Абдусалам Гусейнов

Возможна ли мораль (нравственность), независимая от религии?

Мораль, несомненно, зависит от религии в том смысле, что взаимодействует с ней также как с другими формами культуры – искусством, наукой, может быть даже теснее, чем с ними. У морали и религии есть общие точки пересечения. Так, например, для них (и только для них) специфична проблема смысла жизни человека. В интересующем нас вопросе речь идет, видимо, не о такого рода горизонтальных связях, а совсем о другом, а именно: производна ли мораль в своем происхождении и зависима ли она в своем существовании от религии до такой степени, что вне религиозного контекста она деформируется, теряет свою подлинность?
Не существует религии по определению, а есть многообразные, часто отрицающие друг друга религиозные опыты, в том числе, между прочим, и такие, которые саму мораль объявляли религией. К примеру, Л.Н. Толстой считал себя глубоко верующим христианином и создал свое религиозно-нравственное учение. Однако Святейший синод назвал последнее «противохристианским». Совершенно очевидно, что в данном случае мы имеем дело с двумя разными пониманиями религии вообще и христианской религии в частности. Когда говорят о зависимости или независимости морали от религии, то обычно имеют в виду авраамические религии (иудаизм, христианство, ислам) в их исторически устоявшихся конфессиональных формах.
Если переформулировать исходный вопрос с учетом сделанных уточнений, то он выглядит сугубо риторическим. Ибо ответ на него совершенно очевиден и бесспорен: мораль, независимая от религии, возможна. Существовали целые эпохи и народы, которые имели огромные нравственные достижения еще в языческий период своей истории. Самый яркий пример – Древняя Греция, в рамках культуры которой выкристаллизовались кардинальные добродетели умеренности, мужества, справедливости, мудрости, было сформулировано золотое правило нравственности, разработано понятие этики. Все это – бесценное достояние человечества, в полной мере сохраняющее свое значение до настоящего времени.
Другим исторически масштабным опытом нравственной жизни, которая складывалась вне, а часто вопреки религиозно-конфессиональному влиянию, был советский опыт. Как бы ни оценивать советскую эпоху одно несомненно: ее нравственная повседневность ни в коем случае не может считаться провалом по сравнению с эпохой, которая предшествовала ей, и со временем, которое наступило после нее.
Существуют целые цивилизации, которые по привычным канонам авраамических верований, вообще являются безрелигиозными, но которые тем не менее блестяще доказали свою нравственную дееспособность. Такова, например, китайская цивилизация.
Наконец, элементарный и непредвзятый жизненный опыт в современном обществе показывает, что есть много нравственно достойных людей, которые далеки от официально-церковных верований и практик и настроены по отношению к ним скептически, даже враждебно.
Мораль не только может быть независимой от религии или других детерминирующих ее факторов. Но только такой она и может быть! Она выражает автономию личности. Существует много определений и теоретических интерпретаций морали. Однако один ее признак, в общем и целом, признается всеми: мораль охватывает область индивидуально-ответственных суждений и действий – тех суждений и действий личности, совершение или несовершение которых находится целиком в ее власти и которые в полной мере могут быть вменены ей в вину или заслугу. Это не значит, что моральные действия беспричинны. Это значит лишь, что сам сознательно, целенаправленно действующий индивид является их последней причиной в том смысле, что они не могли бы состояться без его моральной санкции. Человек, например, может кое-что терять из-за того, что он рыжий, или обладает малым ростом. Но это не вызывает в нем угрызений совести. В то же время он может много выиграть, подделав подпись или иным способом обманув окружающих. При этом он где-то в глубине души понимает, что совершил подлость. Разница в том, что первое от него не зависит. Второе является его делом.
Особо следует подчеркнуть: и в рамках религиозного мировоззрения мораль также фактически рассматривается как область человеческой автономии. Никто и никогда не сомневался в том, что нормы Десятисловия Моисея или Нагорной проповеди Иисуса Христа находятся в пределах возможностей верующего человека, являются делом его свободного выбора и в этом качестве вменяются ему в долг. В свое время Августин и Пелагий вели богословский спор о том, в какой мере посмертная судьба человека зависит от нравственного качества его земной жизни. Пелагий видел здесь прямую связь. Августин считал, что такой связи нет, и рассматривал спасение человека как непостижимую тайну Бога. Однако и Августин рассматривал моральный выбор как исключительную прерогативу человека, ибо, как писал он «в самих божественных заповедях не было бы пользы для человека, когда бы не обладал он свободным произволением воли».
Есть, правда, один пункт, где идея морали кажется зависимой от идеи Бога. Это был основной аргумент, в силу которого Л.Н. Толстой (см. об этом его работу «Религия и нравственность») на вопрос о возможности нравственности, независимой от религии, давал отрицательный ответ, тут же, правда, уточняя, что речь идет о религии в его понимании. Под религией он понимал отношение человека к окружающему его бесконечному миру, его началу и первопричине, и при этом считал, что без такого отношения к миру существование человека так же невозможно, как невозможно его существование без сердца. Соответственно нравственностью он называл обозначение и разъяснение той деятельности, которая вытекает из того или иного религиозного отношения к миру. Речь, таким образом, идет об осмыслении моральных абсолютов и абсолютности самой морали в ценностной системе координат человеческого поведения. Насколько я могу судить, пока еще не найдено удовлетворительного философского решения данной проблемы, если, конечно, не считать за такое решение сам отказ от морального абсолютизма.
Первоисточниками важнейших общечеловеческих норм в культурной зоне авраамических религий являются Тора, Евангелие, Коран. Сформулированы они там от имени Бога. Этот факт как будто бы опровергает идею автономной морали. В действительности он может быть дополнительным аргументом в ее пользу. Возведение моральных норм к Богу, рассмотренное в контексте культуры, может быть понято как знак и признание того, что никто из людей не имеет исключительного права говорить от имени морали, что перед ней, перед моралью, как и перед Богом, все равны и что, следовательно, на каждом индивиде лежит бремя ответственности и суда за следование тем нормам, которые определяют меру его человечности.
Во «Второзаконии» Моисей, подводя итог наставлениям Бога, говорит: «Вот я сегодня предложил тебе жизнь и добро, смерть и зло» (Втор. 30, 15). Добро несет свою награду в себе, оно совпадает с жизнью, зло несет свое наказание в себе, оно совпадает со смертью. Это представление о самоценности добра, об изначальности морали в человеческой жизнедеятельности красной нитью проходит через всю Библию. С него начинается и кончается библейская версия человеческой истории. Сотворив человека и поселив его в саду Едемском, Бог разрешил ему есть от всякого дерева за исключением дерева познания и добра: «Не ешь от него, ибо в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2, 17). Человек понял этот запрет как моральное предписание. А на самом деле слова Бога были фактическим утверждением. Бог просто сообщал человеку о ядовитости плодов этого дерева и предостерегал его, также как взрослый предостерегает ребенка, запрещая ему играть, например, спичками. Человек же усвоил, только то, что он сам может выбирать. Он проигнорировал самое важное, а именно, что выбор будет адекватным, поддерживающим его жизнь и, следовательно, соответствующим также его самости, только в том случае, если это будет выбор добра. Моральная автономия есть привилегия и право разумного существа быть моральным, выстраивать свое познание и свою жизнь по вектору добра. А человек, согласно библейской легенде, которая, впрочем, довольно точно обобщает историческую правду, истолковал ее ложно – как право самому решать, что есть добро и что есть зло. Именно это роковое заблуждение стало первопричиной человеческих бедствий, о чем мы узнаем из заключительной книги «Откровение святого Иоанна Богослова», идейно и композиционно завершающей Библию. В ней описывается страшный конец, где народы губят друг друга, выстроившись по линиям добра и зла так, как они их понимают.
Обсуждая тему соотношения религии и морали, нужно иметь в виду ее взрывоопасную силу. Джордж Буш, президент США, прочерчивая свою ось зла, проходящую через 60 стран и более, как он выразился, апеллирует к Богу. Бог не нейтрален, утверждает он. Но те, кто противостоит ему, тот же Бен Ладен, также творят свои черные дела именем Бога. Кто нам укажет критерий, отделяющий злоупотребление именем Бога от оправданного обращения к нему?! Мне кажется, нравственная атмосфера современного общества будет намного чище, если мы не будем делать вид, будто знаем, что хочет от нас Бог или чего требует от нас история, а будем принимать решения и совершать поступки с полным сознанием своей собственной ответственности за них.
В заключение – еще одно важное замечание. Содержание нравственных норм и добродетелей является до банальности простым и практически одинаковым во всех развитых культурах; так, любой современный человек знает, что обманывать – плохо, а помогать нуждающимся – хорошо. Но что касается философских и религиозно-конфессиональных обоснований и конфигураций морали, то они сильно отличаются друг от друга. Поэтому в современных условиях разъедающего мировоззренческого плюрализма очень важно акцентировать внимание на единстве нравственного опыта людей в рамках общепринятых светских форм жизни, а не на различиях, которые связаны с доктринальными обоснованиями и версиями этого опыта.

Статья в "Независимой газете".

Два мира – две морали
Церковь корректирует Всеобщую декларацию прав человека.
Для митрополита Кирилла Всеобщая декларация прав человека – не догма, а повод для раздумий.

Фото Виктора Ильина Об авторе: Илья Владимирович Архипов - корреспондент Русской службы Би-би-си.

В Москве в начале апреля под эгидой Русской Православной Церкви (РПЦ) прошел Всемирный Русский Народный Собор. На нем была принята «Декларация о правах и достоинстве человека». Представители РПЦ, в частности, заявили, что в Декларации ООН, принятой в 1948 году, «нет места традиции православного Востока». Эта проблема долгое время рассматривалась преимущественно в церковных кругах и теперь, во время Собора, была вынесена на широкое общественное обсуждение.

Авторы Декларации заявляют: «Мы признаем права и свободы человека в той мере, в какой они помогают восхождению личности к добру». Однако только в одном этом утверждении содержится залог будущих дебатов. Как и кто определит, что такое добро, которому призваны служить права и свободы человека?

Очевидно, что у религиозного и светского сознаний будут разные ответы на этот вопрос. Собор говорит, что этому должна «содействовать религиозная традиция, имеющая своим первоисточником Бога, так как голос совести человека может быть заглушен грехом».

Глава Отдела внешних церковных связей митрополит Кирилл (Гундяев) в своем выступлении объяснил, о чем идет речь: «С точки зрения этой традиции, не могут признаваться в качестве нормы насмешки над святыней, аборты, гомосексуализм, эвтаназия и другие виды поведения, активно защищаемые сегодня с позиций концепции прав человека».

Митрополит Кирилл призывает не отделять проблемы нравственности от прав человека. Причина падения нравственности общества, по его мнению, в слишком широком понимании прав и свобод: «Задача концепции прав человека состоит в том, чтобы защищать ценность человека и способствовать возрастанию его достоинства, а не в том, чтобы выпускать из бутылки джинна, который начинает рубить иконы на выставках в Манеже, проводить выставки «Осторожно: религия!», а потом убивать людей только потому, что они принадлежат к другой национальности. Это все звенья одной цепи.

Нельзя плакать по поводу возрастающей ксенофобии в тот момент, когда мы открываем возможности для человека, который не сдерживается никакими нравственными силами, разрушать святыни, оплевывать свое Отечество, разрушать свою культуру. Этот человек пойдет и будет убивать другого и по признаку национальности, и по признаку веры. Нравственность едина и неделима».

Собственно на этом всю дискуссию можно считать законченной. Понять, где связь между выставкой и убийством и почему культурная акция может оказаться в одном ряду с преступлением против человека, современное светское сознание практически не способно, потому что его понятия и ценности весьма далеки от христианских.

В России защитники секулярного общества резко выступают против попыток предложить иной, отличный от сложившегося в западной традиции взгляд на права человека. «Я бы назвал это традицией православных государств, традицией Византии, традицией консервативной и прямо направленной против прав человека в современном их понимании», – говорит правозащитник и почетный президент фонда «Гласность» Сергей Григорянц о выступлении митрополита Кирилла и предложениях Русской Православной Церкви.

Для правозащитников возведение каких-либо надстроек, христианских, мусульманских, иудейских, над «Декларацией о правах» является очевидным и бесспорным посягательствам на свободу человека. Тем более когда об этом заходит речь в условиях России, где ситуация с защитой прав человека далека от благополучной. Тем более что в России Церковь и правозащитные организации чаще оказываются по разные стороны баррикад, а не сотрудничают во благо оздоровления общества.

В открытое противостояние вылились споры о введении в школах предмета «Основы православной культуры» и скандалы, связанные с выставками «Осторожно: религия!» и «Россия-2». Кроме того, нельзя забывать, что, несмотря на слабость гражданского общества в России, конкуренция между его представителями весьма высока.

С одной стороны, гражданское пространство стремится национализировать государство, создавая «сверху» различные структуры разной степени лояльности. С другой – на этом поле все еще пытаются выжить независимые организации, которые вписаны в глобальную сеть более крупных фондов и структур, вызывая тем самым упреки в зависимости от «мирового капитала». И когда о своих правах на гражданскую трибуну заявляет такой влиятельный институт как Церковь, то игроки на поле скорее демонстрируют быстроту реакции. Некоторые скептики даже увидели в новой инициативе Патриархии государственный заказ.

Представители Церкви эти подозрения отвергают. По словам протоиерея Всеволода Чаплина, Патриархия предлагает свою концепцию прав человека, чтобы избежать конфликта цивилизаций: «Нам нужно добиться того, чтобы на уровне права и политики был найден должный баланс между ценностями прав человека и ценностями веры, святынь и Отечества».

Православные считают, что им будет легче найти общий язык с теми же мусульманами, оскорбленными датскими рисунками, или индуистами, преследующими топ-моделей и дизайнеров за слишком откровенные наряды.

В современном обществе, на мировоззрение которого оказала огромное влияние философия постмодернизма, границы между абсолютным злом и добром размыты. В конце текста Декларации приводится внушительный список тех сфер, в которых Собор предлагает сотрудничать с государством и со «всеми благонамеренными силами».

И надо сказать, что они мало чем отличаются от целей, которые ставит перед собой остальное цивилизованное человечество и, в частности, ООН: «Сохранение прав наций и этнических групп на их религию, язык и культуру, отстаивание свободы вероисповедания и права верующих на свой образ жизни, противостояние преступлениям на национальной и религиозной почве, охрана прав ребенка, забота о людях, находящихся в местах заключения и социальных учреждениях, защита жертв деструктивных сект, недопущение тотального контроля над частной жизнью и убеждениями человека».

Спрашивается: зачем надо было собирать Собор? По сути дела, незачем, кроме одного, – защитить права верующих и предложить религиозное понимание прав человека. С точки зрения многих верующих, понятие «свобода» лишено конкретного содержания и его предлагается заменить на понятие «достоинство».

Западное общество привыкло жить в ситуации, когда Церковь политкорректно не вмешивается в его жизнь. Поэтому конфликт Запада и активного ислама, не признающего компромиссов в делах веры, неизбежен, сходятся во мнении большинство экспертов. Православные теоретики добавляют: эту остроту противостояния можно снизить. Для этого, по их мнению, надо только признать, что не всякое человеческое право нравственно.

Самое парадоксальное, что, заявляя о приоритете нравственности, Церковь выполняет несвойственные ей функции регулятора общественных отношений. Дело Церкви не в контроле за уровнем нравственности. Это обязанность по традиции возлагается на нее обществом, которое в большинстве своем имеет самое далекое представление о том, что такое Церковь и зачем она нужна в этом мире. Немногие в самой Церкви могут дать ясное объяснение всему тому, во что они верят. И даже если могут, то чаще всего эти объяснения весьма разнятся друг от друга.

Даже то, что, казалось бы, известно любому верующему – Церковь через таинства приобщает человека к Божественной благодати и способствует его спасению, – для большинства в современном светском обществе является пустым звуком.

Соответственно возникает вопрос: имеет ли Церковь право говорить о своем мнении? Имеет. Но имеет ли она право на то, чтобы диктовать свои взгляды другим? Нет, но на это она и не претендует, по крайней мере гласно. Другое дело, что любое соборное высказывание Церкви становится достоянием общественного пространства, и тогда, как любая идея, она начинает жить уже своей отдельной жизнью.

И тогда, вырванная из контекста церковного понимания, эта идея становится беззащитной и может быть подвергнута любой интерпретации и трансформации. Более того, она практически обречена на непонимание, что, естественно, в рамках светского восприятия Церкви.

Церковь и светское общество говорят не только на разных языках, но само это общение происходит как бы параллельно в двух разных плоскостях. Активисты гражданского общества говорят, что права человека незыблемы, потому что от них зависит наиболее достойное и комфортное существование человека.

Христианство видит свою задачу не в обеспечении максимально удобного существования на земле, а в спасении души, потому и права человека для верующих имеют не абсолютную, а относительную ценность. Права человека – это в первую очередь инструмент контроля общества за государством.

Мировоззренческий конфликт проявляется со всей очевидностью на примере спора о том, кто виноват в росте экстремистских и ксенофобских настроений. Избиения и убийства иностранцев и представителей национальных меньшинств, нападения на синагоги и церкви, осквернения кладбищ – все это реалии современного общества. За этими преступлениями стоят экстремистские группировки, дворовая шпана и футбольные фанаты, ультранационалисты и черносотенцы, неоязычники и сатанисты. Всех не перечислить. Рост насилия на религиозной и национальной почве идет постоянно, утверждают правозащитники и призывают государство активней бороться с нетерпимостью.

Сергей Григорянц прямо винит во всем государственную машину: «Государство, в том числе и правоохранительные органы, создает в России условия для того чудовищного безобразия, которое сейчас творится в стране». А представители Церкви говорят, что причина бед не столько в низкой правовой культуре и слабости гражданского сознания российского общества, сколько в его нравственной распущенности.

«В конечном итоге зло исходит от человека. Милиционер, который избивает невинного, или работник соцучреждения, который издевается над беспомощным, – это люди, которые действуют исходя из черноты собственного сердца. Конечно, работа правозащитных организаций важна, но самое главное – нравственное воспитание», – говорит протоиерей Всеволод Чаплин.

«Нравственное воспитание» – это обтекаемая и несколько лукавая формулировка, так как, согласно христианскому вероучению, надо призывать к покаянию, полному преображению и преодолению греха. А это, как учит Церковь, возможно только во Христе.

Прямо заявить об этом с трибуны Народного Собора представители Церкви опасаются, но своими выступлениями они как бы говорят: вот где лежит нужный вам путь. Поэтому и заходит речь о правах человека, которые, по мнению Церкви, предлагают человеку гораздо больший выбор дорог и тем самым лишают его четких ориентиров.

Вопрос о том, до какой степени Церковь может вмешиваться в жизнь светского государства, остается открытым. Одно дело, если разговоры о нравственном подходе к правам и свободам человека останутся в рамках публичной дискуссии. Однако совсем другое – если из этого на государственном уровне будут сделаны конкретные выводы. Как показывает практика, лишь до определенной степени.

В исламском мире, например, нет такого жесткого разграничения на светские и религиозные ценности, как в западном. И там есть понятие исламского права. Однако то, что в условиях современной России, где практикующих верующих несколько процентов, будет введено православное, христианское или, бери шире, религиозное право, представляется весьма маловероятным.

Многие и не только в среде защитников светского общества считают, что, если государство, руководствуясь взглядами достаточно авторитетного в обществе института, всерьез возьмется пересматривать права человека в соответствии с постулатами одной конкретной религии, противостояние светского и религиозного обществ обострится. При этом может нарушиться та стабильность, за которую так ратует нынешняя российская власть.

Кроме того, очевидно, что самой Церкви надо ответить на один из главных вопросов: не приведут ли призывы к государству заняться «нравственным воспитанием» к клерикализму? С одной стороны, известно, что цель государства не построить на земле рай, а не допустить ее превращения в ад. С другой стороны, есть всегда опасность впасть в искушение «Великого инквизитора» и начать спасать человеческие души путем государственных программ и национальных проектов.

из архива за: 19.04.2006

Поиск по сайту: