Б. ИЗОЛИРОВАННЫЕ ЧЕРТЫ

В характерологической литературе издавна принято описывать и анализлровать черты личности, показывая их различные аспекты и вариации, в зависимости от их сосуществования с другими чер­тами, а также от той или иной ситуации в жизни индивида. Ха­рактеры Теофраста и Лабрюйера — классические примеры та­кого подхода. Эти авторы показали, что они обладали острой на­блюдательностью, глубокой и тонкой психологической интуицией, которыми совершенно напрасно пренебрегает современная научная психология. Между тем такой подход позволяет развивать способ­ность к наблюдению и наводит на размышления, которые могут послужить толчком для последующих психологических исследова­ний.

В современной экспериментальной психологии существует мно­жество исследований, посвященных конкретным чертам личности. В то время как Хейманс и Вирсма еще надеялись охватить всю совокупность черт, с тем чтобы выделить наиболее фундаменталь­ные из них, и факторный анализ, основанный на гораздо более совершенных методах, также был направлен на решение подобной задачи, исследования, к рассмотрению которых мы сейчас присту­паем, преследовали значительно более узкие цели. Их цель заклю­чалась в том, чтобы исследовать и определить как можно более полно и точно некоторые черты или переменные личности, рассмат­риваемые как наиболее важные либо с практической, либо с тео­ретической точки зрения.

В этих исследованиях чаще всего употреблялся метод корреля­ции с целью определения влияния изучаемой переменной на другие черты или конкретные поступки индивида, а также изучения ее связи с некоторыми факторами среды. С развитием наших знаний изучаемые качества все больше и больше отличаются от класси­ческих черт характерологии и превращаются в переменные, описы­вающие динамику личности. Это предполагает, в свою очередь, необходимость предварительных теоретических гипотез; таким об­разом, все эти исследования являются отражением различных направлений современной психологии, к которым они относятся (би­хевиоризм, психоанализ, гештальтпсихология).

Следствием различия концепций, лежащих в основе этих ис­следований, является то, что они не приводят к выработке согла­сованных точек зрения на структуру личности; тем не менее они позволяют уточнить некоторые частные моменты и достаточно глу­боко проследить сплетение переменных. Одна из основных труд­ностей, возникающих при проведении этих исследований, состоит в том, что операциональное определение переменных неминуемо сводит их к конкретным поведенческим реакциям или ответам на вопросы анкеты и таким образом они сразу же теряют свой тео­ретически предполагаемый более общий характер. На результатах это отражается таким образом, что получаемые значения корреля­ции, как правило, очень малы, непостоянны и тем самым с трудом поддаются интерпретации. По этой причине мы ограничимся тем, что очень кратко представим некоторые наиболее изученные черты, чтобы читатель смог составить себе представление о направлении этих исследований.

а) Индивидуальный стиль. Типологи уже давно заметили, что люди отличаются друг от друга, помимо всего прочего, характе­ром восприятия и мышления, и попытались построить соответст­вующие тесты. Эта идея вдохновила Роршаха, создавшего тест с чернильными пятнами, и Вартегга, предложившего тест на завер­шение рисунка (1953; см. также Biedma, 1955). Они полагали, что некоторые формальные характеристики, каково бы ни было их происхождение, должны проявляться в самых различных действиях индивида; спустя несколько лет для обозначения этих черт был предложен термин «индивидуальный стиль». Наиболее изученной чертой является, видимо, «ригидность» — тенденция к сохранению своих установок, принципов, способов мышления и неспособность к изменению своей точки зрения, переструктированию форм и т.. д. (см. Oleron, 1955). В исследовании авторитарной личности, осу­ществленном Адорно и др. (1950), ригидности отводилось доволь­но заметное место, однако едва ли правомерно сводить различные формы проявления этой черты к одной-единственной первопричине, поскольку значения корреляции между различными измерениями часто очень малы; к тому же ниже мы покажем, что фактор ри­гидности не существует вообще. Однако, хотя мы и вынуждены отказаться от идеи существования генерализованной черты «ри­гидность», нельзя отрицать, что некоторым людям в определен­ных ситуациях свойственна выраженная ригидность. Психологов интересуют и другие черты того же порядка, такие, как внушае­мость, устойчивость и персеверация (последняя является, видимо, одной из форм ригидности). Обзор важнейших работ, посвящен­ных изучению этих черт, принадлежит Айзенку (1960).

о) Мотивационные черты. Поскольку речь о мотивации идет в другой главе, мы ограничимся тем, что упомянем только наиболее изученные черты. Едва ли удивительно, что объектом многочисленных исследований стала тревожность, этому способствовало, впрочем, создание Дженет Тейлор (1953) шкалы «выраженной тревожности». Насколько мне известно, общего обзора работ, по­священных тревожности, не существует. Как правило, тревожность рассматривают в психоаналитическом плане как результат внут­ренних конфликтов, однако проблема большей или меньшей пред­расположенности к именно такому способу реагирования до сих пор является неизученной. В генетических исследованиях Мейли (1957) и Пулвера (1959) можно, видимо, обнаружить отправную точку для исследований в этом направлении (см. также ниже). Де Кастро (1958) предложил на основе экспериментальных ис­следований бифакторную теорию тревожности, согласно которой одним из решающих факторов является неуверенность; таким об­разом, мы, видимо, снова подходим к проблеме неопределенности, о которой уже говорилось выше.

Еще одна черта, оказавшаяся в центре многочисленных иссле­дований, — это агрессивность. Благодаря книге Доларда, Дуба, Миллера, Маурера и Сирса (1939), в которой был сформулирован тезис о том, что агрессивность является реакцией на фрустрацию, выделение агрессивности в качестве самостоятельной черты стало общепризнанным. Не следует, однако, пренебрегать и психоанали­тической концепцией агрессивности, подчеркивающей ее импульсив­ную природу, на что указывает Басе (1961), работа которого яв­ляется обзором различных точек зрения по этому вопросу. Мэн-дел (1960), подвергший факторному анализу результаты весьма многочисленных непосредственных наблюдений агрессивных по­ступков школьников, обнаружил 4 фактора, из которых наиболее важным является желание господствовать, что приближается к точке зрения Пьерона (1959), объединявшего агрессивность и склон­ность к господству.

Тот факт, что у разных индивидов агрессивная реакция на фрустрацию бывает выражена в различной степени, вызвал к жизни понятие сопротивляемости фрустрации. Эта черта, особен­но часто изучавшаяся с помощью теста на фрустрацию, предло­женного Розенцвейгом (1954), как правило, интерпретируется в плане психологии Я, поскольку, видимо, существуют индивидуаль­ные различия в отношении стойкости к стрессу вообще; возможно также, что эта черта имеет физиологическое происхождение. Зна­чение фрустрации для понимания личности людей, страдающих физическими недостатками, было показано в работе Ван Роя (1954), использовавшего тест Розенцвейга. Крамер (1959) изучал эту черту у различных профессиональных групп, особенно у летчи­ков и военных.

Вдохновленное Левином исследование Хоппе эффекта успеха и неуспеха деятельности привело к возникновению понятия «уро­вень притязаний».

В то время как в начале развития характерологии на первом плане, как это явствует из книги Олпорта (1937), являющейся в известном смысле поворотным пунктом в эволюции этой дисципли­ны, были такие черты поведения, как честность, стремление к по­рядку или господству, инициативность и прочие установки, те чер­ты, несколько примеров которых мы только что привели, имеют иную направленность. Они уже не являются больше качествами поведения,' понимаемого как последовательность поступков, а становятся качествами психических процессов. Таким образом, мы имеем право говорить о прогрессе наших знаний, хотя нам еще не удается об-наружить явные связи между этими качествами и поведением.

3. ФОРМИРОВАНИЕ И РАЗ­ВИТИЕ ЛИЧНОСТИ (в норме и патологии)

А. Н. Леонтьев ФОРМИРОВАНИЕ ЛИЧНОСТИ¹

¹ Леонтьев А. Н. Деятельность, сознание личность. М., 1975.

Ситуация развития человеческого индивида обнаруживает свои особенности уже на самых первых этапах. Главная из них — это опосредствованный характер связей ребенка с окружающим миром. Изначально прямые биологические связи ребенок — мать очень скоро опосредствуются предметами: мать кормит ребенка из чашки, надевает на нега одежду и, занимая era, манипулирует игрушкой. Вместе с тем связи ребенка с вещами опосредствуются окружающи­ми людьми: мать приближает ребенка к привлекающей его вещи, подносит ее к нему или, может быть, отнимает ее у него. Словом, деятельность ребенка все более выступает как реализующая его связи с человеком через вещи, а связи с вещами — через человека.

Эта ситуация развития приводит к тому, что вещи.открываются ребенку не только в их физических свойствах, но и в том особом качестве, которое они приобретают в человеческой деятельности — в своем функциональном значении (чашка — из чего пьют, стул — на чем сидят, часы — то, что носят на руке, и т. д.), а люди — как «повелители» этих вещей, от которых зависят era связи с ними. Предметная деятельность ребенка приобретает орудийную структу­ру, а общение становится речевым, опосредствованным языком².

В этой исходной ситуации развития ребенка и содержится зерно тех отношений, дальнейшее развертывание которых состав­ляет цепь событий, ведущих к формированию его как личности. Первоначально отношения к миру вещей и к окружающим людям слиты для ребенка между собой, но дальше происходит их раздвое­ние, и они образуют разные, хотя и взаимосвязанные, линии разви­тия, переходящие друг в друга.

В онтогенезе эти переходы выражаются в чередующихся сменах фаз: фаз преимущественного развития предметной (практической и познавательной) деятельности — фазами развития взаимоотноше­ний с людьми, с обществом³. Но такие же переходы характеризуют движение мотивов внутри каждой фазы. В результате и воз­никают те иерархические связи мотивов, которые образуют «узлы» личности.

² См.: Леонтьев А. Н. Проблемы развития психики. М., 1972.

³ См.:ЭльконинД. Б. К проблеме периодизации психического развития со­ветского школьника. — Вопр. психологии, 1971, № 4.

Завязывание этих узлов представляет собой процесс скрытый и на разных этапах развития выражающийся по-разному.

Действительную основу личности составляет то особое строение целокупных деятельностей субъекта, которое возникает на опре­деленном этапе развития его человеческих связей с миром.

Человек живет как бы во все более расширяющейся для него действительности. Вначале это узкий круг непосредственно окру­жающих его людей и предметов, взаимодействие с ними, чувствен- ное их восприятие и усвоение известного о них, усвоение их значе­ния. Но далее перед ним начинает открываться действительность, Лежащая далеко за пределами его практической деятельности и прямого общения: раздвигаются границы познаваемого, представ­ляемого им мира. Истинное «поле», которое определяет теперь era действия, есть не просто наличное, но существующее — сущест- вующее объективно или иногда только иллюзорно.

Знание субъектом этого существующего всегда опережает era превращение в определяющее его деятельность. Такое знание выполняет очень важную роль в формировании мотивов. На извест­ном уровне развития мотивы сначала выступают как только «зна-емые», как возможные, реально еще не побуждающие никаких дей­ствий. Для понимания процесса формирования личности нужно непременно это учитывать, хотя само по себе расширение знаний не является определяющим для него; поэтому-то, кстати говоря, воспитание личности и не может сводиться к обучению, к сообще­нию знаний.

Формирование личности предполагает развитие процесса целе-образования и соответственно развития действий субъекта. Дейст­вия, все более обогащаясь, как бы перерастают тот круг деятель­ностей, которые они реализуют, и вступают в противоречие с,,. породившими их мотивами. Явления такого перерастания хорошо. известны и постоянно описываются в литературе по возрастной психологии, хотя и в других терминах; они-то и образуют так ч называемые кризисы развития — кризис трех лет, семи лет, под­росткового периода, как и гораздо меньше изученные кризисы зре­лости. В результате происходит сдвиг мотивов на цели, изменение их иерархии и рождение новых мотивов — новых видов деятель­ности; прежние цели психологически дискредитируются, а отве­чающие им действия или вовсе перестают существовать, или превращаются в безличные операции.

Внутренние движущие силы этого процесса лежат в исходной двойственности связей субъекта с миром, в их двоякой опосре­дованное™ — предметной деятельностью и общением. Ее развер­тывание порождает не только двойственность мотивации действий, но благодаря этому также и соподчинения их, зависящие от открывающихся перед субъектом объективных отношений, в которые он вступает. Развитие и умножение этих особых по своей природе соподчинений, возникающих только в условиях жизни человека в обществе, занимает длительный период, который может быть назван этапом стихийного, не направляемого самосознанием складывания личности. На этом этапе, продолжающемся вплоть до подросткового возраста, процесс формирования личности, од­нако, не заканчивается, он только подготавливает рождение сознающей себя личности.

В педагогической и психологической литературе постоянно указывается то младший дошкольный, то подростковый возраст как переломные в этом отношении. Личность действительно рожда­ется дважды: первый раз — когда у ребенка проявляются в явных формах полимотивированность и соподчиненность его действий (вспомним феномен «горькой конфеты» и подобные ему), второй раз — когда возникает его сознательная личность. В последнем случае имеется в виду какая-то особая перестройка сознания. Возникает задача — понять необходимость этой перестройки и то, в чем именно она состоит.

Эту необходимость создает то обстоятельство, что чем более расширяются связи субъекта с миром, тем более они перекре­щиваются между собой. Его действия, реализующие одну его дея­тельность, одно отношение, объективно оказываются реализую­щими и какое-то другое его отношение. Возможное несовпадение или противоречие их не создает, однако, альтернатив, которые решаются просто «арифметикой мотивов». Реальная психологи­ческая ситуация, порождаемая перекрещивающимися связями субъекта с миром, в которые независимо от него вовлекаются каждое его действие и каждый акт его общения с другими людь­ми, требует от него ориентировки в системе этих связей. Иными словами, психическое отражение, сознание уже не может оставаться ориентирующим лишь те или иные действия субъекта, оно должно также активно отражать иерархию их связей, процесс происходя­щего подчинения и переподчинения их мотивов. А это требует особого внутреннего движения сознания.

В движении индивидуального сознания, описанном раньше как процесс взаимопереходов непосредственно-чувственных содержа­ний и значений, приобретающих в зависимости от мотивов дея­тельности тот или иной смысл, теперь открывается движение еще в одном измерении. Если описанное раньше движение образно представить себг как движение в горизонтальной плоскости, то это новое движение происходит как бы по вертикали. Оно заклю­чается в соотнесении мотивов друг с другом: некоторые занимают место подчиняющих себе другие и как бы возвышаются над ними, некоторые, наоборот, опускаются до положения подчиненных или даже вовсе утрачивают свою смыслообразующую функцию. Ста­новление этого движения и выражает собой становление связной системы личностных смыслов — становление личности.

Конечно, формирование личности представляет собой процесс непрерывный, состоящий из ряда последовательно сменяющихся стадий, качественные особенности которых зависят от конкретных условий и обстоятельств. Поэтому, прослеживая последовательные его сечения, мы замечаем лишь отдельные сдвиги. Но если взгля­нуть на него как бы с некоторого удаления, то переход, знаме­нующий собой подлинное рождение личности, выступает как собы­тие, изменяющее ход всего последующего психического развития.

Существуют многие явления, которые отмечают этот переход. Прежде всего это перестройка сферы отношений к другим людям, к обществу. Если на предшествующих стадиях общество открыва­ется в расширяющихся общениях с окружающими и поэтому пре­имущественно в своих персонифицированных формах, то теперь это положение оборачивается: окружающие люди все более начи­нают выступать через объективные общественные отношения. Переход, о котором идет речь, и начинает собой изменения, опре­деляющие главное в развитии личности, в ее судьбе.

Необходимость для субъекта ориентироваться в расширяющей­ся системе его связей с миром раскрывается теперь в новом своем значении: как порождающая процесс развертывания общест­венной сущности субъекта. Во всей своей полноте это развертыва­ние составляет перспективу исторического процесса. Примени­тельно же к формированию личности на том или ином этапе развития общества и в зависимости от места, занимаемого индиви­дом в системе наличных общественных отношений, перспектива эта выступает лишь как эвентуально содержащая в себе идеальную «конечную точку».

Одно из изменений, за которым скрывается новая перестройка иерархии мотивов, проявляется в утрате самоценности для под­ростка отношений в интимном круге его общения. Так, требования, идущие со стороны даже самых близких взрослых, сохраняют те­перь свою смыслообразующую функцию лишь при условии, что они включены в более широкую социальную мотивационную сферу, в противном случае они вызывают явление «психологического бун­тарства». Это вхождение подростка в более широкий круг обще­ния вовсе, однако, не означает, что интимное, личностное как бы отходит теперь на второй план. Напротив, именно в этот период и именно поэтому происходит интенсивное развитие внутренней жизни: наряду с приятельством возникает дружба, питаемая взаимной конфидентностью; меняется содержание писем, которые теряют свой стереотипный и описательный характер, и в них появ­ляются описания переживаний; делаются попытки вести интимные дневники и начинаются первые влюбленности.

Еще более глубокие изменения отмечают последующие уровни развития, включительно до уровня, на котором личностный смысл приобретает сама система объективных общественных отношений, ее выражения. Конечно, явления, возникающие на этом уровне, еще более сложны и могут быть по-настоящему трагическими, но и здесь происходит то же самое: чем более открывается для личности общество, тем более наполненным становится его внут­ренний мир.

Процесс развития личности всегда остается глубоко индиви­дуальным, неповторимым. Он дает сильные смещения по абсциссе возраста, а иногда вызывает социальную деградацию личности. Главное — он протекает совершенно по-разному в зависимости от конкретно-исторических условий, от принадлежности индивида к той или иной социальной среде. Он особенно драматичен в усло­виях классового общества с его неизбежными отчуждениями и парциализацией личности, с его альтернативами между подчине­нием и господством. Само собой разумеется, что конкретные жиз­ненные обстоятельства накладывают свою печать на ход развития личности и в социалистическом обществе. Уничтожение объектив­ных условий, образующих преграду для возвращения человеку его действительной сущности — для всестороннего и гармоничного развития его личности, делает эту перспективу впервые реальной, но вовсе не перестраивает личность автоматически. Фундаменталь­ное изменение состоит в другом, в том, что возникает новое дви­жение: борьба общества за человеческую личность. Когда мы го­ворим: «Во имя-человека, для человека» — это означает не просто для его потребления, это — для его личности, хотя при этом, конечно, подразумевается, что человек должен быть обеспечен и материальными благами, и духовной пищей.

На этом уровне прошлые впечатления, событие и собственные действия субъекта отнюдь не выступают для него как покоящиеся пласты его опыта. Они становятся предметом его отношения, его действий, и потому меняют свой вклад в личность. Одно в этом прошлом умирает, лишается своего смысла и превращается в простое условие и способы его деятельности: сложившиеся спо­собности, умения, стереотипы поведения; другое открывается, ему в совсем новом свете и приобретает прежде не увиденное им значе­ние; наконец, что-то из прошлого активно отвергается субъектом, психологически перестает существовать для него, хотя и остается на складах его памяти. Эти изменения происходят постоянно, но они могут и концентрироваться, создавая нравственные переломы. Возникающая переоценка прежнего, установившегося в жизни, приводит к тому, что человек сбрасывает с себя груз своей биогра­фии. Разве не свидетельствует это о том, что вклады прошлого опыта в личность стали зависимыми от самой личности, стали ее функцией?

Это оказывается возможным благодаря возникшему новому-внутреннему движению в системе индивидуального сознания, кото­рое я образно назвал движением «по вертикали». Не следует только думать, что перевороты в прошлом личности производятся созна­нием, сознание не производит, а опосредствует их; производятся же они действиями субъекта, иногда даже внешними — разрывами прежних общений, переменой профессии, практическим вхожде­нием в новые обстоятельства.

Вопреки своей распространенности взгляд на личность как на продукт биографии человека является неудовлетворительным, оправдывающим фаталистическое понимание его судьбы (обыва­тель так и думает: ребенок украл, значит, станет вором!). Взгляд этот, конечно, допускает возможность изменить что-то в человеке, но только ценой внешнего вмешательства, силой своего перевеши­вающего сложившееся в его опыте. Это — концепция примата кары, а не раскаяния, награды, а не действий, которые она венчает. Упускается главный психологический факт, а именно, что человек вступает в отношение к своему прошлому, которое по-разному входит в наличное для него — в память его личности. Толстой советовал: замечай, что помнишь, что не помнишь; по этим призна­кам узнаешь сам себя⁴.

Неверен этот взгляд еще и потому, что расширение действитель­ности для человека происходит не только в направлении прошлого, но и в направлении будущего. Как и прошлое, будущее составляет наличное в личности. Открывшаяся человеку жизненная перспек­тива есть не просто продукт «опережающего отражения», а его достояние. В этом сила и правда того, что писал Макаренко о воспитательном значении ближних и дальних перспектив...

Личность создается объективными обстоятельствами, но не иначе, как через целокупность его деятельности, осуществляющей его отношения к миру. Ее особенности и образуют то, что опреде­ляет тип личности. Хотя вопросы дифференциальной психологии не входят в мою задачу, анализ формирования личности тем не менее приводит к проблеме общего подхода в исследовании этих вопросов.

Первое основание личности, которое не может игнорировать никакая дифференциально-психологическая концепция, есть богат­ство связей индивида с миром. Само собой разумеется, что речь идет о действительных, а не об отчужденных от человека отноше­ниях, которые противостоят ему и подчиняют его себе.

Различия, которые здесь существуют, являются не только коли- чественными, выражающими меру широты открывшегося человеку мира в пространстве и времени — в его прошлом и будущем. За ними лежат различия в содержании тех предметных и социальных отношений, которые заданы объективными условиями эпохи, нации, класса. Поэтому подход к типологии личностей, даже если она учитывает только один этот параметр, как теперь принято говорить, не может не быть конкретно историческим. Но психоло­гический анализ не останавливается на этом, ибо связи личности с миром могут быть как беднее тех, что задаются объективными условиями, так и намного превосходить их.

Другой, и притом важнейший, параметр личности есть степень иерархизированности деятельности, их мотивов. Степень эта бывает очень разной независимо от того, узко или широко основание личности, образуемое его связями с окружающими.

⁴ См.: Толстой Л. Н. Поли. собр. соч., т. 54. М., 1935, с. 31.

Иерархии мо­тивов существуют всегда, на всех уровнях развития. Они-то и образуют относительно самостоятельные единицы жизни личности, которые могут быть менее крупными или более крупными, разъеди­ненными между собой или входящими в единую мотивационную сферу. Разъединенность этих, иерархизированных внутри себя, единиц жизни создает психологический облик человека, живущего отрывочно — то в одном «поле», то в другом. Напротив, более высокая степень иерархизации мотивов выражается в том, что свои действия человек как бы примеривает к главному для него мотиву-цели, и тогда может оказаться, что одни стоят в противоречии с этим мотивом, другие прямо отвечают ему, а некоторые уводят в сторону от него.

Когда имеют в виду главный мотив, побуждающий человека, то обычно говорят о жизненной цели. Всегда ли, однако, этот мотив адекватно открывается сознанию? С порога ответить на этот вопрос нельзя, потому что его осознание в форме понятия, идеи происходит не само собой, а в том движении индивидуального сознания, в результате которого субъект только и способен пре­ломить свое внутреннее через систему усваиваемых им значений, понятий. Об этом уже говорилось, как и о той борьбе, которая ведется в обществе за сознание человека.

Смысловые единицы жизни могут собраться как бы в одну точку, но это формальная характеристика. Главным остается вопрос о том, какое место занимает эта точка в многомерном про­странстве, составляющем реальную, хотя не всегда видимую ин­дивидом, подлинную действительность. Вся жизнь Скупого рыцаря направлена на одну цель, возведение «державы золота». Эта цель достигнута («Кто знает, сколько горьких воздержаний, обуздан­ных страстей, тяжелых дум, дневных забот, ночей бессонных все это стоило?»), но жизнь обрывается ничем, цель оказалась бес­смысленной. Словами «Ужасный век, ужасные сердца!» заканчи­вает Пушкин трагедию о Скупом.

Иная личность, с иной судьбой складывается, когда ведущий мотив-цель возвышается до истинно человеческого и не обосабли­вает, а сливает ее жизнь с жизнью людей, их благом. В зави­симости от обстоятельств, выпадающих на долю человека, такие жизненные мотивы могут приобретать очень разное содержание и разную объективную значимость, но только они способны соз­дать внутреннюю психологическую оправданность его существова­ния, которая составляет смысл и счастье жизни. Вершина этого пути — человек, ставший, по словам Горького, человеком челове­чества.

Здесь мы подходим к самому сложному параметру личности: к общему типу ее строения. Мотивационная сфера человека даже в наивысшем ее развитии никогда не напоминает застывшую пи­рамиду. Она может быть сдвинута, эксцентрична по отношению к актуальному пространству исторической действительности, и тогда мы говорим об односторонности личности. Она может сложиться, наоборот, как многосторонняя, включающая широкий круг отно­шений. Но и в том, и в другом случае она необходимо отражает объективное несовпадение этих отношений, противоречия между ними, смену места, которое они в ней занимают.

Структура личности представляет собой относительно устойчи­вую конфигурацию главных внутри себя иерархизированных моти-вационных линий. Речь идет о том, что неполно описывается как «направленность личности», неполно потому, что даже при наличии у человека отчетливой ведущей линии жизни она не может оста­ваться единственной. Служение избранной цели, идеалу вовсе не исключает и не поглощает других жизненных отношений человека, которые, в свою очередь, формируют смыслообразующие мотивы. Образно говоря, мотивационная сфера личности всегда является многовершинной.

Многообразные отношения, в которые человек вступает в дейст­вительности, являются объективно противоречивыми. Их противо­речия и порождают конфликты, которые при определенных условиях фиксируются и входят в структуру личности.

...Структура личности не сводится ни к богатству связей чело­века с миром, ни к степени их иерархизированности; ее характе­ристика лежит в соотношении разных систем сложившихся жизнен­ных отношений, порождающих борьбу между ними. Иногда эта борьба происходит во внешне неприметных, обыденно драматиче­ских, так сказать, формах и не нарушает гармоничности личности, ее развития; ведь гармоническая личность вовсе не есть личность, не знающая никакой внутренней борьбы. Однако иногда эта внут­ренняя борьба становится главным, что определяет весь облик человека, такова структура трагической личности.

Предметно-вещественные «потребности для себя» насыщаемы, и их удовлетворение ведет к тому, что они низводятся до уровня условий жизни, которые тем меньше замечаются человеком, чем привычнее они становятся. Поэтому личность не может развивать­ся в рамках потребления, ее развитие необходимо предполагает смещение потребностей на созидание, которое одно не знает границ.

Как и всякое познание, познание себя начинается с выделения внешних, поверхностных свойств и является результатом сравнения, анализа и обобщения, выделения существенного. Но индивидуаль­ное сознание не есть только знание, только система приобретенных значений, понятий. Ему свойственно внутреннее движение, отра­жающее движение самой реальной жизни субъекта, которую оно опосредствует; мы уже видели, что только в этом движении зна­ния обретают свою отнесенность к объективному миру и свою действенность. Не иначе обстоит дело и в случае, когда объектом сознания являются свойства, особенности, действия или состояния самого субъекта; в этом случае тоже следует различать знание о себе и осознание себя.

Знания, представления о себе накапливаются уже в раннем детстве; в неосознаваемых чувственных формах они, по-видимому, существуют и у высших животных. Другое дело — самосознание, осознание своего Я. Оно есть результат, продукт становления че­ловека как личности. Представляя собой феноменологическое превращение форм действительных отношений личности, в своей непосредственности оно выступает как их причина и субъект.

Психологическая проблема Я возникает, как только мы задаемся вопросом о том, к какой реальности относится все то, что мы знаем о себе, и все ли, что мы знаем о себе, относится к этой реальности. Как происходит, что в одном я открываю свое Я. а в другом — утрачиваю его (мы так и говорим: быть «вне себя»)? Несовпадение Я и того, что представляет субъект как предмет его собственного знания о себе, психологически очевидно. Вместе с тем психология, исходящая из органистических позиций, не способ на дать научного объяснения этого несовпадения. Если проблема Я и ставится в ней, то лишь в форме констатации существовани;: особой инстанции внутри личности — маленького человечка в сердце, который в нужную минуту «дергает за веревочки». Отка­зываясь, понятно, от того, чтобы приписывать этой особой инстан­ции субстанциональность, психология кончает тем, что вовсе обходит проблему, растворяя Я в структуре личности, в ее интерак­циях с окружающим миром. И все-таки она остается, обнаруживая себя теперь в виде заложенного в индивиде стремления проникнуть в мир, в потребность «актуализации себя»⁵.

Таким образом, проблема самосознания личности, осознания Я остается в психологии нерешенной. Но это отнюдь не мнимая проб­лема, напротив, это проблема высокого жизненного значения, венчающая психологию личности.

В. И. Ленин писал о том, что отличает «просто раба» от раба. примирившегося со своим положением, и от раба восставшего⁶ Это отличие не в знании своих индивидуальных черт, а отличие в осознании себя в системе общественных отношений. Осознание своего Я и не представляет собой ничего другого.

Мы привыкли думать, что человек представляет собой центр, в котором фокусируются внешние воздействия и из которого расхо­дятся линии его связей, его интеракций с внешним миром, что этот центр, наделенный сознанием, и есть его Я- Дело, однако, обстоит вовсе не так. Мы видели, что многообразные деятель ности субъекта пересекаются между собой и связываются в узлы объективными, общественными по своей природе отношениями, в которые он необходимо вступает. Эти узлы, их иерархии и обра­зуют тот таинственный «центр личности», который мы называем Я) иначе говоря, центр этот лежит не в индивиде, не за поверх­ностью его кожи, а в его бытии.

Таким образом, анализ деятельности и сознания неизбежно приводит к отказу от традиционного для эмпирической психологии эгоцентрического, «птоломеевского» понимания человека в пользу понимания «коперниковского», рассматривающего человеческое Я как включенное в общую систему взаимосвязей людей в обществе. Нужно только при этом подчеркнуть, что включенное в систему вовсе не значит растворяющееся в ней, а, напротив, обретающее и проявляющее в ней силы своего действия.

В нашей психологической литературе часто приводятся слова Маркса о том, что человек не родится фихтеанским философом, что человек смотрится, как в зеркало, в другого человека, и, лишь относясь к нему как к себе подобному, он начинает относить­ся и к себе, как к человеку. Эти слова иногда понимаются лишь в том смысле, что человек формирует свой образ по образу другого человека. Но в этих словах выражено гораздо более глубокое содержание. Чтобы увидеть это, достаточно восстановить их контекст.

«В некоторых отношениях, — начинает Маркс цитируемое при­мечание, — человек напоминает товар». Какие же это отношения? Очевидно, имеются в виду те отношения, о которых говорится в тексте, сопровождаемом данным примечанием. Это стоимостные отношения товаров. Они заключаются в том, что натуральное тело одного товара становится формой, зеркалом стоимости другого товара, т. е. такого сверхчувственного его свойства, которое никогда не просвечивает через его ткань. Маркс и заканчивает эту сноску так: «Вместе с тем и Павел как таковой, во всей его павловской телесности, становится для него формой проявления рода «человек» (курсив мой. — А. Л.)»⁷. Но человек как род, как родовое существо означает у Маркса не биологический вид homo sapiens, а человеческое общество. В нём, в его персонифи­цированных формах человек и видит себя человеком.

Проблема человеческого Я принадлежит к числу ускользающих от научно-психологического анализа. Доступ к ней закрывают мно­гие ложные представления, сложившиеся в психологии на эмпири­ческом уровне исследования личности. На этом уровне личность неизбежно выступает как индивид усложненный, а не преобразо­ванный обществом, т. е. обретающий в нем новые системные свойства. Но именно в этих своих «сверхчувственных» свойствах он и составляет предмет психологической науки.

⁵ Nuttin J. La Structure de la personnalite. Paris, 1925.

⁶ См.: Ленин В. И. Поли. собр. соч., т. 16, с. 40.

Маркс К., Энгельс Ф. Соч., т. 23, с. 62

Выготский Лев Семенович (17 ноября 1896 — 10 июня 1934) — советский психолог. По окончании юридического факультета МГУ и одновременно историко-филологического факуль­тета университета Шанявского (1917) вел научно-педагогическую работу в Гомеле, с 1924 г. — в Москве. Ра­ботал в институте психологии Акаде­мии коммунистического воспитания им. Н. К. Крупской, во 2-м МГУ и в Институте дефектологии. Профессор с 1928 г.

Выготский разработал «культурно-историческую» теорию поведения. Различив две линии развития челове­ческого поведения: естественную и культурную, специфику последней (по которой идет развитие всех так называемых «высших психологиче­ских функций») Выготский видел в применении таких приемов поведения, в основе которых лежит изготовление и употребление знаков в качестве особых средств осуществления психо­логической операции. По Выготскому, человек овладевает собой, своим поведением, в общем тем же путем, что и внешней приро­дой, т. е. извне, при помощи особой общественной по своему происхожде­нию «техники» знаков. При этом первоначально внешний культурный прием организации поведения впослед­ствии может как бы «вращиваться», становясь внутренним (явление «интериоризации»). С переходом к изучению культурных форм поведения и их истории материалом психологии становятся культурные приемы и сред­ства поведения. Раскрывая их функ­циональную структуру и генезис, исследователь должен воссоздать строение соответствующего им психо­логического процесса. Этот метод распространялся Выготским не толь­ко на изучение отдельных психологических функций (таких, как па­мять, внимание, мышление и т. д.), но и на исследование личности и созна­ния. (Этюды по истории поведения. М., 1930, совм. с А. Р. Лурия). Идеи культурно-исторической теории выс­ших психологических функций челове­ка, выросшие у Выготского прежде всего из анализа проблемы компенса­ции дефектов психического развития ребенка, во многом, однако, были подготовлены уже ранними его работами по психологии искусства. Они оказали значительное влияние на развитие советской психологии, приведя к образованию одной из крупных школ (А. Р. Лурия, А. Н. Леонтьев, А. В. Запорожец, Л. И. Божович, Д. В. Эльконин, П. Я. Гальперин и др.).

Соч.: Сознание как проблема психологии поведения. — В кн.: Пси­хология и марксизм. М., 1925; Педа­гогическая психология. М., 1926; Дефект и сверхкомпенсация. — В кн.: Умственная отсталость, слепота и глухонемота. М., 1927; Педология подростка (задания 1—8). М., 1928; то же (задания 9—16). М., 1931; Психика, сознание и бессознатель­ное. — В кн.: Элементы общей психо­логии. М., 1930; Сон и сновидения, там же; Психологический словарь. М., 1931 (совм. с Б. Е. Варшава); Умственное развитие детей в процессе обучения. М., Л., 1935; Основы педо­логии. М., 1934; Диагностика развития и педологическая клиника трудного детства. М., 1936; Избранные психо­логические исследования. М., 1956; Развитие высших психических функ­ций. М., 1960; Воображение и твор­чество в школьном возрасте. 2-е изд. М., 1968; Психология искусства. 2-е изд. М., 1968; Собр. соч. т. 1—6.—М., 1982

Л. С. Выготский РАЗВИТИЕ ЛИЧНОСТИ И МИРОВОЗЗРЕНИЯ РЕБЕНКА'

¹.Глава 16 из «Истории культурного развития нормального и ненормального ребенка» (Рукопись).

Попытка синтетического охвата культурного развития должна, исходить из двух основных положений. Первое заключается в том, что по своему содержанию этот процесс развития может быть охарактеризован как развитие личности и мировоззрения ребенка. Оба этих понятия являются недостаточно определенными и точ- ными научными терминами. В науку о ребенке они вносятся почти впервые.

Личность в этом понимании имеет более узкий смысл, чем в обычном словоупотреблении. Мы не причисляем к этому понятию Ј всех признаков индивидуальности, отличающих ее от ряда других индивидуальностей, составляющих ее своеобразие или относящих ее к тому или иному определенному типу. Мы склонны поставить; знак равенства между личностью ребенка и его культурным разви­тием. Личность, таким образом, есть понятие социальное, оно охватывает надприродное, историческое в человеке_. Она неврож-* денна, но возникает в результате культурного развития, личность поэтому есть понятие историческое. Она охватывает единство по-. ведения, которое отличается тем признаком овладения, о котором мы говорили в главе о воле...

Под мировоззрением мы также не склонны понимать какую-либо - логическую, продуманную, оформленную и осознанную систему.взглядов на мир, и его важнейшие части. Мы склонны употребить это слово тоже в синтетическом охватывающем смысле, соответ­ствующем личности в плане субъективном. Мировоззрение — это то, что характеризует все поведение человека в целом в его куль­турной части по отношению к внешнему миру. В этом смысле у животного нет мировоззрения, и в этом же смысле нет его у ре­бенка в момент рождения. И в первые годы жизни, иногда вплоть до поры полового созревания, мировоззрение в собственном смысле этого слова отсутствует у ребенка. Часто скорее это миродействие. Личность развивается как целое. Только тогда, когда личность овладевает той или иной формой поведения, только тогда она под­нимает ее на высшую ступень.

Сущность культурного развития, как мы видели, заключается в том, что человек овладевает процессами собственного поведения, '. но необходимой предпосылкой для этого овладения является образование личности, и поэтому развитие той или иной функции является всегда производным и обусловленным развитием личности в целом.

Приобретение речью социальных функций (обращение внима­ния) и выход за ее пределы естественной органологии через употреб­ление орудий — вот два важнейших момента, подготовляющих в

первые годы жизни важнейшие изменения, которые лягут в основу всего дальнейшего культурного развития.

Если бы мы хотели поставить в связь эти общие факторы с тем, что нам известно о культурном развитии отдельных функций, мы должны были бы сказать, что вся эта пора в жизни ребенка является переходом от натуральной к культурной жизни. Каждое действие ребенка в эту пору носит еще смешанный животно-че­ловеческий природно-исторический, примитивно-культурный или органически-личный характер. Мы условно обозначали эту пе­реходную стадию в развитии ребенка как стадию магическую, и действительно, как показывает исследование Пиаже, выдвинувшего наиболее стройную и глубокую теорию первого года жизни, миро­воззрение ребенка, находящегося на этой ступени развития, может быть лучше всего определено как магическое.

Ребенок еще не различает тех изменений, которые происходят вследствие его собственных реакций, и тех, которые производятся независимо от него.

Нам представляется в высшей степени правильной мысль Пиаже, что у новорожденного ребенка отсутствует даже самое примитивное Я, т. е. личность и мировоззрение, отношение к другим. То и другое для него, следовательно, нераздельно.

Нам это представляется наиболее ясным доказательством того, что у ребенка действительно еще не произошло завязывание лич­ности и она еще совершенно слита с его мировоззрением, прояв­ляющимся в его действиях. Пиаже справедливо называет эту нерасчлененную стадию личности и мировоззрения парадоксальным состоянием солипсизма не в смысле философской установки, но для обозначения того простого факта, что ребенок, с одной сто­роны, находится весь во власти внешних вещей, а с другой сторо­ны, все эти внешние вещи в его поведении нисколько не отличают­ся для него от процессов, происходящих в его собственном теле.

Вот характерные черты этой стадии.

Остановимся на двух чрезвычайно важных примерах, характе­ризующих ее. Первый — это память. При всей необычной силе памяти ребенка в этом возрасте впечатления первого года жизни, как известно, никогда не сохраняются и не удерживаются в про­должение последующей жизни ребенка.

В психологии новейшего времени мы имеем два основных объяс­нения этого факта: одно, предложенное Фрейдом, другое — Уот-соном. Фрейд полагает, что воспоминания раннего детства вы­тесняются из сознания, поскольку они относятся к совершенно другой организации жизни ребенка, чем вся последующая его жизнь.

Уотсон отождествляет бессознательное Фрейда с невербальным поведением, с поведением, не закрепленным в словах, и объясняет этот факт тем, что все эти впечатления накоплены без участия ' речи. Память же для него является функционированием вербаль­ной стороны нашего поведения. Нам объяснение Уотсона представляется в высшей степени правильным и приводящим нас «к тому выводу, что первый год в жизни ребенка является как бы доисторической эпохой в его развитии, о которой мы так же ни­чего не помним, как мы ничего не помним о доисторической эпохе человечества, не оставившей письменности. Наша речь и является, таким образом, как бы своеобразной письменностью нашего прош­лого. Во всяком случае, тот основной факт, что мы ничего не помним о первом годе нашей жизни, вместе с другим фактом, именно памятью о прошлом как основой сознания нашей личности, говорит за то, что первый год жизни в известном смысле отно­сится к последующей жизни так, как утробное развитие к послеутробному. Это другая, как бы доисторическая эпоха в культур­ном развитии ребёнка.

Следующая эпоха в развитии ребенка характеризуется дву­мя основными переменами, происходящими в эту пору и имею­щими для всей последующей картины развития решающее значе­ние.

Первый момент — органический, он состоит в том, что ребенок овладевает вертикальной походкой. Отсюда радикальная переме­на во всем его приспособлении к пространству, расширение его власти над вещами, освобождение рук от функции передвижения и обилие предметов, которыми ребенок теперь может манипули­ровать и овладевать.

Другой момент культурный, он заключается в овладении речью. Овладение речью приводит к перестройке всех особенностей детского мышления, памяти и других функций. Речь становится универсальным средством для воздействия на мир.

Решающим моментом в смысле развития личности ребенка в этом периоде является осознание им своего Я- Как известно, ребенок первоначально называет себя собственным именем, он с некоторым трудом переходит к тому, чтобы усвоить личное местоимение.

Понятие о Я развивается у ребенка из понятия о других. Понятие личности есть, таким образом, социальное, отраженное понятие, строящееся на основе тога, что ребенок применяет по отношению к самому себе те приемы, приспособления, которые он применял по отношению к другим. Вот почему можно сказать, что личность — есть социальное в нас. Для нас этот вывод не является сколько-нибудь неожиданным, потому что и при анализе каждой отдельной функции мы видели, как овладение тем или иным процессом поведения у ребенка строится по образцу того, как взрослый овладевает им. Личное имя ребенка выделяется часто в ответ на вопрос, как правильно указывает Лякруа, когда у многих детей спрашивают: «Кто хочет этого, у кого это есть?» Здесь личное местоимение, как и собственное имя ребенка, является указательным жестом на самого себя.

Фихте хотел праздновать духовное рождение своего сына с того дня, как он начал говорить Я, но, конечно, появление этой частицы также мало означает появление сознания личности, как указательный жест далек от объективного значения слова.

Любопытно в этом отношении замечание Штерна, что у перво­рожденных детей собственное имя часто предшествует личному местоимению, а у детей вторых и дальше — частица Я появ­ляется одновременно и как имя — не только как грамматическая частица, не отделимая от глагола, но и в примитивном волевом смысле, как местоимение указательное. Трудно найти лучшее подтверждение тому, что личность ребенка в эту пору строится по образцу социальному и ребенок переходит к осознанию Я подоб­но тому, как это делают другие — обозначая себя этим словом.

Следующей типической стадией в развитии детского мировоз­зрения мы считаем возраст игры как особую форму поведения ребенка, чрезвычайно интересную именно с этой точки зрения.

Мы видим, что ребенок на стадии игры еще чрезвычайно неус­тойчиво локализует свою личность и локализует свое мировоз­зрение. Он также легко может быть другим, как и самим собой, так же, как и каждая вещь, может принять любой облик, но что примечательно — это то, что, при общей лабильности, неустойчи­вости детского Я и окружающих его вещей, внутри каждой игры ребенок уже не магически, а разумно расчленяет обращение с вещами и обращение с людьми. Примечательно и то, что ребенок на этой стадии развития уже не путает деятельность игры и дея­тельность серьезную. То и другое выделено у него как бы в осо­бую сферу, и ребенок легко и с сознанием дела переходит из одной сферы в другую, никогда не путая их. Это значит, что он уже владеет одной и другой.

Только в школьном возрасте появляется у ребенка впервые более устойчивая форма личности и мировоззрения. Как показал Пиаже, ребенок школьного возраста является и гораздо более социализированным и гораздо более индивидуализированным су­ществом. То, что с внешнего вида представляется нам как бы противоречием, на самом деле является двумя сторонами одного и того же процесса, и нельзя, думается нам, привести более веское доказательство в пользу социального происхождения личности ребенка, чем тот факт, что только с нарастанием, углублением и дифференцированием социального опыта растет, оформляется и вызревает личность ребенка.

Важнейшей основой этого изменения является формирование внутренней речи.

Только с годами, только постепенно ребенок научается овла­девать ходом своих мыслей, как раньше овладевал ходом своих действий, начинает их регулировать, отбирать, и здесь Пиаже со всей справедливостью отмечает, что это регулирование мыслитель­ных процессов есть в такой же степени волевой акт, акт выбора, как и моральное действие.

Только к 12 годам, т. е. к окончанию первого школьного возра­ста, ребенок преодолевает вполне эгоцентрическую логику и переходит к овладению своими мыслительными процессами. Возраст, следующий за этим, возраст полового созревания, недаром обозна­чили как возраст, когда совершаются две крупнейшие перемены в жизни подростка.

Говорят обычно, что это есть возраст открытия своего Я, оформления личности, с одной стороны, и возраст оформления мировоззрения, отношения к миру — с другой. И это совершенно справедливо. В каких бы сложных отношениях эти два момента ни стояли к основной перемене, совершающейся в этом возрасте, т. е. к процессам полового созревания, несомненно, что в области культурного развития ребенка они означают центральные моменты, наиболее важные по значению из всего того, что характеризует этот возраст.

Шпрангер поэтому с полным основанием назвал переходный возраст возрастом врастания в культуру. Когда говорят, что в этот период подросток открывает свой внутренний мир и впервые откры­вает все его возможности, устанавливая его относительную неза-рисимость от внешней деятельности, то с точки зрения того, что нам известно о мышлении, о культурном развитии ребенка, это может быть обозначено как овладение этим внутренним миром.

Недаром внешним коррелятом этого события является возникно­вение жизненного плана как известной системы приспособления, которая впервые осознается подростком в этом возрасте. Возраст этот, таким обрэзом, как бы увенчивает и завершает весь процесс культурного развития ребенка.

Мы уже указывали выше, что вынуждены здесь ограничиться только беглым и схематическим обзором возрастов, так как иссле­дования настоящей стадии не позволяют еще дать сколько-нибудь основательной и полной возрастной характеристики. Но вместе с этим перспективы дальнейших исследований и их дальнейшие пути намечаются со всей ясностью. Это теория культурных возра­стов, это попытка охватить культурное развитие как целое, пред­ставить его в главнейших стадиях и фазах в соответствии с теми фазами и стадиями, которые намечаются в органическом разви­тии ребенка. Но вместе с тем мы приходим и к генетическому обоснованию психологии взрослого человека.

Божович Лидия Ильинична (// января 1908 — 21 июля 1981) — сов. психолог, доктор психологических наук, видный специалист в области детской" и педа­гогической психологии, проблем фор­мирования и развития личности.

Соч.: Вопросы психологии личности школьника (ред. и соавт.). М., 1961; Личность и её формирование в детском возрасте. 1968; Изучение мотивации поведения детей и подростков (ред. и соавт.). М., 1972.

Л. И. Божович СОЦИАЛЬНАЯ СИТУАЦИЯ И ДВИЖУЩИЕ СИЛЫ РАЗВИТИЯ РЕБЕНКА¹

¹ Божович Л. И. Личность и ее формирование в детском возрасте. М., 1968.

Представление о личности как о целостной структуре требует предварительной гипотезы о том, что составляет стержень этой структуры.

На основании теоретического анализа мы выдвинули гипотезу о том, что целостная структура личности определяется прежде всего ее направленностью. В основе направленности личности, согласно нашей точке зрения, лежит возникающая в процессе жизни и воспитания человека устойчиво доминирующая система мотивов, в которой основные, ведущие мотивы, подчиняя себе все остальное, характеризуют строение мотивационной сферы человека. Возникновение такого рода иерархической системы мотивов обеспе­чивает наивысшую устойчивость личности.

Анализ собственных материалов исследования, а также материа­лы исследований других авторов позволили нам наметить некото­рые основные тенденции возрастного развития ребенка.

Мы попытались обосновать гипотезу, что среди всех первичных потребностей ведущей для психического развития является потреб­ность в новых впечатлениях, возникающая у ребенка на протяже­нии первого месяца жизни. Свое значение эта потребность при­обретает благодаря следующим качественным особенностям: в отличие от всех других первичных потребностей она является как бы ненасыщаемой — чем больше впечатлений падает на ре­бенка, тем больше развивается у него потребность в их получении; эта потребность имеет перспективный характер, она прогрессивна по самой своей природе, так как связана с функционированием человеческого мозга, развитие которого принципиально безгра­нично и требует постоянного совершенствования познавательной деятельности субъекта; вместе с тем развитие потребности в поз- нании внутренне связано с психическим развитием человека, так как последнее осуществляется лишь в процессе усвоения ребенком исторически накопленного человеческого опыта.

Таким образом, сила потребности во внешних впечатлениях заключается в том, что, удовлетворяя ее, взрослый вводит ре­бенка в мир социальной действительности — общественно выра­ботанных навыков, умений, способов практической деятельности, морали и т. д. А так как в предметах материальной и духовной культуры и в ее традициях находят свое воплощение исторически сложившиеся формы психической жизни людей, то ребенок, позна--вая культуру и овладевая ею, вместе с тем усваивает и эти формы; на этой основе у него развеваются специфические социальные формы психики.

Исследования обнаруживают, что на протяжении всего раннего и дошкольного детства главным фактором формирования личности ребенка продолжает оставаться взрослый человек, поддержка и одобрение которого составляют необходимое условие «уравнове- шенности» ребенка с окружающей его средой и переживания им эмоционального благополучия. Стремление к одобрению взрослых, особенно родителей, является в этом возрасте настолько сильным, что именно оно побуждает ребенка к такому поведению, в котором он не испытывает непосредственной потребности. Следовательно, «санкции» взрослых являются важнейшими регуляторами поведения ребенка.

Наличие у ребенка всевозрастающей и усложняющейся позна­вательной активности наряду с отсутствием систематического обуче­ния и обязательного труда порождает своеобразную форму дея­тельности — ролевую, творческую игру, реализующую в себе все основные для психического развития ребенка потребности: позна­вательную потребность, потребность в общении и потребность в практическом действии. Игра дает возможность детям в вообра­жаемой ситуации, во-первых, воспроизводить те формы поведения и деятельности, которые, будучи для него привлекательными, еще недоступны ему в действительности, и тем самым познавать эти формы поведения и овладевать ими; во-вторых, она дает возмож­ность детям как бы сохранять непосредственный контакт со взрбс-лыми, входя в воображаемом плане в мир взрослых людей, их взаимоотношения, интересы и пр. Таким образом, игра, воплощая возрастные тенденции развития потребностей, составляет ту веду­щую форму поведения и деятельности детей дошкольного возраста, в которой происходит усвоение ребенком культуры взрослых.

Поступление в школу знаменует перелом в социальной ситуации развития ребенка. Став школьником, ребенок получает новые права и обязанности и впервые начинает заниматься общественно зна­чимой деятельностью, от уровня выполнения которой зависит его место среди окружающих и его взаимоотношения с ними. Эта новая социальная ситуация обусловливает и формирование особенностей личности детей школьного возраста.

Наши исследования показали, что у детей к концу дошкольного возраста" возникает настойчивое стремление стать школьником. Было обнаружено, что в этом стремлении находят свое воплоще­ние ведущие потребности ребенка: познавательная потребность, выражающаяся в желании учиться, приобретать новые знания и умения, и потребность в общении, принимающая форму желания выполнять важную общественно значимую деятельность, имеющую 'ценность не только для него самого, но и для окружающих взрослых. Все требования, связанные с учением и положением школьника, очень эффективны и вызывают у детей этого возраста стремление им ответить. Это приводит к очень быстрому формированию у млад­ших школьников различных качеств личности, необходимых для успешного выполнения школьных учебных обязанностей.

При поступлении ребенка в школу роль взрослого и его санкции почти не меняются, лишь учитель становится авторитетнее и "влия­тельнее родителей. Однако постепенно в связи с вхождением в коллектив сверстников общение с товарищами приобретает для детей -все большее и большее значение.

Данные не только наших исследований, но и других авторов показывают, что у школьников к концу младшего школьного возра­ста стремление к одобрению товарищей часто выражено даже более сильно, чем стремление к одобрению взрослых: теперь дети больше считаются с мнением и оценкой сверстников, чем с мне­нием и оценкой учителей. Это новое обстоятельство влечет значи­тельные изменения в социальной ситуации младшего школьника и подготавливает переход к новому этапу возрастного развития ре­бенка — к подростковому возрасту.

Одной из важнейших черт, характеризующих социальную ситуацию развития в среднем школьном возрасте, является на­личие уже достаточно сложившегося коллектива сверстников, в котором дети стремятся найти и занять свое место. Типичным для подростков является желание завоевать авторитет и признание товарищей, что создает у подростка ярко выраженную потребность как можно лучше ответить их требованиям. Таким образом, в среднем школьном возрасте важнейшим фактором психического развития становятся требования коллектива и его общественное мнение.

Общение со сверстниками, сравнение себя с другими при нали­чии уже достаточно развитых познавательных возможностей детей среднего школьного возраста приводят к тому, что важнейшим содержанием их психического развития становится развитие самосознания. У подростков возникает интерес к своей собствен­ной личности, к выявлению своих возможностей и их оценке. В результате на протяжении среднего школьного возраста у подрост­ков складывается относительно устойчивая самооценка и основанный на ней уровень притязаний. Это порождает новую потребность быть не только на уровне требований окружающих, но и на уровне собственных требований и собственной самооценки. Как показыва­ют исследования, неспособность удовлетворить эти притязания, необходимость снижения самооценки ведут к острым аффектив­ным переживаниям, свидетельствующим о значении для детей указанной потребности. Особенно сильно такого рода переживания выражены в среднем школьном возрасте.

Исследования показали также, что количество детей, ориенти­рующихся на самооценку, последовательно увеличивается в ходе возрастного развития ребенка.

Еще одной важной особенностью социальной ситуации разви­тия подростка, накладывающей отпечаток на весь его нравственно-психологический облик, является расхождение между объектив­ным положением школьника и его внутренней позицией. Уровень психического развития, которого достигает подросток в соотно­шении с мало изменяющимся характером его жизни и деятельности, порождает в этом возрасте особый комплекс потребностей, выра­жающийся в стремлении выйти за рамки школы и приобщиться к жизни и деятельности взрослых. В психологии эта черта обычно обозначается в понятиях: «стремления к взрослости», «к самостоя­тельности», «к самоутверждению». Неудовлетворенность этого стремления создает у подростков типичные для этого возраста аффективные переживания, часто вызывающие у него конфликты с окружающей средой, а иногда и с самим собой. Данные, получен­ные в воспитательной работе с учащимися (Т. Е. Конникова), свидетельствуют, что создание подростком особой позиции в коллективе и приобщение их к участию в общественно ценных делах взрослых могут не только снять аффективные переживания и конфликты, имеющие место в этом возрасте, но и создать у подростков подъем жизнедеятельности, вызвать положительные переживания и возбудить их творческую активность.

Значительный качественный сдвиг в психическом развитии происходит в старшем школьном возрасте, где определяющим фак­тором этого развития становится формирование научного и мораль­ного мировоззрения. На этом возрастном этапе собственные задачи и требования школьника, связанные в единую систему и воплощен­ные в некоторый нравственный образец, не только становятся побудителями его поведения, но и выполняют функцию организации всех других его потребностей и стремлений.

Чтобы понять решающую роль в формировании личности особен­ностей мотивационной сферы, возникших в старшем школьном возрасте, необходимо учесть некоторые данные о развитии самой этой сферы.

В результате нашей работы мы пришли к следующим предва­рительным выводам относительно характера человеческих потреб­ностей и- их развития. Мы полагаем, что потребности человека различаются не только по своему содержанию и динамическимсвойствам (сила, устойчивость и пр.), но и по своему строению: одни из них имеют прямой, непосредственный характер, другие — опосредствованы целью или сознательно принятым намерением.

Строение потребностей определяет и способ, каким они побуж­дают человека к действию. В первом случае побуждение идет прямо от потребности к действию и связано с непосредственным жела­нием выполнить данное действие. Наиболее отчетливо такого рода побуждения представлены в органических потребностях человека. Во втором случае (где имеет место опосредствованное строение потребностей) побуждение идет от сознательно поставленной цели и не только не совпадает с непосредственными желаниями человека, но может находиться к ним в антагонистическом отноше­нии. Опосредствованные побуждения возникают в тех случаях, когда какая-либо достаточно сильная и устойчивая потребность не может быть удовлетворена прямо, а предполагает промежуточ­ные действия, выполнять которые у ребенка нет непосредственного желания.

Таким образом, побуждения, идущие от сознательно поставлен­ной цели или принятого намерения, свидетельствуют о том, что цель стала звеном в удовлетворении Непосредственной потребно­сти человека и тем самым сделала опосредствованным способ ее удовлетворения. Характерной особенностью опосредствованной потребности является то, что цель, поставленная человеком (Шли принятая им), будучи связана с возможностью удовлетворения его непосредственной потребности, приобретает способность побуж­дать деятельность, не имеющую своей собственной побудительной силы.

Сказанное свидетельствует о том, что вместе с развитием ре­бенка потребности не только увеличиваются в своем числе, не только обогащаются и изменяются по своему содержанию, но и сами развиваются. Так же, как и другие психические процессы, они из непосредственных превращаются в опосредствованные, приобретая сознательный и произвольный характер.

Таким образом, возникновение опосредствованных потребностей (т. е. побуждений, идущих от сознательно поставленной цели) характеризует такой этап в развитии мотивационной сферы субъек­та, который делает для него возможным сознательное управление своими потребностями и стремлениями.

Возвращаясь к психологической характеристике старшего школьника, мы можем теперь понять ту психологическую функ­цию, которую выполняет в формировании его личности складываю­щееся мировоззрение, и прежде всего система его моральных взглядов и убеждений. Моральное мировоззрение воплощает в себе нравственные стремления школьников и таким образом орга­низует и сами эти. побуждения, и связанное с ними поведение учащихся.

Поиск по сайту: