Декабря. В эти дни выставку посетил и Гаральд

В эти дни выставку посетил и Гаральд. 25 декабря в Третьяковской галерее он слушал доклад Плетневой, читала два часа – скучно.

От меня он отвез Юрию «Семь лет в Индии», статью из «Комсомольской правды», мой ответ ему и другое. Выставка еще будто бы продолжится в январе. 20 августа должна состояться в Москве монгольская конференция, возможно, выставку дотянут до этого времени.

В журнале «Советский Союз», в номере за январь, помещены четыре репродукции и текст.

Марта

5 марта, в субботу, я опять попал в Москву. Все эти дни было солнце, явление, здесь давно не виданное. На улице очень холодно.

Поезд запоздал больше чем на час. Когда я явился, Юрий с Людмилой как раз собирался идти в гости к Петру Фатееву – странному художнику, который днем спит, а ночью работает. Однажды он и меня приглашал к себе, есть у него будто бы много коллекций для показа, у меня просто не было случая сходить.

Оказалось, что еще вчера, вместе с багажом Никиты Хрущева – государственными подарками, самолетом привезены картины Святослава – 42 ящика (более 100 работ) – и теперь находятся во Внуково. Неизвестно, куда переместят. Скоро приедет Михайлов, тогда все выяснит.

Выставку собираются устроить в помещении Академии художеств (первый вариант был – в Музее искусства Востока). Открытие планируется на начало мая. Сначала приедет Святослав, он и организует. Он и скажет, что делать с рижскими картинами. (В музее находится около 8 его картин, у меня дома – «Карма Дордже».) Останется не дольше как до конца июня. Давно не писал. Прислал только телеграмму.

Выставка в Москве могла бы быть один месяц, так же как и в Дели. Потом повезут в Ленинград. Когда Фурцева ехала в Индию, просила дать ей с собой письмо к Святославу.

Я сказал, что теперь выставку Святослава устроить легко. Юрий: «Совсем не так легко. Некоторые чиновники не хотели давать разрешение на выставку. Мотив – работы сына ведь будут слабее, чем отца» (?). Тогда Юрий сам вмешался, и после этого разрешили.

Я сказал: «Первый раз Хрущев привез из Индии Йогу. Второй подарок – привез картины Святослава вместе со своим багажом. Это многое значит». Юрий: «Кроме картин Святослава, есть еще другие события – он посетил буддийский храм и т.д.».

В мае откроется буддийский храм в Ленинграде. Учреждение освобождает помещение. Юрий сам будет участвовать в открытии. Выставку Н.К. в Третьяковской галерее закрыли 2 марта. Грустно было об этом слышать. Знал бы, то приехал бы раньше. Я просил одного моего знакомого сообщить мне о сроках, но не получил ответа. Но часто и само руководство принимает решения в последний момент.

Аспирантов Юрий теперь принимает в институте. Туда он ходит почти каждый день.

Выйдет книга Юрия – Русско-тибетский словарь[43]. Когда Юрий ушел, я пару часов беседовал с Раей. Сижу в кресле Юрия, солнечные лучи сквозь балконные рамы столь приятно касаются моего лица, усталость сегодняшнего утра и некоторое разочарование рассеиваются в чудесной атмосфере. Здесь ведь действительно симфония излучений – книг, тибетских пергаментов, рукописей, картин, образов, благородных мыслей.

Я спросил Раю, как она попала в эту семью? Когда Е.И. жила в Урге и искала себе помощницу, было Указание: «Людмила придет». Наконец, кто-то порекомендовал знакомую девушку. В изумлении Е.И. слышит, что ее зовут Людмилой. Людмила стала истинной помощницей, ибо ей уже было 20 лет. Рае тогда было всего 11. В Урге они жили уже три года, пока не присоединились к экспедиции Н.К. Людмила взяла с собой и маленькую сестру. Раньше они жили в Сибири – сибирячки. Поэтому и привычные к холоду, могли выдержать трудности экспедиции. Они переехали в Монголию после смерти родителей. Была и третья сестра, она вышла замуж, у нее дети, переселилась в сельскую местность. Когда они приехали в Москву, пытались о ней собрать какие-то сведения, но пока ничего не получилось[44].

В Тибете, в холодное время, Н.К. делал только рисунки или маленькие этюды – когда экспедиция останавливалась. Работал в перчатках, и даже в седле на лошади.

Я рассказал об удивительной трудоспособности Н.К. и о художественной готовности. В один только 1924 год он создал 125 своих лучших картин. Словно они уже были готовы в его воображении, и он их оттуда только списывал.

Я рекомендовал Рае написать личные воспоминания о Е.И. В будущем каждая такая строчка мемуаров будет иметь чрезвычайное значение. Конечно, можно пока другим не показывать. Об этом пусть решает Юрий. На второй день я то же самое сердечно советовал и Людмиле. Рая возражает, что ничего никогда не писала. Отвечаю: «Ведь письма Вы пишете? Пишите просто, сердечно, лаконично. Вы ведь столь многое видели. Каждое Ваше слово когда-то будет сокровищем». Напоминаю, что о Сен-Жермене писала Д'Адемар.

Мы говорили о художнике Рокотове и его Матери. Я сказал, что даже в Третьяковской галерее, рассматривая его картины, искал, нет ли где портретов его Матери и жены.

У Святослава в Бангалоре большой красивый сад, много цветов. Земельные реформы, возможно, затронут и его. Бангалор находится в нескольких километрах от Голубых гор, о которых упоминает и Елена Блаватская. И народности там такие, как она описала.

В воскресенье меня пригласили в гости после 12 <часов>. Оставался у них больше чем до 6-ти вечера. Велись весьма оживленные, зачастую – сокровенные беседы. Я подготовил и много вопросов.

Юрий рассказывал о вечере-диспуте в Третьяковской галерее 1 марта. Были даже напечатаны пригласительные билеты. От администрации выступала Плетнева. В целом она пыталась стушевать влияние Н.К. На нее нападало несколько слушателей. Оппоненты получали всеобщие аплодисменты. Ю.Н. пришел в начале диспута, сел в последних рядах зала. Временами поднимался такой шум и протесты, что Юрий опасался – не начнут ли свистеть. Кто-то подал ему записку: «Ю.Н., осадите эту даму и говорите сами». Какой-то полковник говорил воинственным тоном: «Если вы считаете, что вам не по пути с искусством Н.К., но все же по пути с Кустодиевым (работы которого были выставлены в Академии художеств), то приходится думать, что вам по нутру ближе жизнь торговцев». Позже он подошел к Юрию и рассказал, что он давно интересуется искусством Н.К. и у него есть список его картин[45].

Об этом вечере мне рассказывали и Антонюки, которые пообещали прислать подробный обзор. Докладчица, которая вела дебаты, побуждала особенно молодежь, но большинство из них – молчали. Оппоненты иногда говорили столь откровенно, что Плетнева краснела. Знаменательно то, что люди начали говорить свободнее, употреблять даже такие слова, за которые ранее угрожал арест. Кто-то сказал: «Признаком великого художника является то, что никто к нему не относится равнодушно – или хвалят, или хулят».

Затем Юрий рассказал о других лекциях. Я его просил назвать точные даты, ибо я «пишу хронику».

13 февраля в Московском университете состоялся съезд атеистов кафедр научного атеизма – на базе преподавателей университетов СССР. К Ю.Н. обратились с просьбой прочесть доклад об основах буддийской философии. Просили несколько раз. Он послал копию своей статьи. Затем ему позвонили по телефону: «Вы прислали не такой материал, какой нам нужен. Надо писать о мифах и т. д.». Юрий ответил: «Я слишком перегружен, пожалуйста, попросите другого!» На следующий день опять звонок: «Мы посовещались с соответствующими органами и просим зачитать тот же доклад».

Произошло нечто неожиданное. После доклада задавали много вопросов. Даже в коридоре его останавливали. Оказалось, что эти самые атеисты таковы – кто увлекается Гераклитом, кто Бергсоном, Гегелем, приводили цитаты даже из Мережковского. Книги по атеизму будто бы больше всего покупают именно верующие.

Я сказал, что и в нашем университете какая-то молодая женщина читает краткий «курс атеизма». Хотя сама не обладает глубокими знаниями, все же старается давать серьезный обзор истории религий. Большинство студентов, которые ничего не знают, все же чему-то научаются, так пропаганда атеизма дает противоположные результаты.

17 февраля Юрий читал лекцию о буддизме в «Доме дружбы» (бывший ВОКС).

2 марта был вечер в посольстве Цейлона. Говорил посол, Ю.Н. – по-английски, затем были общие дебаты.

17 марта Ю.Н. читал лекцию для физиков об искусстве Н.К. и о восточной философии.

Паустовский и Леонов читали Агни-Йогу, также Максимилиан Волошин. В 1926 году Волошин уже был поэтом-теософом, познакомился с Н.К., когда он был в Москве.

Я спросил, где же они доставали Агни-Йогу? Ведь наши друзья не давали им. Юрий: «Агни-Йога все же путешествует по Москве». Нина Павловна Шастина (которая издала книгу о Гэсэр-хане) написала письмо Паустовскому, где высказала свою признательность за то, что он упомянул Н.К. в каком-то (3-м) томе своих трудов. (От Марии Антонюк я получил запись личной, «не для печати», речи Паустовского в связи с романом Дудинцева: эта резкая речь распространяется из рук в руки. Гунта пишет дипломную работу о прекрасной книге Паустовского «Золотая роза».)

Ефремов издал новый сборник рассказов «Юрта ворона» (?). У него будто бы много книг по восточной философии, которые есть и у Ю.Н. Недавно скульпторша Арендт привела к нему Ефремова. (Арендт мне рассказывала, что Ефремов когда-то в Монголии, в экспедиции, познакомился с буддизмом. Переписал на машинке «Агни-Йогу». Прочел и один том «Мира Огненного». Я сказал: «Жаль, что в "Андромеде" все еще механические роботы, мало духовной фантазии».)

Самое неприятное – это некоторые сотрудники, которые всего боятся и своим страхом смущают и начальство. Юрий видел, как кому-то дали в руки книгу о русских иконах – тот вздрогнул и немедля положил ее на стол.

Завтра, 7 марта, у него будет экзаменоваться по буддизму какая-то аспирантка-грузинка.

Я снова спросил об институте Бехтерева, который задумано открыть. Инициатором является дочь Бехтерева, которая, прежде всего, хочет реализовать огромный архив отца. Приходила к Ю.Н., просила его участвовать в этом деле, но он ведь так перегружен. В молодости он знал Бехтерева, были совместные прогулки и беседы.

Я спросил об Абрамове (Борисе Николаевиче), с которым я тоже когда-то переписывался. В октябре он явился из Харбина и поселился в Новосибирске у знакомых. Получает пенсию. Будто бы приедет на выставку Святослава. Юрий его назвал «настоящим человеком».

В мае приедет будто бы и Зинаида Григорьевна Фосдик из Америки. Тогда же будет и Святослав. Я сказал: «Великие встречи».

О Пакте Мира. Шклявер в письмах упоминает, что написал большой очерк о движении Пакта Мира, обещает прислать Юрию, удивляется, что еще не получено. Возможно, у Шклявера финансовые затруднения. Я сказал: «Не самый ли теперь подходящий момент, в связи с поездкой Хрущева, выдвинуть проблему Пакта в ООН?» Юрий ответил, что он неизменно в своих публичных выступлениях этот вопрос затрагивает. Но все должно созреть. Первейшее дело – это Музей. Слишком много сразу нельзя. После будет выдвинут и Пакт.

Все убеждены, что выставка Н.К. действительно была не напрасной. Влияние ее большое. В Ленинграде была выставка советского искусства, где в высказываниях проводились сравнения с Н.К.

Я рассказал, что спешно писал книгу о психической энергии. Еще собираю примеры и ищу научный подход. Он тоже подчеркивал, что необходим строго научный подход. Надо ознакомиться с физикой, где много новых достижений. Полупроводники и т.д. Тайно печатаются труды только для ученых, без широкой огласки.

Единственная сила и единственный способ, посредством которых можно приобщить человечество к духовности, – это через науку. Мне самому он сказал: «Теперь придется вспомнить физику». Такие знания теперь нужны повсеместно. Подчеркивает учение Гераклита об огне, которое и Ленин признавал.

В психической энергии – в силе жизни, в пране – надо рассматривать ее космичность и приблизить к науке современности.

Я спросил, а как же не упоминать о главном факторе умножения психической энергии – о Высшем Принципе – Иерархии? Он говорит: «Все ведь можно потом прибавить. Вначале надо – по возможности понятнее для теперешней науки».

В какой книге упомянуты феноменальные способности Будды? – Называет Щербатского, Ольденбурга и других.

Я спросил о книге инженера Брандштетера о психической энергии, которая вышла в Вене в 50-е годы и имела большой успех. Автор переписывался с Е.И., и, наверное, в этом труде отразились некоторые новые осознания Е.И. Ю.Н. знал об этой личности и, к великому моему изумлению, сказал, что слышал, что эта книга, которую я так ищу, находится в фундаментальной библиотеке Академии.

Меру – географически это Кайлас. Там живет Учитель йога Карма Дордже.

Упоминал о трех духовных центрах в Тибете, четвертый – географически неизвестен. (См. труд Н.К. – «Держатели Мира»!)

Я рассказал, что после смерти Серафинене ее книги, наверное, перенял Еайткус. Может быть, сохранилось и «Надземное», и письма. Если литовцы сообщат, что «Надземное» есть, то буду просить, чтобы его передали Юрию. Он согласился. Позже оказалось, что это не так, и где книги, неизвестно.

О картинах Н.К.:

«Ченрези» – это по-тибетски, а по-санскритски – «Авалокитешвара», что означает Бодхисаттва Сострадания.

«Часовой» (Cipane – «Часовня») – это ему показывается белая дама, просто – легенда.

«Тень Учителя» – Майтрейя.

Альманах о горах будто бы выйдет в марте, в издательстве «Молодая гвардия». Будет 5-7 репродукций Н.К. и портрет. Когда материал был уже готов, заместитель редактора не давал разрешения поместить портрет, ибо в одежде Н.К. узрел «культовое облачение». Юрию пришлось вмешаться.

– Когда выйдет сборник очерков Н.К.? «У того, кто продвигает это дело, уже давно был инфаркт».

– Что есть «умная молитва»?

«Это та же пранаяма – "Господи Иисусе Христе, помилуй меня" – ритмический способ дыхания. Вдох, задержка, выдыхание. Эту молитву надо поместить в сердце. Ритм молитвы в сердце никогда больше не должен умолкнуть, стать частью нормального, повседневного».

Я сказал, что меня всегда смущала одна строка в Учении: «Сознание красоты очень редко живет среди духовности» («Листы Сада», II, 114). – Среди теософов полностью атрофировалось то, что касается красоты, – полная безвкусица. Труды Анни Безант лишены сознания красоты. В 1919 году, будучи 17-летним юношей, он слушал лекцию Безант. Было трудно на нее смотреть, столь безвкусно она была одета. Также в Адьяре в Мадрасе – невообразимая безвкусица.

«Е.И. часто говорила: "Чувство красоты – настоящая проба. Если у человека истинная духовность, то у него должно быть и чувство красоты"».

Я спросил: «Но как же тогда духовность может не включать чувства красоты?»

–Упомянутая духовность обладает другим качеством – она слишком интеллектуальна, не вмещает красоты. У Анни Безант нет и напряженного качества прозрения, это – ее трагедия. По этой причине она полностью доверилась Ледбитеру, когда они писали труд «Человек, кто он и откуда?». Оба валялись на пляже, и Безант записывала визии Ледбитера.

Еще другое – люди часто ныне теряют простоту. «Об отсутствии простоты часто возмущался также Н.К.; особенно о вегетарианцах – об их культе еды».

Я сказал, что и святые отрицали красоту. Как же может быть духовность, но без чувствознания?

–Тех, у кого нет чувствознания, нельзя назвать духовными. Они направлены интеллектуально. Е.И. хотела вступить в Петербургское Теософское общество. Ей было отвечено: «Просто так ведь нельзя вступить, на вас будет наложен искус». – В чем же этот искус? – «А это знают старшие братья». Е.И. перестала к ним ходить.

Мы обсуждали и то, как же это получается, что некоторые друзья, обладающие духовностью, совершенно не распознают людей, рассуждают опрометчиво (Хейдок).

Мы опять затронули тему Иоанна Кронштадтского. Он часто приезжал в гости к бабушке Е.И. В детстве спас тетю Ю.Н. от холеры. Когда она заболела, был приглашен Иоанн Кронштадтский. Сказал: «Оставьте меня одного с девочкой». Пробыл с ней наедине полчаса, вышел и сразу уехал. Когда родственники зашли в комнату, то увидели, что девочка спокойно лежит, жара больше не было. Кризис миновал.

Я задал вопрос: почему один может лечить психической энергией, тем временем как другой, который тоже ее имеет, не способен?

«Быть может, и был бы способен, но не концентрируется. К тому же его психическая энергия, возможно, действует в ином направлении».

Е.И. рассказывала такой случай. Одна родственница, 16‑летняя девушка, сильно испугалась и перестала ходить. Тогда ее бабушка пригласила священника, они молились перед чудотворной иконой Богоматери, но девушка все еще не могла двигаться. Тогда бабушка с воодушевлением взяла икону, подошла к ней и сказала: «Не я, но Владычица тебе говорит – встань и иди!» После этого девушка встала, поначалу ее еще шатало, но начала ходить.

Я спросил о Всеволоде Никаноровиче Иванове, который написал прекрасный очерк о Н.К., – теперь он живет в Хабаровске. «Немного опустился. Главным образом пишет романы в духе Шерлок-Холмса».

В связи с приездом Святослава я рассказал о мечте Илзе и ее друзей – учиться в студии Святослава. В Академии угнетает стандарт.

– Если Святослав позже приедет жить в Москву, то у него, скорее всего, будет и студия.

Прощаясь, я еще сказал, что на открытие выставки Святослава приеду вместе со своими дочерьми.

Я узнал, что Виктор Черноволенко болен. (Сердечные приступы.) Рая диктовала, и Ю.Н. записывал для меня подробный план «маршрута». Черноволенко дал мне возможность еще раз услышать «музыку пространства» – новые импровизации. Ему посчастливилось взять в аренду рояль. Однако ему, с его чувствительной нервной системой, следовало бы жить среди праны и тишины.

Я посетил и других друзей.

Мая

В своем сердце мы давно готовились к открытию выставки. Следим за событиями по сообщениям в газетах и позже – по интервью. В конце апреля Качалова позвонила Ю.Н. Узнала радостную весть: Святослав уже прибыл (26 апреля)! Качалова звонила по заданию музея с просьбой, чтобы выставку позже устроить и в Риге.

Итак, 10 мая мы снова приехали в Москву: Екатерина, Мета, Гунта и я. Я сразу же позвонил. У аппарата Рая. Сказал, что приехало нас несколько человек, нельзя ли достать билеты на открытие выставки. Ответила, чтобы мы приехали после двух часов, когда Ю.Н. будет дома. Он очень занят.

Когда я прибыл, Ю.Н. еще не было. Рая сказала, что сегодня – большой день. Ю.Н. на академическом заседании опять боролся за издание серии книг по буддизму. Дхаммапада напечатана, частично уже распространена, но мелкие душонки снова хотели запретить. Говорят: мы боремся против религии, но разрешаем издавать буддийские тексты? На этом заседании, после дебатов, наконец все же разрешили продолжать серию.

Позже Ю.Н. рассказал, что перевод Дхаммапады вышел тиражом 40 тысяч экземпляров, но в академическом магазине продают неохотно, часто говорят, что больше нет.

Я вновь был в комнате Ю.Н., напитанной чудесными эманациями, и ждал его. Сидел в кресле, в котором долгие годы сидел Н.К., и куда теперь Ю.Н. сажает своих друзей. Какая утренняя проясненность лучится из маленькой картины «Генисаретское озеро» – истинный шедевр. На нее можно смотреть часами. У дверей комнаты Ю.Н., – новый вариант «Сергия-Строителя». Какая величественность и насыщенность цветовой гаммы в работах последних лет художника. Как будто бы гений вложил в них всю конденсацию своей психической энергии. Потому так впечатляющи и «Помни!», «Тень Учителя», «Будда в подводном царстве» – все в новой, магнетически напряженной трактовке. Над дверью кабинета – огненный «Гэсэр-хан», одна лишь эта картина стоит тысячи других.

Позже меня пригласили в маленькую столовую к столу, где я познакомился с Воробьевой-Десятовской – молодым тибетологом из Ленинграда. Все время звонил телефон, просили пригласительные на открытие.

Оказалось, что Людмила болеет – ослабевшая. Нет аппетита. Ее состояние вызывает серьезные опасения. Опять уговариваю ее обратиться к врачам. Не полагаться только на Мухина. Пригласить хотя бы домой специалиста. Я напишу обо всем Гаральду, который собирается приехать в субботу на один день.

Наконец открывается входная дверь и входит Ю.Н., за ним следует его брат. Стройный, с длинной седой бородой, по-юношески бодр. Глаза искрящиеся. Встаю, иду навстречу. Ю.Н. говорит – Рихард Яковлевич. Мы обнимаемся. Было громадное переживание. Все время я думал, как же будет со Святославом, с которым я даже не переписывался, будет ли такое же соприкосновение сердец? Контакт был чрезвычайным! Затем мы минут пятнадцать оживленно беседовали в столовой. На шесть часов они с братом приглашены в индийское посольство.

Святослав сказал, что в Советском Союзе не может оставаться более двух месяцев. В июле его ждут дела. Хочет быть в Москве до 20 мая, затем на неделю – съездить на Кавказ. (Позже эту поездку все же отставил, наверное, Девике начали нравиться москвичи!) Выставку здесь закроют 31 мая, затем, к 4 июня, перевезут в Ленинград. Там он тоже какое-то время побудет. Обратно в Индию 28 июня. Девика сама помогает упаковывать картины.

Спрашивали о нашей жизни, о судьбе книг, о картинах. О тех, которые он дарил Лукину. Разумеется, обо многом он не знал.

Недавно был в Наггаре, там в трех комнатах открыт музей. Я спросил о «Fiat Rex». – Да, она там среди других картин. В следующем году откроют еще одну комнату. Есть замысел построить новую картинную галерею. В Наггар теперь ведет автомобильная дорога, но в ясную погоду туда летает и маленький самолет. Музеем памяти Н.К. заведует какой-то индус. Музей Н.К. будто бы будет и в Бангалоре.

Е.И. оставила 240 рукописей. Совершила «неимоверный труд». В конце жизни работала все больше и больше.

В Бомбее у Девики есть связи со школой кино. Также работает и в Академии художеств. Два месяца в году она проводит в Дели.

Выставку в Риге устроить не получится, ибо мало времени. Позже не было возможности выставить картины Рижского музея, ибо мало помещений. Свою картину «Карма Дордже» пусть я и далее храню у себя.

Затем мы говорили о прогнозах будущего. Для новых сознаний начнется новое время. Эволюция будет непрестанно ускоряться. Будут большие сдвиги в народе. Придет свобода мысли, когда произойдет обогащение через знания, жизнь изменится.

Главное – чтобы было устремление, все остальное придет само собой.

С Ю.Н. в этот день беседовал мало. Я просил четыре пригласительных билета. Пришлось даже «поторговаться». Оказалось, что из большого тиража в 2000 почти ничего уже не осталось. Я чувствовал, как Ю.Н. перегружен. Напомнил, чтобы он берег себя и всегда использовал свою психическую энергию. Движением руки он показал, что неизменно так и делает.

Только Людмила не пошла на празднество к Менону. Она пригласила Гунту к себе. Вернувшись, я сказал ей об этом. Конечно, Гунта немедленно, с великой радостью, умчалась. Позже пришел и Ю.Н., беседовал, подарил Дхаммападу.

Открытие выставки 11 мая.

В Музее изобразительного искусства было множество народу. Представьте себе: если по каждому билету можно было пройти двоим и еще плюс 500 дополнительных билетов, которые распределялись по месту работы! Поэтому понятно, откуда вся эта шумная толпа, переполнившая большой зал Музея и балконы. С речью выступило около десяти человек, присутствовала и новый министр культуры – Фурцева. Яснее других через микрофон был слышен голос Святослава. Затем началась ужасная давка. Милиционеры несколько раз закрывали вход в зал выставки.

Первое впечатление – нечто «невыразимо прекрасное». Ослепительное сверкание чистых красок. Портреты «говорят», как живые. Ликующая природа Южной Индии. Все наполнено великой динамикой, невыразимой тоской стремления. Даже в тяжелом труде – устремление и красота.

После открытия Ю.Н. меня с друзьями пригласил к себе на завтра, на 8 часов вечера. Святослава я искал дольше, пока наконец не нашел в кабинете директора. Там он меня познакомил с Девикой Рани, с той, о которой я столь долгие годы слышал и которую упоминал среди своих добрых мыслей по утрам и вечерам.

Святослав пригласил нас к себе в гостиницу «Украина», в 228-ю комнату, в пятницу на 9 утра.

12 мая утром на выставку пришли двенадцать женщин из индийского и цейлонского посольств, в изумительных цветных нарядах, вместе с детьми. Они попали под перекрестный огонь фотографов. Чаще всего позировала Девика, но она и бывшая «кинодива».

Святослава постоянно окружали толпы вопрошателей. Когда казалось, что становится слишком тяжело, появлялась Девика и приглашала его уйти.

Позже Святослав перешел в лекторий, где почти каждый вечер выступал с импровизированными речами или отвечал на вопросы.

Приближался долгожданный вечер. На этот раз мы поехали на метро до станции «Университет», и поскольку было еще много времени, то достаточно большой кусок дороги до квартиры Ю.Н. мы прошли пешком. Конечно, в основном говорили о Ю.Н.

Кроме нас четверых, у Ю.Н. были в гостях: Черноволенко, Смирнов, Кира – родственница Беликова и троюродная сестра Ю.Н. из Ленинграда[46].

Ю.Н. сказал, что выставка открылась в знаменательный день, который на Востоке считают днем Будды. Этот день ежегодно выпадает в мае на полнолуние. В этом году пришелся на 11 мая. Уже очень давно Е.И. указывала, что выставка Святослава будет в мае, в лучшие сроки.

После открытия выставки все отправились в посольство Цейлона, где отмечался праздник Будды. Ю.Н. читал о философии буддизма. Демонстрировался и фильм, посвященный буддийскому церемониалу.

Менон хорошо сказал, что международная политика Индии основана на буддизме.

Ю.Н. говорил, что в связи с индо-китайским конфликтом многие горцы с Гималаев перешли на сторону Индии. Переговоры могут затянуться.

В отношениях Советского Союза с Америкой, сказал Ю.Н., момент теперь очень острый (шла речь о сбитом самолете) и очень интересный. Со стороны американцев это было актом безумия.

Однако тревога ныне неуместна, ибо все послужит на пользу нашей Земли. Все это подтверждает то видение, которое имела Е.И. много лет назад – на Западе сгущаются тучи.

Черноволенко: «Эти события приближают к решающему моменту». Ю.Н.: «Выставка Святослава устроена именно в такой интереснейший момент».

Восток говорит о рождении Новой Эры, что, однако, может произойти через катаклизмы, но сектантство говорит о конце света.

Еще Ю.Н. рассказывал о борьбе на заседании в Академии. Хотели запретить «Bibliotheca Buddhica», и хотя решили продолжить, но еще многие сопротивляются.

Наконец всех пригласили к столу ужинать. Удивительно, как в маленькой комнатке могло поместиться столько людей. Было так дружно, торжественно и хорошо. Странно, но на этот раз Ю.Н. ни за что не хотел садиться в конце стола. Я сидел с ним рядом. Я чувствовал, что Ю.Н. устал; все же он остроумно пытался поддержать общий разговор.

Так мы расстались.

13 мая, в пятницу утром, мы отыскали небоскреб, где поселился Святослав с Девикой.

Святослав рассказывал, что слышал о каком-то Коктере (?) – враче-гинекологе в Риге, у которого будто бы есть несколько вещей Н.К., но могут быть и копии. Несколько советских физиков в разговорах высказались, что они пришли к выводу, что их взгляд на беспредельность мира является неправильным.

Русский врач Котик при помощи гипноза старается постепенно довести пациента до прежнего опыта и воспоминаний детства, и затем – к памяти прежней жизни. Теперь этот опыт опубликовал какой-то швейцарский ученый, вышел и русский перевод, но не для широких масс.

Так проявляется новый подход к старой истине. По спирали.

Святослав очень рад, что многие среди молодежи интересуются Индией, совершенно свободно говорят о буддийской философии.

Когда Святослав пошел говорить по телефону, вышла Девика Рани. Неумело поздоровалась по-русски. Оказалось, что, кроме английского, она хорошо знает и немецкий.

Она рассказывает о Е.И. – о сне «своей матери», что спустя пять лет после приезда Ю.Н. будет Свет (Licht). Вначале еще была темнота, затем показалась луна, на ней младенец, который спустился вниз. Значит – еще два года.

Нашим дамам она говорит: «Приезжайте к нам помогать, у нас работы бесконечно много». Кто-то отвечает: «Конечно, с великой радостью, но как это сделать?»

В конце Девика еще говорит: «Молитесь за нас, чтобы мы сделали все так, как надо, на благо (zum Guten)». Она здесь совсем недолго, но признает, что ощутила прикосновения столь многих теплых сердец.

Прощаясь, она поцеловала наших дам. Подхожу и я, долго держу ее руку в своей. Говорю, что Индия является и моей родиной. Е.И. мне писала, что я несколько раз жил в Индии.

Она заметила, что здесь встретила нескольких людей, в которых почувствовала индийскую кровь, что и они когда-то жили в Индии.

Кому-то еще Девика сказала: «В 22 года я решила перестроить свою жизнь так, чтобы каждый день для меня был лучше предыдущего».

«Приезжая сюда, я молилась, чтобы мне помогли увидеть то, что я еще могла бы познать».

И этот день был для меня столь значительным. Днем мы съездили в Сергиеву лавру. Вечером – гостили у Черноволенко. С нами была еще Волынская, последовательница Учения и художница. Черноволенко импровизировал как никогда. Пальцы и сердце пламенели, касаясь клавиатуры.

Из‑за билетов нам пришлось остаться до воскресного вечера.

Никогда не забуду, как в узком коридоре музея, среди толпы, повернувшись, я нечаянно встретил Ю.Н. и он тепло взял меня за локоть и дружески потряс. Его улыбка останется в моем сердце на века. Вспыхнула радость, но затрепетала в глубине и какая-то скорбная струна.

Еще в последний день, проходя мимо телефона, Гунта внезапно воскликнула: «Знаешь, я позвоню Ю.Н.!» – Зачем? – «Просто чтобы еще услышать его голос». Ее сердце в это мгновение предчувствовало, что этот голос, пронизанный бесконечной лучезарной лаской, она не услышит больше никогда, никогда, никогда.

О нет, не может стереться из сердца в веках тот Образ Света, который для него был столь реальным и столь близким.

Упомяну здесь некоторые мысли из ответов Святослава посетителям, они хорошо характеризуют его мировоззрение. Эти выступления подробнее записали друзья. К тому же Кира стенографировала его речи в лектории.

«Нам надо изображать красивую жизнь. Я стараюсь изображать красивые состояния».

«Если в природе и в жизни видим некрасивое, мы стараемся отойти от этого, исправить, помочь».

«В картинах ведь фиксируется мгновение, но фиксировать что-то некрасивое, отрицательное я не могу. Может быть, я неправ, но это так».

«Я верю в жизнь, в богатство жизни. В жизни я нахожу наиболее интересные, выдающиеся, красивейшие моменты. Надо увидеть то, что наполняет богатством жизнь».

Вопрос: «В ваших вещах обязательно присутствует философское чувство. Кто из индийских философов вам ближе?»

«Это зависит от того, что мы хотим вложить в произведение искусства. Может быть, мне ближе буддизм. В конце концов, у меня есть своя философия, которая образовалась из жизненного опыта. Главной задачей человека является улучшение, совершенствование жизни. Сделать лучше свое отношение к жизни и усовершенствовать жизнь».

Подробнее рассказывает о своем «Триптихе» (1942), который состоит из трех частей: «Освобожденное человечество», «Распятое человечество», «Куда ты идешь, человечество?». В этой картине в центре распятый человек, слева – он освобождается, внизу все еще утопает во тьме, сверху лучи солнца пробиваются сквозь сумерки. Справа – люди среди скал в дороге. Теперь человечество зашло в тупик. Слева – человек поднимается вверх, он на это способен, если только желает, но он должен работать над собой. Освобожденный своими усилиями человек – это его главная задача.

«Справа – человечество в поисках истины. Чтобы создать великое общество, общее, необходимо, чтобы и частное, единицы, были великими».

«Всей природе присуще стремление к красоте, к совершенствованию».

«Птичка <шалашник> обкладывает гнездо свежими цветами, ракушками, когда цветы завянут – обновляет».

Спрашивают: «Разве есть в природе такие краски (как на ваших картинах)?»

«Все зависит от того, что человек старается видеть. Я сожалею, что не способен выразить той цветовой палитры, которая существует в природе».

«Черного цвета в природе нет. Я стараюсь по возможности работать чистыми оттенками цвета».

Мая

Вернувшись из Москвы, я на несколько дней погрузился в неотложную физическую работу. Я очень устал. Этим объясняю то, что чувства моего сердца могли молчать на событие, ввергнувшее нас в чрезвычайное переживание.

В воскресенье, 22 мая, я поздно вернулся из Юрмалы в Межапарк. По дороге зашел еще куда-то в гости. Неужели сердце ничего не предчувствовало? В это время Гаральду пришла невероятная весть. Гунта поехала искать меня в Юрмалу. В половине третьего я пошел к Гаральду.

Весть, которую я услышал, показалась столь невозможной, что даже в первый момент не смогла смутить. Ю.Н. простился с нами. Ю.Н. – наш Друг, столь живой, столь незабываемый, часть нашего бытия, часть нашей жизни и души. Его больше нет! Прибежала Элла со срочной телеграммой, которую нам адресовали Антонюки. Уже завтра будут похороны.

Взволнованный Гаральд высказал странные мысли относительно причины ухода. Разве мог он умереть естественной смертью? Как же это возможно?

Мы решили немедленно отправиться в путь. Через полтора часа отходил поезд. Мне чудесным образом еще удалось достать билет. Гунта, которая пришла только проводить меня на станцию, поехала со мной вместе. Гаральд достал билет на вечерний самолет.

В дороге было достаточно времени обдумать чрезвычайную весть. Гунта упомянула несколько знаков, которые могли свидетельствовать об уходе Ю.Н. Почему в этот последний общий вечер он не хотел садиться в конце стола? В тот вечер он казался уставшим и задумчивым. Вторая половина подаренной ему пластинки «Парсифаля» представляла собой траурный марш, слушая его, Ю.Н. стал таким странным. Тяжко было вспоминать и о том, что Мета подарила ему красивый альбом о Братском кладбище. И Ю.Н. ведь говорил об отъезде, мы тогда думали, что – в Бурятию. Рае несколько раз сказал, что миссию завершил.

Нет больше Друга, который с невыразимо доброй улыбкой всегда нас встречал, когда мы, стеснительно-взволнованные, звонили в дверь ставшей уже легендой квартиры 35 дома номер 62 на Ленинском проспекте.

– А, Рихард Яковлевич! – как он всегда, радостно изумленный, восклицал, складывая руки по-индийски для приветствия. – Пожалуйста, пожалуйста!

На его лице можно было заметить трудовую заботу и торопливость, покрытую буддийской дисциплиной и вежливостью.

Улыбка, которая побеждала даже врагов, – обновляла, успокаивала.

Отражение взгляда Е.И...

Когда мы прибыли, мы узнали от друзей подробнее о случившемся.

Черноволенко был у Ю.Н. еще в пятницу вечером. Ушел от него около половины одиннадцатого. Ю.Н. был в очень веселом настроении. Не было и намека на возможность ухода. Он только что пришел с партийного собрания в Академии, где еще раз обсуждался вопрос Дхаммапады и «Bibliotheca Buddhica». Он был рад, что все теперь уже будет хорошо, что нападок больше нет. (Действительно, после ухода Ю.Н. Дхаммападу, которую какое-то время прятали, можно было достать в магазинах, но, о ужас, в журнале «Наука и религия», уже в номере за июнь, появилась варварская статья против буддийских святынь – как бы выдержало сердце Юрия Николаевича?! Как каждое его завоевание и победа требовали от него напряжения всех нервов и сил духа!)

Ю.Н. и другим еще пару дней назад говорил, что обстоятельства могут сложиться так, что ему придется уехать из Москвы. Это можно было понять и так, что ему придется вообще направиться куда-то подальше отсюда.

Еще он говорил: «Что-то надвигается. Все же придется складывать книги!»

Ю.Н. неоднократно говорил Черноволенко, что у Н.К. был гороскоп, где был указан и срок ухода, который почти совпал с днем его смерти. Черноволенко думает, что, по всей вероятности, такой гороскоп был и у Юрия. Однако если бы он знал, что его ожидает, то поступал бы иначе.

21 мая, в субботу утром, Ю.Н., вроде бы в хорошем настроении, позавтракал, затем, около 11, внезапно начался сердечный приступ, были боли. Знаменательно, позже об этом Рая напомнила, что в этот же час в Чили началось землетрясение. Ю.Н., однако, не думал, что боли связаны именно с сердцем, но – с животом, который был вздут, потому и поначалу ходил по комнате. Позже Людмила рассказала мне несколько случаев, имевших место в Индии, когда у него начинался приступ будто бы в связи с животом, он даже терял сознание. Но причина могла быть и в переутомленном, ослабленном сердце.

Пригласили Мухина, который небрежно послушал, констатировал, что «лучше», и – уехал. Опять начался приступ. Позвонили Мухину. То ли он, то ли кто-то другой ответил, что он теперь занят. Тогда вызвали врача из поликлиники. Юрий не разрешил делать ему укол. Боли усилились. Ю.Н. лежал в своей комнате. Начался новый приступ. Рая побежала к соседям за помощью. С Ю.Н. осталась Людмила. В 17 часов 40 минут Ю.Н. ушел.

Теперь уже бессмысленно упрекать гомеопата Мухина, друга семьи, которому Ю.Н. во время жизни в Москве так доверял. Видно, что Ю.Н. и также сестрички так мало внимания обращали на состояние своего здоровья. Когда в прошлом году весной гемоглобин у него был намного ниже 50, как и у Раи, никто им не рекомендовал более настойчиво прибегать к зелени, витаминам и т.д. Гаральд настоятельно просил их расширить диету, в ином смысле достаточно богатую, также – сделать анализы. И я напоминал. Но мы ведь были столь редкими гостями. Еще в марте Людмила жаловалась на свою слабость, я просил ее вызвать домой хотя бы частного врача, специалиста, ибо и состояние Людмилы могло стать угрожающим. Но ведь ничего не было сделано! Разумеется, здесь больше всего мог бы помочь настоящий друг семьи – врач.

Святослав в этот вечер был в лектории музея, когда ему между записками с вопросами была подана еще одна. Прочтя ее, он замолк и некоторое время стоял с совершенно неподвижным лицом. Тогда его спросили: «Вы, наверно, не можете разобрать почерк, разрешите, мы поможем». Наконец, он поднял голову и сдержанно сказал: «Мне сообщили, что мой брат тяжело болен, мне надо прервать лекцию». Но на самом деле это была весть о неожиданном уходе Ю.Н.

В квартиру после Святослава, около 7 часов, пришел Черноволенко. Получасом позже – и Беликов с Кирой, своей родственницей, которым Ю.Н. на этот вечер назначил встречу. Беликов дал ему на отзыв главу из своей книги об отношениях марксизма и восточной философии. Показательно, что Ю.Н. за несколько дней успел просмотреть эту главу, и она лежала у него на столе.

Кира, о которой Ю.Н. был хорошего мнения и в прошлом году в августе посвятил в Учение, осталась переночевать у сестричек, и с того времени больше не расставалась с этой квартирой. Она отказалась от своей работы в Таллине и стала секретаршей Святослава на время его пребывания в России. Кира стенографировала и переписывала на машинке импровизированные выступления Святослава. И Девика ее полюбила, ибо, между прочим, она знала и английский.

И Черноволенко, будучи другом семьи, после этого долгое время ночевал в квартире, помогая сестричкам. Приехали и троюродные сестры – Митусовы, одухотворенная Людмила Степановна, которую называли просто – «Зюма»[47], к ней Ю.Н. испытывал самые сердечные чувства дружбы, она и часто гостила у них.

Действительно, Ю.Н. был чрезвычайно перегружен. Эта нагрузка с каждым днем умножалась. Знала это и Рая; где только могла, отказывала посетителям. И мы старались, чтобы наши люди меньше мешали. Конечно, встречи с людьми горячего сердца не утомили его. Скорее, они давали ему радость и энергию. Утомляли любопытствующие, особенно – мелкие душонки. Те, кто внешне казались вежливыми, но за спиной нередко пытались тормозить его деятельность. Как тяжко иногда приходилось вести битву! Конечно, в конце концов он добивался победы, но какой ценой?! Всегда страдало сердце. Сердце, которое билось только ради блага других, в физическом отношении вовсе не было крепким. Странно, что он сам не обращал на это внимания. Неизменно он говорил, что чувствует себя хорошо. Но уже в «Сердце Азии» отмечается, что во время экспедиции Ю.Н. переутомился и получил сердечный приступ, он потерял сознание, пульс остановился, врач его с трудом оживил.

Действительно, его сердце, возможно, терзали «нападения псов», которых пугали решительные успехи Ю.Н. в пропаганде буддизма и искусства Н.К. Кто-то в рабочей комнате Ю.Н. раскрыл книгу «Нерушимое», где оказался очерк «Зверье», в котором повествовалось, как сердце могучего льва не выдержало непрестанного злобного лая собак.

Особенно утомляли Ю.Н. скучные собрания в прокуренных табаком помещениях, в которых было много ненужного, даже безобразного. На это он сетовал. И кто знает, что он пережил, встретившись со своим братом, вспоминая родителей. Ведь не случайно он ушел в Мир Засолнечный именно во время пребывания здесь брата, ведь если бы это произошло, когда брата не было, беда была бы несравненно большей, ибо куда бы делись священные вещи и что случилось бы с его квартирой?!

Ю.Н. никого никогда не отвергал, всем помогал, хотя бы советом, спокойно отвечал на все вопросы, даже если они были неуместны. Круг подобных вопросов был бесконечно широк. Кроме аспирантов по тибетскому, санскритскому и китайскому языкам, он ведь читал доклады по буддизму и по искусству своего отца и еще рецензировал рукописи и книги. А на дебатах – на какие только вопросы ему ни приходилось отвечать, но он со всеми ситуациями мудро справлялся, иногда приходилось изумляться его ответам, простым и по существу. Наши друзья в этом убедились во время выставки картин Н.К., где он умел так доходчиво, просто объяснить посетителям высокие понятия и образы.

У него не было времени даже на летний отдых, на пребывание среди праны. Он мне рассказывал, что отпуск у него в этом году начнется только в сентябре, до конца июня у него гости из Индии, но в июле надо будет готовиться к съезду востоковедов, который состоится в августе в Москве. Я сказал, что было бы хорошо ему когда-нибудь приехать в нашу Юрмалу, здесь среди праны можно было бы работать намного продуктивнее.

Были еще две вещи, которые встревожили Ю.Н. В понедельник ему стало известно, что без его ведома уже отобраны для Новосибирского музея «маловажные» картины. Он ведь надеялся для «Алтая – Сибири», этого центра Страны будущего, оставить настоящие магниты сердца – Н.К. и его самого.

Во-вторых, его беспокоило и то, что расстроилась Парижская конференция. Еще 12 мая вечером обсуждались наши события в связи со сбитым самолетом и жесткий ответ Эйзенхауэра. Тогда Ю.Н. сказал: «Серьезное, но интересное время». Он предчувствовал приближение чего-то тяжкого, но впоследствии выравнивающегося в Свете.

Беликов рассказал мне из своих бесед с Ю.Н. о его видениях будущего.

«Когда я о чем-то думаю, ответы мне даются в физических образах.

Так, когда я однажды думал о мире, то услышал, как кто-то на улице говорит: "Посторонитесь, идет караул!" Такой вот мир приходит».

«Как-то весь день меня одолевало беспокойство, я ехал по Комсомольской площади и думал о мире, и увидел, что через мост идут танки, везут пушки». Рассказывая это, Ю.Н. сказал: «Пусть останется между нами».

«Об одном у меня беспокойство, что у нашей молодежи мало патриотизма, но этот патриотизм пригодится».

Напротив, Святослав Беликову сказал: «Будьте покойны, до 62‑го года ничего не произойдет».

В разговоре с нами 24 мая Святослав несколько раз подчеркивал: «Уже в индийских священных писаниях пророчествовалось, то же самое вытекает из положения светил – война неизбежна».

Я возразил: «Но как же тогда Е.И. еще в 55‑м году, перед своим уходом, писала на Запад, что будут отдельные потрясения, но войны не будет?»

Святослав: «Она могла это сказать в связи с условиями того времени и в качестве ответа на форму вопроса».

(Но Девика уже нам поведала: Alles wird Licht sein[48]. Стало быть, после возможных катастроф? Но, разумеется, о последних думать не следует, ибо сама мысль есть магнит, который может способствовать событиям. Во-вторых, ведь всё, и великие сроки, зависит от свободной воли человечества и от создаваемой человечеством новой кармы. Кто знает, не миновали ли уже некоторые сроки, и не только Света, но и разрушающей тьмы?)

Беликов еще вечером, во время последней встречи, спросил Ю.Н.: «Не может ли планета взорваться?» Тот ответил: «Это исключено».

Рая поведала Гаральду: «Е.И. сказала о себе, что она больше не воплотится на Земле. Но Ю.Н. весьма скоро родится вновь, его воплощение очень необходимо будущей России».

Ю.Н. как-то сказал: «Если бы я прибыл в Россию шестью годами раньше, физических сил у меня было бы больше».

Святослав сказал, что уход иногда ускоряет события.

«Ю.Н. ушел на гребне волны, когда он успел выдвинуться».

Возможно, что в будущем у него было бы очень много препятствий.

Ему здесь уже было трудно. «Он завершил свой труд. В Индии он оставил ряд своих научных работ – свои памятники».

Святослав: «И у Е.И. было лучшее время для ухода». (Приехать сюда, в Россию, и войти в этот темп жизни ей было бы очень трудно.)

Сразу после ухода Ю.Н., часов в десять вечера, позвонил корреспондент Рейтера. Святослав дал информацию на английском языке. От советской стороны позвонили позже, обещали поместить некролог в «Известиях» и в «Советской культуре», но – обманули. Вышло только краткое сообщение ТАСС. (Позже в журнале «Проблемы востоковедения», №3, появился краткий некролог с портретом.)

Явились восточные послы. Звонила Фурцева, выразила соболезнование.

Утром останки Ю.Н. увезли в морг. Это очень грустно, но факт. По закону туда увозят и тех, у кого нет официального врачебного диагноза.

Сестрички и друзья хотели отложить похороны на 24‑е, на вторник. Святослав настоял – чтобы уже в понедельник.

Мы с Гунтой явились в квартиру 23 мая, после 12. Там уже был Гаральд, который здесь оставался на ночь, Беликов, Кира, Черноволенко, троюродные сестры и еще несколько других.

Сестрички после всего пережитого, казалось, держатся героически.

Готовились ехать в морг. Тогда мы (Рая, Черноволенко, Беликов и я) сели в «Волгу» Ю.Н. – в последний раз. Рая и Черноволенко взяли с собой рубашку и простыни, но заведующая не разрешила одевать, сказала, что сама все сделает, наверно, потому, что была сделана резекция.

Пока укладывали в гроб, мы прогуливались по асфальтированному двору, коротали время за тревожными и грустными разговорами. Беликов и Черноволенко многое рассказали. Нам показали и заключение комиссии: склероз артерий сердца![49] Гаральд подверг сомнению столь простой диагноз – не скрывают ли чего-то? К тому же почему звонили Рае и спрашивали о предыдущем состоянии здоровья Ю.Н.? Почему же он жаловался на живот? Гаральд достал номер телефона врача, однако позже решил далее не расследовать, чтобы не вредить делу. И кроме того – слишком поздно.

Наконец, мы входим в зал. Лицо Ю.Н. совсем как живое. Удивительно свежее, одухотворенное, кажется, что веки глаз движутся, еще проснется. Таким он остался до последнего мгновения в крематории.

Заказан небольшой гроб (согласно пожеланию Святослава), обитый белой тканью и обвитый золотистой индийской орнаментальной лентой.

Рая покрывает бледно-желтыми гиацинтами. Разливает благовония.

Затем началась наша самая печальная поездка – в Институт востоковедения на Армянской улице. Мы сидели на скамейках у бренных останков Друга, и все казалось таким невероятным – как же это возможно, что человека столь внезапно больше нет?!

Время уже больше трех часов.

У института собрались провожающие. Входим в зал, навстречу нам звучит, откуда-то издалека, трогающая душу скорбная музыка. Все наполнено в высшей мере торжественным настроем. На стене, над цветами, большой портрет Ю.Н. с надписью «Великому Ученому». Гроб ставят на декорированной сцене.

Меняется почетный караул. Чувствуется – все переживают истинное горе.

Один за другим говорят ученые. «Имя Рериха – величайшее на Востоке». «Юрий Рерих – крупнейший востоковед».

Первым говорит представитель института:

«Мы потеряли крупного востоковеда, большого человека. Он написал много трудов, приобрел много учеников. Он укрепил дружбу народов. Мы глубоко опечалены этой тяжелой утратой».

2. Профессор Лебедев от имени Министерства культуры и Союза художников.

«...Юрий Рерих приобрел заслуженный авторитет, уважение и любовь всех, кто его знал. Пропагандировал творчество своего отца. Много сил отдал организации его выставки. Принес в дар государству около 200 картин отца. В последнее время немало потрудился, чтобы организовать выставку брата. Осуществил патриотическую задачу содействия русской культуре».

3. Прочли телеграмму на имя Святослава Николаевича от Фурцевой, где она искренне выражает соболезнование.

4. Посол Индии Менон долго говорит по-английски, сердечно, проникновенно.

5. Профессор Шимков от имени Академии наук читает биографию Ю.Н.

6. Профессор Толошевич (?):

«Ю.Н. совершил научный подвиг, работу над тибетско-русско-английским словарем, который будет издан учениками.

Мы предлагаем учредить Кабинет имени Юрия Николаевича Рериха при институте. Имя Ю.Н. Рериха будет навсегда в наших сердцах». (Кабинет – живой музей, где будут работать сотрудники института.)

7. Посол Цейлона (в белом национальном костюме) в своей речи говорит, что он приехал в Москву в июне 1957 года и договорился со своим правительством, что останется на год, но в сентябре он познакомился с Ю.Н. и подружился с ним, и с тех пор не мог уже с ним расстаться, часто встречался и не уезжал. Каждый контакт с Ю.Н. его обогащал, и невозможность этих встреч в будущем наполняет его скорбью.

8. Профессор Ашарин от Института востоковедения:

«Трудно выразить потерю, которую понесла советская наука. Юрий Николаевич заложил многие начинания. Вместе с нами скорбят народы Индии и Цейлона. Отдавал все силы на осуществление связи с этими народами».

«Ушел человек кристальной чистоты, боялся даже жестом задеть своего собеседника».

«Мы потеряли сотрудника и близкого друга каждого из нас».

9. Посол Непала:

«Юрий Николаевич одним своим присутствием облагораживал нашу жизнь».

10. Профессор Хадаров (?) от Монгольской Академии наук:

«Мы вместе наметили издать перевод большого труда индийских ученых по буддийской философии».

«Юрий Николаевич молнией вспыхнул среди нас. Вспыхнул яркой звездой и погас».

11. Профессор Королев (?), заведующий географическим отделом Академии наук:

«В нашей стране люди не знают о великой экспедиции, совершенной Николаем Константиновичем и Юрием Николаевичем в Тибете, Монголии и Гималаях, о всех опасностях, связанных с таким высокогорным прохождением, о всем великом значении не только для культуры и знания языков этих азиатских народов, ибо она дала прикосновение к самому сердцу их – ознакомление европейских народов с самой их сущностью».

«Истинно, значение и заслуги Юрия Николаевича не меньше, чем у Пржевальского».

Речи кончились. Речи, в которые каждый вложил лучшие дары сердца великому Другу человечества.

Вдали хор исполняет «Реквием» Моцарта. Все встают. Начинается прощание. Так много любви и благодарности!

Девика в траурном облачении окуривает сандаловыми благовонными свечами. Разбрасывает землю Индии над уходящим, разливает ароматические масла. Погружается в молитву.

Прощается Святослав, сестрички. Венки, на лентах:

1. от Министерства культуры СССР;

2. незабываемому Ю.Н.Р. от отдела Индии;

3. от отделения исторических наук АН СССР;

4. от дирекции и сотрудников Института востоковедения;

5. от Института китаеведения;

6. от редакций журналов;

7. дорогому Ю.Н.Р. от любящих Зелинских;

8. дорогому и любимому Учителю, замечательному человеку и ученому от учеников;

9. дорогому и незабываемому Ю.Н.Р. от друзей (теософов);

10. от Государственной Третьяковской галереи;

11. от посла Индии и офицеров индийского посольства.

Началась поездка в крематорий. У гроба я сижу рядом с Девикой, Святославом. Еще Гаральд, сестрички, Гунта, Бируте и другие. За нами едут легковые машины.

Последние действия Мистерии. Когда нес гроб, казалось все вне времени и мира, странно. Навстречу нам звучат органные гимны. Maestozo. Океан любви и переживания. Как же еще можно любить человека – чистого, преданного, доброго, бесконечно сердечного, Универсального, огненного духом. Было чудо, что в одном месте стеклось так много любви к человеку. Если бы все это сказали когда-то ему самому, еще живому! Но, о Боже, как мало мы еще умеем приносить радость другому – исполнять высокий завет Е.И. – весть радости!

Здесь началось главное прощание, неофициальное, от глубин сердца, как кому подсказывало сердце. Если бы все это записать, была бы возвышенная Песнь Песней.

Представитель Института востоковедения – «Замечательный ученый, в ряду блестящих ученых-востоковедов. Его уход – великая потеря».

«Ваш светлый образ, образ крупного советского ученого, образ замечательного человека, останется в наших сердцах».

Зелинский, сын профессора химии, поклонился, перекрестился сам и перекрестил и тело Ю.Н.

«Вы учили нас проходить жизнь, как по струне бездну – красиво, бережно и стремительно. Вы прошли свою жизнь прекрасно и стремительно, но не бережно, не берегли себя, и оттого стали нам еще ближе».

«Ю.Н. был очень светлый человек, передавал свет и другим».

«Даем обет, что будем стремиться осуществлять все его заветы».

Говорит школьный учитель юности Ю.Н.:

– Передо мной незабываемый образ юного Рериха. Я помню двух мальчиков, оба учились в моей школе. Это были прекрасные дети. Потом они оказались вне России. И вот, как только представилась возможность, Юрий Николаевич вернулся на Родину, и я встретил такого же прекрасного человека, каким он был в детстве. Прощай, мой мальчик!

От аспирантов:

– Юрий Николаевич больше не откроет двери со своей милой улыбкой. Обещаем отдавать все силы той науке, которую дал Юрий Николаевич.

Другой аспирант:

– Юрий Николаевич был для нас вестником Индии. Мы постараемся завершить те работы, которые им начаты.

Затем выступала женщина:

– Я сельский библиотекарь, и как-то я была на лекции Юрия Николаевича. Когда она кончилась, я стояла со своими друзьями и почему-то оглянулась – не знаю почему.

Оглянулась, и увидела Юрия Николаевича, – я не знаю, что он прочел на моем лице, но, взглянув на меня, он вдруг поклонился мне. Вот так – и я стала счастливой. Мне захотелось стать лучше, чище, стало радостно, светло на душе и захотелось передать этот свет, эту радость другим людям. Я уехала домой – и все время со мной этот свет его улыбки, его привета. Как благодарна я за эту встречу на земле!

Как благодарна я Юрию Николаевичу, его брату Святославу Николаевичу за тот свет, который они несут нам!

Кто-то еще говорил такие слова:

«Я был потрясен этой добротой...»

«Светлая память человеку за то, что мы имели громадное счастье встретить его на земле».

Прощались и некоторые наши московские друзья. Простился и наш Сергей Антонюк и его жена. Он переживал глубоко, напряженно, вместе со всеми сердцами. Не предчувствовал, что скоро оборвется и его нить жизни. 1 июня я получил телеграмму о его уходе. Недавно ему исполнилось 75 лет. Болел сердцем. Вокруг него собирались московские последователи Живой Этики. Светлый человек.

Некоторые подходили к Святославу и что-то ему говорили. Подошла и сельская библиотекарша, ничего не сказала, просто обняла его, и он сердечно ее обнял.

В шесть часов в недрах крематория исчезли бренные останки нашего Друга.

Сердце было переполнено невыразимыми тяжелыми чувствами. Как же так внезапно может не стать человека? Но если так случилось, значит, в этом есть какой-то смысл.

Черноволенко, человек великих чувств и импровизатор, позже сказал: жаль, что в крематории не было рояля. «Но что осталось бы от меня после этого?» – прибавил он. (У него были сердечные приступы.)

Мы отправились на квартиру. После всего пережитого Святослав выглядел дисциплинированным, бодрым. Но и его сердце переутомляется. Он ведь однажды потом не явился в музей из‑за сердца.

Он сказал:

«Я все думал: если Ю.Н. ушел, значит, так нужно было. Так совпал мой приезд и его уход. Он ушел в полном расцвете своей творческой работы.

Как ни болезненны эти расставания, но если подумать, то, может быть, так и лучше. Ю.Н. уже чувствовал возможность перемены».

(Беликову Святослав однажды сказал, что уход иногда ускоряет события.)

Далее Святослав говорил, что его задачей является создание в Индии центра, который был бы подобен аккумулятору. Его главная задача – сохранить архив и все сокровенное. Понятно, по этой причине он и не может надолго отлучаться из Индии, где его ожидает много важных задач. И так уже несколько месяцев он вне дома. В Дели была выставка, в Наггаре устраивал музей.

Некоторые высказали желание, чтобы он пока, хотя бы на месяц, ежегодно приезжал на родину. Я тоже сказал, что в будущем ему надо жить в России. Но Святослава привязывают к месту не только прямые обязанности, но и то, что вряд ли Девика захочет расстаться с Индией.

Святослав думал уезжать уже 28 июня. Теперь, в связи с уходом брата, отъезд он откладывает.

Вначале думали квартиру Ю.Н. ликвидировать и библиотеку перевезти в Индию. Теперь, в связи с учреждением Кабинета, часть книг передадут институту. Вообще будут большие решения. Также вначале думали, что сестрички уедут в Наггар, теперь они останутся, может быть, будут получать пенсию.

Хрущев обещал посетить выставку Святослава 23 мая, но, в связи с похоронами, надо было отложить. (Он пришел 1 июня, вместе с ним – ЦК, незадолго до закрытия выставки.) Святослав хотел говорить с ним о Музее Н.К. в Ленинграде, о мемориальном Музее – отдельной квартире, где еще проживают художники и нужен ремонт. Сам Ю.Н., как известно, боролся за отдельный музей на Мойке, подавал разные заявления. Пока будут 3-4 комнаты в Русском музее.

Святослав хочет говорить с Хрущевым и о буддийском храме, будет говорить и с Фурцевой.

Между разговорами за столом я сказал Святославу, что ему, вместе с отцом, надо задать тон и советскому искусству. Здесь много талантов, но они не могут развернуться. Раньше ездили учиться в Париж. В Академии царит стандарт.

Святослав: «Пусть развиваются. Найдут все же свое лицо».

«Чем выше в горах, тем воздух прозрачнее. Эту прозрачность и звонкость можно выразить только темперой, но не маслом».

«Наше время потеряло вкус красоты – стиль жизни».

«Когда Н.К. изучал древние гобелены, кто-то ему сказал: у этих людей был стиль жизни, но у нас его нет. В Индии когда-то был истинный, высший стиль жизни. Теперь этот стиль потерян».

24 мая мы были в квартире с 2 часов до 10 вечера.

Был длинный разговор с Девикой. Об уходе Ю.Н. она думает, что так, может быть, и было нужно. Свое звено работы он завершил.

Гаральд: «Как?»

Поиск по сайту: