ПРОТИВОСТОЯНИЕ

Великое противостояние «Спартака» и «Динамо» началось, пожалуй, в 1936 году. И не на спортивных аренах, а на Красной площади, в самом центре столицы. Праздновался традиционный День физкультурника. Как всегда, проходил парад, затем выступления спортсменов. И вдруг на площади развернули громадный ковер, выбежали спартаковские футболисты и стали разыгрывать матч у кремлевских стен. Такое было в новинку.

Мысль показать футбол во время физкультурного парада на Красной площади принадлежала Александру Васильевичу Косареву. Как председатель правительственной комиссии по организации праздника, он настоял на том, чтобы матч провели футболисты «Спартака». В «Динамо» это, естественно, вызвало ревность и неудовольствие.

Речь шла больше, чем просто о футболе. Всенародно любимая игра впервые должна была предстать перед взором Сталина. Гора шла к Магомету. Так судьбе было угодно в первые же годы столкнуть ведомственные интересы двух обществ - предполагаемых союзников, превратив их в вечных конкурентов.

Когда предложение Косарева обсуждалось городским партийным руководством, ироническим репликам не было конца. Как играть, когда площадь замощена брусчаткой? К тому же, чего доброго, мяч улетит за кремлевскую стену, а то, и того хуже, попадет в кого-нибудь на трибунах.

Действительно, самое сложное заключалось в том, чтобы чем-то закрыть брусчатку. После долгих споров было решено сшить огромный, в девять тысяч квадратных метров, ковер из мягкого войлока и превратить его в стадион с футбольным полем, беговыми дорожками и легкоатлетическими секторами.

Началась ковровая эпопея.

По ночам, когда на площади прекращалось движение, сотни три спартаковских спортсменов, от самых юных до самых знаменитых, брали в руки сапожные иглы, метров по десять прочного шпагата и, ползая на коленях, сшивали одну войлочную пластину с другой. По требованию ОРУДа мы обязаны были к утру скатывать ковер, чтобы он не мешал дневному проезду автомобилей. Медленно, трудно, но дело шло.

И вдруг неожиданное осложнение: всполошились пожарные. Сшивая войлок, мы одновременно красили его, ведь поле должно было иметь привычный зеленый цвет. Солнце днем нагревало скатанный ковер, внутри возникала критическая температура, грозившая ему самовозгоранием. Ночью шили, а днем я бегал по разным инстанциям, добиваясь снятия очередного запрета с футбольных портняжных работ.

Несмотря на все трудности, мы успели в срок. За день до парада вдоль ГУМа лежал огромный рулон, замаскированный еловыми ветками. Проклинаемый всеми ковер стал теперь нам дорог.

Сценарий выступлений был расписан буквально по минутам. Режиссером парада был известный ныне руководитель Театра сатиры Валентин Плучек. Тогда он ходил в поношенных ботинках и мятых, единственных, а потому, видимо, для него бесконечно дорогих брюках. До сих пор я в какой-то степени опасаюсь встреч с Валентином Николаевичем, ибо каждый раз, завидев меня, он начинает шумно рассыпаться в комплиментах и благодарить, представляя всем меня как человека, спасшего его от полуголодного существования в конце 30-х годов. Конечно, в этом присутствует элемент чисто театрального преувеличения, хотя, с другой стороны, пять тысяч рублей - гонорар за режиссуру - по тем временам были не такие уж маленькие деньги.

Футболисты наблюдали за начавшимся парадом через окно ГУМа, ожидая своего выхода, и никто, кроме меня, не знал, что еще накануне все наши усилия и идеи Косарева висели на волоске.

...Мы как раз заканчивали разметку футбольного поля, когда я, с трудом разогнув спину, увидел Косарева, который шел прямо по свежевыкрашенному ковру и как-то странно притоптывал ногой, объясняя что-то идущим с ним военным. Чувствовалось, что те чем-то обеспокоены. Я поспешил навстречу.

- Познакомьтесь, товарищ Молчанов из ОГПУ, - сухо представил мне одного из спутников Александр Васильевич. Затем назвал второго, фамилии которого не помню.

Я поздоровался, несколько озадаченный расстроенным видом Косарева.

- Товарищ Старостин, - сказал Молчанов, - вы не думали о том, что спортсмены при падении могут покалечиться и это произойдет на глазах товарища Сталина? Такой ковер от ушибов не убережет. Я чувствую сапогом брусчатку, ваш войлок слишком ненадежное покрытие. Футбол придется отменить.

Второй кивнул в знак согласия.

Я никак не мог взять в толк, почему в присутствии председателя правительственной комиссии кто-то решает судьбу столь тщательно обдуманного и согласованного с инстанциями мероприятия, в которое вовлечены сотни людей.

- Александр Васильевич... - с надеждой произнес я. Но Косарев молчал.

Неужели все напрасно? Столько надежд, столько труда! Как я посмотрю в глаза ребятам, что скажу братьям? Последнее время в «Спартаке» жили одной мыслью: доказать, что в герои праздника «Спартак» попал не случайно.

Оглядевшись по сторонам, я увидел неподалеку игрока дубля Алексея Сидорова, который аккуратно, по-детски высунув язык, рисовал пятачок одиннадцатиметровой отметки.

- Леша, иди сюда, - крикнул я, еще не осознавая, для чего зову его. И, пока он шел, меня осенило. - Упади!

Не знаю, что Сидоров подумал обо мне в тот момент, может быть, то, что я перегрелся на солнце, но, видимо, в моем тоне было что-то такое, что не позволило ему вслух выразить сомнение по поводу разумности моего приказа или отказаться. Легко оттолкнувшись, он взлетел в воздух и шмякнулся боком на ковер. И тут же, словно ванька-встанька, вскочил. Я спрашиваю:

- Больно?

- Что вы, Николай Петрович! Хотите, еще раз упаду?

Тут, наконец, вмешался Косарев:

- Зачем же, раз не больно? Думаю, все ясно - играть можно!

На следующий день, когда Алексей переодевался в раздевалке, я увидел его бедро и ужаснулся - оно было иссиня-черное...

Как же я волновался, когда подошло время разворачивать ковер! По моему сигналу сотни рук взялись за 120-метровый войлочный рулон и быстро покатили его. Через несколько минут перед глазами зрителей предстала унылая картина. Площадь оказалась покрытой сморщенной, грязно-зеленой хламидой. Но в тот же миг по взмаху моей руки ковер вместе со мной взмыл в воздух, и через секунду от храма Василия Блаженного до Исторического музея, от гостевых трибун до ГУМа раскинулся стадион с изумрудно-зеленым полем, размеченным белоснежными линиями, с черной гаревой беговой дорожкой и золотистым легкоатлетическим сектором.

В противники основному составу «Спартака» были выбраны наши дублеры - это позволяло превратить матч в футбольный спектакль. Голы были предусмотрены заранее, во всем мыслимом многообразии вариантов: они забивались головой, пяткой, в прыжке, падении, с углового, с пенальти... Сам факт выступления на Красной площади на глазах всего руководства страны так «завел» нас, что играли, не щадя себя. Матч закончился с результатом 4:3 в пользу основного состава. Неискушенная в футболе публика, заполнившая трибуны Мавзолея и гостевые места на Красной площади, была в восторге.

Стоя рядом со Сталиным, Косарев незаметно сжимал в руке белый носовой платок. Было условлено: если игра вдруг придется не по вкусу «лучшему другу физкультурников», то по отмашке платком надлежало немедленно все прекратить. Я непрерывно бросал взгляд на Мавзолей, и чем дольше не было взмаха руки, тем яснее становилось: футбол «хозяину» нравился. Вместо оговоренных по сценарию тридцати минут матч продолжался почти целый тайм.

Путь к «высочайшему» признанию, на который «Динамо» понадобилось 13 лет, «Спартак» преодолел за 43 минуты.

1937 год принес «Спартаку» новый взлет популярности. Теперь уже всенародной. Причиной тому послужило событие необычайное: приезд в Советский Союз сборной Басконии. Впервые мы встречали футбольных гостей такого ранга.

Шестнадцатого июня на Белорусском вокзале было столпотворение. Ни до, ни после тех дней я не помню такого футбольного ажиотажа. Баски шли по перрону неторопливо и солидно, абсолютно уверенные в себе, признанные лидеры мирового футбола. Игра испанцев вызывала восхищение знатоков и болельщиков. Дважды на лучшем стадионе Парижа был разбит ими знаменитый «Рэсинг» - 3:0 и 3:2. Чтобы спасти репутацию французского футбола, баскам было предложено сыграть с чемпионом страны - клубом «Олимпик Марсель». Испанцы разгромили французов 5:2. Затем последовали две победы в Бельгии, выигрыш со счетом 5:0 у чемпионов Болгарии. Победа в Катовицах 4:3 над сборной Польши. В идеальную сборную последнего чемпионата мира 1934 года журналисты включили трех басконцев. И вот они все трое, вместе со своими товарищами по команде, шагают по московской земле.

Я всматривался в загорелые доброжелательные лица капитана испанцев Луиса Регейро, необычайно физически одаренного Исидро Лангару, «золотого» голеадора итальянского мирового первенства, упитанного, абсолютно непохожего на футболиста, знаменитого хавбека Силаурена. Наблюдая за ними и их партнерами, центрофорвардом Хосе Иррарагори, крайними нападающими Горостицей и Ларинагой, я понимал, какие усилия надо будет приложить, чтобы остановить победное шествие басков по стадионам Европы.

Но к чувству всеобщей восторженности от причастности к футбольному пиршеству примешивалась досада. По непонятным причинам «Спартак» - чемпион страны осеннего розыгрыша 1936 года - не был включен в число соперников испанцев.

...В жаркий июльский день стадион «Динамо» был заполнен до отказа за несколько часов до начала матча. Из разных городов страны поступило заявок более чем на 2 миллиона билетов!

Немногие команды в истории мирового футбола смогли бы оправдать столь небывалый ажиотаж. Баски потрясали. Впечатление, которое они производили своей игрой, можно лишь сравнить с впечатлением от сборной Бразилии образца 1958 года.

Удовольствие, полученное от их игры, было столь велико, что никто даже не расстроился из-за разгромного проигрыша «Локомотива» в первой встрече - 1:5.

Наблюдая следующую игру басков с московскими динамовцами, я пришел к мысли: не так страшен черт, как его малюют. Пожалуй, впервые тогда специалисты поняли, что с ними можно попытаться сыграть на равных. Это подтвердили и динамовцы, проигравшие 1:2 в упорнейшей борьбе.

И все-таки было в их игре что-то необычное. Что? После матча с «Динамо» тренер басконцев Педро Вальяно сказал:

- Встретились два великолепных коллектива, в обеих командах - звезды европейского класса. Жаль лишь, что разговаривали они на разных языках.

Конечно же! Как мы сами раньше не обратили внимания на то, что испанцы даже при равной игре имеют неоспоримое преимущество за счет только-только входившей в моду новой тактики - «дубль-ве». Наша же привычная схема «пять в линию» выглядела анахронизмом и оказалась абсолютно неконкурентоспособной.

Гости продолжали пожинать плоды своих более современных футбольных взглядов в Тбилиси, Минске, Киеве. Только сборная Ленинграда сумела свести матч вничью - 2:2.

При всем восхищении игрой гостей причастные к футболу люди не могли не испытывать горечи от поражений. Но если специалисты пытались разобраться в причинах неудач, то руководители спорта вынуждены были решать другие проблемы: спасать честь мундира, свою репутацию и положение. Тогда у начальства широко было распространено мнение, что в международных матчах даже против друзей-соперников советские спортсмены обязаны побеждать. Любое поражение расценивалось как подрыв авторитета социалистической Родины. Высокопоставленными чиновниками овладевало маниакальное желание не отпускать басков, не обыграв их. Не без труда удалось договориться о двух дополнительных матчах с командами «Динамо» и «Спартак», усиленными игроками других клубов.

Не сомневаюсь, что у всех, кто воочию наблюдал те матчи, они до сих пор в памяти.

Через пятнадцать минут после начала матча-реванша с «Динамо» испанцы ведут 3:0. К концу первого тайма москвичи сравнивают счет - 3:3.

В перерыве с трудом проникаю в раздевалку басков. Мне необходимо посмотреть будущих соперников в боевом настроении. И не верю глазам: тренер испанцев (тот самый Вальяно, который на первенстве мира в финале случайно забил гол в собственные ворота и от потрясения упал на поле без чувств) наливает каждому игроку по полстакана коньяка и разбавляет его кофе. Я был поражен. На улице жара, и вдруг такое. Ладно, думаю, что-что, а это мы у них перенимать не будем.

Во втором тайме в течение тринадцати минут баски забили в ворота «Динамо» еще четыре гола. Динамовцы ответили одним. Реванш не состоялся - 4:7.

«Спартак» остался последней всеобщий надеждой. Что тут началось! Письма, телеграммы, звонки с советами и пожеланиями успеха. Вызовы на «ковер», где начальники разных рангов с одинаковой важностью объясняли мне, что вся страна ждет нашей победы. Пожалуй, единственным, кто во всеобщей лихорадке, по крайней мере внешне, сохранял холодную голову, был Косарев. Он имел опыт настраивать спортсменов на большие дела. У него это получалось очень хорошо и убедительно. В тот раз он сказал:

- Не робейте, ребята, не боги горшки обжигают.

А прощаясь, добавил:

- Кесарю - кесарево, а Косареву - косарево! - мол, мне нужна победа.

В те дни, казалось, весь мир вращается вокруг «Спартака». В доме на Спиридоновке (нынче улица А. Толстого) на одной лестничной клетке находились квартиры Андрея и Петра Старостиных, Серафима Знаменского, Станислава Леуты и вашего покорного слуги. Двери практически на закрывались, сутками звонил телефон. Такая же обстановка царила в Тарасовке, где команда готовилась к историческому матчу. Тренерский совет заседал по нескольку раз в день, определяя состав и тактику предстоящей игры. В этих обсуждениях принимали участие не только специалисты. В Тарасовку зачастили верные спартаковские болельщики - популярнейший артист МХАТа Михаил Яншин, именитые писатели Юрий Олеша и Лев Кассиль. И как ни странно, их приезд всегда оказывался ко времени. Мне врезался в память один эпизод, связанный с Кассилем. Его попросили назвать свой вариант состава на игру. Ответ Льва Абрамовича снова обнаружил в нем тонкого знатока футбола. Он был краток:

- Кого угодно, куда угодно, но Федотова - на левый край обязательно!

Споры вокруг состава велись с утра до вечера и с вечера до утра.

Несмотря на пропасть организационных дел в Москве, я старался при первой же возможности вырваться в Тарасовку, понимая, что главные события происходят там. Накануне игры должен был состояться решающий тренерский совет. Я гнал машину по Ярославскому шоссе, привычно перебирая в памяти фамилии футболистов, пытаясь мысленно расставить их на поле по непривычной тактической схеме «дубль-ве». Сидевшие рядом жена и корреспондент «Красного спорта» Аванесов не хотели отвлекать меня разговорами и лишь изредка перебрасывались отдельными фразами с шофером Петром, у которого я, не имея водительских прав, выпросил руль, и он вынужден был смириться с ролью пассажира. Впереди тащился маленький газик и никак не давал себя обогнать. И вот около Мытищ, где идет ответвление дороги на Болшево, я, не выдержав, выжал акселлератор до предела и пошел на обгон. Неожиданно с прилегающего шоссе на противоположную сторону дороги выехал мальчишка на велосипеде. Я с леденящим ужасом понял, что сейчас его собью, и резко вывернул руль влево. Когда жена увидела, что аварии не избежать, она с криком «Коля!» вскочила с заднего сиденья, пытаясь закрыть мне голову руками. Машину вынесло на незамощенную часть, и она, перевернувшись в воздухе, приземлилась вверх колесами в придорожной канаве. Вылетели все стекла. Петр и Аванесов сильно порезались. Самое удивительное, что я не получил ни одной царапины.

Жена лежала, не подавая признаков жизни. Из раны на лбу, заливая ей глаза и лицо, струилась кровь. Первое впечатление - она мертва. Я в отчаянии. Не могу взять себя в руки, тело бьет мелкая дрожь. Вдруг на обочине останавливается черная «эмка». И из нее выходит зампред НКВД Прокофьев. (Как потом выяснилось, он возвращался с операции по задержанию легендарного командира гражданской войны Дмитрия Гая. Гай был необоснованно арестован, его везли из Москвы в тюремном вагоне. На переезде между Хотьковом и Загорском, попросившись в туалет, он выпрыгнул через окно на полном ходу поезда. При падении сильно повредил ногу и ползком далеко, конечно, уйти не мог... Прокофьев руководил операций захвата.) Он часто бывал на футбольных матчах и, естественно, знал меня.

- Что случилось, Николай?

- Кажется, я убил свою жену.

- Бог с вами, нужно срочно в больницу!

Хотя дело было к вечеру, Прокофьев подключил к моей беде весь персонал Мытищинской больницы. Жену забрали в операционную. Я немало видел и испытал в своей жизни, но до сих пор считаю те минуты самыми страшными. Примерно через час вышел хирург:

- Она пришла в себя. Однако месяц придется пролежать в больнице. Думаю, обойдется без серьезных последствий.

Неприятная новость донеслась до Тарасовки. В больницу примчались братья. Как мы грузили мою изуродованную машину и переправляли ее в Тарасовку, помню плохо. Одно могу сказать: с тех пор я за руль не садился.

На следующий день - игра с басками. А у меня перед глазами авария и мучительная мысль, как мгновенно все произошло. До той секунды я считал себя человеком, который умеет владеть ситуацией; после катастрофы понял, что иногда бывают такие повороты, когда все зависит лишь от слепого случая. Сколько раз впоследствии приходилось мне в этом убеждаться!

Но злоключения перед игрой не закончились. В силу особой торжественности момента было решено доставить команду из Тарасовки в Москву на четырех огромных открытых «линкольнах». Их предоставил в распоряжение «Спартака» известный в прошлом конькобежец Николай Иванов, который работал директором автобазы «Интурист». Но «иностранцы» нас подвели. Через какое-то время стали лопаться старые покрышки. Мы то и дело останавливались, возились с колесами, надували запасные камеры. В итоге одну машину пришлось бросить на обочине. Когда мы въехали в Москву, стало ясно, что опаздываем на игру. Повернули с Садового кольца в сторону стадиона «Динамо» и угодили в пробку, образованную нескончаемым потоком машин. По нашей просьбе орудовец разрешил ехать по левой стороне. Ребята стали переодеваться прямо в машинах.

Мы миновали Северные ворота Петровского парка, когда часы показывали 19.08 (матч должен был начаться в 19.00). У служебного подъезда стоял переволновавшийся Косарев и грозил мне кулаком. Ребята выскочили и сразу побежали на поле. Так началась историческая битва с басками.

Я уселся на лавочку, за воротами «Спартака» вместе с запасными и от волнения начал выдергивать вокруг себя траву.

Не буду подробно описывать перипетии того матча, многократно по минутам рассмотренного всеми, кто хоть раз брался за историю нашего футбола. Повторюсь только в одном: ни до, ни после я не встречал у него игрока, масштабом своего дарования напоминающего мне Григория Федотова. До сих пор остался в памяти его удар, которым он забил первый гол испанцам. Его по праву можно отнести к «золотым» голам мирового футбола. Находясь на фланге, почти на линии ворот, Федотов пробил неизвестным тогда никому резаным ударом, и мяч, пролетев метров тридцать, вонзился в сетку мимо опешившего Бласко.

У Григория Ивановича была одна особенность - при небольшом росте 44-й размер ноги с очень низким подъемом. Его стопа чем-то напоминала мою, и, выступая за «Спартак», Федотов иногда играл в моих бутсах - они ему были впору. Это дает мне шутливое право считать себя соучастником творимых им на поле футбольных шедевров.

При счете 2:2 во втором тайме судья Иван Космачев, начальник финотдела центрального совета «Спартака», назначает в ворота басков пенальти за снос Федотова. Испанцы протестуют. Но Космачев неумолим. Никто из наших не решается подойти к мячу. Я внимательно смотрю на игроков, пытаясь понять состояние каждого. Нужен футболист с холодной головой. Вижу, как киевлянин Шиловский вроде бы безучастно стоит на углу штрафной и, улыбаясь, наблюдает за возбужденной жестикуляцией испанцев, обступивших судью. Подбегаю к бровке и что есть сил, боясь, что кто-то меня опередит, кричу:

- Бьет Шиловский!

Киевлянин не торопясь изготавливается для удара, словно бить пенальти в раскаленной атмосфере динамовского стадиона привычное для него дело. Гол! Басконцы, по инерции продолжая все еще выяснять отношения с судьей, окончательно выпускают инициативу. Мы забиваем им еще три мяча.

Кто бы мог подумать?! На табло невероятные цифры - 6:2. Финальный свисток. Все. «Спартак» входит в историю.

При всеобщем ликовании мало кто обратил внимание на маленькую информацию в «Красном спорте», где сообщалось о том, что за неправильно назначенный в матче с басками пенальти судья Иван Космачев дисквалифицирован и отлучен от всесоюзной коллегии судей. Сейчас, спустя столько лет, было бы смешно восстанавливать мельчайшие подробности. И тем не менее, вспоминая тот пенальти, я повторяю про себя фразу поэта: «Но царь смотрел на все очами Годунова». А я смотрел на все глазами спартаковцев. По-моему, пенальти был стопроцентный.

Как ни странно, Космачев был наказан не из-за протестов испанцев, а исключительно по желанию отечественных доброхотов. К числу таковых относились те высокопоставленные приверженцы «Динамо», кому был не по сердцу триумф «Спартака».

Его успехи и популярность были налицо. Не случайно второй год подряд право организовать спортивное действо на физкультурном параде вновь доверили «Спартаку». Я стал думать, что же показать на сей раз. И придумал: предложил грандиозное зрелище - соревнование по гребле и плаванию на Красной площади. Это казалось фантастикой, но инженеры все рассчитали. Строились специальные козлы, на них крепилась особой марки резина, которую изготовлял завод «Богатырь». Получалась мини-река шириной 6 и глубиной около 3 метров. По ней спокойно могли пройти байдарки, даже моторки. «Река» начиналась на Никольской улице (теперь улица 25-го Октября), шла вниз по Красной площади и стекала в Москву-реку. Финиш намечался у Лобного места. Но возникла проблема: чтобы наполнить «реку», надо было на 20 минут закрыть снабжение Кремля водой. Я выяснил, что подобные перебои случались из-за аварий, и полагал, что дадут разрешение и нам. Но нам запретили. В последний момент Госкомиссия проект не пропустила. Было высказано опасение, что, не дай бог, рухнут опоры и вода зальет Мавзолей. По расчетам, вода могла подняться у ступенек Мавзолея только на уровень 15 см, но это никого не убедило. Бились мы с комиссией месяца три, однако сражение проиграли. Пришлось во время парада вновь «ограничиться» футболом.

...21 августа 1937 года в газетах был опубликован Указ о награждении лучших физкультурных обществ и спортсменов Отечества. Заслуги созданного в 1923 году «Динамо» были отмечены орденом Ленина. Столь же высоко оценили и деятельность практически новорожденного «Спартака» и, к моему немалому удивлению, труд его руководителя - вашего покорного слуги. Кроме того, в числе одиннадцати ведущих футболистов страны Александр был награжден орденом Трудового Красного Знамени, Андрей - орденом «Знак Почета».

Для ревнивых и тщеславных недругов «Спартака» это был еще один достаточно болезненный укол.

На прием в Кремль по случаю вручения правительственных наград я шел в прекрасном настроении, считая свое приглашение туда подтверждением недавних громких спартаковских успехов.

Накануне нас, человек примерно триста, специально собрали на инструктаж и объяснили, что у каждого будет строго закрепленное за ним место, причем разрешалось перемещаться по Георгиевскому залу свободно, но с одной поправкой: относительно своего места только назад. Потому как впереди был стол, за которым находились члены Политбюро.

Ближе к концу банкета после изрядной дозы тостов Ворошилов вдруг встал и крикнул:

- Ребята, что же вы так далеко сидите, идите сюда! Давайте посмотрим друг на друга поближе.

Все разом вскочили и кинулись к «любимцам народа». Возникла суета, давка, раздались крики, загремели опрокинутые стулья, кто-то побежал прямо по столам.

Награжденные орденом Ленина сидели впереди, и я волею случая оказался прямо напротив Сталина - нас разделяла лишь ширина стола. Толпа надавила. Сталин отшатнулся и встал. Следом сразу же поднялись соратники и гуськом вдоль стены быстро-быстро прошли во внезапно открывшуюся боковую дверь в стене. Прием был закончен.

В памяти остались разбитые фужеры, залитая вином белая скатерть и разительное несоответствие вождя его же портретам: невысокий рост, необычайная бледность и следы оспин на лице...

Может быть, не стоило утомлять читателя описанием пира во время чумы - по стране уже шла лавина репрессий 1937 года. Но я пишу правду. А правда, чего бы она ни касалась, всегда способна дать дополнительную пищу для размышлений, помочь осознать истоки событий, высветить малоизвестные факты, оттеняющие общественную атмосферу.

Все приведенные здесь выводы и рассуждения кажутся мне правомерными сейчас, когда я могу окинуть взглядом историю становления и развития советского футбола. Что-то проанализировать, сопоставить, попытаться объективно оценить прошедшие события.

Более полувека назад вряд ли я был способен на трезвую оценку обстановки. Да, честно говоря, тогда меня это и не очень занимало.

Волновало и придавало смысл жизни совсем другое: сознание причастности к всенародно любимой игре и чувство ответственности за высокий, честно завоеванный авторитет «Спартака».

Поиск по сайту: