ЖИЗНЬ СРЕДИ «БЛАТHЫХ» И ПРОСТИТУТОК

Я знал, что несмотря на то, что я всегда жил в Петро­граде, что меня здесь знают, что в Г. П. У. есть мои карточки, мне не страшна уличная слежка. Этот тонкий способ сыска у Г. П. У. поставлен плохо. И кроме того я хорошо {121} изменил свое лицо и костюм. Зато наблюдение за домами, за жиль­цами у них налажено очень хорошо. В каждом доме есть их агенты, которые обязаны давать все сведения о живущих. — Где служит жилец, чем занимается, на какие средства живет, кто у него бывает и т. п.

Но все таки, несмотря на страх перед ответственностью, друзья меня приютили. Забавны были приемы. В некоторых случаях я говорил минуты по две с хорошо знакомыми мне людьми и меня не узнавали... Тяжелая была жизнь. Заберешься в квартиру и сидишь не вылезая...Но надо было делать дело и поэтому приходилось выходить.

Надо было освежить свою «липу», то есть подложные доку­менты, достать клад и подготовить побег за границу. Конечно, не будь клада, я никогда бы не бежал в Петроград. Но нужны были деньги, и, казалось, что они в кармане.

В первую очередь мне пришлось обратиться за помощью к уголовникам. Жалею, что я мало знаю Париж и его уголовный мир с его арго. Мне бы хотелось сравнить этот Парижский мир с Петроградским, и я уверен, что Советская Россия, в данном случае, дала бы лучших представителей.

Попасть и быть принятым в это общество, дело не легкое. Оно очень замкнуто и не охотно открывает свои двери для людей не из их среды. Но мои прежние знакомства, знание «музыки» (Воровской жаргон.) и умение себя прилично держать, дали мне возможность войти туда и быть «на ты» со многими хорошими людьми.

Как раньше, так и теперь весь уголовный Петроград длился на несколько районов. — Васильеостровский, Коломенский, Новодеревенский и т. д., но всегда самым аристократическим считался Лиговский, включая сюда Обводный канал. Вот здесь я и был принят... Случай меня сразу столкнул с человеком, занимающим видное положение.

В Петрограде выходил журнал — «Суд идет»... Я его изредка читал. Мне запомнилась статья одного доктора, где он описывая дома для испытания уголовных преступников, рассказывает такой случай: Он говорит, что высокий, здоро­вый парень, в припадке падучей, бьется головой о каменный пол и постоянно выкрикивает одни и те же {122} слова: «Кровь заливает!.. Ура! Белая церковь взята»... Он не представляет себе, как может нормальный человек не обращать внимания на страшные удары головой об пол, на неожиданные уколы булавкой и останавливается на вопроса, симулянт это, или действительно несча­стный и больной человек.

Вскоре после моего прибытия в Петроград я отправился на Лиговку. Костюм мой был вполне подходящий, только несколько старинный. Высокие, со сборкой, сапоги, шаровары, рус­ская рубаха, фуражка и обязательная принадлежность костю­ма—«верблюдка» (Пиджак коричневого цвета, верблюжьей шерсти.). Уж очень мне было противно одевать нынешние «клош» и матроску. По рассказам я знал те «ма­лины» (Воровские притоны — кабаки.) где обыкновенно можно встретить «блатных».

Вошел в биллиардную. — Накурено... Пахнет пивом и грязью. Народу много и сразу видно кругом— «свои». Подождал, походил, прислушался... И вот вижу, как один высокий здоровый парень, отойдя в сторону объясняется с другим. Слышна «музыка»... Значит ясно, что здесь «блат»... Я подождал конца разговора, а затем подошел к одному из них. Сперва недоверие... Тогда я назвал несколько имен с кличками и почти напрямик сказал в чем мое «дело»...

«Щупал» меня мой новый знакомый недолго... Я был более или менее откровенен.—Назвал ему всех, с кем я сидел, — «Федьку Глота», «Ваську-Корову», «Сашу Косого», мелкую шпану, объяснил ему, что мне надо — «липу» и «хазу» (Квартиру.) — польстил ему, что если б я был из Угрозыска и хотел бы его взять, то не пошел бы на него один на один. Затем влил ему пива, и мы быстро сошлись. После водки он начал «лахмониться» (Хвастаться.). Он рассказал мне, что ему опасаться ареста нечего — его уже несколько раз брали, но выпускали, так как у него есть документ, что он больной. В чем дело? «А я», говорит, «как приведут меня, так начинаю «ерзать»-«филонить», (Симулировать.) свою падучую разыгрывать... Хлоп об пол... Бьюсь и кричу»... И тут он мне выпалил целую тираду, закончив ее словами — «Кровь заливает! Ура! Белая Церковь взята»...

{123} Я узнал его имя — «Сашка», и после некоторого колебания, он мне сообщил свою кличку — «Водяной». Я рассказал ему, что я читал про него в журнале. Он очень обрадовался, что надул доктора, заинтересовался, и мы стали друзьями. Так я снова вошел в то общество, не вращаясь в котором трудно жить в стране Советов. Через пол часа за нашим столиком сидели «Ванька Прыгун», «Петька Соловей», и мне было в крепкую обещано, что завтра у меня будет «липа», какую я только захочу, и о квартире мне нечего беспокоиться — все их «хазы» к моим услугам. Между прочим они мне сообщили, что «Корова» расстрелян за налет, а «Глот» шестой месяц сидит в «киче». Придя на следующий день, я получил новую «липу» и мне были показаны две «хазы». Много раз я пользовал­ся ими.

Условия были самые, казалось бы, неприемлимые.

Но надо было жить...однако и здесь проглядывал человек. Видна была его ду­ша, его Бог, его порыв и жажда любви. Все эти уголовники жи­ли с проститутками...Настоящими, уличными, без прикрас... Здесь я видел ту любовь, которой можно завидовать. Любовь без границ, без предела.. Ту любовь, в которой для женщи­ны весь, единственный, и только один смысл жизни в любимом человеке... Я узнал по рассказам, что одна из «этих» жен­щин сделала со своим любовником все его красные походы, идя рядом с ним и держась за стремя его седла.. На что может вдохновить такая любовь?... Я утверждаю, что здесь я видел настоящую любовь женщины... Видел ли я любовь мужчины? Не пришлось. Но мне кажется, что если бы кто-нибудь попробовал у «этого» мужчины отнять его женщину, то я увидел бы настоящую любовь зверя...

Но не всегда и формы здесь были не привлекательны. Я встретил здесь девочку лет 18-ти, не проститутку, просто «маруху» (Любовница «блатного».)... Маленькая головка, большие глаза, под ними си­няки и одутловатость от беспробудного пьянства. Тонкая, строй­ная, с душой и размахом... Границ не существовало. Ни в деньгах, ни в любви, ни в загуле, ни в скандале, ни в чем... Это была своего рода знаменитость:—«Вера—Ракета»!

{124} Жила она в привилегированном квартале на Жуковской и, за свою доброту и размах была кумиром всей Лиговки...

Часто мне приходилось ночевать в этих «хазах». Подой­дешь к двери дома, где сегодня ночевка... Управдом сидит у подъезда... Войти нельзя... Ходишь около... Следишь... А в 12 часов ночи он встанет, внесет стул, закроет перед твоим носом дверь и ты на улице. Пешком через весь город на Лиговку... А там столярный верстак соседа рабочего или комната «Соньки-Воробья», из которой нужно выйти, если придет «гость». — Вот какова теперь, настоящая, без прикрас жизнь «нелегального»...

Поиск по сайту: