Темная ночь души. Человек в темной ночи точно знает, что его болезнь может исцелить только Господь

Человек в темной ночи точно знает, что его болезнь может исцелить только Господь. Оттого ему непозволительно самому раз­гонять темноту искусственными огнями, он должен подождать, пока взойдет солнце Господней любви. Иначе бедствие «ночи» не имело бы смысла.

Э. Отт

Духовный аспект меланхолии

Понятие «темная ночь души» берет начало в мистике и представляет собой переживание, наступающее лишь тогда, когда человек стремится духовно развить себя и усовершенствовать. Только в абсолютной темноте, внутренней пустоте, душевном бессилии и полном внутреннем оскудении душа открывается сияющему свету, который изливается в нее «сверху», помогая преодолеть депрессию. В таком смысле эта «ночь» есть предпосылка для новой, творчески ду­ховной силы, внутреннего возрождения человеческой индивидуальности. Французский философ Симона Вейль так описала это переживание: «Формируя себя, мы участвуем в формировании мира». Лишь «на дне», в абсолютном низу, в «творческой депрессии» душа находит внутреннюю силу для подъема. Порой, находясь в самой нижней точке, человек прямо-таки с восторгом осознает, что глубже опуститься уже нельзя и что теперь непременно начнется подъем.

Стало быть, в ходе душевного развития — стре­мится ли человек к нему сознательно, изнутри, или оно инициируется жизненной судьбою неосоз­нанно, извне, — не обойтись без депрессии как ощу­щения душевной слабости перед духовным. Ведь еще сокрытую дотоле высшую самость человека, не наполненную, подобно будничной его самости, ил­люзиями, тщеславием, самообманом, воспитательны­ми максимами — словом, отчуждениями, — нужно вначале прочувствовать как пустоту, несчастье, в об­щем как «ночь». Мистики ощущали духовный свет вначале как темноту, как ничто. Ясно, что, когда при­вычные внешние опоры отпадают, на первых порах человек страшится этого и впадает в меланхолию.

В одной из сцен второй драмы-мистерии Рудольфа Штайнера ученый по имени Капезий, полагая, что после духовного переживания он утрачивает свое существо, охвачен душевной слабостью. Первая его реакция: «И тот ли я, каков был до сих пор?» Он ощущает утрату будничной самости: «Нет!.. Я не тот... Не тот!.. Где „я“ Капезия? О, где я сам?» В этот миг внутренней слабости и душевной тьмы по­является Бенедикт, посвященный, сведущий, которо­му понятно происшедшее внутреннее преображение, и он дает Капезию парадоксальный ответ:

«... Не удивляйтесь же, коль ваша боль изменит имя на языке моем... Я застаю вас в счастьи!»

Здесь перед нами ситуация «темной ночи», кото­рая безусловно знакома каждому — хотя она лишь позднее оказывается светом — ив которой силы надежды благодаря новым душевным способностям могут произрасти независимо от внешнего. Недаром древняя мудрость гласит:

человек рождается, только когда осознает сам себя. Для этого необходимо нау­читься «отпускать» прошлое, обычно и без того уже утраченное, и принимать изменившуюся реальность, пусть даже меж старым и новым еще как будто бы зияет пропасть. Новое не может образоваться, пока не отомрет старое, а это сопряжено прежде всего с внутренним переживанием смерти. Психолог ска­зал бы: из человека регрессивного, ориентированно­го вспять, на прошлое, нужно стать прогрессивным, обращенным вперед, в будущее.

Рассмотрим подробнее эту внутреннюю порого­вую ситуацию. Ориентация исключительно вовне, материально-мирская «претензия на грандиозность» (А. Миллер) ведет к внутреннему оскудению и оста­новке душевного развития. Тогда-то нередко случается неожиданная «беда» или утрата, которая стремится встряхнуть человека, но вначале ведет к «негативным» реакциям — печали, страху, депрессии и т. д. В боль­шинстве случаев человек не анализирует эти события, а всеми возможными способами пытается отвлечься. То, что с точки зрения индивидуально-душевного вполне понятно, оказывается; однако, слепотой по отношению к его высокому существу. Это высокое еще только предстоит завоевать в ходе внутренней когнитивной работы, и сейчас оно воспринимается как «пустота»; собственная душа в ее ощущаемой теперь бренности и слабости, чтобы выжить, надева­ет маску, обращенную вовне, — депрессию, как бы замирает перед «ничто». Фактически это дает шанс пробиться к подлинной самости. Но вместо этого че­ловек пытается внешними способами уклониться, уйти от чувства бесконечности, нетленности, которое хочет возникнуть.

«Единственным средством, утешающим нас в наших горестях, служит развлечение, но в то же время в нем величайшая беда наша» (Паскаль) ³⁵.

Депрессия — внешняя маска «ничто», чувства бренности и смертности; точно так же и душа может исподволь сформировать маску вечного, живущей в нас духовности, — надежду на осуществление собственной личности. Страх, естественно при этом возникающий, большей частью не что иное, как страх перед самоста­новлением. Если человек не осмеливается на такой шаг к самостановлению в более высоком смысле, наступает стагнация, топтание на месте и в конце концов внутрен­ний душевный паралич. Как часто на приеме слышишь: «Я бы ушел, если б не дом... Что делать, ведь мне нуж­ны деньги... Как пробьешься в одиночку... Я ужасно боюсь одиночества...» и т. п. Начинается пустое ожи­дание, без перемен. Можно предугадать, как пройдут следующие сто воскресных дней. Разверзается внут­реннее Ничто, которое зачастую прикрывают «смертью врассрочку» — алкоголем, таблетками, наркотиками, а то и чрезмерным рвением в работе. Человек охвачен обманчивой, парализующей надеждой без реальной жизненной цели. Но то, что на первых порах выглядит как Божия кара, на самом деле — благодеяние, возмож­ность избежать внутренней смерти души с помощью активности и нового сознания. Лишь благодаря этому человек являет себя как бессмертная индивидуальность «я». Теперь мог бы возникнуть новый, нежданный жизненный мотив, новое содержание, надежда,

которая не требует опоры во внешнем и всем обязана собст­венной инициативе. Ведь отклик на внешнюю потерю есть,

слава Богу, всего лишь крах банальной надежды, душевно переживаемый как разочарование. Если же гибнет ключевая надежда, вера в свершение собствен­ной судьбы, то мы имеем дело с подлинным отчаянием, со «смертельной болезнью» (Кьеркегор).

Итак, подлинная надежда на самостановление, начинающееся с самоприятия, есть тень, которую духовное отбрасывает нам в душу. Если человек более не ощущает этого или даже отвергает, он, как правило, уже вступил на путь саморазрушения. Тяжесть депрессии коренится в неспособности силами собственного «я» развить силы надежды, а значит, и силы грядущего. Утрачивается вера в вечное су­щество, живущее в нас. Если принять, что всякий человек хотел бы изменяться и развиваться, чтобы найти свое «я», то депрессивные симптомы возникнут непременно — как выражение возможности глубокого внутреннего сосредоточения, т. е. «процесса поисков самости». В мистике ее называли «близость Богу», так как самость, призванная к преображению в свет, способна преодолеть телесную бренность и прорасти из несущественного в сущностное.

Страх перед самостановлением, каковое означает принятие ответственности за себя и свою жизнь, ныне относится к числу главнейших причин депрессии, будь она даже легко объяснима переживаниями раннего детства. Ведь рано или поздно человек должен ре­шиться повзрослеть.

Таким образом, депрессия — шанс и даже путь, позволяющий преобразовать «ложную самость» в подлинную, более высокого порядка. Отсюда понятно, что и добровольно избранное ученичество как путь через

медитацию к духовной самости отнюдь не исключает депрессии, скорее наоборот.

Одна из самых близких и продвинутых уче­ниц Рудольфа Штайнера, Матильда Шолль, которая в ходе интенсивных духовных упражне­ний переживала глубокие озарения, всю жизнь боролась с вышеупомянутыми депрессивными и агрессивными побочными явлениями. Мощные холерические и депрессивные состояния — схватки рождения высшего ее существа — сменяли друг друга. По этому поводу Рудольф Штайнер писал ей: «Ваше предпоследнее письмо говорит о ва­ших нынешних депрессивных состояниях. Но вы не тревожьтесь. Все эти явления необходимо сопутствуют действенной эзотерической работе». Когда с течением времени такие состояния обост­рились, Рудольф Штайнер высказывается перед друзьями еще более четко: «Как ни печальны вести, которые вы сообщили мне о нашей ми­лой М. Ш., я не удивлен. Правда, ей и сейчас ничем помочь невозможно... дело в том, что ей предстоит испытание, от которого ее никак нель­зя избавить... Да и неправильно было бы видеть в теперешнем душевном состоянии Матильды „слабость". На той оккультной ступени, где она живет, все это свидетельствует не о внутренней ее слабости, а, скорее, о мощи атак, производимых на ее душу некими силами... Если она с победой выйдет из этого испытания, то в конце концов к ней прихлынут огромные силы...»³⁶

В заключение можно сказать, что, стремясь к более совершенной гармонии с нашим высоким духовным существом, с нашим «я», мы пережива­ем как бы рождение, подобно всякому рождению сопряженное с болью и

страданием. Однако мы не должны страшиться этой «необъяснимой ме­ланхолии» (Рудольф Штайнер), ведь она всего-на­всего тень настоящего, «необходимого процесса инкарнации» (Рудольф Штайнер) нашего суще­ства «я». Временное помрачение души соблазняет человека теми или иными способами отвлечься или одурманить себя. Эти соблазны зачастую маскируются так искусно, что распознать их нар­котизирующий характер очень трудно. Внешняя кипучая деловитость, бегство в работу, создание образа собственной незаменимости и т. д. нередко всего лишь маски депрессии. А как только внеш­няя возможность отвлечься пропадает, является жуткий лик страха, ощущений неполноценности и внутренней пустоты, и из прежней сверхза­нятости возникает медленное саморазрушение. Такой феномен не редкость в индустрии кино и развлечений.

Пожалуй, именно это имел в виду французский философ Блез Паскаль (1623 — 1662), когда писал: «Всего невыносимее для человека полный покой, без страсти, без дела, без развлечения. Он чувст­вует тогда свое ничтожество, свою зависимость, немощь, пустоту. Немедленно из глубины души поднимается скука, мрак, горесть, печаль, досада, отчаяние»³⁷. Здесь-то фактически и коренится столь широко распространенный ныне неутолимый «голод на раздражители». Ощущение внутренней пустоты открывает двери любым формам самоодурманивания, т. е. глухоты к потребностям собственной души.

Депрессия, таким образом, обретает и духовный или религиозный аспект. Она — великая целитель-ница, когда все внешние отвлекающие маневры отказывают и о себе

заявляет подлинное существо человека.

Хотя на первых порах внутренние глаза еще не спо­собны ничего различить в темной ночи, все же воз­никает догадка, что существует некий мир, который мудро ведет нас и поддерживает. Впрочем, нередко бывает и наоборот: в величайшем жизненном ис­пытании и внутреннем одиночестве человеку ближе всего собственное высокое существо, оно прямо-таки ждет, чтобы его распознали. Свидетельством тому старинная английская легенда, которой я хочу за­кончить эту главу.

Следы

Однажды ночью некому человеку приснился сон. Будто идет он вместе с Богом по прибрежному песку, а на небе вспыхивают события его жизни. И с каждым событием отпечатываются на песке две пары следов — одна его, а другая Богова. Ко­гда вспыхнула перед человеком последняя сцена, оглянулся он назад и заметил, что на долгом отрезке пути видна всего-навсего одна пара следов. Еще он заметил, что вторая-то пара следов исчезла аккурат в самые тяжкие и печальные времена его жизни. Это не на шутку его озадачило, и он спросил у Бога: «Господи, когда я решил следовать за Тобою, Ты сказал, что всегда будешь идти со мною рядом. Но я вижу, что в самую тяжкую пору моей жизни на песке только одна пара следов. Не пойму я... Ты что же, оставил меня, когда я более всего в Тебе нуждался?»

И Бог ответил: «Бесценное чадо мое, я люблю
тебя и вовсе не думал тебя покидать! Когда тебе при-­

ходилось особенно тяжко и ты очень страдал, на песке
и впрямь была только одна пара следов — ведь я нес
тебя на руках».

Поиск по сайту: