СВЯТОТАТСТВО

I

В течение периода своего изгнания из общества капитан Блад всегда

считал печальной иронией судьбы то, что он, воспитанный в традициях

католической церкви, был вынужден покинуть Англию из-за обвинения в участии

в протестантском мятеже и рассматривался испанцами как еретик, вполне

достойный сожжения на костре.

На эту тему он долго и с огорчением распространялся в беседе с

Ибервилем, своим французским компаньоном, в тот день, когда Блад, из-за

врожденной щепетильности отказался от заманчивой перспективы легкого и

богатого грабежа, для свершения которого пришлось бы пойти на небольшое

святотатство.

Однако Ибервиль, из которого родители надеялись сделать церковника и

который был посвящен в низший духовный сан[1] перед тем, как обстоятельства

забросили его за океан и превратили в флибустьера, нашел эту щепетильность

нелепой, а слова Блада его одновременно рассердили и развеселили. Веселье в

конце концов взяло верх, так как этот высокий и энергичный парень, уже

немного начинающий полнеть, обладал легким и общительным характером, о чем

свидетельствовали смешливые искорки в его карих глазах и постоянно

улыбающийся рот. Несомненно, в нем погиб подлинный светоч церкви, хотя он

сам это яростно опротестовывал, возбуждая всеобщий смех.

Они зашли на Вьекес[2], и под предлогом закупки припасов Ибервиль сошел

на берег в надежде узнать новости, достойные внимания. Ибо в это время

"Арабелла" плавала, так сказать, наудачу без определенной цели. Баск по

национальности, проведший несколько лет в Испании, Ибервиль говорил на

безупречном кастильском наречии, что позволяло ему сходить за испанца в

любой момент, когда это требовалось, и, таким образом, снабжало его

необходимыми данными для разведки в испанском поселении.

1 Р.Сабатини противоречит сам себе. В главе "Золото Санта-Марии" из

"Хроники капитана Блада" он характеризует Ибервиля как "французского

гугенота, осужденного и изгнанного за свою веру", здесь же он описан как

бывший семинаристкатолик.

2 Вьекес -- один из Виргинских островов, принадлежавший Испании.

Ибервиль возвратился на большой красный корабль, стоявший на якоре на

рейде с испанским флагом, дерзко развивающимся на грот-мачте, с новостями,

которые, по его мнению, указывали на возможность заманчивого предприятия.

Ему удалось узнать, что дон Игнасио де ла Фуэнте, бывший прежде великим

инквизитором Кастилии, а ныне назначенный кардиналомархиепископом Новой

Испании, направлялся в Мексику на восьмидесятипушечном галеоне

"Санта-Вероника" и по пути посещал подотчетные ему епархии. Его

высокопреосвященство уже побывал на Сан-Сальвадоре, сейчас, очевидно,

находился на пути в Сан-Хуан-де-Пуэрто-Рико, после чего его ожидали в

СанДоминго, возможно, в Сантьяго-де-Куба и наверняка в Гаване, куда он

нанесет визит перед окончательным отплытием на Мэйн.

Быстрый ум Ибервиля моментально оценил выгоды, которые можно было

извлечь из этих обстоятельств.

-- Из всех испанцев, -- заявил он, -- разве только за самого короля

Филиппа или по крайней мере за великого инквизитора, кардинала-архиепископа

Севильи, можно было бы получить более солидный выкуп, нежели за этого

примаса Новой Испании.

Блад, шагавший рядом с Ибервилем по высокой корме "Арабеллы",

освещенной лучами ноябрьского солнца -- яркими и теплыми в этой стране

вечного лета, -- внезапно остановился. Высокая, стройная фигура Ибервиля все

еще была облачена в роскошный костюм из лилового сатина; его длинные

каштановые локоны покрывал пурпурный берет. Впереди у кабестана и брасов[1]

кипела работа по подготовке к отплытию; стоящий у носовых цепей боцман

Снелл, сверкая лысой макушкой в окружении седых волос, отборной кастильской

руганью разгонял столпившиеся вокруг корабля шлюпки торговцев.

Живые глаза Блада с неодобрением устремились на веселое лицо француза.

-- Ну, а дальше что? -- спросил он.

-- Как что? Поповский багаж на "Санта-Веронике" стоит не меньше, чем

груз любого корабля, когда-либо покидавшего Мексику, -- рассмеялся Ибервиль.

-- Понятно. И согласно твоим благим намерениям мы должны взять это

судно на абордаж и захватить архиепископа?

-- Совершенно верно. Подождать "Санта-Веронику" лучше всего в проливе к

северу от Саоны. Там мы поймаем его высокопреосвященство на пути в

Сан-Доминго без особого труда.

Черты лица Блада под тенью широкополой шляпы приняли суровое выражение.

1 Брас -- снасть, укрепляемая на концах рея и служащая для поворота

последнего в горизонтальной плоскости.

-- Это не для нас, -- покачал он головой.

-- Не для нас? Почему? Ты что, боишься ее восьмидесяти пушек?

-- Я боюсь только святотатства. Совершить насилие над архиепископом,

захватив его в плен ради выкупа! Богу, конечно, известно, что я грешник, но

все-таки надеюсь, что я остался истинным сыном церкви.

-- Ты имеешь в виду -- сыном истинной церкви, -- внес поправку

Ибервиль. -- Полагаю, что могу сказать о себе то же самое, но не думаю, что

это должно помешать мне взять выкуп с великого инквизитора.

-- Может быть, но твое преимущество состоит в том, что ты воспитывался

в семинарии, а это, по-видимому, дает право на некоторые вольности по

отношению к духовным лицам.

Сарказм капитана рассмешил Ибервиля.

-- Это дает мне возможность отличать римскую церковь от испанской. Твой

испанец с его инквизицией и аутодафе[1] в моих глазах почти еретик.

-- Этой софистикой ты хочешь оправдать нападение на кардинала. Но как

бы то ни было, я не софист, Ибервиль, и мы лучше воздержимся от

святотатства.

Подобная решительность побудила Ибервиля тяжело вздохнуть.

-- Ну-ну! Если таковы твои чувства... Но ты упускаешь великолепный

шанс.

Тогда-то Блад и начал распространяться по поводу иронии своей судьбы до

тех пор, пока их не прервал свист боцманской дудки. Развернув паруса,

подобно крыльям птицы, "Арабелла" направилась в открытое море по-прежнему

без определенной цели.

Подгоняемые легким ветерком, они проплыли мимо Виргинских островов,

зорко высматривая добычу, но она встретилась им только три-четыре дня

спустя, на расстоянии двух десятков миль к югу от Пуэрто-Рико. Это была

маленькая двухмачтовая карака[2] с высокой кормой, дюжиной пушек и

изображением Богоматери скорбящей на раздувшемся парусе, что указывало на

испанское происхождение.

"Арабелла" подняла английский флаг и, подойдя на расстояние выстрела,

послала ядро в сторону испанского корабля, давая тем самым сигнал лечь в

дрейф.

Учитывая явное превосходство корсаров в парусах и вооружении не

приходилось удивляться, что карака поспешила повиноваться. Но на ее

грот-мачте внезапно появился вымпел с крестом Святого Георгия[3], что

поразительно не соответствовало рисунку на парусе. После этого с караки

спустили шлюпку, которая быстро заскользила по голубой, покрытой легкой

рябью воде по направлению к "Арабелле".

1 Аутодафе -- "акт веры", публичное сожжение еретиков.

2 Карака -- небольшое двухмачтовое парусное судно.

3 То есть английский флаг.

Из шлюпки вылез низенький коренастый человек в темнозеленом костюме,

рыжеволосый и краснолицый. Он быстро вскарабкался по трапу на борт

"Арабеллы" и сразу же направился к капитану Бладу, который ожидал его на

шкафуте, нарядно одетый в черное с серебром. Рядом с Бладом стояли Ибервиль,

чей костюм не уступал в элегантности одежде капитана, гигант Волверстон,

потерявший глаз в битве при Седжмуре и хваставшийся, что оставшимся глазом

он видит вдвое лучше, чем любой другой, а также Джереми Питт, штурман

"Арабеллы", чья занимательная хроника послужила материалом для нашего

рассказа.

В своих записках Питт охарактеризовал вновь прибывшего следующей

фразой: "Никогда в жизни я не видел более возбужденного человека". Взгляд

его маленьких глазок, сверкавших из-под нависших рыжеватых бровей, казалось,

пронизывал насквозь все окружающее -- надраенную до блеска палубу,

сверкающие медью порты бортовых орудий и вертлюжную пушку, аккуратно

выстроенные по стойке около грот-мачты мушкеты. Все это навело гостя на

мысль, что он находится на корабле, принадлежащем Соединенному Королевству.

В заключение визитер снова окинул внимательным взглядом карих глаз

поджидавшую его группу.

-- Меня зовут Уокер, -- заговорил он резким голосом с акцентом,

выдававшим его северное происхождение. -- Капитан Уокер. И я желал бы знать,

какого дьявола вы от меня хотели добиться вашим выстрелом? Если причиной

остановки послужила папистская эмблема на моей грот-мачте, из-за которой вы

приняли меня за испанца, то вы как раз тот человек, который мне нужен.

Но Блад оставался серьезным.

-- Если вы капитан этого корабля, то мне хотелось бы узнать, что

означают эти изображения на парусах.

-- О, это длинная и довольно безобразная история.

Блад понял намек.

-- Тогда пройдемте вниз, -- предложил он, -- и вы нам ее расскажете.

Они спустились в большой салон "Арабеллы", с его резными позолоченными

панелями, зеленой драпировкой, роскошной мебелью, книгами, картинами и

прочими атрибутами сибарита, которые скромный моряк с севера Англии никак не

ожидал увидеть на корабле. Здесь капитан Блад представил гостю себя и своих

трех офицеров, что сразу же умерило агрессивное настроение маленького

капитана. Но когда они сели за стол, на который негр-стюард подал канарское

вино, нантское бренди и кувшин холодного пунша, изготовленного из рома,

сахара, воды и мускатных орехов, его бешенство взыграло с новой силой, и он

приступил к рассказу о своих злоключениях.

Капитан Уокер отплыл из Плимута[1] шесть месяцев назад и в первую

очередь зашел на побережье Гвинеи, где он погрузил на борт триста молодых

здоровых негров, купленных им за ножи, топоры и побрякушки у местного вождя,

с которым он уже неоднократно проделывал подобные операции. С этим ценным

грузом под палубой капитан отправился на Ямайку, где был невольничий рынок,

но в конце сентября неподалеку от Багамских островов его захватил шторм --

предвестник приближающегося сезона ураганов.

1 Плимут -- порт в Великобритании на полуострове Корнуолл.

-- С Божьей помощью мы справились с бурей, -- продолжал Уокер. -- Но

корабль вышел из нее настолько потрепанным, что мне пришлось выбросить за

борт все пушки. Судно дало течь, и мы были вынуждены все время работать

помпами; надводная часть почти целиком была изуродована, а бизань-мачта

стала вовсе непригодной. Нужно было зайти в ближайший порт для ремонта, а

этим портом оказалась Гавана.

Когда алькальд[1] порта поднялся на борт и увидел плачевное состояние

моего корабля, к тому же оставшегося без орудий, он позволил мне найти

убежище в лагуне, где мы и занялись ремонтом без кренгования.

Чтобы расплатиться за все необходимое, я предложил алькальду продать

ему несколько черномазых, которых я вез. Так как у них на руднике

свирепствовала не то оспа, не то желтая лихорадка, то они очень нуждались в

рабах. Алькальд изъявил желание купить у меня всю партию, если я соглашусь

продать. Я был очень рад облегчить корабль от груза и счел просьбу алькальда

избавлением от всех трудностей. Но все оказалось не так, как я предполагал.

Вместо золота алькальд предложил мне взять плату в виде крокодиловых кож,

составляющих, как вам, возможно, известно, основной товар острова Куба.

Ничто не могло удовлетворить меня больше, так как я знал, что могу

перепродать кожу в Англии за втрое большую цену. Тогда алькальд вручил мне

счет, и мы условились, что погрузим кожи, как только будем готовы к выходу в

море.

Я поспешно приступил к ремонту, довольный удачной сделкой. Плавание,

которое едва не кончилось кораблекрушением, неожиданно оборачивалось для

меня очень выгодным.

Но я не принял в расчет испанской подлости. Когда мы наконец закончили

с ремонтом, я написал алькальду, что мы готовы погрузить кожи согласно его

счету. Но матрос, которого я послал на берег, вернулся назад с сообщением,

что генералгубернатор Кубы не разрешает погрузку, так как считает

противозаконной торговлю с иностранцами в испанском поселении, и что

алькальд советует нам тотчас же выйти в море, покуда генерал-губернатор не

наложил запрет и на наше отплытие.

Вы легко можете представить мои чувства. Том Уокер -- не такой человек,

который позволит бессовестно обобрать себя кому бы то ни было, будь то

карманный воришка или генералгубернатор. Поэтому я сам отправился на берег,

и не к алькальду, а прямо к генерал-губернатору -- знатному кастильскому

гранду с именем, не менее длинным, чем моя рука. Они именовали его не

короче, чем дон Руис Перера де Вальдоро и Пеньяскон, а он к тому же еще граф

Маркос. Одним словом, всем грандам гранд.

1 Алькальд -- то есть начальник, в данном случае комендант порта.

Я выложил ему счет за погрузку и откровенно рассказал ему, как надул

меня этот чертов алькальд, не сомневаясь, по простоте душевной, что

справедливость сейчас же будет восстановлена.

Но этот негодяй только презрительно улыбнулся и пожал плечами.

-- Закон есть закон, -- сказал он. -- Декретом его католического

величества нам запрещены всякие торговые операции с иностранцами. Поэтому я

не могу позволить погрузить кожи.

Потеря прибыли, на которую я рассчитывал, меня здорово огорчила, но я

держал свои мысли при себе.

-- Ладно, -- сказал я. -- Пусть будет по-вашему, хотя это для меня не

слишком удобно, а закон мог бы подумать, прежде чем давать мне счет о

погрузке. Вот он, этот счет, можете забрать его и вернуть мне моих триста

негров.

Губернатор нахмурился и постарался смутить меня взглядом, покручивая

свои усы.

-- Боже, дай мне терпение! -- воскликнул он. -- Эта сделка также была

незаконной. Вы не имели права продавать здесь ваших рабов.

-- Я продал их по просьбе алькальда, ваше превосходительство, --

напомнил я.

-- Друг мой, -- сказал губернатор, -- если бы вы совершили убийство по

чьей-нибудь просьбе, значит, нужно было бы простить вам преступление?

-- Но нарушил закон не я, -- возразил я, -- а алькальд, который купил у

меня рабов.

-- Вы оба виноваты. Следовательно, никто не должен получить прибыли.

Рабы конфискуются в пользу государства.

-- Вы слышали, господа, что я не стал скандалить из-за потери своей

законной прибыли на кожах. Но этот испанский джентльмен ободрал меня как

липку -- попросту украл весь мой груз чернокожих, а это уже я был не в

состоянии переварить. Моя вспыльчивость дала себя знать, и я, вскочив на

ноги, набросился на этого дона Руиса Переру де Вальдоро и Пеньяскон, пытаясь

пристыдить его за такую несправедливость и заставить хотя бы заплатить мне

за рабов золотом. Но бессовестный негодяй позволил мне высказаться, а затем

снова показал зубы в своей гнусной улыбочке.

-- Мой друг, -- заявил он, -- у вас нет причин беспокоиться и

жаловаться. Неужели вы не понимаете, что я и так делаю меньше, чем требует

от меня долг, который повелевает мне захватить ваш корабль, ваш экипаж и вас

самого и отправить вас в Кадис или Севилью как еретиков.

Здесь капитан Уокер сделал паузу, чтобы дать немного схлынуть

бешенству, которое охватило его при этих воспоминаниях.

-- Провалиться мне на этом месте, если я трус, но моя смелость при этих

словах моментально испарилась.

"Лучше быть ограбленным, -- подумал я, -- чем сожженным на костре".

Поэтому я поспешил удалиться, прежде чем чувство долга его

превосходительства не одержало победу над его так называемым милосердием, --

черт бы побрал его грязную душу.

-- Вы, может быть, думаете, что это конец моих несчастий, -- продолжал

он после минутной паузы. -- Но, к сожалению, самое худшее было еще впереди.

Я поспешно вернулся на борт. Мы сразу же снялись с якоря и вышли в

море, не встретив препятствий со стороны форта. Но не успели мы отойти на

четыре-пять миль от берега, как нас нагнала карака береговой охраны и

открыла по нам огонь. Не сомневаюсь, что они получили от этого паршивого

генералгубернатора приказ потопить нас. Меньше всего ему хотелось, чтобы в

Испании узнали, каким способом он обогащается в Новом Свете.

Так как на нашем корабле не было пушек, то испанцам, несмотря на то,

что канониры они дрянные, было так же легко справиться с нами, как

подстрелить вальдшнепа. По крайней мере они так считали. Но мы шли с

наветренной стороны от них, и я воспользовался единственным шансом. Резко

повернув руль, я двинул судно прямо на караку. Несомненно, эти навозные

твари рассчитывали развалить нас на кусочки прежде, чем мы до них доберемся,

и, клянусь душой, им это удалось. Мы быстро погружались под воду, протекая,

как дуршлаг; наша палуба была уже почти вровень с поверхностью воды, когда

наконец мы ударились о борт испанского корабля, но Бог оказался милостив к

еретикам. То, что осталось от нашего левого борта, зацепилось за

шпангоуты[1] караки, и мы тотчас забросили абордажные крючки и перебрались

на борт к испанцам.

После этого на палубе караки начался кромешный ад, так как все мы были

вне себя от ярости на этих хладнокровных убийц. Мы резали их по всему

кораблю. У меня убили трех матросов и десятерых ранили, но из испанцев в

живых не осталось никого -- тех, кого не прикончили на корабле, выкинули за

борт.

Работорговец снова умолк, устремив на присутствующих вызывающий взгляд

своих горящих глаз.

-- Вот, пожалуй, и все. Мы, конечно, воспользовались этой каракой, так

как мой корабль пошел ко дну. Это и объясняет папистские картинки на

грот-мачте. Я так я думал, что из-за них у нас будут неприятности. Когда вы

дали залп в сторону моих клюзов, я хотел добавить это к моему счету с

испанцами, но теперь я вижу, что, кажется, нашел друга.

1 Шпангоуты -- изогнутые балки по обе стороны от киля, служащие

основанием для накладки бортов.

II

Когда Уокер смолк, слушатели, потрясенные его рассказом, некоторое

время не могли вымолвить ни слова. Наконец Волверстон пошевелился в кресле и

проворчал:

-- Типичный образчик кастильского коварства. Этого генерал-губернатора

не плохо было бы протащить под килем.

-- Уж лучше поджарить его на медленном огне, -- заметил Ибервиль. --

Единственный способ придать аромат этой новохристианской[1] свинье.

-- Новохристианской? -- с удивлением переспросил Блад. -- Значит, ты

знаешь его?

-- Не больше, чем ты. -- И бывший семинарист объяснил:

-- В Испании, когда еврей переходит в христианство, он должен принять

новое имя. Но его выбор не вполне свободен. Имя должно совпадать с названием

какого-нибудь дерева или другого растения, таким образом, его происхождение

остается известным. Генерал-губернатор носит фамилию Перера, что поиспански

значит грушевое дерево. Вальдоро и Пеньяскон были добавлены позднее -- ведь

эти ренегаты живут под постоянной угрозой сожжения на костре.

Блад снова перенес внимание на Уокера.

-- Должно быть, сэр, вы не без умысла рассказали нам эту отвратительную

историю. Какой услуги вы от нас ожидаете?

-- Ну, разве только вы поделитесь со мной лишними парусами, если они у

вас имеются. Я оплачу вам их стоимость, а то переплывать океан с таким

количеством парусов, как у нас, -- маленькое удовольствие.

-- И это все? А я-то думал, что вы попросите нас вытянуть плату за

ваших рабов из этого генерал-губернатора, позволив нам, разумеется,

позаимствовать и для себя небольшую сумму за причиненное беспокойство. Ведь

Гавана -- богатый город.

Уокер уставился на него.

-- Да вы смеетесь надо мной, капитан. Я не так глуп, чтобы просить

невозможного.

-- Невозможного! -- повторил Блад, подняв свои черные брови. Затем он

улыбнулся. -- Клянусь моей душой, это почти вызов!

1 Новыми христианами, или маранами, называли в Испании крещеных евреев,

Сабатини, сочувствуя преследуемым инквизицией евреям (см. Например, роман

"Морской ястреб"), здесь устами Ибервиля несправедливо обвиняет маранов,

многие из которых приняли христианство не из соображений карьеризма, а из

страха перед мучительной смертью или по искреннему убеждению.

-- Какой еще вызов! Вы, конечно, смелые ребята, но сам дьявол не

отважился бы отправиться на корсарском корабле в Гавану.

Блад потер подбородок.

-- И все же этот субъект нуждается в уроке. А ограбить вора само по

себе заманчиво. -- И он взглянул на своих офицеров. -- Ну как, нанесем ему

визит?

Питт сразу же выступил против.

-- Нет, если только мы не потеряли рассудок. Ты не знаешь Гавану,

Питер. Если есть в Новом Свете неприступная испанская гавань, то это Гавана.

На всем Карибском море нет более защищенного порта -- это было уже известно

Дрейку[1].

-- И это факт, -- подтвердил Уокер, чьи красные глазки сверкнули на

момент при словах Блада. -- Там настоящий арсенал. Войти в гавань можно

только через канал шириной не более полумили, который защищают три форта:

Моро, Пунталь и Эль Фуэте. Вы не продержитесь там на воде и часу.

Блад мечтательно устремил взгляд в потолок.

-- И все-таки вам удалось продержаться на воде несколько дней.

-- Да, но при иных обстоятельствах.

-- Неужели мы не сможем создать нужные обстоятельства? Мы не впервые

выполняем такую задачу. Конечно, план следует хорошо продумать, но мы в

состоянии это сделать, так как сейчас не заняты никакими другими

предприятиями.

-- А все потому, что ты -- размазня, -- вмешался Ибервиль, который до

сих пор не мог примириться с упущенной возможностью, предоставленной им

вояжем архиепископа. -- Примас Новой Испании еще в море. Заставим же его

расплатиться за грехи соотечественников.

Выкуп за него составит не меньшую сумму, чем ограбление Гаваны, и мы

можем отчислить из него компенсацию капитану Уокеру за украденных рабов.

-- Конечно, он прав, -- поддержал француза Волверстон, который, будучи

еретиком, не слишком страшился святотатства. -- Это все равно, что ставить

свечку сатане -- деликатничать с испанцем только потому, что он архиепископ.

-- И на этом можно не останавливаться, -- подхватил Питт, другой

еретик, охваченный внезапным вдохновением. -- Если нам удастся захватить

архиепископа, то мы сможем войти в Гавану, не боясь никаких фортов. Они

никогда не осмелятся открыть огонь по кораблю, на котором находится его

преосвященство.

Блад задумчиво крутил локон своего черного парика.

-- Я думаю о том же самом, -- улыбнулся он.

1 Дрейк Франсис (1545 -- 1595) -- английский мореплаватель и пират,

первый после Магеллана совершивший кругосветное плавание.

-- Ну наконец-то! -- воскликнул Ибервиль. -- Религиозная щепетильность,

слава Богу, начинает уступать место голосу разума.

-- Теперь я считаю, что мы вправе пойти на небольшое святотатство,

разумеется, весьма небольшое, чтобы выжать награбленное из этого мошенника

генерал-губернатора. Да, пожалуй, этим стоит заняться.

И он быстро встал.

-- Капитан Уокер, если вы намерены рискнуть вместе с нами и попытаться

вернуть потерянное, то отправляйтесь на караку и пришлите всех ваших

матросов на борт "Арабеллы". Можете не сомневаться, что мы снабдим вас

судном для возвращения домой, когда все будет кончено.

-- Вы серьезно? -- воскликнул низенький, коренастый работорговец,

свирепость которого сменилась глубочайшим изумлением.

-- Не совсем, -- ответил капитан Блад. -- Это всего лишь мой каприз,

который, однако, дорого обойдется этому дону... как бишь его?.. Перера.

Теперь выбирайте: либо вы пойдете вместе с нами в Гавану и попытаете

счастья, в случае удачи отплывая назад на отличном корабле с полным грузом

кож, либо мы даем вам паруса, которые вы просили, и вы отправляетесь домой с

пустыми руками.

Глядя на флибустьера почти с благоговением, капитан Уокер настолько

проникся энергией и уверенностью Блада, что сразу же согласился на его

смелое предложение. Дух авантюризма в свою очередь взыграл в нем, и он

заявил, что никакой риск не будет слишком велик, если речь идет о том, чтобы

свести счеты с этим бессовестным генерал-губернатором.

Однако Ибервиль нахмурился.

-- А как же тогда архиепископ?

-- Само собой, -- улыбнулся Блад. -- Без архиепископа мы ничего не

сможем сделать. -- Капитан повернулся к Питту и отдал приказ, говоривший о

том, что он уже успел до тонкостей продумать план действий. -- Джерри,

возьми курс на Сен-Круа.

-- Зачем? -- удивился Ибервиль. -- Ведь это гораздо восточнее того

места, где мы должны подстеречь его преосвященство.

-- Безусловно. Но всему свое время. Нам понадобятся коекакие вещи, и на

Сен-Круа мы сможем ими обзавестись.

III

Несмотря на намерения Блада, они все-таки не потопили испанскую караку.

Врожденная бережливость Уокера восстала при мысли о такой потере, а

свойственная ему в неменьшей степени предусмотрительность побуждала его

интересоваться, каким образом он и его экипаж вернутся в Англию, если план

Блада хотя бы частично потерпит неудачу и обещанный великолепный корабль не

будет ему вручен.

Однако все остальные события следовали курсом, намеченным капитаном

Бладом. Двинувшись на северо-восток, "Арабелла" в сопровождении караки через

пару дней достигла французского поселения на Сен-Круа, где корсары могли

действовать свободно. Они задержались там на двое суток, и капитан Блад с

Ибервилем и низеньким лысым боцманом Снеллом, знавшим каждый порт, как свои

пять пальцев, провели большую часть времени на берегу.

Затем, оставив караку дожидаться их возвращения, Уокер и его команда

перешла на борт "Арабеллы", которая подняла паруса и отплыла заданным курсом

по направлению в Пуэрто-Рико. После этого "Арабелла" исчезла из поля зрения

до тех пор, пока ее огромный красный корпус не стал виден с волнистых

зеленых холмов северного побережья Кубы.

Подгоняемый легким мягким ветерком, корабль плыл вдоль этих плодородных

берегов и, наконец, добрался до входа в лагуну, которая омывала Гавану во

всем величии ее дворцов из известняка, церквей, монастырей, скверов и

рыночных площадей, словно перенесенных из старой Кастилии в Новый Свет.

Разглядывая оборонительные сооружения, Блад понял, что Уокер и Джереми

Питт ничуть не преувеличивали их силу. Мощный форт Моро с его мрачными

бастионами и массивными башнями занимал скалистую возвышенность у самого

входа в пролив; напротив него был расположен форт Пунталь с батареей,

построенной в виде полумесяца; в центре вырисовывались очертания не менее

грозного форта Эль Фуэрте. Неизвестно, что представляла из себя Гавана во

времена Дрейка, но требовалось быть очень неосмотрительным, чтобы бросить

вызов этим трем могущественным стражам.

"Арабелла" легла в дрейф на рейде, объявила о своем прибытии пушечным

салютом, подняла флаг Соединенного Королевства и стала ожидать событий.

Они вскоре последовали в виде десятивесельной барки, изпод навеса

которой появился старый знакомый Уокера, алькальд порта дон Иеронимо. Пыхтя,

Он влез по трапу на борт, чтобы осведомиться о цели прибытия корабля в эти

воды.

Капитан Блад, разодетый в пурпур с серебром, принял его на шкафуте

вместе с Питтом и Волверстоном. Вокруг них суетилась дюжина матросов, а еще

шестеро брали брам-стеньги на гитовы[1].

Алькальд был принят с подлинно придворной учтивостью. Блад сообщил ему,

что он направляется на Ямайку с ценным грузом рабов и что нехватка дров и

воды вынудили его зайти в Гавану. Полагаясь на великодушие и любезность

алькальда, он надеется приобрести это здесь вместе со свежей провизией и с

удовольствием заплатит за все золотом.

Дон Иеронимо, толстомордый субъект, в черном костюме, пяти с половиной

футов ростом и едва ли меньших размеров в поясе, вовсе не обрадовался

просьбе этого проклятого английского еретика, несмотря на его элегантную

внешность и изысканные выражения. Он отвечал сквозь зубы, сто маленькие

черные глазки с подозрением обшаривали каждый уголок палубы, а лицо хранило

самодовольное и злобное выражение да тех пор, пока он не услышал про рабов.

Тогда он тотчас же обнажил зубы в улыбке и попытался изобразить радушие и

любезность на своей малопривлекательной физиономии.

Конечно, сеньор капитан может приобрести в Гаване все, что ему нужно.

Он волен войти в порт, когда захочет, а торговые лодки, несомненно, доставят

ему все необходимое. В противном случае алькальд будет счастлив оказать ему

любое содействие на берегу.

Услышав эти заверения, Питт скомандовал матросам у брасов держать по

ветру. Подгоняемая бризом "Арабелла" прошла мимо грозных фортов с баркой

алькада на буксире, покуда алькальд, чья любезность возрастем с каждой

минутой, пытался вытянуть из капитана Блада сведения, касающиеся груза рабов

в трюме. Но Блад отвечал настолько вяло и неопределенно, что дон Иеронимо

должен был пойти в открытую.

-- Возможно, я кажусь вам назойливым, приставая к вам с этими рабами,

-- сказал он -- Но мне пришло в голову, что, если вы захотите, вам незачем

будет тащить их на Ямайку. Вы найдете готовый рынок здесь, в Гаване.

-- В Гаване? -- Блад поднял брови. -- Но разве это не противоречит

эдиктам его католического величества?

Алькальд поджал толстые губы.

-- Эти эдикты были изданы без учета наших теперешних затруднений. На

рудниках была эпидемия оспы, и теперь нам не хватает рабочих рук. Поэтому мы

вынуждены обходить закон. Так что если вы хотите продать рабов, сеньор

капитан, то этому нет никаких препятствий.

-- Понятно, -- промолвил Блад без особого энтузиазма.

1 Брам-стеньга -- третья снизу часть составной мачты; гитовы -- снасти,

поднимающие к рею нижнюю часть паруса.

-- К тому же цена будет хорошей, -- добавил дон Иеронимо, пытаясь

пробудить собеседника от апатии, -- Значительно выше обычной.

-- Мои рабы тоже необычные.

-- Вот именно, -- подтвердил Волверстон на ломаном испанском языке. --

Они дорого вам обойдутся, сеньор алькальд. Хотя я думаю, что вы не постоите

за ценой, когда взглянете на них.

-- О, если бы я мог, -- вздохнул испанец.

-- А почему бы и нет? -- с готовностью согласился Блад.

"Арабелла" вошла сквозь узкий проход в голубую лагуну, имевшую полных

три мили в диаметре. Лотовый[1] у носовых цепей называл сажени, и Бладу

пришло в голову, что было бы благоразумней дальше не идти. Повернувшись, он

отдал распоряжение Питту бросить якорь там, где они находились, -- на

достаточном расстоянии от леса мачт и рангоутов кораблей, стоящих неподалеку

от города. Затем он обернулся к алькальду.

-- Прошу вас следовать за мной, дон Иеронимо, -- сказал Блад, указывая

ему на люк.

По короткой узкой лесенке они спустились под палубу, где темнота

разрезалась солнечным светом, просачивавшимся сквозь орудийные порты и

пересекавшимся с лучами, льющимися сверху сквозь решетки. Алькальд окинул

внимательным взглядом мощную батарею и ряды подвесных коек, на которых

разместились люди. Наклонив голову, чтобы не удариться о пиллерс[2], он шел

за своим высоким провожатым; за ним следовал Волверстон. Вскоре Блад

остановился и, повернувшись, задал неожиданный вопрос:

-- Случалось ли вам встречаться, сеньор, с кардиналомархиепископом

доном Игнасио де Ла Фуэнте, примасом Новой Испании?

-- Нет, сеньор. Он еще не посещал Гавану. Но мы ожидаем, что на днях

нам выпадет честь принять его.

-- Это может случиться скорее, чем вы думаете.

-- А откуда вам известно, сеньор, о поездке архиепископа?

Но Блад, дойдя почти до кормы, не ответил ему.

Они подошли к дверям офицерской кают-компании, которую охраняли два

мушкетера. Доносившиеся оттуда приглушенные звуки григорианского напева[3]

озадачили алькальда, особенно когда он смог разобрать слова этой заунывной

молитвы:

Hostem repellas Longius,

Pacemque dones prentius;

Ductore sic te pravio

Victemus omne noxium[1].

1 Лотовый -- матрос, орудующий лотом -- приспособлением для измерения

глубины.

2 Пиллерс -- вертикальная стойка для поддержания подпалубных балок и

палубных механизмов.

3 То есть мужского унисонного песнопения. Названо так по

"Григорианскому антифанарию" -- сборнику католических духовных песнопений

для мужского унисонного хора, относящегося к VII веку и приписываемому папе

Григорию III.

Нахмурившись, алькальд уставился на Блада.

-- Por dios![2] Неужели это поют ваши рабы?

-- Они как будто находят утешение в молитвах.

В доне Иеронимо пробудилась подозрительность, хотя он и не знал, что

именно подозревать. Однако он понял, что здесь явно что-то не так.

-- Весьма странная набожность, не так ли? -- сказал он.

-- Не вижу в ней ничего странного.

По знаку капитана один из мушкетеров отпер дверь, и пение внезапно

прервалось на слове "saeculorum"[3]. Заключительного "Amen"[4] так и не

последовало.

Блад церемонно пропустил алькальда вперед. Горя желанием разгадать

загадку, дон Иеронимо быстро шагнул через порог и внезапно застыл как

вкопанный, выпучив расширенные от ужаса глаза.

В просторной, не скудно меблированной каюте, наполненной запахом

трюмной воды, он увидел двенадцать человек в белых шерстяных одеяниях и

черных мантиях ордена святого Доминика. Они сидели в два ряда, безмолвные и

неподвижные, словно манекены, спрятав руки в широкие рукава и склонив

головы, покрытые капюшонами, за исключением одного, стоящего с непокрытой

головой за высоким креслом, в котором расположилась весьма примечательная

фигура. Это был высокий красивый мужчина лет сорока, с ног до головы

облаченный в пурпур. Алая шапочка, очевидно, покрывала тонзуру[5],

выстриженную в его гладких каштановых волосах; на фоне красной сутаны

сверкал белоснежный тончайший воротник; на груди поблескивал золотой крест.

На руках были красные перчатки, а на указательном пальце правой руки

красовался епископский сапфир. Спокойное и суровое выражение лица придавало

ему величавость и достоинство. Красивые глаза незнакомца устремились на

незванных гостей, столь резко и бесцеремонно вторгшихся в его обитель, но

они не утратили светившегося в них высокомерного спокойствия. Казалось, ему

были недоступны все человеческие страсти в отличие от стоящего за ним

монаха. Это был коренастый краснолицый субъект, явно неравнодушный к выпивке

и освобожденный самой природой от необходимости выбривать тонзуру --

взлохмаченные седые волосы обрамляли загорелую лысую макушку. Судя по

свирепому взгляду, которым он окинул вошедших, этому благочестивому брату

ничто человеческое было не чуждо. Капитан Блад подтолкнул остолбеневшего

алькальда в каюту и последовал за ним со шляпой в руке.

1 Отгони врага далеко И даруй нам мир, Вождь, идущий впереди нас. Да

победим мы всякое зло.

2 Ради Бога! (исп.)

3 Saecula saeculorum -- во веки веков (лат.).

4 Аминь (Лат).

5 Тонзура -- выбритая макушка у католических священников и монахов.

Но прежде чем он мог вымолвить слово, алькальд, бывший на грани

апоплексического удара, пожелал узнать, что все это означает.

В ответ на его возмущение Блад любезно улыбнулся.

-- Разве это не очевидно? Я понимаю ваше удивление. Но я ведь

предупреждал вас, что мои рабы не совсем обычные.

-- Рабы? Эти? -- алькальд задохнулся от негодования. -- Но, Боже мой,

кто вы такой, что осмеливаетесь на подобные гнусные, нечестивые шутки?

-- Меня зовут Блад, сеньор. Капитан Блад. -- И он с поклоном добавил.

-- К вашим услугам.

-- Блад! -- черные глазки алькальда едва не выскочили из орбит. -- Вы

капитан Блад? Тот самый проклятый пират, продавший душу дьяволу?

-- Так характеризуют меня испанцы, но они предубеждены. Лучше оставим

это, сеньор. -- Последующие слова капитана подтвердили худшие подозрения

дона Иеронимо. -- Позвольте мне представить вам его преосвященство

кардинала-архиепископа дона Игнасио де ла Фуэнте, примаса Новой Испании. Я

уже говорил, что вам, возможно, придется встретиться с ним скорее, чем вы

думаете.

-- Боже милосердный! -- прохрипел алькальд.

Величавый, словно придворный церемониймейстер, Блад шагнул вперед и

низко поклонился кардиналу.

-- Ваше преосвященство, соблаговолите принять жалкого грешника, который

тем не менее является в этих краях в какой-то мере важной персоной, --

алькальда гаванского порта.

В тот же миг дона Иеронимо с силой толкнула вперед могучая рука

Волверстона, который рявкнул ему в ухо:

-- На колени, сеньор, и просите благословения у его преосвященства!

Глубоко посаженные, спокойные, непроницаемые глаза прелата устремились

на объятого ужасом офицера, упавшего перед ним на колени.

-- О, ваше преосвященство! -- задыхаясь и чуть не плача, произнес

алькальд.

-- Pax tibi, filius meus[1], -- промолвил глубокий красивый голос, в то

время как рука, увенчанная кардинальским перстнем, торжественно протянулась

для поцелуя.

Бормоча что-то невразумительное, алькальд схватил руку и поднес ее к

губам с такой быстротой, как будто собирался ее откусить.

1 Мир тебе, сын мой (лат.).

Сочувствующая улыбка озарила привлекательное лицо прелата.

-- Эти несчастья, сын мой, посланы нам во искупление грехов наших.

Очевидно, нас намереваются продать -- и меня, и бедных братьев святого

Доминика, разделивших со мной бедствия плена у этих еретиков. Мы должны

молиться о ниспослании нам твердости духа, памятуя о великих апостолах,

святых Петре и Павле, которые были заключены в тюрьму во время исполнения их

священной миссии.

Дон Иеронимо поднялся на ноги, двигаясь еле-еле не столько от природной

тучности, сколько от переполнявших его чувств.

-- Но как могла такое ужасное происшествие случиться с вами? --

простонал он.

-- Пусть вас не огорчает, сын мой, что я оказался пленником этого

бедного ослепленного еретика.

-- В ваших словах есть три ошибки, ваше преосвященство, -- заметил

Блад. -- Но это неизбежно при столь поспешных суждениях. Я не бедный, не

ослепленный и не еретик. Я сын нашей матери церкви. Если я был вынужден

совершить насилие над вашим высокопреосвященством, то только для того, чтобы

сделать вас заложником устранения чудовищной несправедливости, совершенной

именем его католического величества и святейшей инквизиции. Однако ваша

мудрость и благочестие позволяют вам самому свершить правосудие.

Маленький краснощекий монах, стоящий с непокрытой головой, наклонился

вперед и прорычал сквозь зубы, словно терьер:

-- Perro hereje maldito![1]

Рука в красной перчатке тотчас же властно взлетела вверх.

-- Успокойтесь, фрей Доминго, -- укоризненно промолвил кардинал и вновь

обратился к Бладу. -- Я говорил, сеньор, о духовной, а не о телесной

бедности и слепоте. Ибо в этом смысле вы и нищи и слепы. -- Вздохнув, он

добавил более сурово: -- А если вы в самом деле сын истинной церкви, то ваше

поведение еще безобразнее, чем я думал.

-- Отложите ваш приговор, ваше преосвященство, до тех пор, пока вы не

узнаете всех мотивов моего поведения, -- сказал Блад и, подойдя к открытой

двери, громко позвал: -- Капитан Уокер! В каюту вошел человек, буквально

трясущийся от бешенства. Небрежно кивнув кардиналу, он, подбоченясь,

повернулся к алькальду.

-- Здорово, дон Мальдито Ладрон[2]! Небось не ожидал так скоро увидеть

меня снова, паршивый негодяй? Ты, очевидно, не знал, что английский моряк

живуч, как кошка. Я вернулся за своими кожами, ворюга, и за кораблем,

который потопили твои мошенники.

1 Проклятый еретический пес (исп.)

2 Maldito Ladron! -- проклятый вор! (исп.).

Если в этот момент что-нибудь могло усилить смятение алькальда, так это

неожиданное появление капитана Уокера. Пожелтевший, дрожащий с головы до

ног, он задыхался и гримасничал, тщетно пытаясь найти слова для ответа. Но

капитан Блад решил дать ему немного времени для того, чтобы собраться с

мыслями.

-- Теперь, дон Иеронимо, вы, возможно, понимаете, что к чему, -- сказал

он. -- Мы явились сюда, чтобы вернуть украденное, а его преосвященство

послужит заложником. Я не стану настаивать на выдаче крокодиловых кож,

которые вы задолжали этому бедному моряку. Но вам придется выплатить их

стоимость золотом, причем по той цене, которую за них дают в Англии, то есть

двадцать тысяч. Кроме того, вы дадите капитану корабль, по крайней мере не

меньшего тоннажа, чем тот, который потопили ваши люди по приказу

генерал-губернатора. На этом корабле должно быть не менее двадцати пушек, а

также вода, провизия и все необходимое для длительного путешествия. Когда

все будет оценено, мы обсудим вопрос о высадке его преосвященства на берег.

Алькальд с такой силой закусил губу, что по его подбородку потекла

струйка крови. Трясясь от бессильной злобы, он все же не был настолько

ослеплен, чтобы не понимать: все орудия мощных фортов Гаваны и адмиральской

эскадры, в пределах досягаемости которых столь дерзко бросил якорь пиратский

корабль, беспомощны до тех пор, пока на борту находится священная особа

примаса Новой Испании. Попытка взять корабль приступом также чревата

смертельной опасностью для кардинала, находящегося в руках этих отчаянных

головорезов. Его преосвященство должен быть освобожден, чего бы это ни

стоило, и притом как можно скорее. Хорошо еще, что требования пиратов

оказались сравнительно скромными.

Пытаясь вернуть утраченное достоинство, алькальд выпрямился, выпятил

живот и заговорил с Бладом таким тоном, как будто он обращался к своему

лакею.

-- Я не уполномочен вести с вами переговоры. О ваших требованиях я

информирую его превосходительство генералгубернатора. -- И с видом крайнего

смирения он обернулся к кардиналу. -- Позвольте мне удалиться, ваше

преосвященство, и примите мои уверения в том, что вы не задержитесь здесь ни

на одну лишнюю минуту. -- Он низко поклонился, намереваясь выйти из каюты,

но кардинал задержал его. Очевидно, он не пропустил ни одной реплики в

разыгравшейся перед ним сцене.

-- Подождите, сеньор. Мне еще не все ясно. -- И он недоуменно нахмурил

брови. -- Этот человек говорил о краже, о возмещении убытков. Были ли у него

основания употреблять такие слова?

-- Я умоляю, ваше преосвященство, быть судьей в этом деле, -- заговорил

Блад. -- В таком случае вы, может быть, отпустите мне грех, который я

совершил, наложив руки на вашу священную особу. -- И он в нескольких

лаконичных фразах изложил историю ограбления капитана Уокера, содеянного под

предлогом охраны закона.

Когда он закончил, кардинал с презрением взглянул на него и обернулся к

кипевшему от злости алькальду. В его мягком голосе послышались гневные

нотки.

-- Конечно, это ложь от начала и до конца. Я никогда не поверю, что

кастильский дворянин, облеченный властью его католическим величеством, может

быть повинен в такой мерзости. Вы слышали, сеньор алькальд, как этот жалкий

пират подвергает опасности свою бессмертную душу, занимаясь

лжесвидетельством?

Ответ внезапно вспотевшего алькальда последовал не так быстро, как,

по-видимому, ожидал его преосвященство.

-- Почему вы колеблетесь? -- удивленно спросил он, наклонившись вперед.

-- Dios mio![1] -- запинаясь, заговорил отчаявшийся дон Иеронимо. --

Эта история страшно преувеличена.

-- Преувеличена? -- приятный голос кардинала, стал резким. -- Значит,

она не целиком ложна?

Единственным полученным ответом были раболепно опущенные плечи и робкий

взгляд алькальда, устремленный в суровые глаза прелата.

Кардинал-архиепископ откинулся в кресле; его лицо стало непроницаемым,

а голос -- угрожающе спокойным.

-- Вы можете идти. Попросите генерал-губернатора Гаваны явиться сюда

лично. Мне хотелось бы побольше узнать об этом.

-- Он... он может потребовать гарантию безопасности, -- заикаясь,

пробормотал несчастный алькальд.

-- Я даю ему эту гарантию, -- сказал капитан Блад.

-- Вы слышали? Итак, я ожидаю его здесь как можно скорее. -- И

величественным взмахом руки в алой перчатке с надетым поверх сапфировым

перстнем кардинал отпустил дона Иеронимо.

Не осмеливаясь пускаться в дальнейшие пререкания, алькальд дважды

поклонился и вышел, пятясь задом, как будто находился в присутствии короля.

1 Боже мой! (исп.).

IV

История, поведанная доном Иеронимо генерал-губернатору, о чудовищном и

кощунственном насилии, совершенном капитаном Бладом над

кардиналом-архиепископом Новой Испании, повергла дона Руиса в изумление,

гнев и растерянность, а приглашение явиться на корабль побудило его

превосходительство к почти сверхчеловеческой активности. На подготовку к

визиту он потратил четыре часа, но у менее ловкого испанца она заняла бы

несколько дней. Чувствуя себя отнюдь не в своей тарелке, дон Руис Перера де

Вальдоро и Пеньяскон, носивший также титул графа Маркоса, справедливо

считал, что не следует пренебрегать никакими возможностями, могущими

снискать расположение его преосвященства. Естественно, ему сразу же пришло в

голову, что наиболее эффектной из этих возможностей было представить себя в

роли освободителя кардинала из рук проклятого пирата, захватившего его в

плен.

Беспримерное усердие, проявленное доном Руисом, позволило ему в

короткий срок выполнить условия, на которых, насколько он понял, капитан

Блад соглашался освободить пленника. Подобная старательность, несомненно,

должна была наполнить примаса благодарностью к своему избавителю, не

оставляющей места для мелких придирок.

Таким образом, всего через четыре часа после отплытия алькальда с

"Арабеллы" генерал-губернатор отчалил от берега на своей барке, бок о бок с

которой шла двухмачтовая, отлично оснащенная бригантина[1], остановившаяся

на расстоянии кабельтова от левого борта корсарского корабля. Вдобавок к

этому вслед за доном Руисом и алькальдом на борт "Арабеллы" вскарабкались

два альгвасила[2], каждый из которых тащил на плечах солидного веса

деревянный сундук.

Капитан Блад принял меры предосторожности против возможного

предательства. Сквозь открытые орудийные порты левого борта угрожающе

торчали двадцать пушечных стволов. Когда его превосходительство ступил на

шкафут, его проницательные глаза тотчас заметили выстроившихся у фальшборта

людей с мушкетами наперевес и зажженными фитилями.

Дон Руис, высокий, узколицый, горбоносый кабальеро, нарядился

соответственно случаю в роскошный черный, расшитый золотом камзол. На его

груди сверкал крест Сант-Яго, а на боку болталась шпага с золоченым эфесом.

В одной руке он держал длинную трость, а в другой -- носовой платок с

золотой каймой.

1 Бригантина -- двухмачтовое однопалубное парусное судно.

2 Альгвасилы -- испанские стражники, полицейские.

Когда капитан Блад поклонился ему, тонкие губы генералгубернатора под

ниточкой черных усиков скривились в презрительной усмешке. На его желтом

лице появилось выражение злорадства, которое он старался скрыть под маской

высокомерия.

-- Ваши наглые требования выполнены, сеньор пират, -- без предисловий

заговорил дон Руис. -- Вот корабль, а в этих сундуках двадцать тысяч

золотом. Вам остается только получить свою долю и положить конец этой

безобразной истории.

Не ответив ему, Блад повернулся и знаком подозвал низенького,

коренастого моряка, который, стоя поодаль, с ненавистью глядел на дона

Руиса.

-- Слышите, капитан Уокер? -- И он указал на сундуки, которые

альгвасилы поставили на комингс. -- Здесь, как утверждает его

превосходительство, ваше золото. Удостоверьтесь в этом, отправьте вашу

команду на бригантину, поднимите паруса и отплывайте, а я задержусь здесь,

чтобы обеспечить вашу безопасность.

Такая щедрость на момент лишила маленького работорговца дара речи.

Затем он разразился бессвязным потоком слов и фраз, в котором изумление

смешивалось с благодарностью и который Блад поспешил остановить.

-- Вы теряете время, друг мой. Неужели я не знаю, какой я великий и

благородный и какая была для вас удача, что я приказал лечь в дрейф?

Отправляйтесь поскорее и помяните добрым словом Питера Блада в Англии, когда

вы туда доберетесь.

-- Но это золото, -- запротестовал Уокер. -- Вы должны взять хотя бы

половину.

-- О, какие пустяки! Не беспокойтесь, я найду способ вознаградить себя

за беспокойство. Забирайте своих матросов и отправляйтесь с Богом, мой друг.

С трудом освободив руку из крепкого пожатия, в которое работорговец

вложил все переполнявшие его чувства, Блад перенес внимание на дона Руиса, с

презрительной миной стоявшего в стороне с алькальдом.

-- Если вы последуете за мной, я провожу вас к его преосвященству.

И он начал спускаться вниз в сопровождении Питта и Волверстона.

В кают-компании при виде величественной фигуры, облаченной в пурпур и

окруженной монахами, дон Руис, издав нечленораздельный вопль, бросился

вперед и упал на колени.

-- Benedictus sis[1], -- пробормотал примас, протягивая ему руку для

поцелуя.

-- Ваше преосвященство! Как осмелились эти дьяволы во плоти подвергнуть

вашу священную особу такому оскорблению?

1 Благословляю тебя (лат.)

-- Это неважно, сын мой, -- послышался приятный мелодичный голос. -- Я

и мои братья во Христе с благодарностью принимаем страдания, ибо они

являются жертвой, приносимой нами к престолу Господню. Гораздо сильнее

беспокоит меня причина нашего пленения, о которой я узнал только здесь,

сегодня утром. Мне сообщили, что под предлогом выполнения королевского

приказа английскому моряку отказались выдать товар, за который он уже

уплатил деньги, что эти деньги были конфискованы, а капитан был изгнан из

порта под угрозой выдачи его святейшей инквизиции и что даже когда он

удалился, ограбленный дочиста, то ваша береговая охрана погналась за его

кораблем и потопила его. Однако, несмотря на то, что алькальд не отверг этих

сведений, я не мог поверить, чтобы испанский дворянин, представляющий в этих

краях его католическое величество, способен совершить подобный поступок.

Дон Руис поднялся на ноги, и его узкое лицо стало еще желтее обычного.

Но он постарался сохранить обычное спокойствие, надеясь таким образом

отмахнуться от предъявленного обвинения.

-- Все это уже в прошлом, ваше преосвященство. Если ошибка и была

совершена, то теперь она исправлена, и притом с большой щедростью, что может

засвидетельствовать этот корсарский капитан. Я явился сюда, чтобы

сопровождать ваше преосвященство на берег, где вас ожидает восторженный

прием, который вам окажут жители Гаваны.

Но его заискивающая улыбка не возымела действия. Высокомерное лицо

примаса оставалось печальным и хмурым.

-- Ага! Значит, вы допустили ошибку? Но вы никак не объяснили ее.

Обладая вспыльчивым и властным характером, чему способствовала долгая

привычка командовать, генерал-губернатор едва не забыл о том, что он

находится в присутствии человека, являющегося фактически папой Нового Света,

человека, чье могущество уступало разве только королевскому, перед которым,

при определенных обстоятельствах, должен был склоняться и сам король. Хотя

он вовремя вспомнил, все же в его ответе послышались резкие нотки.

-- Объяснения могут показаться вашему преосвященству скучными и даже

непонятными, так как они связаны с моими обязанностями представителя закона.

Хотя мне известна высокая просвещенность вашего преосвященства, все же, мне

думается, она едва ли охватывает все тонкости юриспруденции.

Горькая улыбка озарила красивое лицо кардинала.

-- Боюсь, что вы весьма посредственно информированы, дои Руис. Вы,

может быть, не слыхали, что мне приходилось занимать почетную должность

великого инквизитора Кастилии и что я -- доктор не только канонического, но

и гражданского права. Следовательно, вы можете не опасаться, что ваше

изложение событий покажется мне непонятным. Что же касается угрозы

соскучиться, то многие мои обязанности были весьма скучными, сын мой, но эта

не являлось предлогом, чтобы от них уклоняться.

Видя холодную и непреклонную настойчивость прелата, генерал-губернатор

понял, что ему придется подчиниться. Подавив беспокойство, он тут же нашел

козла отпущения, который никогда не станет ему перечить.

-- Говоря вкратце, ваше преосвященство, подобные сделки дозволялись

алькальдом без моего ведома. -- Громкий вздох стоявшего за ним дона Иеронимо

не остановил его превосходительство. -- Когда я узнал о них, то был вынужден

прекратить их, так как я должен поддерживать закон, запрещающий всем

иностранцам торговлю во владениях его католического величества.

-- С этим нельзя не согласиться. Но насколько я понял, этот английский

моряк уже заплатил за товар.

-- Заплатил, продав своих рабов, ваше преосвященство.

-- Неважно, что он продал. Были ли его рабы ему возвращены, когда вы

запретили сделку?

-- Закон, который он нарушил, продавая рабов, предусматривал их

конфискацию.

-- Да, в обычных обстоятельствах. Но мне сообщили, что продать рабов

его уговорил ваш алькальд.

-- Точно так же, -- вмешался Блад, -- как он уговаривал меня сегодня

утром продать моих рабов. -- И взмахом руки он указал на

кардинала-архиепископа и его свиту. -- Вашего алькальда явно не научил

горький опыт. Возможно, потому что вы сами этого не очень жаждали.

Дон Руне демонстративно повернулся спиной к Бладу, игнорируя его слова.

-- Ваше преосвященство не может считать меня ответственным за проступок

моего подчиненного. -- И, позволив себе улыбнуться, он прибегнул к софизму,

который уже использовал в разговоре с капитаном Уокером.

-- Если человек совершает убийство, его нельзя оправдать тем, что он

сделал это по чьему-то распоряжению.

-- Весьма тонкое замечание. Я должен обдумать это, дон Руис. Мы еще

вернемся к этому разговору.

Закусив губу, дои Руис низко поклонился.

-- Я всегда к услугам вашего преосвященства, -- сказал он. -- А пока

что моя барка готова доставить вас на берег.

Кардинал поднялся и набросил на плечи мантию. Застывшие, точно статуи,

доминиканцы в капюшонах сразу же засуетились. Его преосвященство повернулся

к ним.

-- Пойдемте, дети мои, и не забудьте вознести благодарственную молитву

за наше избавление.

И он шагнул вперед, но был сразу же остановлен капитаном Владом.

-- Одну минутку, ваше преосвященство. Еще не все.

Кардинал вскинул голову и нахмурил брови.

-- Как? Что значит не все?

Ответ Блада был адресован скорее помрачневшему генералгубернатору,

нежели прелату.

-- Поскольку мы покончили с возмещением убытков, теперь можно перейти к

вопросу о компенсации.

-- О компенсации? -- воскликнул примас, утратив свое непоколебимое

спокойствие. -- Вы нарушаете слово, сеньор.

-- Этого про меня еще никто не мог сказать. Я не только не нарушаю

своего обещания, а, напротив, скрупулезно придерживаюсь его. Ведь я же

сказал алькальду, что как только убытки будут возмещены, мы обсудим вопрос о

высадке вашего преосвященства на берег. Теперь мы можем обсудить его, вот и

все.

Дон Руис злобно усмехнулся, обнажив в улыбке белые зубы.

-- Ловко. Вы делаете честь своему ремеслу разбойника.

-- Я не мог, не будучи непочтительным к его преосвященству, назначить

за него выкуп меньший, чем в сто тысяч дукатов.

У дона Руиса захватило дух. Его физиономия приобрела синеватый оттенок,

а челюсть внезапно отвисла.

-- Сто тысяч дукатов?!

-- Это сегодня. Завтра я не буду таким скромным.

Взбешенный генерал-губернатор повернулся к кардиналу.

-- Ваше преосвященство слышали, что теперь требует этот грабитель?

Но на кардинала вновь снизошло его небесное спокойствие.

-- Терпение, сын мой. Терпение! Лучше остерегаться этого сына греха,

который явно не торопится освободить меня из плена ради трудов праведных,

ожидающих меня в Гаване.

Дону Руису стоило немалых усилий подавить охватившие его ярость и жажду

мести. Дрожа от сдерживаемого гнева, он все же взял себя в руки и в

сравнительно вежливых выражениях пообещал, что деньги будут доставлены в

кратчайший срок, если это необходимо для скорейшего освобождения его

высокопреосвященства.

V

Но, возвращаясь на берег в барке вместе с алькальдом,

генерал-губернатор дал ему понять, что его подгоняет не столько стремление

как можно скорее освободить кардиналаархиепископа, сколько желание

уничтожить этого дерзкого пирата, который одержал над ним верх в том, в чем

он считал себя непобедимым.

-- Когда этот болван получит деньги, нападение застигнет его врасплох.

Но алькальд мрачно покачал головой.

-- За это придется слишком дорого заплатить. Сто тысяч, Боже мой!

-- Тут уж ничего не поделаешь. -- Своим поведением дон Руис давал

понять, что он не считает эту цену слишком дорогой за уничтожение человека,

подвергшего такому унижению его -- генерал-губернатора Гаваны, почти

полновластного повелителя Кубы, выглядевшего теперь школьником, ожидающим

розог. -- К тому же это не так разорительно. Адмирал эскадры маркиз Риконете

с удовольствием заплатит пятьдесят тысяч за голову капитана Блада, а

остальные деньги я возьму из королевской казны.

-- А что, если и те и другие деньги затонут вместе с этим негодяем?

-- Это зависит от того, где мы его потопим. Там, где он бросил якорь,

глубина не больше четырех саженей. Главное -- поскорее увезти архиепископа с

корабля, чтобы покончить с неприкосновенностью этого проклятого пса.

-- А вы уверены, что вы с ней покончите? Хитрый дьявол наверняка

потребует гарантии безопасности.

Тонкие губы дона Руиса изогнулись в злобной усмешке.

-- Он получит все гарантии, какие захочет. Но обещания, данные под

угрозой, еще никогда никого не связывали.

-- Его преосвященство вряд ли с вами согласится.

-- Его преосвященство?

-- А по-вашему этот проклятый пират не потребует от него такого же

обещания? Вы же видели, что из себя представляет этот кардинал --

твердолобый фанатик, раб буквы закона. Когда священники становятся судьями,

из этого не выходит ничего хорошего. Они просто не пригодны для этого

занятия, так как совершенно лишены широты кругозора. Так что, если прелат

дал клятву, то он ее непременно выполнит, невзирая на то, каким способом ее

из него вытянули.

На момент страх закрался в душу генерал-губернатора. Но его

изобретательный ум сразу же нашел выход, и он снова заулыбался.

-- Благодарю вас за предупреждение, дон Иеронимо. Но пока что обещанием

не связаны ни я, ни мои подчиненные, которым я сейчас отдам распоряжения.

Поиск по сайту: