Пролог к насилию

Принятие Закона требовало от федеральных властей действий по его осуществлению. Было необходимо создать временные органы власти, способные начать процесс формирования ингушской государственности. Представителем Верховного Совета РФ в Ингушетии был назначен Президиумом Верховного Совета В.Ф.Ермаков, народный депутат РФ, генерал армии, находившийся в отставке после августовских событий 1991 года. Представителем Президента РФ по Ингушетии был назначен И.М.Костоев, следователь Генеральной прокуратуры РФ, государственный советник юстиции (в чине генерала), ингуш по национальности. Оба "представителя Москвы", на наш взгляд, были очень удачными кандидатурами - энергичные, умные и ответственные люди, готовые к работе в тяжелых материальных и психологических условиях. Их усилия по организации общественной жизни в создаваемой республике на протяжении нескольких месяцев были крайне ценными. Однако ряд обстоятельств ограничивал их действия и не позволил выполнить миссию представителей верховной власти.

Во-первых, Ермаков и Костоев не получили эффективной поддержки и обеспечения своей деятельности из Центра: в их распоряжении не было реальных финансовых ресурсов и не было помощи со стороны федеральных министерств. Направленная для обследования обстановки и подготовки предложений группа представителей министерств увязла в бюрократической процедуре финансовых "расчетов и просчетов". Предложения Ермакова и Костоева по изданию президентского указа о мерах помощи Ингушетии так и не дошли до подписи. В Москве явно ощущалась нехватка рутинного лоббирования в правительственных структурах в пользу выделения средств и осуществления экономических и социально-культурных программ для населения создаваемой республики. Межведомственная комиссия по реализации закона о реабилитации применительно к Чечено-Ингушетии была в Москве без организационного ядра и повседневную работу фактически не вела, и мне, как ее председателю (после В.С.Баранникова), видимо, следовало укрепить эту связующую и координирующую структуру. Что касается ингушских лидеров, то их усилия ограничивались политической борьбой, а после принятия закона эта борьба обострилась вокруг вопроса о власти.

Центр занял две должности, но основная - временный глава администрации - оставалась вакантной. Нужно сказать, что и приезд Ермакова был встречен резкой реакцией и угрозами со стороны местных радикальных элементов. Как объяснил эту ситуацию один из моих ингушских знакомых, "дело было не в Ермакове, а в том, что его сопровождала многочисленная военная охрана, что было воспринято ингушами как недоверие населению и как шаг к вводу российских войск на территорию Ингушетии". Костоев был принят спокойнее. Но все-таки оба рассматривались местными лидерами как "чужаки". Во время нашего первого приезда в Назрань для официального представления Ермакова и Костоева ситуация была крайне драматичной: лидеры Народного совета Ингушетии (Богатырев и Сейнароев) с трудом согласились выйти вместе на сцену зала, где собрались местные жители. "Без моего слова ни Ермаков, ни Костоев здесь ничего не смогут сделать,"- заявил мне Богатырев. Фактически до самого начала открытого конфликта представители Центра были изолированы в своих усилиях что-либо сделать в сложной и конфликтогенной ситуации. Ингушские активисты развернули соперничество за пост временного главы администрации, а точнее говоря - НСИ стал добиваться назначения на должность Богатырева. Именно это, второе обстоятельство блокировало деятельность по созданию республики, т. к. вопрос о главе администрации долго не решался.

Мною было сделано представление президенту Б.Н.Ельцину о назначении временным главою администрации Дауда Хаматханова, работавшего начальником Управления рыбного хозяйства Чечено-Ингушетии, опытного хозяйственника и человека умеренных политических взглядов. Мне представлялось, что Богатырев в силу своего неуравновешенного характера, непримиримых взглядов по территориальному вопросу и профессиональной подготовки не подходил на должность руководителя исполнительной власти на наиболее острой и трудной начальной стадии. Хотя я совсем не исключал, что этот лидер мог участвовать и, вероятно, одержать победу на первых выборах - или как президент, или как глава Верховного Совета. Об этом было мною сказано лично Богатыреву и его сторонникам, которые организовали кампанию за назначение Богатырева.

В Москву были доставлены протоколы постановлений районных властей и митингов в поддержку Богатырева. 26 июня в Назрани прошла объединенная сессия советов Ингушетии, на которой было принято решение: "Просить Президента Российской Федерации Б.Н.Ельцина ускорить назначение главой временной администрации Ингушской Республики народного депутата Российской Федерации Богатырева Бембулата Берсовича". Сильный нажим был оказан на руководителя Контрольного управления при администрации Президента Ю.Болдырева, который непосредственно готовил для доклада вопросы кадровых назначений. Убежденный, что любое другое назначение, кроме Богатырева, вызовет всеобщее недовольсгво в Ингушетии, Болдырев не представил Президенту на утверждение кандидатуру Хаматханова. В конечном итоге необходимость выйти из тупиковой ситуации привела меня к мнению (после консультаций с Ермаковым и Костоевым) просить назначить главою администрации Богатырева. В тот момент важнее было преодолеть вакуум власти и вовлечь влиятельных лидеров в конструктивные действия.

Но и проект президентского указа по Богатыреву не был подписан: на сей раз против высказалось достаточно много лиц, возможно, включая Р.И.Хасбулатова, да и сам Б.Н.Ельцин мог знать Богатырева по работе в Верховном Совете. Только в конце авгуcта - начале сентября появляется еще одна кандидатура (по предложению Ермакова и Костоева и поддержанная мною) Тамерлана Дидигова - председателя Госстроя Чечено-Ингушетии. Ю.Болдырев в третий раз начал готовить указ о назначении и опять оказался под мощным воздействием сторонников Богатырева. Их агитация становилась все более жесткой, хотя было ясно, что шансы на желаемое назначение были ничтожными.

Характерно высказывание Султана Хамчиева, вице-президента гуманитарного фонда Ингушетии, в газете Сунженского районного совета Фронта национального согласия Ингушетии: "Судьба или Бог вложили в него мощный дар слова, чтобы в его яростном, дышащем личной страстностью слове запечатлеть вековую боль ингушского народа, протест человеческой природы против насилия, подавления ее свободы, лишения исторической Родины. И на сегодняшний день ингушский народ не видит альтернативы Б.Богатыреву на пост главы временной администрации Ингушетии. Хотелось бы спросить у тех лиц, кто рвется на этот пост: "За какие грехи или заслуги перед ингушским народом вы это делаете? Неужели у вас нет ничего святого? "19.

Направляли свои телеграммы и гонцов в Москву и жители "оккупированных территорий Ингушетии", как называли себя активисты Народного совета в Пригородном районе. 2 сентября на имя Ельцина, Хасбулатова и Гайдара была направлена телеграмма с выражением возмущения "бездеятельностью Госкомиссии правительства России по разграничению территорий между Осетией и Ингушетией, также оттяжкой назначения главы администрации Ингушской Республики Богатырева, кандидатуру которого поддерживают 95% ингушского народа. Эти обстоятельства провоцируют межнациональную напряженность в регионе, потворствуют различным проходимцам, карьеристам, мафиозным группировкам дестабилизировать обстановку, препятствовать реализации Законов реабилитации репрессированных народов, образования Ингушской Республики в составе РФ. Настоятельно требуем незамедлительного решения вопроса назначения главою администрации Богатырева, также обязать Госкомиссии приступить к разграничению территории Ингушской Республики. Выборы в Ингушской Республике могут быть проведены только после этого. В случае невыполнения этих требований и Законов ответственность за возможные последствия ложится на ВС РФ и руководство России"20.

Лидеры НСИ во главе с Сейнароевым упорно добивались встреч с Г.Э.Бурбулисом и помощниками президента, чтобы "от имени народа" пробить кандидатуру Богатырева. Произошел невероятный для нормальной государственной практики случай: уже после подписания Б.Н.Ельциным указа о назначении Дидигова в кабинет помощника президента А.Корабельщикова попадает группа ингушских активистов и под их влиянием последний задерживает уже подписанный указ! Так вплоть до начала открытых столкновений назначение и не состоялось.

В условиях политической экзальтации и социального кризиса (после выделения Чечни в ингушских районах была парализована финансовая и экономическая деятельность) в Ингушетии устанавливается фактическая анархия. Местная газета "Единство" так оценивала положение: "Общественно-политическая ситуация в Ингушетии накалена до предела. Резко усилилась социальная напряженность. Грабежи, разбои, убийства, торговля оружием, безудержная спекуляция, угоны машин, хищение частного и государственного имущества стали нормой жизни. Никто не может поручиться за личную безопасность человека". Предметом передела стала прежде всего земля. В Сунженском районе, например, земли колхозов были распределены под крестьянские (фермерские) хозяйства размером от 8 до 100 га между жителями этого и других районов. "В своем большинстве эти земли не обрабатываются, заросли бурьяном. И в то же время те, кто получил эти земли, не разрешают косить сено на прилегающей к их владениям территории (кюветах, косогорах), защищая их с оружием в руках. В результате происходят споры, драки, грозящие перерасти в межтейповые столкновения"21.

Социальный контроль отчасти пытались наладить традиционные структуры в лице старейшин и лидеров фамильных кланов - тейпов. Наиболее сложную проблему представляло распространение обычая кровной мести в условиях, когда столь же традиционные институты миротворчества, замирения кровников были забыты. Так, например, сход старейшин с участием паломников-хадж в центральной мечети станицы Орджоникидзевской принял решение (ваад) о борьбе с нарушителями правопорядка и о стабилизации обстановки в Сунженском районе (оно было согласовано с властями района):

"1. Если вор или преступник при совершении преступления будет убит на месте преступления субъектом, против которого совершено преступление, кровь последнему прощать. Родственников, предъявивших кровную месть, считать вероотступниками, не имеющими права разделять свое горе и радость с односельчанами.

2. Нанесенный ущерб преступником субъекту возмещается решением старейшин (кхел). Такая кара должна постигнуть преступника за любое преступление, будь то убийство, кража квартирная, скота, угон автомашин и т. п." 22.

В какой мере институт старейшин мог заменить милицию и суд, представить достаточно сложно, и вопрос этот не изучался, но есть достаточно оснований полагать, что роль традиционного социального контроля даже в частично модернизированном обществе восстановить крайне сложно и даже невозможно. Молодые ингуши-мужчины, торговавшие летом 1992 г. оружием в "Калашниковом ряду" рынка в Назрани, уже не могли подчиниться вааду. В равной мере сохранившаяся тейповая структура также обрела современный камуфляж, зачастую прикрывая тривиальные распри в среде ингушской политики или социальное соперничество. Так, 5 сентября в доме отдыха села Мужичи собралось около шестисот представителей тейпа Богатыревых, Ведзижевых, Дахкильговых, считающих своим общим предком Бохтара. По имеющимся у нас сведениям, собрание рода скорее представляло собою некую микро- или прото-партию. Признание высшими интересами не тейповые, а интересы всего ингушского народа сопровождалось выражением возмущения в адрес "рода Костоевых", представители которого занимаются доносами руководству России на представителя тейпа Богатыревых. Выступавшие были солидарны в том, что не допустят клеветнических выпадов на представителя своего тейпа и потребуют виновников к ответу. Сход выбрал специальную делегацию, которая должна была "заявить от имени тейпа претензии клеветникам и доносчикам, что за свои действия им придется отвечать".

Сложную ситуацию в ингушском движении отразило заседание Народного совета Ингушетии, которое состоялось 12 сентября в станице Орджоникидзевская. Главный политический приоритет был сформулирован председателем НСИ Сейнароевым: "Выборы надо проводить только после возвращения всей ингушской территории. Главная задача - возвращение Пригородного района. Будет территория - будет государство. Столица Ингушетии должна быть во Владикавказе, а не в Назрани. Воля ингушского народа выражена всеми общественными движениями: главой администрации Ингушетии должен быть Бембулат Богатырев. Документы я отнес Болдыреву. На заседании Координационного комитета (был создан Ермаковым и Костоевым из представителей всех ингушских группировок) Ибрагим Костоев требовал включить в список для назначения главой администрации три кандидатуры и провести тайное голосование. В понедельник делегация Народного Совета должна быть в Москве. Если Ельцин не утвердит нашу кандидатуру, надо на съезде избрать самим" 23.

Лояльность властям в Москве соединялась с чувствами недоверия и отчуждения к Центру, который в массовом менталитете воплощался в понятии "Россия". Язык выступлений отражал устойчивый стереотип о кознях и антиингушских планах российских властей:

"Если упустить момент, будет поздно. В России сценарий уже написан... В Москве "погоду" делает проосетинское лобби" (Котиев Назир, Пригородный район);

"Все новации с администрацией придуманы руководством России. Республика провозглашена. Она должна быть самоуправляемой. О формах самоуправления подумать. Территория не определена. Россия затянет решение вопроса" (Боков Ф.П., г. Грозный);

"Решающее слово за администрацией. Россия играет с нами. Возглавить республику должен Богатырев. Он знает проблему изнутри" (Оздоева Ф., г. Грозный).

НСИ явно претендовал на исключительное представительство и был особенно недоволен включением в Координационный комитет представителей партии "Нийсхо", где лидирующие позиции были, видимо, у рода Костоевых и Аушевых. Им припоминали старые обиды, в том числе неподдержку в прошлом требований о возврате Пригородного района и выступление против референдума. Наконец, все усилия представителей федеральных властей в Ингушетии были подвергнуты сомнению: "Само появление представителей России незаконно. К кому они приехали. Нет же администрации". Видимо, были обвинения и в мой адрес, о чем свидетельствует следующая фраза из отчета: "Народный Совет не работает, утратил связь с массами. А что касается Тишкова, то Сайнароев больше Тишкова виноват" (Хаматханов Иса)24.

В среде НСИ оформлялся наиболее радикальный и провоцирующий вариант создания республики. В моем архиве имеется переданный кем-то из ингушских лидеров проект плана мероприятий по реализации Законов "Об образовании Ингушской республики" и "О реабилитации репрессированных народов". В нем уже предусматривались такие пункты, как "Все сохранившиеся дома и другое имущество граждан, принадлежавшее им на праве личной собственности на момент выселения 23 февраля 1944 г., подлежит возврату их владельцам" или "Утвердить следующий список населенных пунктов для переименования в прежние названия:

Чермен - Базоркино
Майское - Консервный завод
Джейрах - Новый Джейрах
Куртат - Гадаборцево
Камбилеевка - Галгай-Юрт
Комгарон - Таузен-Юрт
Сунжа - Ахки-Юрт
Октябрьское - Шолхи
Тарское - Ангушт
Терк - Длинная Долина
пос. Южный - пос. Заводской
Хурикау - Кескем"

Только в самом конце перечня присутствовал пункт о разработке плана социально-экономического развития Ингушской Республики25.

Подобная позиция и действия ингушской стороны не могли не быть известны в Северной Осетии. Ответом на них была избрана стратегия отторжения каких-либо компромиссов и наращивания силовых позиций, сопровождавшаяся антиингушской пропагандой. Тон был задан руководством республики в лице бывшего университетского профессора Ахсарбека Галазова, с санкции которого и при разной степени участия осетинских политиков и представителей интеллигенции среди населения стал настойчиво внедряться негативный образ ингушей как народа. Именно А.Г.Галазов позднее произнес фразу в адрес части граждан руководимой им республики как о "змее, пригретой на осетинской груди".

Во время многочисленных разговоров с осетинами, как представителями властей, так и рядовыми жителями, звучали обычные негативные стереотипы об ингушах: ленивые, коварные, нечестные, преступные и т. п. Северо-осетинские лидеры чувствовали себя достаточно уверенно, располагая материально-силовым перевесом, тесными контактами с Центром и конституционным положением о неизменности границ, включая решение о моратории на их изменение на срок до трех лет, которое было принято Съездом народных депутатов.

Имеются данные, что в конце лета 1992 г. в среде республиканского руководства сложился план осуществления этнической чистки, т. е. изгнания ингушей с территории Северной Осетии. Открыто подобных высказываний не делалось, но корреспондент радио "Свобода" Марк Дейч в своем сообщении из зоны конфликта 30 октября передал показания капитана милиции Владимира Валиева, работника Черменского поселкового отделения милиции: "За последние три месяца регулярно по понедельникам, после подведения общего итога, обычно в кабинете начальника районного отделения внутренних дел Дзыкаева проводились закрытые совещания о ходе подготовки к вооруженной акции. На таких совещаниях обычно присутствовали министр Кантемиров или один из его заместителей. В начале августа на совещании сотрудников Пригородного района РОВД на котором присутствовал сам министр Кантемиров, была следующая повестка дня: "О начале усиленной подготовки вооруженной акции и задачах, вытекающих из этого". С информацией выступил сам министр. В ней он вскользь подчеркнул, что идея эта исходит из Москвы, а точнее, от министра Ерина. Так же он сообщил, что для этого обещала нашему министру Москва, в случае успешного осуществления акции, повышенные оклады, а также обещана всяческая поддержка техникой и вооружением. Уже на следующем совещании появились первые результаты: в частности, ОМОНу повысили штат от 200 до 1000 человек. Об этом тогда доложил зам. министра, депутат России Батагов. На совещании впрямую не говорилось, но нетрудно было догадаться, от нас требовали только найти малейший повод, чтобы разжечь его дальше с последующим вовлечением российских войск... Ориентировочные сроки вооруженных провокаций были выказаны на Третьем совещании, которое состоялось в последний понедельник августа. На нем выступил зам. министра Сикоев. Он предложил, и это было единодушно принято, что в конце октября, когда в основном будут закончены полевые работы, надо спровоцировать столкновения. На последующих совещаниях начальник отдела Дживаев докладывал о тех дополнениях, которые принимались в МВД и ВС. В частности, в первой половине октября заместитель начальника РОВД Кокаев сообщил, что выделены дополнительные средства и для ополчения, в частности, выделили БТРы для Тарского и Чермена. Также выделили автоматическое оружие и было принято решение на время спрятать БТРы в селе Ольгинское... Руководителями всей этой акции был сам Галазов, а заместителем - Кантемиров."

В какой мере достоверно это сообщение Марка Дейча, профессионального журналиста, трудно судить, но по личным наблюдениям могу подтвердить сам факт организации и вооружения так называемой национальной гвардии в Северной Осетии. Автомобиль А.Г.Галазова, в котором я переезжал из Пятигорска во Владикавказ 9 октября, охранялся "гвардейцами". О том, что в северо-осетинских селах появились "для охраны" БТРы, мне сообщали ингушские активисты из Пригородного района. По некоторым сведениям, еще осенью 1991 г. Управлением сельского хозяйства Пригородного района была приобретена 21 армейская машина с приборами ночного видения и радиостанциями. Летом 1992 г. в Северной Осетии начались захваты и кражи вооружения из арсеналов российской армии. МВД Северной Осетии к моменту начала конфликта располагало 1085 автоматами, 113 противотанковыми гранатометами, 11 зенитными установками, 68 крупнокалиберными пулеметами, 36 бронетранспортерами, 1016 гранатами. По официальным, явно заниженным, данным, на вооружении национальной гвардии и народного ополчения было 826 автоматов, 23 пулемета и гранатомета, 53 единицы БТР-80, 4 боевых машины пехоты26.

Значительная часть этого вооружения фактически попала в руки незаконных милитаризированных образований с полного ведома властей, в том числе армейских. В какой-то момент этот процесс утраты контроля за распространением оружия в конфликтогенных зонах обрел необратимый характер и собственную логику, как это уже неоднократно имело место в других регионах бывшего СССР. Мне достаточно хорошо запомнилась вялaя реакция министра внутренних дел Ерина, когда после возвращения в Москву я высказал ему озабоченность проблемой необходимости разоружения гражданского населения в зоне потенциального конфликта. Но все это не позволяет делать вывод об инициативе Москвы в подготовке "вооруженной акции": мне достаточно хорошо известна искренняя озабоченность членов правительства сохранением гражданского мира, которая тогда доминировала в действиях по разрешению или предотвращению конфликтов.

Здесь допустим сценарий, который, однако, требует подтверждения - это через "вооруженную акцию" в данном регионе спровоцировать Чечню и тем самым решить "проблему Дудаева". Но это был скорее сценарий для ведомства Баранникова и для Совета безопасности. Определенное давление "разобраться с Дудаевым" могло исходить и от Р.И.Хасбулатова, о чем мне однажды сказал Ерин во время пребывания на совещании в Чебоксарах. Журналистское расследование И.Дементьевой достаточно убедительно показало, что чеченский мотив присутствовал и в действиях федеральных властей, включая самого президента Б.Н.Ельцина, что подтверждается дальнейшим ходом событий. Позднее это было признано и Е.Т.Гайдаром.

И все же, скорее всего, жизнь реализовала ставший уже привычным для постсоветского пространства вариант демонстрации самонадеянности силы, которую неожиданно и неподготовленно обрели местные элиты после демонтажа тоталитарного центра. Тем более, что регион Северного Кавказа с его этнической мозаикой, сравнительно высокой плотностью населения и ограниченностью ресурсов был в прошлом богат межплеменными распрями и войнами, а не только российским "покорением" горских народов. Последний всплеск междуусобиц и всеобщего хаоса имел место в период первой мировой и гражданской войн, когда противоречия между местными народностями сложно переплелись с устремлениями местной интеллигенции добиться государственной независимости. А.И.Деникин так описывал ситуацию в Терско-Дагестанcком крае в 1919 году: "Еще в мирное время жизнь на Кавказе местами была неспокойной, и кавказские пути требовали усиленной охраны. С выводом войск на фронт мировой войны, потом с началом революции и ослаблением центральной и местной властей, положение стало еще хуже. Наконец, гражданская война, бесчисленные фронты, разрушение железных дорог, общее разорение и кровавые счеты - все это произвело в крае небывалый хаос. Грабеж как занятие, пользовавшееся почетом на Кавказе, стал теперь обычным ремеслом, значительно усовершенствованным в приемах и "орудиях производства" до пулеметов включительно. Грабили все "народы", на всех дорогах и всех путников - без различия происхождения, верований и политических убеждений. Иногда сквозь внешний облик религиозного или национального подъема хищным оскалом проглядывало все то же стремление. Дороги в крае стали доступными только для вооруженных отрядов, сообщение замерло, и жизнь замкнулась в порочном круге страха, подозрительности и злобы"27.

Самонадеянность силы среди северо-осетинских лидеров перед лицом провоцирующих ингушских притязаний особенно демонстрировали представители местных силовых структур, которые уже прошли "обкатку" в грузино-югоосетинском конфликте и нарастили мускулы и вооружение для операций районного масштаба. Северная Осетия заметно милитаризировалась, приняв участие в мероприятиях по разрешению конфликта в Южной Осетии, установились тесные контакты с общероссийскими силовыми структурами, представительские резиденции местного руководства стали обычным местом для остановки и проживания членов российского руководства, посещавших регион. Обстановка оказываемого гостеприимства как бы затрудняла критическую оценку ситуации со стороны представителей Центра по отношению к ингушской проблеме. Трудности миротворческих усилий в Цхинвали и проблема беженцев из Грузии отодвигали на второй план нарастающее неблагополучие внутри республики с положением ингушской части населения. Хотя еще весной 1992 г. уже начали поступать серьезные сигналы. Например, пятеро депутатов Верховного Совета Северной Осетии ингушской национальности (Р.Ахильгов, Р.Далаков, Я.Патиев, Б.Сампиев, Б.Хаматханов) направили в адрес VI-го Съезда народных депутатов РФ, Б.Н.Ельцина и Р.И.Хасбулатова письмо, в котором говорилось: "Особенно возмутительно поведение осетинского генералитета, который не упускает случая, чтобы лишний раз побряцать оружием. Не проходит дня, чтобы с экранов телевизоров не звучали угрозы в адрес ингушей, а те из них, что живут в Северной Осетии, с солдафонской прямотой объявлены заложниками"28.

Наше последнее посещение республики и состоявшаяся 10 октября встреча с расширенным составом Президиума Верховного Совета Северо-Осетинской ССР подтвердили крайне негативное отношение участников этого собрания к какой-либо компромиссной политике в отношении ингушского меньшинства: эти граждане безоговорочно рассматривались исключительно только как часть "народа-агрессора", претендующего на осетинскую территорию. Вечером того же дня после посещения Назрани я привез на дачу Галазова и оставил на ужин с первыми лицами республики троих ингушских активистов - Ибрагима Костоева (члена Верховного Совета РФ), Салема Ахильгова (работника Госкомнаца), Шамсудина Могушкова (председателя Назрановского райсовета). Серьезного разговора не получилось, тем более что Ахсарбек Галазов демонстративно покинул встречу. Переговоры и дипломатия не были нужны этому политику. Существует любопытный документ - это пометки Галазова на повестке заседания сессии Верховного совета республики, из которых можно сделать заключение, что силовая провокация им планировалась еще в феврале 1992 года.

Поиск по сайту: