СЕДЬМОЙ КОЛ ИЗ ПЛЕТНЯ СУПОСТАТА

Богаты мы, едва из колыбели,

Ошибками отцов и поздним их умом…

М. Ю. Лермонтов

Второй день подряд то накрапывало, то моросило. Физические капли бились о крышу, астральные пролетали здание насквозь чуть ли не до фундамента. Души мокли, настроение было соответственное.

– Это где ж тебе так физию русифицировали? – ворчливо полюбопытствовал старый колдун Ефрем Нехорошев, присматриваясь к переплюснутым чертам ученика. Правый глаз Глеба Портнягина был объят траурным фингалом. Левый и вовсе заволокло.

– На митинге, – мрачно ответствовал воспитанник.

– Ишь ты! – подивился колдун. – На митинге! Никак в политику потянуло?

Ведя отшельнически-запойный образ жизни, он настороженно относился к любому общественному начинанию, справедливо подозревая в нём напущенную кем-то порчу.

– Да не в политику… – с досадой отозвался Глеб. – Друган у меня… бывший… Склад с ним брали…

– Та-ак… И что?

– Ну, иду проспектом, а там митинг. Потом смотрю – вроде оратор знакомый. Пригляделся – он. Хотел я ему рыло о динамик поправить…

– Другану-то?

– Таких друганов!.. – вскипел Глеб. – Думаешь, из-за кого нас тогда на складе ментовка повязала? Полтора года по его милости отмотал!.. – Насупился, приостыл. – Ну вот всем митингом меня и…

– Суров ты однако… – Старый знахарь, кряхтя, поднялся с табурета, изучил повреждения. – Дай-ка заговорю…

Нахмурился, зашептал. Глеб прислушивался в надежде запомнить слова заговора, но больно уж тихо и быстро бормотал Ефрем. Однажды только проступило из общей невнятицы что-то вроде: «у киски заболи, у собачки заболи…» – а дальше опять пошло неразборчиво.

Обработав последнюю травму, чародей аккуратно наложил на неё заклятие, после чего напутственно чиркнул Глеба кончиками пальцев по маковке. То ли подзатыльником ободрил, то ли астральную слякоть с души стряхнул.

– Слышь, Ефрем, – помолчав, спросил ученик. – А тебе по молодости лет с толпой махаться случалось?

Ответил колдун не сразу – присел на табурет, призадумался. Брюзгливо скомканное лицо разгладилось, подобрело. Юность Ефрема прошла на хуторке, расположенном аккурат меж двух недружественных колхозов. Корни вражды уползали в седую древность. Надо полагать, животноводы так и не смогли простить земледельцам убийства Авеля, поэтому драки молодежь обоих хозяйств по праздникам учиняла грандиозные.

– Да-а… – выдохнул наконец чародей, и воспоминание осветило его смягчившиеся черты. – Метелились почём зря! Теперь уже не то… Совсем не то… Поймали это мы, помню, одного с «Красного бугая». Там мальчонка-то – с хрЕнову душу… – И дальше – пристанывая от уважения: – Как вертелся! Четверо за ноги, за руки держали! Куртка в руках осталась – сам ушёл! Друг по дружке попали, по нему – ни разу…

– И тебе, небось, доставалось? – как-то больно уж неспроста продолжал допытываться Глеб.

– А то! Таких однажды плюх с двух сторон наловил – уши поплыли! И ещё, прикинь, назавтра встретить обещались…

– Ну! А ты?

– А я – что я? Сколдовать решил. Пришибут ведь, думаю…

– Оберег, что ли, сделал? – с сомнением спросил Глеб.

– Скажешь тоже! – Чародей усмехнулся. – Мне ведь не просто уцелеть – мне ещё плюхи им вернуть хотелось! Я ж говорю: молодой был. Обидчивый. Сварил, короче, ататуй…

– Кого-кого?

– Зелье такое, – пояснил колдун. – Ататуй называется… А оберег – нет. Ататуй с оберегом не ладят. Тут надо либо то, либо это…

– Ну! И как же ты его варил?

Колдун озадачился, заморгал:

– Погоди, что ж я брал-то?.. А! Седьмой кол из плетня супостата…

– Ты ж говоришь, тебя толпой били…

– Нет, ну не у всех, ясное дело, колы дёргать! Только у главаря. Причем брать не абы когда, а сразу по первой звезде – и чем быстрее, тем лучше…

– Это понятно… Считать от угла или от калитки?

– Без разницы. Я от угла считал…

– А если, допустим, штакетник у него?

– Ну, значит, седьмую штакетину выломить.

– Погоди-погоди! А варить-то её как?

– Да не варить! – Колдун взхохотнул глумливо. – Из дровины этой костерок складывают, а на него уже шлем ставят…

– Опа… – тихонько выдохнул Глеб. – Что за шлем?

– Лучше всего, конечно, рыцарский – со дна Чудского озера, но таких теперь не добыть. Во-первых, заграница, во-вторых, ржавь, а в-третьих, там сразу после побоища лёд ещё не сошел, а волхвы да колдуны всё уже повыгребли. Потому сейчас ничего и не находят – даже с металлоискателем… Ну а замена какая тут может быть? Солдатская каска. Или пожарная. Но с трагически погибшего!

– Ага… – пробормотал Глеб, явно размышляя, где достать подобную посуду. – И что туда класть?

Чародей возвёл глаза к потолку, подставив лицо незримым астральным каплям, и принялся перечислять. В рецепт входили и лапка жабы, и пепел повестки из прокуратуры, и одолень-трава, и хрен-трава, и укроп-трава… много чего входило!

– Во-от… Помешивать непременно посолонь…

– Это как?

– По часовой стрелке… Пальцем убийцы.

– Отрубленным?!

– Ну а каким же!

– Да где ж его взять?

– Н-ну… В морге попросить можно…

Глеб прикинул – и повеселел. Не надолго. На миг.

– Так это что ж потом? – содрогнувшись, спохватился он. – Самому, что ли, пить?!

***

Гитлеровскую каску с выразительной осколочной пробоиной в районе виска Глеб выменял на пузырёк отворотного зелья у вахтёра краеведческого музея. Вопреки ожиданиям, на диво легко удалось приобрести и палец убийцы. Сотрудница морга, смешливая деваха, с которой воспитанник колдуна учился когда-то в параллельных классах, выслушав просьбу, прыснула и спросила:

– Тебе сколько?

Думал, шутит. Выяснилось – ничего подобного: не далее как вчера некий вспыльчивый пенсионер, обидившись за что-то на паспортный стол, заявился туда с толовой шашкой. Пол-очереди уложил и себя за компанию. Так что пальцев хватало.

В итоге, как это ни странно, самым сложным и рискованным предприятием оказалось изъять седьмую от угла штакетину из забора Никодима Людского (так звали бывшего друга, а ныне заклятого врага Глеба Портнягина). Собственно, само-то изъятие тоже особого труда не составило – серая от дождей рейка держалась всего на одном гвозде. А вот убегать пришлось быстро.

Вернувшись с добычей, Глеб застал Ефрема непривычно тихим и благостным. По сморщенным устам старого колдуна бродила мечтательная улыбка: не иначе всё ещё вспоминал боевую юность.

– Да, кстати, – встрепенувшись, сказал он. – Знаешь, что я ещё тогда в варево клал? Сушёного шершня, в ступке растёртого…

Благо, стояла осень, и с дохлыми сухими шершнями в Баклужино было особенно хорошо. Зелье Глеб на всякий случай варил при лунном свете, чтобы крепче вышло. По чёрно-серому пустырю, прилегающему к кладбищенской стене, шмыгали тени, собиралась к малому костерку выродившаяся нечисть городской окраины. Помешивая варево посолонь привязанным к прутику пальцем престарелого убийцы, юный чародей угрюмо шевелил ноздрями и ещё сильнее ненавидел бывшего другана, из-за которого ему придётся потом всё это выпить. До дна и залпом.

К двум часам остуженное зелье ататуй было слито в особую склянку. Оставалось выяснить время следующего митинга – и, задержав дыхание, произвести первый глоток.

Лишь бы обратно не полезло!

***

Минуло два дня. На улице похолодало. Старый колдун Ефрем Нехорошев сидел на табурете и прикидывал, как бы это половчее приспособить зациклившегося барабашку в перегоревшем электрокамине, когда хлопнула дверь – и на пороге живым укором возник Глеб. Лицо его выглядело разбитым.

Учитель и ученик молча смотрели друг на друга.

– Ну? Как?

– А то не видно? – злобно процедил юноша.

Старый колдун озадаченно почмокал губами.

– Крепко досталось?

Ответа не последовало.

– Но хоть помогло чуток? – с надеждой спросил Ефрем.

– Какое там «помогло»! – взорвался Глеб. – Вообще не сработало…

Чародей опечалился, покивал.

– Вот и у меня тоже… – сокрушённо признался он. – Ох, помню, и вломили мне тогда! Еле ноги унёс…

И тихая ностальгическая улыбка вновь тронула сухие сморщенные губы старого колдуна.

Поиск по сайту: