровался с полицейским, который уже меня дожидался. Думал, коллеги успели с ужасом вообразить, как этот офицер уводит меня в наручниках. «Доктор, – сказал он серьезным тоном, – можем переговорить у вас в кабинете?»

«Наверное, сильно влип», – решил я. Но когда мы оказались у меня, он извинился и спросил, не могли бы мы обсудить одно революционное открытие, о котором он недавно прочел в газете Wall Street Journal. Оказалось, он остановил пешехода на парковке, только чтобы узнать, где находится компания. Офицер рассказал, что является членом группы родителей, которые общаются по Интернету и обсуждают прорывные медицинские открытия, надеясь, что они смогут помочь их детям. Сюда он приехал по поручению этого сообщества, когда узнал, что я работаю в Уорчестере, штат Массачусетс, – по месту его службы.

Он сказал, что у его сына-подростка тяжелое дегенеративное заболевание глаз. Врачи считали, что через пару лет парень ослепнет. Кроме того, у него был близкий родственник, у которого развилось подобное заболевание примерно в том же возрасте, а теперь он уже полностью ослеп. Полицейский указал на картонную коробку, лежавшую на полу в кабинете, и сказал: «Сейчас мой сын еще мог бы различить контуры этой коробки. Но время-то идет…»

Когда он досказал свою историю, я едва сдерживал слезы. Мне было особенно тяжело все это слушать – ведь у меня в лаборатории хранились замороженные клетки, которые могли помочь сыну полицейского. Они просто лежали в коробке на полке холодильника уже больше девяти месяцев. У нас не было $20 000 на проведение экспериментов над животными, требовалось доказать, что эти клетки могут работать (кстати, военные иногда тратят такую сумму на молоток). К сожалению, нам требовался еще год, а то и два, чтобы накопить нужные ресурсы и продемонстрировать, что клетки – те самые человеческие клетки, которые должны использоваться при лечении пациентов, – могут вернуть зрение животным, которые в противном случае ослепли бы. Действительно, улучшение остроты зрения в подопытной группе составило 100 % по сравнению с контрольной группой, причем лечение не давало никаких побочных эффектов. В настоящее время (на момент написания этой книги) мы ведем переговоры с FDA (Управлением по санитарному надзору за качеством пищевых продуктов и медикаментов) о запуске клинических исследований на пациентах с дегенеративными заболеваниями сетчатки, в частности с дегенерацией желтого пятна. Этими заболеваниями сегодня страдают более 30 миллионов человек во всем мире.

Но у таких клеток есть еще более интересные свойства, чем потенциал для лечения слепоты. В тех же чашках Петри, где мы размножаем эти клетки сетчатки, мы наблюдаем образование фоторецепторов, палочек и колбочек, благодаря которым мы видим. Более того, здесь заметны даже миниатюрные «глазки» – кажется, что они глядят на вас в объектив микроскопа. Во всех подобных экспериментах мы работаем с эмбриональными стволовыми клетками, самыми главными клетками в организме. Всевозможные нервные клетки образуются из стволовых клеток спонтанно, практически по умолчанию. Это первый тип человеческих клеток, которые мы хотим вырастить искусственно. На самом деле некоторые нейроны, рост которых я наблюдал в лаборатории, обладают тысячами дендритных отростков, при помощи которых они обмениваются информацией с соседними клетками. Такие связи настолько многочисленны, что иногда требуется сделать десяток снимков, чтобы получить изображение одной клетки.

С биоцентрической точки зрения такие нервные клетки являются фундаментальными узлами реальности. По-видимому, это первые клетки, которые природа пытается создать при появлении такой возможности. Именно нейроны, а не атомы являются наиболее фундаментальным основанием нашего мира, зависящего от наблюдателя.

В хитросплетениях этих мозговых клеток заключена логика пространства и времени. Они являются нейро-коррелятами сознания и соединяются с периферической нервной системой и органами чувств. Они могут соединяться и с фоторецепторами, которые я выращиваю в чашках Петри. Соответственно, они улавливают все, что мы можем наблюдать. Точно так DVD-плеер транслирует информацию на телеэкран, когда кто-то смотрит кино. Когда мы читаем слова, напечатанные в книге, сама бумага, которая находится от нас в каких-то тридцати сантиметрах, не воспринимается. Мы видим только образ этой бумаги, который, в сущности, записан в логике наших нейронных сетей. Коррелятивная реальность заключает в себе все аспекты окружающего мира, причем только язык разграничивает «там» и «здесь». Может быть, это нейронно-атомная матрица, выстроенная в энергетическом поле разума?

Мы тысячелетиями пытаемся понять природу мироздания, и с самого начала это было очень странное, нелегкое предприятие. В настоящее время наш основной инструментарий – наука, но иногда помощь приходит, откуда не ждали. Помню один ничем не примечательный день, когда почти все коллеги или еще спали, или уже отправились в больницу на утренний обход. Я наливал себе кофе, посматривая на пар, которым запотевало кухонное окно, и думал: «Неважно, все равно я опоздал». В окно я видел далеко внизу ряды деревьев, росших по обочинам дороги. Было раннее утро, солнце еще стояло невысоко, бросая на землю косые лучи. Яркий свет пробивался через голые ветви и небольшие заплатки мертвых неопавших листьев. Вся эта сцена была пропитана тайной, внушала острое ощущение, что в ней сокрыто что-то важное, о чем не пишут в научных журналах.

Я натянул белый лабораторный халат и, не замечая протестов организма, двинулся в сторону университета. Когда я проходил мимо больницы, меня что-то побудило сойти с дороги и остановиться у небольшого университетского пруда. Возможно, я просто хотел отложить новый контакт с рукотворным миром, отливающим металлическим блеском, – со всеми этими приборами из нержавеющей стали, яркими лампами из операционной, с цилиндрами для экстренной подачи кислорода, сигнальными импульсами на экране осциллографа. Именно поэтому я ненадолго остановился на берегу пруда, в непотревоженной тиши и спокойствии, в те самые минуты, когда больница гудела от растревоженных голосов и кипучей деятельности. Торо меня понял бы. Он всегда считал утро радостным приглашением в еще один день, который ты можешь прожить легко и просто. Торо писал: «На утренней заре пробуждается всякий разум. С этого часа берут начало поэзия, искусство и все самые благородные и памятные дела людей».[23]

Это были чудесные ощущения, пережитые в морозный зимний день. Я стоял там и просто обозревал пруд. Смотрел на фотоны, танцевавшие на его поверхности, как отдельные нотки из Девятой симфонии Малера. На какое-то мгновение я почувствовал себя словно в потустороннем мире, под влиянием всех стихий, а мой разум слился в одно целое с природой, и я ощутил это сильнее, чем когда-либо в жизни. На самом деле это был очень краткий эпизод, однако большинство таких важных моментов и правда мимолетны. Но в период этого всецелого спокойствия я смог увидеть не стебли камыша и листья кувшинок, а реальность как таковую. Я познал Природу, обнаженную и настоящую, такой, какой ее видели Торо и Айзли. Обогнул пруд и пошел к больнице. Утренний обход почти закончился. Передо мной на койке сидела умирающая женщина. За окном заливалась трелью какая-то певчая птица, сидевшая на ветке над прудом.

Позже я подумал о глубочайшей тайне, ускользнувшей от меня на заре, когда я одним глазом взглянул через окно на это чудесное утро. «Мы слишком привыкли полагаться на наши органы чувств», – сказал однажды Лорен Айзли. Недостаточно разглядеть танец фотонов на кончике нерва. «Мало просто научиться видеть так, как видит человек – даже если он может заглянуть на край Вселенной». Наши радиотелескопы и суперускорители просто расширяют пределы восприятия, доступные мозгу. Мы видим только законченную картину, но не замечаем, как физические тела сочетаются друг с другом, образуя единое целое. Возможно, исключением бывает лишь пристальный взгляд в космос или несколько секунд восхитительным декабрьским утром, когда стоишь на берегу университетского пруда и все твои чувства сливаются воедино.

Разумеется, физики не поймут этого, ведь им не удается разглядеть реальность за уравнениями квантовой теории. Переменные в этих уравнениях очень сложны. Например, нужно встать декабрьским днем на берегу небольшого пруда и объединить свое сознание со всей природой, которая скрывается от тебя за каждой веточкой и пожухлым листом.

Мы, ученые, так давно всматривались в мир, что сейчас уже сомневаемся в его реальности. Как однажды отметил Торо, мы похожи на индусов, считавших, что мир покоится на спине слона, стоящего на черепахе. Черепаха, в свою очередь, стоит на змее, а под змеем расстилается ничто. Все мы стоим на плечах друг у друга, а оказывается, что стоим на пустоте.

Для меня те пять секунд, пережитые зимой, – наилучшее доказательство сказанного. Вот еще одна фраза Торо из романа об Уолдене:

Все это – вовсе не вымысел мой,

Чтоб удивить красивой строкой.

Можно ли ближе быть к небесам,

Если мой Уолден – это я сам?

Я над ним и ветер быстрый,

Я и берег каменистый,

Я держу в ладонях рук

Его воду в песок,

А глубинную струю

Я в душе своей таю.

Поиск по сайту: