ВОЗВРАЩЕНИЕ. Первая же встреча с Лебедевым внушила надежды

Первая же встреча с Лебедевым внушила надежды. Он при мне набрал номер телефона военного прокурора Терехова, который занимался пересмотром дел:

- Дмитрий Павлович, у меня Старостин. Примите его и разберитесь. Он достаточно безвинно настрадался.

Терехов оказался молодым человеком, ему было лет 30 - 32. Попросил рассказать об аресте и следствии. Слушал молча, сжав скулы, глядя на меня красными от бессонницы глазами. Потом куда-то позвонил, назвал мою фамилию и номер нашего дела.

- Николай Петрович, завтра начнется следствие по пересмотру «дела Старостиных». Вас вызовут. - Устало улыбнувшись, спросил: - Вы еще не совсем забыли Москву, помните, где находится Лубянка?

- Думаю, что найду с закрытыми глазами.

- Ну зачем же с закрытыми? Нам всем надо учиться жить с открытыми глазами. Хотя иногда очень хочется их закрыть, чтобы не видеть того, что происходило, - помрачнев, добавил он.

- Дмитрий Павлович, где я могу жить?

- Как где? Дома.

- Один раз я уже рискнул. Не получится ли опять какое-нибудь недоразумение?

- Не получится. Вот мой телефон. Если что, сразу звоните.

Разве мог я не воспользоваться счастливой возможностью побывать на футболе?

Я шел на «Динамо» и думал о превратностях судьбы, которая бросала меня то в поднебесье иллюзий и надежд, то в бездну безысходности. Что будет теперь?

«Очнулся» у Петровского парка, почувствовав знакомый с юности озноб. Он мог означать одно: я вновь во власти предстоящего футбола. Память не сохранила подробностей того матча - ни названия команд, ни итоговый счет: слишком много впечатлений обрушилось на меня.

На трибуну постарался пройти незамеченным, ведь я пока оставался ссыльным и, наученный опытом, не хотел дразнить гусей своим появлением. Но буквально сразу же столкнулся с Володей Деминым, бывшим спартаковцем, теперь выступавшим за ЦСКА. Он схватил меня за рукав:

- Николай Петрович, вы?

- Володь, я.

- Николай Петрович, вот радость - вы в Москве!.. Пойдемте - по полтораста. (Демин в то время уже изрядно выпивал.)

- Что по полтораста?

- Коньячку.

Впервые в жизни я услыхал «по полтораста». Отказавшись, помню, еще подумал, почему по полтораста, обычно пили по двести. Не успел спросить об этом у Демина, смотрю, бежит Федотов, еще кто-то...

Вернулся домой, а там новый сюрприз: сидит, ждет меня мужчина. Я его не знал и никогда не видел.

- Здравствуйте! Я - Всеволод Бобров. Наслышался о вас, Николай Петрович, от ребят, решил прийти поприветствовать.

Такой визит для меня был необычайно приятен.

С первого дня нашего знакомства я заметил у Севы любопытную особенность: когда он слегка выпивал, у него из правого глаза текла слеза. Я его спрашиваю:

- Почему у тебя один глаз плачет?

А он говорит:

- Потому что я сделал ровно половину того, что мог...

Много мне встречалось талантов, но Бобров даже среди них был выдающимся. Я видел его на поле один раз - он играл за ветеранов - и знаете ли, для восхищения им мне этого хватило! Он забил тогда несколько голов, и я понял самое ценное его качество, которое и сделало его столь неповторимым: обычно игрок, когда идет на противника, приближаясь к нему и стараясь обыграть, несколько сбрасывает скорость, потому что снижение скорости позволяет легче управлять мячом. Бобров же, наоборот, взвинчивал скорость до отказа и умел при этом сохранить господство над мячом. К тому же мчась к воротам по самой короткой прямой. Думаю, что и в жизни он стоял на таких же принципах. Всегда шел напрямик, никаких «виражей» перед начальством, всегда если не властно, то и не просительно выкладывал претензии, отстаивал свои права. Таким остался в моем представлении Всеволод Бобров.

Надеюсь, читатель простит меня за небольшое отклонение здесь от основной линии повествования, если я в своих воспоминаниях остановлюсь еще на одном игроке, потому что считаю, что рядом с Бобровым должен непременно присутствовать Григорий Федотов.

Если спросят, кто лучший из лучших в советском футболе за пятьдесят лет, многие ответят: Григорий Федотов.

Весна 1937 года. Спартаковцы традиционно перед играми ездили в Сандуновские бани. Однажды, приехав туда, я увидел в парной на полке Константина Блинкова. Это была одна из самых замечательных фигур в футболе 20-х годов - центральный полузащитник сборной Москвы. Он относился к разряду тех, кто безошибочно оценивал возможности игроков. Пожалуй, лишь Петр Исаков мог позже составить ему конкуренцию. Блинков мне и говорит:

- Николай, я привез в «Серп и Молот» настоящую звезду.

- Кого ты, Костя, привез?

- Ничего подобного в футболе мы с тобой не видали. Фамилия парня Федотов, он из Ногинска. Если ты его увидишь, ни одной игры с его участием не пропустишь.

Как в воду глядел!

Достаточно мне было дней через десять увидеть Григория Федотова в раздевалке стадиона «Локомотив», как я с первого же взгляда понял, что это незаурядный игрок. На тренировке он меня покорил, после игры я им бредил.

Дебютант ошеломил знатоков столичного футбола. Все подкупало в молодом форварде: пружинисто-припадающий бег, мощь, резвость, прыжок и завораживающая манера игры. Перед нами был талант, Шаляпин в футболе.

И он давал концерт за концертом.

Все, что делал Григорий Федотов на поле, было ново, неожиданно, самобытно. Безукоризненная корректность сочеталась с пламенным стремлением вперед, джентльменство - с результативностью. Его выступления стали приманкой для зрителей. Идешь, бывало, на стадион и ждешь - что еще нового покажет этот игрок?

Несколько раз «Спартак» имел счастье принимать Федотова в свои ряды. Его включали в состав для усиления команды в международных встречах. И он в одиночку порой решал судьбу исторических матчей.

Чего, например, стоил первый гол непобедимым баскам, забитый им так, что и сейчас не верится! Я уже рассказывал: мяч влетел в ворота с самой лицевой линии. Вот и верь после этого, что резаный удар, «сухой лист», изобретен в 50-х годах в Бразилии. На двадцать лет раньше им уже владел Григорий Федотов.

На Антверпенской рабочей Олимпиаде он обеспечил победу в турнире «Спартаку». В решающей встрече с командой Барселоны Григорий одного за другим обвел всех испанских защитников и протолкнул мяч в сетку. Мы победили 2:1. Через несколько дней в Париже с его помощью был завоеван Кубок Всемирной выставки.

«Этот виртуоз с лицом васнецовского Иванушки стал бы бесценным украшением любой сильнейшей профессиональной команды мира», - писала о Федотове французская газета.

В следующем, 1938 году Федотов был призван в армию и стал бессменным лидером команды ЦСКА. Под его предводительством она пять раз за семь лет обретала золотые медали чемпиона. Здесь он первым опробовал и блестяще осуществил тактику блуждающего форварда, был неподражаемым бомбардиром в завершающих стадиях атак до 1950 года включительно.

Многое видоизменял в советском футболе Григорий Федотов. Ни один тренер никогда не влиял так на класс игры, как этот рабочий парень из подмосковного текстильного городка.

В жизни футбольный герой был милым человеком. Он просто не придавал значения своей небывалой популярности. И позже, когда его имя стало в футболе нарицательным, Григорий Иванович оставался таким же простым, никому не навязывал своего мнения, больше слушал, чем говорил. Ни тени высокомерия. Только чуть заметная усмешка выдавала его отношение к тем, кто разглагольствовал о футболе, мало соли в нем скушав.

За Федотовым ходили толпы почитателей, репортеры пытались выведать у него рецепты успехов. Он со всеми был вежлив, терпелив и по обыкновению скромен. Природный ум, так щедро помогавший ему разбираться в тончайших нюансах игры, оказывал ему такую же услугу в жизни.

Федотов прожил всего сорок один год. За месяц до внезапной кончины московские болельщики видели последний незабываемый федотовский гол. Он забил его в игре ветеранов в Лужниках. Мяч, посланный могучим ударом, влетел под верхнюю штангу...

...Я жил в Москве уже месяц. Каждый день являлся в ненавистное здание, по иронии судьбы - в тот же самый кабинет, где меня допрашивал Рассыпнинский. Теперь там сидел другой следователь и задавал мне другие вопросы. Стали вызывать свидетелей, чьи показания были в делах. Никто, конечно, их не подтвердил. Неопровергнутыми остались только два «пункта обвинений»: что я в работе был склонен к диктаторству и что имел любимчиков. Все к черту начало рушиться, вся эта собранная Рассыпнинским чушь.

Братья тоже освободились, но в столицу с 58-й статьей путь был заказан: они оставались на поселении по месту отбывания срока. Не знаю, почему их не вызывали в Москву вместе со мной. Видимо, посчитали, что, так как я стоял во главе «дела», вполне достаточно доказательства моей невиновности.

В свой прошлый приезд в Москву, когда меня «похитил» Василий Сталин, я не смог повидаться с их семьями, чтобы узнать «северные» адреса и связаться с братьями. А сейчас сразу же написал им о своем срочном вызове к Лебедеву и, разумеется о том, что идет следствие. Просил не падать духом и ждать перемен.

«Перетерпеть» этот месяц ожидания было для них едва ли не мучительнее, чем провести годы в лагерях.

Когда все съехались в Москву, нас закружил водоворот событий - слишком много было текущих забот. Трудно поверить, но времени, чтобы спокойно предаться воспоминаниям, так и не нашлось. Хотя основное мы друг о друге знали.

Андрей вместе с Тикстоном попал в Норильск. Они встретили там Кнопову, заместителя председателя Всесоюзного комитета физкультуры, которая приложила очень много стараний, чтобы помочь следствию в «разоблачении» семьи Старостиных. Вполне допускаю, что по логике тех беззаконий именно ее усердие и привело к тому, что она в свою очередь была репрессирована.

В Норильске Андрей встретил и жену Косарева Марию Викторовну с дочкой. Они там пробыли вместе почти десять лет. Дочка выросла, вышла замуж за одного из политических заключенных. Последний раз мы встречались на посмертном 70-летии Косарева.

Петра сначала направили в Нижний Тагил на стройку металлургического завода. Затем его сделали инженером местной ГЭС, где он проработал четыре года. Затем перевели начальником ОКСа в Криволучье под Тулу на строительство цементного завода. Оттуда он и освободился.

Александр сперва был в Инте, но несколько раз писал заявления на имя Сталина с просьбой о пересмотре дела. И его в отместку заслали на Урал, в Соликамск, на лесоповал. Александру пришлось особенно тяжело.

И вот, наконец, мы все вновь вместе. Я хорошо помню тот первый семейный вечер. Все уже собрались, ждали только Андрея. Он появился неожиданно и прямо с порога произнес свою знаменитую фразу:

- Все проиграно, кроме чести.

Я понял: Старостины выстояли.

Тогда многие семьи распадались: ждать друг друга годами хватало сил не у всех жен и мужей. Наши, к счастью, уцелели. Думаю, благодаря тому, что очень высоко ставили у нас отношение к женщине. Шло это от бесконечного уважения кматери, простой крестьянке из семьи Сахаровых. Она пережила арест четырех сыновей и двух зятьев и дождалась нашего возвращения. Похоронили мы ее осенью 1956 года.

...Разбор нашего дела на заседании Военной коллегии Верховного суда СССР продолжался часа два. Два часа, вместивших двенадцать лет жизни. Пожалуй, ни один документ я никогда не перечитывал столько раз, сколько выданную в тот день отпечатанную на маленьком бланке справку. Бумажка гласила: «Приговор Военной коллегии Верховного суда СССР от 18 - 20 октября 1943 года в отношении Старостина Н. П. по только что открывшимся вновь обстоятельствам отменен и дело о нем в уголовном порядке производством прекращено. Председатель Военной коллегии Верховного суда Союза ССР полковник юстиции Борисоглебский. 9 марта 1955 года».

Нас разлучила осень 1943-го. Вернула к жизни весна 1955-го. Выдававший справку чиновник, наверное, совестливый человек, видимо, в порядке моральной компенсации, закончив канцелярские формальности, сообщил:

- Недавно на коллегии рассматривался вопрос о противозаконных действиях преступной группы, фабриковавшей «липовые дела». Федотов, Есаулов и Рассыпнинский приговорены к расстрелу. Приговор приведен в исполнение.

У меня это сообщение почему-то не вызвало никаких эмоций...

Через некоторое время нас восстановили в партии. Каждого с момента его вступления: Андрея - с 1929 года, Александра - с 1939-го, Петра - с 1940-го, меня - с 1941-го.

Дальше началась история прозаическая - о конфискованном имуществе. Оно было пущено с торгов, но Мосгорфинотдел должен был возместить его стоимость. Встал вопрос об оценке проданного. У меня конфисковали несколько картин довольно известных художников, в том числе Степанова и Коровина. Помню, после того как я купил на аукционе в Ленинграде картину Степанова «Стадо» и привез ее в Москву, ко мне неожиданно пришла Екатерина Васильевна Гельцер, знаменитая балерина, которая коллекционировала произведения Степанова. Я не был специалистом в живописи, но у меня сработал рефлекс: раз Гельцер хочет купить, значит, продавать не надо. Потом, когда выяснилось, что конфискованные у меня ценности оказались рассортированными по квартирам работников НКВД, я сожалел, что не согласился на предложение Гельцер: лучше бы Степанов достался ей. Из неплохой коллекции тех лет удалось разыскать и вернуть лишь три картины. Они сейчас висят у меня дома.

Меня больше волнует другое. Имея возможность как начальник команды постоянно общаться с нынешними молодыми игроками, не перестаю удивляться: почему, кроме магнитофонных и видеокассет, их ничего не интересует? Говорю об этом не случайно. Хотя знатоков живописи в десятки раз меньше, чем знатоков футбола, я убежден: кругозор культурный и кругозор футбольный связаны неразрывно.

Однако я, кажется, немного увлекся «живописными» проблемами. Существовали куда более земные. Кем быть? Где работать?

Когда мы с братьями встретились в Москве, я с радостью обнаружил, что двенадцать «гулаговских» лет не сказались ни на их жизнелюбии, ни на стремлении к активной деятельности.

Издавна высшим «органом власти» в роду Старостиных был семейный совет. В долгих совместных раздумьях и сейчас решался вопрос о трудоустройстве. На правах старшего я посоветовал Александру попробовать себя на коммерческой ниве в спорте. Чувствовал: способности брата и его имя помогут освоиться на новом поприще. Вскоре Александр получил место заместителя начальника Центральной оптовой базы спорттоваров Министерства торговли РСФСР. Потом был назначен начальником и проработал в этой должности около 25 лет. Окончательно отойти от футбола было выше его сил. Несколько лет подряд он возглавлял Федерацию футбола РСФСР, принимал самое активное участие в футбольных делах России.

Андрей поступил на службу в Центральный совет общества «Спартак». Но постепенно начал активно сотрудничать в прессе, выступать с обозрениями и комментариями матчей и незаметно для себя окунулся в водоворот футбольных страстей. А потом, как часто бывает, вроде бы случайная встреча вывела его на иную футбольную орбиту. Написал «вроде бы», так как глубоко убежден: подобные встречи кажутся случайными лишь при поверхностном взгляде. В действительности они предопределены неумолимой логикой переплетенных судеб, прожитых лет и свершившихся событий... Впрочем, при пересказе даже из первых рук всегда возможны искажения и упущения. Вот что вспоминал сам Андрей:

«На одном из матчей я встретил Валентина Александровича Гранаткина, который тогда работал во вновь созданном Управлении футбола Союза спортивных обществ и организаций.

- Тебя просит зайти к нему Николай Николаевич Романов, - сказал мне Гранаткин, серьезностью тона подчеркивая определенный подтекст своего сообщения.

- Когда?

- Чем скорее, тем лучше, - пробурчал Валентин и добавил: - А то я один с ног сбился...

Николая Николаевича Романова я знал с 1940 года. Будучи секретарем ЦК ВЛКСМ, он ездил руководителем нашей спортивной делегации в Болгарию. Много лет Николай Николаевич возглавлял руководство физической культурой и спортом в стране. Это был период, когда советские спортсмены вышли на широкую международную арену и жизнь ставила много новых, сложнейших, неожиданных вопросов, которые требовали ответственных и весомых решений. Романов глубоко вникал во все проблемы спорта, ничто не проходило мимо его внимания, под его непосредственным контролем, а нередко и участием разрабатывались тренировочные нагрузки, меры материального и морального поощрения и другие вопросы.

Человек высокой культуры, умный, инициативный, он требовал творческой активности и от своих подчиненных. Про таких руководителей говорят - человек на месте! Его жизнерадостность, деловитость сразу располагали к себе собеседника. Кроме всего, Николай Николаевич понимал и ценил юмор. Говоря современным языком науки, его биополе так благотворно действовало на собеседника, что неискренность в разговоре с ним исключалась, а желание сказать неправду даже в голову не приходило.

Я вошел в его кабинет с легкой душой, как будто и не было многолетнего перерыва во встрече, словно вчера напутствовал он меня, капитана сборной команды Москвы, на трудный матч.

С приветливой улыбкой, встав из-за стола и сделав несколько шагов навстречу, хозяин кабинета пожал мою руку и, как мне показалось, с пониманием происшедшего со мною негромко произнес:

- Появился...

Вопрос, как я и предполагал, сводился к предложению работать в Управлении футбола: «Надо помочь Гранаткину, играли же вместе»...

К удивлению Николая Николаевича, я отказался. Он попросил объяснить причины.

- Первая - это отсутствие диплома о высшем специальном образовании. Вторая - непокладистость характера: «служить бы рад, прислуживаться тошно»... Имею свою точку зрения по некоторым вопросам футбола, которая не всегда будет совпадать с вашими взглядами.

- Так мне это от своих помощников и нужно. Ведь вас трое заслуженных мастеров спорта - Гранаткин, Старостин, Мошкаркин, вам и карты в руки. Иди к Гранаткину и оформляйся.

С этого началось мое служение сборной команде СССР в третьей ипостаси - начальника команды».

Думаю, меня никто не упрекнет в родственных симпатиях, если я скажу, что Андрей был одной из популярнейших и наиболее авторитетных фигур в отечественном футболе. Счастливую жизнь в спорте прожил мой второй брат - любимец футбольных богов...

Может быть, слишком много Старостиных было в футболе и, как мы между собой шутили, еще для одного не хватало федерации? Меня часто спрашивают, почему самый младший из нас, Петр, отошел от футбола? Попробую ответить. Если говорить серьезно, то те, кому надо понять суть спорта и душу спортсмена, познать «колдовскую музыку ударов», выражение «отошел от футбола» воспринимают, очевидно, весьма относительно. Петр все годы продолжал жить интересами «Спартака». Но он остался верен выбранной профессии инженера. Был начальником технического управления Министерства нефтяной промышленности...

Рассказав о братьях, наверное, пора поведать и о себе. В то время существовало положение: людей восстанавливали в тех должностях, на которых они числились в момент ареста. Следовательно, выходило, что я опять буду председателем Московского городского совета общества «Спартак». Однако эту должность уже 8 лет занимал бывший инструктор горкома партии Кузин. Снять с работы одного человека только потому, что реабилитировали другого, - вряд ли это было справедливо. Поэтому мне предложили место начальника футбольной команды мастеров. Я вначале заупрямился. Но, поездив по соревнованиям и познакомившись с положением дел в тех видах, которые в довоенном «Спартаке» активно культивировались, а ныне находились в упадке: плавание, конный спорт, спортивные игры - я понял, что мне уже трудно будет восстановить их прежний уровень. Трезво оценив силы, решил, что полезнее сосредоточить свое внимание и возможности на футболе. И дал согласие. С тех пор ни разу за 35-летнюю, почти непрерывную службу на этом непростом посту не пожалел о своем решении.

Океан футбольных страстей выбрасывал меня на рифы стадионов сорока семи стран: двадцати семи - в Европе, девяти - в Азии, пяти - в Африке, пяти - в Южной Америке и в США. И везде я сразу же попадал в особый мир, где президенты, короли, чиновники, рабочие, артисты на 90 минут равны перед игрой. Футбол крушит барьеры недоверия и чопорности, открывает души людей и двери домов. Я бы мог поведать о своих встречах на спортивной орбите со множеством интереснейших людей; подробно рассказать о событиях, происходивших в «Спартаке», начиная с середины 50-х годов; о его триумфах и крушениях; о его лидерах и всеобщих кумирах; поделиться впечатлениями о крупнейших футбольных турнирах за последние 45 лет. Все они на моей памяти: девять чемпионатов мира, девять Олимпиад, восемь первенств Европы. Смею предположить - рассказ получился бы интересным, однако, надеюсь, читатель простит, если на сей раз мы обойдемся без этого повествования. Тем более что различные вариации на аналогичные темы не однажды появлялись из-под пера верных слуг футбола: игроков, тренеров, спортивных журналистов.

Но у каждой эпохи - свои приоритеты.

Сегодня - время перемен, время обновления, время действия, время надежд. А надежды всегда устремлены в будущее.

Какое оно? Вот об этом, - о том, что мешает нам вырваться из паутины разовых достижений, всерьез и надолго встать в ряд с ведущими футбольными державами, каким вообще быть или не быть нашему футболу, - и представляется мне необходимым поразмышлять. Ни на мгновение не забывая о первых причинах: отравленные корни многих бед и болезней уходят в толщу тех далеких, зловещих, безнравственных лет, о которых шел разговор на предыдущих страницах.

Задуматься о будущем, объективно оценивая настоящее и зная правду о прошлом, - единственная возможность сохранить связь времен.

Поиск по сайту: