ШЕСТОЙ АРЕСТ

Я искал «дела». Надо было выдумать такое, которое могло бы меня обеспечить на долгий срок. И подвернулся случай...

Мне предложили достать «клад».

Владелец его передал мне это дело в таком виде. В начал революции он жил в одном из особняков на «Каменном острове». Во время повальных обысков, в саду {107} особняка, он зарыл две несгораемых шкатулки. В одной из них было 70.000 шведских крон, а в другой документы и 1000 крон. После большевицкого переворота особняк перешел в распоряжение одного из заводов, там поселились коммунисты и шкатулок он отрыть не успел. Сам он эти деньги доставать боялся и предлагал мне половину, если я выкопаю шкатулки. «Дело» это мне нравилось и устраивало во всех отношениях.

Были и деньги и спорт...

Я ознакомился с деталями. Сад метров 75 в длину и 50 в ширину. С двух сторон окружен каменными стенами соседних больших домов. Дорожки заросли травой. В глубине сада старый, деревянный, двухэтажный особняк. Владелец мне показал между какими деревьями зарыта шкатулка с 70-ею тысячами и около какого куста и в каком направлении зарыта 1 тысяча с документами.

Я начал «дело». Ткнулся к управдому и предложил сдать сад в аренду. Не прошло... Пошел другим путем. Познако­мился с одним из жильцов, по профессии водопроводчиком, на вид растяпистым парнем, и обещал ему работу. Раза два я крепко поил его в пивной. Сидели мы с ним часа по два по три... Не веселы были эти беседы, но в них я вставлял два-три нужные мне вопроса и получал ответ.

Жил он в этом доме с начала его заселения рабочими и знал всех жильцов. Мне нужно было узнать, не показал ли кто-нибудь денег, т. е. не найден ли уже клад. Но оказалось, что все рабочие живут здесь давно и сравнительно бедно, никто не выезжал и значит клад на месте.

Взяв от него все, что мне было надо, я начал наружную слежку. Несколько ночей подряд я следил за домом. Узнал когда тушатся огни, когда ложатся спать, кто в каких комнатах живет, когда возвращается. Все это я сообщил доверителю и еще раз получил от него точные указания расположения клада.

Надо было действовать... Я запасся маленькой лопатой и в темной одежде, в темную дождливую осеннюю погоду вышел в первый раз на работу.

Странно было поначалу лезть в чужой сад... Я выбрал момент, когда на улице не было прохожих и быстро перемахнул через забор. От улицы меня отделял один шаг, но {108} почему то все сразу изменилось... Сад, казавшийся таким знакомым снаружи, вдруг стал совершенно чужим.

Пошел. Под ногами шуршат листья... Окна дома прибли­зились. Стало жутко... Слышны шаги — по тротуару идут... Присел у дерева. Прошли... Пошел дальше. В окне зажегся свет. Опять притаился... Свет погас. Выждал и двинулся... Дошел до места. Отсчитал шаги.

Начал копать... Лопата визжит... я нажимай... Туда-сюда... Клада нет... Кажется, что прошло сто лет. Времени не чувствуешь. Пошел к кусту с документами... Тоже ничего. Заровнял землю, накрыл ее ли­стьями и начал выбираться... Было обидно и непонятно... Но надо продолжать работу.

Говорят, что ко всему привыкаешь... Тяжело только начало, Привык и я лазить через забор и рыться в чужом саду...

Второй и третий раз проделал я эту операцию и все без­успешно.

Но мастера учит дело. Выучился и я... И приволок «щуп».. Такой, как бывает на кладбищах у гробовщиков... Начал «щупать». Опять ничего...

Взяла досада. Нельзя было ходить каждую ночь. Приходи­лось выбирать темные, дождливые ночи. Время шло — подходи­ла осень... Я упорно лазал...

И вот, когда все дело уже начало казаться блефом, мой щуп наткнулся на что то твердое. Это было шагах в пяти от то­го места, которое мне было указано. Случалось это часто и, обык­новенно это оказывался камень. Но щуп звенел каким то особенным металлическим звуком.

Сердце застучало... Наконец то... Я схватился за лопату, Копнул раз, другой, земля была рыта... Лопата шла легко... Яма стала в пол аршина глубиной... Пощупал рукой... Глад­кая металлическая поверхность... Руками я докопал остальное и зубами вытащил шкатулку. Большая, тяжелая. Зарыл яму, засыпал листьями, снял плащ, завернул в него ящик, с трудом перелез через забор и пошел...

Нести было тяжело. Но я не шел, а танцевал... Было часа 4 утра... Я пришел домой. Взломать? Нет инструментов....

И я невольно «растянул удовольствие». Удовлетворенный, лег спать...

На утро разочарование... Взломал и нашел... документы.

{109} Выругался. Но разобрав их, на дне увидел бумажку в 1000 крон. Она уже тлела, но я ее все таки продал. Денег не было но появилась уверенность, что дело не блеф. Прибавилась сила и энергия.

Но поздно... Мое дело — «сезонное». Выпал снег. И я ос­тался без работы... Да видно и не судьба была на этот раз довести его до конца...

На дворе стоял крепкий мороз. Было около часу ночи, когда я, вернувшись домой, начал раздеваться, чтобы лечь спать. Стук в дверь... Громкий, настойчивый... Затем маленький перерыв и опять стук.

— Обыск! — сразу понял я.

— Но по какому делу? Контрреволюция или недавние «дела»? Первое лучше, но если второе, то крышка...

Я открыл дверь. Впереди управдом и за ним... человек 10 с винтовками. Конвой велик! Берут за «дела»! Предъяви­ли ордер на обыск и арест. Перерыли все, забрали переписку.

— «Одевайтесь»!

Я оделся и мне дали только двух конвоиров. Остальные отправились в другом направлении. Сразу стало легче. Но в чем дело, я все таки не понимал.

Если бы мне за полчаса до ареста сказали, что я сегодня буду арестован, то я бы рассмеялся. Когда для этого были все основания, то я находился на свободе. А теперь, арестован? Раскрыто?. Не может быть. Но сердце все таки екало...

Мы пошли по Невскому, свернули на Литейный.

Ясно, что ведут на Шпалерную... Неприятны эти первые моменты после ареста. Особенно ценишь в это время свободу. Явилась усталость, вспомнилась квартира, кровать, захотелось раздеться и лечь спать... А тут в перспективе опять старое. Отвык я от этого.

Привели на Шпалерную... И картина стала ясней. В приемной уже толкалось несколько сонных физиономий и все время приводили новых.

Но я был удивлен тем обществом, в которое я попал. Это были по большей частью люди Нэпа, и только изредка по­падались знакомые по Петрограду лица. Приемная набивалась все полней и полней, ее начали разгружать. Часов в 6-ть утра я попал в камеру. Охать и ахать было нечего. Надо {110} поставить на всем крест, во что бы то ни стало бежать, достать клад и довольно, надоело... Надо уходить за границу. Было досадно, что взяли тебя, как рябчика. Ну ничего, все равно я уйду...

А теперь немедленно спать... «Чем крепче нервы, тем ближе цель». Я откинул койку, лег, и быстро заснул под разговор, суды и пересуды, оханье и аханье той компании, в которую, по воле Г. П. У., я попал на этот раз.

На следующий день из газет выяснилось, что в Петро­граде арестована вся накипь Нэпа. Были перечислены все категории — тут были спекулянты валютой, торговцы спиртом и кокаином, кабатчики, шулера, клубные арапы и прочие, «социально опасный» элемент Советской России.

Я был страшно обижен. Ни к одной из этих категорий я себя причислить не мог. Но присмотревшись, я увидел, что и вся компания совсем не то, что ей хотят приписать. Среди нас оказалось несколько офицеров Гвардейских полков, затем несколько почтенных людей, пользовавшихся уважением и в прежнее и в настоящее время. Дальше шли самые официальные советские маклера советской фондовой биржи, владельцы патентованных ресторанов и люди, бывавшие в клубах, которые не только утвердило, но и держало само правительство.

Петроград мал и все эти люди, которых Советская власть называла спекулянтами, кабатчиками, шулерами, кокаинистами — были, по большей части, люди знакомые между собой. Из более или менее откровенных разговоров, я выяснил, что каких-нибудь действительных поводов для их ареста не было. Многие из них были арестованы из-за каких-нибудь личных счетов с отдельными чекистами или просто с провокаторами..

И мне вспомнился случай, который произошел со мной не­задолго до ареста: Из Москвы в Петроград приехали известные Клоуны Бим и Бом. На концерт, который они устраивали, пела моя знакомая. Мы пошли на него большой компанией и сидели в разных местах. Четыре места были в 5-м ряду и на них сели две дамы, мой приятель и я.

Впереди одной из дам сел какой то тип в новом пальто и шляпе. На сцену вышла наша знакомая певица. Одна из дам, сидевших рядом со мной, хотела ее посмотреть, повертелась {111} на стуле, но не увидев ничего из за шляпы впереди сидящего типа, вежливо обратилась к нему с просьбой:

«Будьте добры, снимите шляпу».

Он не двинулся...

Она, думая, что он не расслышал, немного громче повто­рила свою просьбу.— Опять никакого движения. Тогда другая дама обратилась к нему и громко, и отчетливо сказала:

«Вас дама просить снять шляпу»...

Сомнений не было, он слышал, но не хотел исполнить просьбы. Я не выдержал:

«Видал хамов, но такого не встречал»... Громко, так, чтобы он уж наверное слышал, произнес я. После этого он быстро повернулся ко мне, и я увидел физиономию, у которой прямо на лбу написано: «Я с Гороховой».

«Мы с вами потом поговорим». Со злобой сквозь зубы процедил он. Настал антракт. Концерт был испорчен, и дамы настаивали, чтобы уйти... Но было интересно в какой форме этот тип потребует у меня удовлетворения. Он не замедлил это показать...

Мы отошли в сторону и видели, как он прошел куда то и вернулся в залу с двумя милиционерами. Встал в дверях и глазами начал осматривать зал...

Такой формы удовлетворения я конечно, ему не дал и мы немедленно вышли. На всякий случай, чтобы убедиться нет ли за нами слежки, мы сделали несколько петель и пришли домой. Через несколько дней один из моих приятелей, который тоже был на этом концерте, был остановлен на улиц каким то типом, который по приметам был схож с моим «противником», и тот, предъявив ему свой документ, спросил как бы желая только удостовериться:

«На концерт Бим-Бом вы были с Бессоновым»?

Конечно, упираться было нечего, и он ответил,. что был со мной.

На 10-ый день нашего сидения начались допросы... Допраши­вали день и ночь. Часов в 5-ть утра вызвали меня. Следова­тель оказался мальчишка, одетый щеголевато в военную форму. Принял меня молча, уставился, и не спускал глаз. Я тоже молчал. Так сидели мы друг против друга. Веоятно, на лице у меня мелькнула улыбка...

Он понял, что этот прием для {112} меня не подходит и начал допрос. Я совершенно не знал в чем меня будут обвинять и что ему про меня известно, поэтому на этот раз я изменил своему правилу держаться правды. Я начал ему рассказывать, что кончил гимназию, затем пошел в университет, потом война, на который был вольно­определяющимся, сказал ему полк, в котором служил, в каких сражениях участвовал и т. п. В общем врал складно, но нюхом чувствовал, что я расшифрован. Он все это записывал, и видимо злился.

Сдать занятую позицию первым мне не хотелось, может быть он еще не наверное знает, что мои показания сплошная ложь. Но вот, он окончательно обозлился и начал хамить.

«Чем же вы были у начальника дивизии»?

— «Ординарцем».

«Что такое Ординарцем? Что это значить? Лакеем?»

— «Если вы не будете вести себя прилично, я вовсе переста­ну вам давать показания». Ответил я.

«Ну, может быть довольно», спросил он, берясь за пачку лежащих перед ним бумаг.

— «Может быть и довольно», ответил я ему в тон. Он порылся в деле. Вытащил маленькую бумажку и прочел ее мне вслух.

«В таком о то году вы окончили корпус, тогда то Кавалерийское училище. Вышли в полк. Бывали в обществе, посе­щали рестораны и т. д. Теперь довольно?»

— «Прибавьте...» «Были у белых».

— «Ну вот теперь довольно...»

«Будете ли вы давать правильные показания»?

— «Да».

«Ну подпишите», и он мне протянул лист с моими показаниями.

— «Благодарю вас...» и я отодвинул его обратно. «Ну напишите, что вы дали ложные показания». Я еще раз поблагодарил его. «А что же я буду с этим делать?»

— «А сделайте вот так»... И я показал ему как рвут бумагу.

«Ну это у нас не принято»...

{113} — «А у меня не принято подписывать бумажки против себя». Мы еще поторговались, я не подписал, и затем уже сам писал свои показания.

О моих «делах», конечно, не было сказано ни звука.

Поиск по сайту: