ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. УЧЕНИЕ 4 страница

На следующее утро, на рассвете, дон Хуан велел мне вытащить фигурку из клея и повесить ее на крыше, лицом к востоку, чтобы она сохла на солнце. К полудню она стала твердой, как проволока. Жара высушила клей, и зеленый цвет листьев смешался с ним. Фигурка имела стеклянный голубой блеск.

Дон Хуан попросил меня снять фигурку. Затем он вручил мне кожаную сумку, которую он сделал из старой кожаной куртки, которую я когда-то привез ему. Сумка выглядела точно так же, как и его собственная. Едиственное различие было в том, что его сумка была из мягкой желтой кожи.

— Положи свое «изображение» в сумку и закрой ее, — сказал он. Он не смотрел на меня и намеренно отвернул голову. Когда я спрятал фигурку в сумку, он дал мне авоську и велел положить в нее глиняный горшок. Он подошел к моей машине, взял ветку у меня из рук и прикрепил ее к машине в висячем положении.

— Пойдем со мной, — сказал он.

Я последовал за ним. Он обошел вокруг дома, сделав полный оборот. Он постоял у веранды и еще раз обошел дом, на этот раз в обратную сторону, против часовой стрелки, и снова вернулся на веранду. Некоторое время он стоял неподвижно и затем сел.

Я уже привык верить, что все, что он делает, имеет значение. Я гадал о том, какое имеет значение кружение вокруг дома, когда он сказал:

— Хей! Я забыл, куда я ее поставил.

Я спросил его, что он ищет. Он сказал, что забыл, куда положил саженец, который я должен пересадить. Мы еще раз обошли вокруг дома, прежде чем он вспомнил, куда он положил саженец. Он показал мне маленькую стеклянную кружку на дощечке, прибитой под крышей. В кружке была вторая половина порции корня дурмана. Саженец пустил отростки листьев на своем верхнем конце. В кружке было немного воды, но земли не было.

— Почему там совсем не положено земли? — спросил я.

— Не все почвы одинаковы, а «трава дьявола» должна знать только ту землю, на которой она будет расти. А сейчас время вернуть ее земле прежде, чем ее успеют испортить гусеницы.

— Может, посадим ее здесь перед домом? — спросил я.

— Нет, нет! Не тут поблизости. Она должна быть возвращена на то место, которое тебе нравится.

Но где же я смогу найти место, которое мне нравится?

— Я этого не знаю. Ты можешь посадить ее всюду, где захочешь. Но за ней надо смотреть и ухаживать, потому что она должна жить, чтобы ты имел ту силу, в которой ты нуждаешься. Если она погибнет, то это будет значить, что она тебя не хочет и ты не должен ее больше беспокоить. Это значит, что ты не будешь иметь над ней власти. Поэтому ты должен ухаживать за ней и смотреть за ней, чтобы она росла. Однако, ты не должен ей надоедать.

— Почему?

— Потому что, если она не захочет расти, то бесполезно с ней делать что-либо. Но с другой стороны, ты должен доказать, что ты заботишься о ней. Это следует делать регулярно, пока не появятся семена. После того, как первые семена опадут, мы будем уверены, что она хочет тебя.

— Но, дон Хуан, это же невозможно для меня, смотреть за корнем так, как ты хочешь.

— Если ты хочешь силы, то тебе придется это сделать. Другого выхода нет.

— Может быть, ты посмотришь за ней, пока я отсутствую, дон Хуан?

— Нет! Нет! Я не могу этого сделать. Каждый должен сам выращивать свой корень. У меня есть свой. Теперь ты должен иметь свой. И не раньше, чем он даст семена, можешь себя считать готовым к учению.

— Как ты думаешь, где я смогу посадить ее?

— Это уж тебе одному решать. Никто не должен знать это место, даже я. Только так можно делать посадку. Никто, совершенно никто не должен знать, где ты его посадишь. Если незнакомец пойдет за тобой и увидит тебя, бери росток и беги на другое место. Он может причинить тебе невообразимый вред, манипулируя ростком. Он может искалечить или убить тебя. Вот почему даже я не должен знать, где находится твое растение.

Он вручил мне кружку с ростком.

— Бери его теперь.

Я взял кружку, и потом он почти потащил меня к машине.

— Теперь тебе надо уезжать. Поезжай и выбери место, где ты посадишь росток. Выкопай глубокую яму в почве, неподалеку от воды. Помни, что она должна быть неподалеку от воды, чтобы расти. Копай яму только руками, пусть хоть до крови их раздерешь. Помести росток в центр ямы и сделай вокруг него пирамидку. Затем полей его водой. Когда вода впитается, засыпь яму мягкой землей. Следующее выбери место в двух шагах от ростка в юго-восточном направлении. Выкопай там вторую глубокую яму, также руками и вылей в нее все, что есть в горшке. Затем разбей горшок и глубоко закопай его в другом месте, далеко от своего ростка. Похоронив горшок, возвращайся к своему ростку и еще раз полей его. Затем вынь свое изображение и, держа его между пальцами там, где у тебя свежая рана и стоя на том месте, где ты похоронил клей, слегка тронь росток острой иглой фигурки. Четыре раза обойди росток, каждый раз останавливаясь на том месте, чтобы коснуться головы.

— Следует ли мне придерживаться какого-то определенного направления?

— Любой направление годится. Но ты должен все время помнить, в каком направлении ты закопал клей и в каком направлении ты пошел вокруг ростка. Касайся ростка острием слегка каждый раз, кроме последнего, когда ты должен уколоть его глубоко. Но делай это осторожно. Встань на колени, чтобы рука не дрогнула, потому что ты должен не сломать острие и не оставить его в ростке. Если ты сломаешь острие — с тобой покончено. Корень тебе не годится.

— Надо ли мне говорить какие-нибудь слова, когда буду ходить вокруг ростка?

— Нет. Я сделаю это за тебя.

27 января 1962 года.

Этим утром, как только я вошел в его дом, дон Хуан сказал мне, что он собирается показать мне, как готовить курительную смесь.

Мы пошли в холмы и далеко углубились в один из каньонов. Он остановился возле высокого тонкого куста, чей цвет заметно контрастировал с окружающей растительностью. Чапараль вокруг куста был желтоватым, тогда как куст был ярко-зеленым.

— С этого деревца ты должен собрать листья и цветы, — сказал он. — время нужное для этого: день всех душ.

Он вынул нож и срезал конец тонкой ветви. Он выбрал другую подобную же веточку и тоже срезал у нее верхушку. Он повторил это действие, пока у него в руках не оказалась горсть верхушек тонких веточек. Затем он сел на землю.

— Смотри сюда, — сказал он. — я срезал все эти ветки выше развилки, созданной двумя или более стеблями с листьями. Видишь? Они все одинаковы. Я использовал только верхушку каждой ветви, где листья свежие и нежные. Теперь нам надо найти тенистое место.

Мы шли, пока он не нашел то, что искал. Он вытащил тонкий длинный шнурок из своего кармана и привязал его к стволу и нижним ветвям двух кустов, сделав наподобие бельевой веревки, на которую повесил веточки, срезами вверх. Он расположил их вдоль шнурка равномерно: подвешенные за развилки между листьями и стеблем, они напоминали длинный ряд всадников в зеленой одежде.

— Следует смотреть, чтобы листья сохли в тени, — сказал он. — место должно быть потайным и труднодоступным. Таким образом листья защищены. Их следует ставить сушить в таком месте, где их почти невозможно найти. После того, как они высохнут, их следует положить в кувшин и запечатать.

Он снял листья со шнурка и забросил их в ближайший куст. Очевидно, он хотел мне показать лишь процедуру.

Мы продолжали идти, и он сорвал три различных цветка, сказав, что они также являются составными частями и должны собираться в то же самое время. Но цветы должны быть положены в разные глиняные горшки и сохнуть в темноте. Каждый горшок должен быть запечатанным. Он сказал, что функция листьев и цветов в том, чтобы смягчить (подсластить) курительную смесь.

Мы вышли из каньона и пошли к руслу реки. После длинного обхода мы вернулись к его дому. Поздно вечером мы сели в его собственной комнате, что он редко разрешал мне делать, и он рассказал о последней составной части — грибах.

— Действительный секрет смеси лежит в грибах, — сказал он.

— Это самый трудный для сбора ингредиент. Путешествие к местам, где они растут — трудное и опасное. А собрать именно те грибы, какие нужно — еще более трудно. Там есть другие виды грибов, растущие вокруг, от которых пользы нет. Они испортят хорошие грибы, если будут сохнуть вместе с ними. Нужно время, чтобы научиться хорошо распознавать грибы и не делать ошибок. Серьезный вред будет результатом использования не тех грибов, какие нужны: вред для человека и вред для трубки. Я знал людей, которые умерли на месте от того, что использовали не ту смесь.

Как только грибы собраны, они складываются в кувшин, поэтому уже нет способа перепроверить их. Видишь ли, следует искрошить их для того, чтобы протолкнуть через узкое горлышко кувшина.

— Как можно избежать ошибки?

— Надо быть осторожным и знать, как выбирать. Я говорил тебе, что это трудно. Не каждый может приручить дымок. Большинство людей даже не делают попыток.

— Сколько времени ты держишь грибы в кувшине?

— В течение года. Все остальные ингредиенты тоже запечатываются на год. Затем их поровну отмеряют и по отдельности размалывают в очень мелкий порошок. Грибки не нуждаются в размалывании, потому что они уже сами собой превращаются за это время в очень мелкую пыль. Все, что остается с ними делать, так это размять комки. Четыре части грибков смешиваются с одной частью всех инградиентов, смешанных вместе. Все это хорошо перемешивается и складывается в мешочек, подобный моему, — он показал на мешочек, висящий у него под рубашкой. — затем все ингредиенты собираются вновь и после того, как они убраны сушиться, ты готов курить смесь, которую только что приготовил. В твоем случае ты будешь курить в следующем году. А через год после этого смесь будет полностью твоя, потому что ты соберешь ее сам. Первый раз, когда ты будешь курить, я зажгу для тебя трубку. Ты выкуришь всю смесь в мешочке и будешь ждать. Дымок придет, ты почувствуешь его. Он освободит тебя, чтобы ты мог видеть все, что захочешь увидеть. Прямо говоря, это несравненный олли. Но кто бы ни искал его, должен иметь намерение и волю недоступные. Они нужны ему, во-первых, потому, что он должен намереваться и хотеть своего возвращения, иначе дымок не отпустит его обратно, во-вторых, он должен иметь намерение и волю, чтобы запомнить все, что бы дымок ни позволил ему увидеть. Иначе не выйдет ничего другого, как обрывки тумана в голове.

В наших разговорах дон Хуан постоянно возвращался к выражению «человек знания», но ни разу не объяснил, что это значит. Я попросил его сделать это.

— Человек знания — это тот человек, что правдиво пошел по пути учения. Человек, который без спешки и без мешканья пришел к раскрытию секретов знания и силы настолько далеко, насколько смог.

— Может ли любой быть человеком знания?

— Нет, не любой.

— Но тогда, что надо сделать, чтобы стать человеком знания?

— Человек должен вызвать на бой и победить своих четырех природных врагов.

— Будет ли он человеком знания после победы над этими врагами?

— Да, человек может назвать себя человеком знания лишь, если он способен победить всех четырех.

— Но тогда может ли любой, кто победит этих врагов, быть человеком знания?

— Любой, кто победит их, становится человеком знания.

— Есть какие-либо специальные требования, которые человек должен выполнить прежде, чем сражаться с этими врагами?

— Нет, любой может пытаться стать человеком знания: очень мало людей преуспевают тут, но это естественно. Враги, которых человек встречает на пути учения, чтобы стать человеком знания — поистине ужасны. Большинство людей сдаются перед ними.

— Что это за враги, дон Хуан?

Он отказался говорить о врагах. Он сказал, что должно пройти много времени прежде, чем этот предмет будет иметь для меня какой-то смысл.

Я попытался удержать эту тему разговора и спросил его, могу ли я стать человеком знания. Он сказал, что, пожалуй, никто не может знать это наверняка. Но я настаивал на том, чтобы узнать, нет ли какого-нибудь другого способа, который он мог бы применить, чтоб определить, имею ли я шанс стать человеком знания или нет. Он сказал, что это будет зависеть от моей битвы против четырех врагов: или я одержу победу, или они победят меня, но невозможно предсказать исход битвы.

— Ты должен рассказать мне, что это за враги, дон Хуан.

Он не ответил, я вновь настаивал, но он перевел разговор на что-то другое.

15 апреля 1962 года.

Когда я собирался уезжать, я решил еще раз спросить его о врагах человека знания. Я доказывал, что в течение какого-то времени я не смогу вернуться и что мне кажется неплохой идеей записать все, что он сможет мне сказать, а потом подумать над этим, пока я буду в отсутствии.

Он некоторое время колебался, а потом начал говорить:

— Когда человек начинает учиться — сначала понемногу, он никогда не знает своих препятствий. Его цель расплывчата. Его намерение не направлено. Он надеется на награды, которые никогда не материализуются, потому что он ничего не знает о трудностях учения.

Он медленно начинает учиться — сначала понемногу, потом — большими шагами. И скоро его мысли смешиваются. То, что он узнает, никогда не оказывается тем, что он себе рисовал или вообразил, и потому он начинает пугаться. Учение всегда несет не то, что от него ожидают. Каждый шаг ученика — это новая задача, и страх, который человек испытывает, начинает безжалостно и неуклонно расти. Его цель оказывается полем битвы.

И, таким образом, он натыкается на своего первого природного врага — страх! — ужасный враг, предательский и трудноодолимый. Он остается скрытым на каждом повороте пути, маскируясь, выжидая. И если человек, испугавшись в его присутствии, побежит прочь, то враг положит конец его притязаниям.

— Что случится с человеком, если он в страхе убежит?

— Ничего с ним не случится, кроме того, что он никогда не научится. Он никогда не станет человеком знания. Он, может быть, станет упрямцем, не желающим ничего видеть, или безвредным испуганным человеком, во всяком случае, он будет побежденным человеком. Его первый природный враг положит конец его притязаниям.

— И что он должен делать, чтобы одолеть страх?

— Ответ очень прост. Он не должен убегать. Он должен победить свой страх и, посмотря на него, он должен сделать следующий шаг в учении, и следующий, и следующий. Он должен быть полностью испуганным, но все же, он не должен останавливаться.

Таково правило. И придет момент, когда его первый враг отступит. Человек начинает чувствовать уверенность в себе. Его стремление крепнет. Учение — уже не пугающая задача.

Когда придет этот радостный момент, человек может сказать без колебания, что он победил своего первого природного врага.

— Это случится сразу, дон Хуан, или мало-помалу?

— Это случится мало-помалу. И все же страх исчезнет быстро и внезапно.

— Но не будет ли человек испуган снова, если с ним случится что-либо новое?

— Нет, если человек однажды уничтожил страх, то он свободен от него до конца своей жизни, потому что вместо страха он приобрел ясность мысли, которая рассеивает страх. К этому времени человек знает свои желания. Он может видеть новые шаги в учении, и острая ясность мысли отражает все. Человек чувствует, что нет ничего скрытого.

И таким образом он встречает своего второго врага: ясность мысли, которую трудно достичь, она рассеивает страх, но также ослепляет.

Она заставляет человека никогда не сомневаться в себе. Она дает ему уверенность, что он может делать все, что ему захочется, потому что он видит все ясно, насквозь.

И он мужественен потому, что он ясно видит. И он ни перед чем не останавливается, потому что он ясно видит. Но все это — ошибка. Это вроде чего-то неполного.

Если человек поддается этому мнимому могуществу, значит он побежден своим вторым врагом и будет топтаться в учении.

Он будет бросаться, когда надо быть терпеливым, или он будет терпелив тогда, когда следует спешить.

И он будет топтаться в учении, пока не выдохнется, неспособный научиться чему-нибудь еще.

— Что случится с человеком, который побежден таким способом, дон Хуан? Он что, в результате умрет?

— Нет, не умрет. Его второй враг просто остановил его на месте и охладил от попыток стать человеком знания. Вместо этого он может стать непобедимым воином или шутом. Но ясность мысли, за которую он так дорого заплатил, никогда не сменится на тьму или страх снова. Он будет ясно видеть до конца своих дней, но он никогда не будет больше учиться чему-либо или усваивать что-либо.

— Но что же он должен делать, чтобы избежать поражения?

— Он должен делать то же самое, что он сделал со страхом. Он должен победить свою ясность мысли и использовать ее лишь для того, чтобы видеть и терпеливо ждать, и тщательно замерять и взвешивать все прежде, чем сделать новый шаг.

И главное, он должен думать, что ясность его мысли почти ошибка.

И придет момент, когда он будет видеть, что его ясность мысли была лишь точкой опоры перед глазами.

И, таком образом, он одолеет своего второго природного врага и пребудет в положении, где ничего уже не сможет повредить ему. Это не будет ошибкой. Это не будет точкой перед глазами. Это будет действительно сила.

В этом месте он будет знать, что могущество, за которым он так долго гонялся, наконец, принадлежит ему. Он сможет делать с ним все, что захочет. Его олли в его подчинении. Его желание — закон. Он видит все, что вокруг него. Но он также наткнулся на своего третьего врага: могущество.

Сила — самый сильный из всех врагов. И естественно, самое легкое, это сдаться. В конце концов человек дествительно неуязвим. Он командует: он начинает с того. Человек на этой стадии едва ли замечает своего третьего врага, надвигающегося на него. И внезапно, сам того не заметив, он проигрывает битву.

Его враг превратил его в жестокого капризного человека.

— Потеряет ли он свою силу?

— Нет. Он никогда не потеряет ни своей ясности мысли, ни своей силы.

— Что же тогда будет отличать его от человека знания?

— Человек, побежденный могуществом, умирает, так и не узнав в действительности, как с этим могуществом обращаться.

— Сила — лишь груз и его судьба. Такой человек ничему не подчинен и не может сказать, когда или как использовать свою силу.

— Является ли поражение от какого-нибудь из врагов окончательным поражением?

— Конечно, оно окончательно.

— Когда какой-нибудь из этих врагов пересилил человека, то тому уже ничего нельзя сделать.

— Возможно ли, например, что человек, побежденный силой, увидит свою ошибку и исправит свой путь?

— Нет, если человек раз сдался, то с ним покончено.

— Но что, если он лишь временно был ослеплен силой, а затем отказался от нее?

— Это значит, что его битва все еще не проиграна и продолжается; это означает, что он все еще пытается стать человеком знания. Человек побежден лишь тогда, когда он больше не пытается и покинет самого себя.

— Но тогда, дон Хуан, возможно, что человек, уйдя в страх, на несколько лет покинет самого себя, но, наконец, победит его.

— Нет, это неверно. Если он поддался страху, то он никогда не победит его, потому что он будет уклоняться от учения и никогда не сделает попытки снова. Но если в центре своего страха он будет в течение многих лет делать попытки учиться, то он, очевидно, победит еще, так как, фактически, он никогда не бросал себя ради этого страха.

— Как он может победить своего третьего врага, дон Хуан?

— Он должен непременно победить его. Он должен придти к пониманию того, что сила, которую он, казалось бы, покорил в действительности, никогда не принадлежала ему. Он все время должен держать себя в руках, обращаясь осторожно и добросовестно со всем, что он узнал. Если он может увидеть, что ясность мысли и сила без его контроля над самим собой хуже, чем ошибка, то он достигнет такой точки, где все находятся в подчинении. Тут он будет знать, когда и как использовать свою силу. И, таким образом, он победит своего третьего врага.

Человек будет готов к тому времени и в конце своего пути учения и почти без предупреждения он столкнется со своим последним врагом — старостью. Этот враг самый жестокий из всех. Враг, которого он никогда не сможет победить полностью, но лишь сможет заставить его отступить.

Это время, когда человек не имеет больше страхов, не имеет больше нетерпеливой ясности мысли. Время, когда вся его сила находится в подчинении, но также время, когда он имеет неотступное желание отдохнуть. Если он полностью поддается своему желанию лечь и забыться, если он убаюкивает себя в усталости, то он проиграет свою последнюю битву и его враг свалит его старое слабое существо. Его желание отступить пересилит всю ясность

Но если человек разобьет свою усталость и проживет свою судьбу полностью, то тогда он может быть назван человеком знания, хотя бы на один короткий момент, когда он отгонит своего непобедимого врага. Этого одного момента ясности, силы и знания уже достаточно.

Дон Хуан редко говорил открыто о мескалито. Каждый раз, когда я его спрашивал об этом, он отказывался разговаривать, но он всегда говорил достаточно, чтобы создать впечатление о мескалито, впечатление, которое всегда было антропоморфным. Мескалито был мужского рода не только из-за грамматического окончания слова, которое свойственно словам мужского рода в испанском языке, но также из-за постоянного качества быть защитой и учителем. Каждый раз, когда мы разговаривали, дон Хуан заново подтверждал различными способами эти характеристики.

Воскресенье, 24 декабря 1961 года

— «Трава дьявола» никогда никого не защищала. Она служит лишь для того, чтобы давать силу. Мескалито, с другой стороны, благороден, как ребенок.

— Но ты говорил, что мескалито временами устрашающ.

— Конечно, он устрашающ, но если ты раз его узнал, то он добр и благороден.

— Как он показывает свою доброту?

— Он защитник и учитель.

— Как он защищает?

— Ты всегда можешь держать его при себе, и он будет следить за тем, чтобы с тобой не случилось ничего плохого.

— Как можно держать его все время при себе?

— В маленьком мешочке, привязанном у тебя под рукой или на шее.

— Ты имеешь его с собой?

— Нет, потому что у меня есть олли, но другие люди носят его.

— Чему он учит?

— Он показывает вещи и говорит то, что есть что.

— Как?

— Тебе надо это посмотреть самому.

30 января 1962 года.

— Что ты видишь, когда мескалито берет тебя с собой, дон Хуан?

— Такие вещи не для простого разговора. Я не могу рассказать тебе это.

— С тобой случится что-либо плохое, если ты расскажешь?

— Мескалито — защитник. Добрый благородный защитник, но это не значит, что над ним можно смеяться. Поскольку он добрый защитник, он может быть также самим ужасом с теми, кого не любит.

— Я не собираюсь над ним смеяться. Я просто хочу узнать, что он заставляет видеть и делать других людей. Я описал тебе все, что мескалито заставил увидеть меня.

— С тобой все иначе, может быть, потому, что ты не знаешь его путей. Тебя приходится учить его путям, как ребенка учат ходить.

— Как долго я еще должен учиться?

— Пока он сам не будет иметь смысл для тебя.

— А затем?

— Затем ты поймешь сам. Тебе не надо будет больше ничего мне рассказывать.

— Можещь ли ты сказать мне просто, куда мескалито берет тебя?

— Я не хочу разговаривать об этом.

— Все, что я хочу узнать, так это, есть ли другой мир, куда он берет людей?

— Да, есть.

— Это небеса?

— Он берет тебя сквозь небо.

— Я имею в виду то небо, где бог.

— Теперь ты глуп. Я не знаю, где бог.

— Мескалито — это бог? Единый бог? Или он просто один из богов?

— Он просто защитник и учитель. Он сила.

— Он что, сила внутри нас?

— Нет, мескалито ничего общего с нами не имеет. Он вне нас.

— Но тогда каждый, кто принимает мескалито, должен видеть его одинаково.

— Нет, не совсем так. Он не один и тот же для каждого из нас.

12 апреля 1962 года.

— Почему ты не расскажешь побольше о мескалито, дон Хуан?

— Нечего рассказывать.

— Должны быть тысячи вещей, которое мне надо бы узнать прежде, чем я встречусь с ними снова.

— Нет, может быть, для тебя нет ничего, что ты должен был бы узнать. Как я тебе уже говорил, он не одинаков со всеми.

— Я знаю, но все же мне хотелось бы узнать, что чувствует другой по отношению к нему.

— Мнения тех, кто болтает о нем, немного стоят. Ты увидишь. Ты, возможно, будешь говорить о нем до какой-то точки, а затем ты уже никогда не будешь обсуждать этот вопрос.

— Можешь ты рассказать мне о моем собственном первом опыте. Для чего?

— Ну, тогда я буду знать, как вести себя с мескалито.

— Ты уже знаешь больше, чем я. Ты действительно играл с ним. Когда-нибудь ты увидишь, каким добрым был защитник с тобой. В тот первый раз, я уверен, что он сказал тебе много-много вещей, но ты был глух и слеп.

14 апреля 1963 года

— Мескалито может принимать любую форму, когда он показывает себя.

— Да, любую.

— Но тогда, какую форму ты знаешь, как самую обычную?

— Обычных форм нет.

— Ты имеешь в виду, дон Хуан, что он принимает любую форму даже с людьми, которые его хорошо знают?

— Нет. Он принимает любую форму с людьми, которые его знают лишь немного, но для тех, кто его знает хорошо, он всегда постоянен.

— Как он постоянен?

— Он является им тогда, как человек вроде нас, или как совет. Просто совет.

Мескалито когда-нибудь изменяет форму? Свою форму с теми, кто знает его хорошо?

— Я этого не знаю.

6 июня 1962 года.

Мы с доном Хуаном отправились в путешествие в конце дня 28 июня. Он сказал, что мы едем поискать грибы в штате чиуауа. Он сказал, что путешествие будет долгим и трудным. Он был прав. Мы прибыли в небольшой шахтерский городок на севере штата чиуауа в 10 часов вечера 27 июня. От места, где я поставил машину, мы прошли на окраину, к дому его друзей, индейца из племеня тарахумара и его жены. Там мы спали.

На следующее утро хозяин разбудил нас около пяти часов. Он принес нам бобы и хлеб. Пока мы ели, он говорил с доном Хуаном, но ничего не сказал о нашем путешествии. После завтрака хозяин налил воду в мою флягу и положил пару сладких рулетов в мой рюкзак. Дон Хуан приспособил поудобнее рюкзак у меня на спине. Поблагодарив хозяина за работу и повернувшись ко мне, сказал:

— Время идти.

Около мили мы шли по грунтовой дороге. Оттуда мы пересекли поле и через два часа были у подножья холмов на юге города. Мы поднялись по пологому склону в юго-западном направлении. Когда мы достигли крутизны, дон Хуан сменил направление и мы пошли по возвышенности на восток.

Несмотря на свой преклонный возраст, дон Хуан шел все время так невероятно быстро, что к полудню я уже полностью выдохся. Мы сели и он открыл мешок с хлебом.

— Ты можешь есть все это, если хочешь, — сказал он.

— А как же ты?

— Я не голоден, а позднее нам эта пища еще понадобится.

Я был очень усталым и голодным и поймал его на слове. Я чувствовал, что это подходящее время, чтобы поговорить о цели нашего путешествия, и очень осторожно я спросил:

— Ты считаешь, что мы будем здесь находится долго?

— Мы здесь для того, чтобы собрать мескалито. Мы останемся здесь до завтра.

— Где мескалито?

— Повсюду вокруг нас.

Вокруг в изобилии росли кактусы различных видов, но я не мог найти среди них пейот.

Мы снова отправились в путь и к трем часам пришли в длинную узкую долину с крутыми склонами. Я чувствовал себя странно возбужденным при мысли о том, что увижу пейот, который никогда не видел в его естественной среде. Мы вошли в долину и прошли около 150 метров, когда я внезапно заметил три определенных растения пейота. Они срослись вместе, выступив над землей примерно на несколько дюймов перело мной слева от тропы. Они выглядели, как круглые мясистые зеленые розы. Я побежал к ним, указывая на них дону Хуану.

Он не обращал на меня внимания и намеренно обращал ко мне спину, уходя дальше. Я понял, что сделал что-то неправильно, и всю вторую половину дня мы шли в молчании, медленно передвигаясь по плоской равнине, которая была покрыта мелкими острыми камнями. Мы двигались среди кактусов, вспугивая полчища ящериц, и время от времени одинокую птицу. Я прощел три дюжины растений пейота, не говоря ни слова.

Мы были в шесть часов у подножия гор, которые ограничивали долину. Мы взобрались на склон. Дон Хуан бросил свой мешок и сел. Я опять был голоден, но пищи у нас не соталось. Я предложил собирать мескалито и вернуться в город. Дон Хуан выглядел раздраженным и сделал чмокающий звук губами. Он сказал, что мы проведем здесь ночь.

Мы сидели спокойно. Слева была скала, а справа долина, которую мы пересекли. Она тянулась довольно далеко и казалась шире и не такой плоской, как я думал.

— Завтра мы начнем обратный путь, — сказал дон Хуан, не глядя на меня и указывая на долину. — мы будем идти назад и собирать его, пересекая долину. То есть мы будем подбирать его только тогда, когда он будет прямо на нашем пути. «Он» будет находить нас и никак иначе. Он найдет нас, если захочет.

Дон Хуан облокотился спиной на скалу и, наклонив голову, продолжал говорить так, как будто кроме меня тут еще кто-то был.

Поиск по сайту: