ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. УЧЕНИЕ 7 страница

— Мой бенефактор говорил мне, что позволительно смешивать растение с нутряным жиром. И именно это ты будешь делать сейчас. Мой бенефактор смешивал растение с нутряным жиром для меня сам, но, как я уже говорил, мне никогда особенно-то не нравился дурман, и я фактически не пытался стать с ним одним целым.

Мой бенефактор говорил мне, что для лучшего результата, для тех, кто действительно хочет усовершенствоваться в силе, правильным будет смешивать растение с нутряным жиром дикого вепря. Жир с кишок лучше всего. Но это ты уж сам будешь выбирать. Может быть колесо повернется так, что ты решишь взять «траву дьявола» как олли и, в таком случае, я советую тебе, как советовал мне мой бенефактор, охотиться за диким вепрем и достать жир с его кишок. В иные времена, когда «трава дьявола» была вершиной, колдуны, бывало, отправлялись в специальные охотничьи экспедиции, чтоб достать жир диких вепрей. Они искали самых крупных и самых сильных. У них было специальное колдовство на диких вепрей: они получали от них особую силу, что даже в те времена в это трудно было поверить. Но та сила утеряна. Я ничего не знаю о ней. И я не знаю никого из людей, кто бы знал ее. Может быть, сама трава научит тебя ей.

Дон Хуан отмерил пригоршню жира, бросил его в горшок, содержащий высохшую смесь, и соскоблил жир, оставшийся на ладони, о край горшка. Он велел мне растереть содержимое, пока оно не будет полностью равномерно перемешано.

Я взбивал смесь в течение почти трех часов. Дон Хуан время от времени смотрел на нее и решал, что она еще не готова. Наконец, он, казалось, удовлетворился.

Воздух, взбитый в пасту, придавал ей светло-серую окраску и консистенцию желе. Он повесил горшок под крышей, рядом с другим горшком. Он сказал, что собирается оставить его здесь до следующего дня, потому что приготовление этой второй порции требует двух дней. Он велел мне ничего не есть все время. Я могу пить воду, но не должен принимать никакой пищи.

На следующий день, в четверг, 1-го июля, дон Хуан велел мне четыре раза осаждать горячей водой корень. К последнему разу, когда я сливал верхнюю воду, стало уже довольно темно. Мы сели на веранде. Он поставил обе чаши перед собой. Экстракт корня составлял чайную ложку беловатого крахмала. Он положил его в чашку и добавил воды. Он покрутил чашку в руке, чтобы растворить субстанцию, а затем вручил ее мне. Я быстро выпил, а затем поставил чашку на пол и откинулся назад.

Сердце у меня начало колотиться, я чувствовал, что не могу дышать. Дон Хуан велел мне, как само собой разумеющееся, снять с себя всю одежду. Он взял костяную палочку и начертил две горизонтальные линии на поверхности пасты, разделив таким образом, содержимое чашки на три равные части. Затем, начиная от центра, верхней линии, он провел вертикальную линию вниз, разделив содержимое уже на пять частей. Он указал на нижнюю правую часть и сказал, что это для моей левой стопы, район над ней — для моей левой ноги. Верхняя самая крупная часть — для моих половых органов. Следующая часть внизу с левой стороны — для моей правой ноги, и часть над ней — для моей правой стопы. Он велел положить часть пасты, предназначенной для моей левой стопы на подошву и хорошенько растереть ее. Затем он указал мне положить следующие части пасты на всю внутреннюю сторону моей левой ноги, на половые органы, вниз по внутренней стороне моей правой ноги и, наконец, на подошву моей правой ноги.

Я последовал его указаниям. Паста была холодной и имела особенно сильный запах. Когда я кончил накладывать ее, я выпрямился. Запах смеси попал ко мне в ноздри. Он душил меня. Он был подобен какому-то газу. Я буквально задыхался от него. Я попытался дышать через рот и хотел заговорить с доном Хуаном, но не смог.

Дон Хуан продолжал смотреть на меня. Я сделал шаг к нему. Мои ноги были резиновые и длинные, чрезвычайно длинные. Я сделал еще шаг. Мои колени пружинили, как ходули. Они вздрагивали и вибрировали, и сжимались эластично. Я двинулся вперед. Движение моего тела было медленным и трясущимся, это походило на дрожь вперед и вверх, я взглянул вниз и увидел сидящего под собой дона Хуана. Далеко внизу от меня. Инерция пронесла меня вперед на один шаг, который был еще даже более эластичен и длинен, чем предыдущие. И тут я взлетел.

Я помню, что один раз я опустился, затем я оттолкнулся обеими ногами, прыгнул назад и заскользил на спине. Я видел черное небо над собой и облака, проносящиеся мимо меня. Я дернулся телом так, чтобы можно было смотреть вниз. Я видел темную массу гор. Моя скорость была необычайна. Мои руки были прижаты к обеим бокам. Моя голова была направляющим приспособлением. Если я держал ее откинутой назад, то совершал вертикальные круги. Я изменял направление, поворачивая в сторону голову.

Я наслаждался такой свободой и скоростью, каких я никогда не знал раньше. Волшебная темнота давала мне чувство печали, возможно томления. Было так, как будто я нашел место, к которому принадлежу, — темнота ночи. Я пытался смотреть вокруг, но все, что я ощутил, так это, что ночь была чудесна и в то же время содержала в себе так много силы.

Внезапно я понял, что время опускаться, казалось, я получил приказ, которому должен повиноваться. И я начал опускаться, как перышко, маятникообразным движением. Такой тип движения заставил меня нехорошо себя чувствовать. Движение было медленное и дергающееся, как если бы меня передергивали за веревочку. Мне стало плохо. Голова моя раскалывалась от боли. Какая-то чернота поглотила меня. Я очень хорошо помню себя погруженным в эту черноту.

Следующее, что я помню, это ощущение пробуждения. Я был в своей кровати в своей собственной комнате. Я сел. И картина моей комнаты исчезла. Я встал. Я был наг!

Движение вставания опять вызвало у меня тошноту. Я узнавал понемногу окружающую обстановку. Я был примерно в полумиле от дома дона Хуана, рядом с тем местом, где росли его растения дурмана.

Внезапно все стало на свои места, и я сообразил, что мне придется идти пешком всю дорогу до дома Хуана голым. Быть лишенным одежды явилось глубоким психологическим неудобством, но я никак не мог решить эту проблему. Я подумал, что не сделать ли мне юбку из веток, но мысль показалась нелепой, к тому же восход солнца был неподалеку, так как сумерки уже рассеялись. Я забыл о своем неудобстве и о своей тошноте и начал идти к дому. Я был охвачен страхом, что меня заметят. Я высматривал, нет ли впереди людей или собак, я пытался бежать, но поранил ноги о маленькие острые камешки. Я пошел медленно. Было уже очень светло. Затем я увидел, что кто-то идет навстречу по дороге, я быстро прыгнул в кусты. Мое положение показалось мне совершенно безвыходным.

Только что я испытывал невероятную радость полета и в следующую минуту оказался прячущимся, раздраженным своей собственной наготой. Я подумал о том, чтобы выпрыгнуть опять на дорогу и изо всех сил промчаться по дороге мимо проходящего человека. Я думал, что он будет так поражен, что к тому времени, когда он поймет, что это голый мужчина, я уже оставлю его далеко позади. Я все это думал, но не смел двинуться.

Человек, идущий по дороге, поравнялся со мной и остановился. Я услышал, как он зовет меня по имени. Это был дон Хуан и с ним была моя одежда. Когда я одевал ее, он смотрел на меня и хохотал. Он хохотал так заразительно, что я тоже начал смеяться.

В тот же самый день, 5-го июля вечером, дон Хуан попросил меня рассказать ему детали моего опыта. Так тщательно, как мог, я изложил ему весь эпизод.

— Вторая порция «травы дьявола» используется для того, чтобы летать, — сказал он, когда я закончил. — Сама по себе паста недостаточна. Мой бенефактор говорил, что это корень дает направленность и мудрость. И он является причиной полета. Когда ты научишься большему и будешь чаще принимать его для того, чтобы летать, ты станешь все видеть с большой ясностью. Ты сможешь летать по воздуху за сотни километров, чтобы увидеть, что происходит в любом месте, какое тебе надо, или чтобы нанести роковой удар своему врагу, находящемуся далеко от тебя. Когда ты познакомишься с «травой дьявола», она научит тебя, как делать подобные вещи. Например, она уже научила тебя, как менять направление. Точно также она научит тебя невообразимым вещам.

— Подобным чему, дон Хуан?

— Этого я сказать тебе не смогу. Каждый человек различен. Мой бенефактор никогда не говорил мне, чему он научился. Он говорил мне, как продвигаться, но никогда, что он видел. Это только для себя самого.

— Но я все рассказываю тебе, что я видел, дон Хуан.

— Сейчас ты это делаешь. Позднее не будешь. В следующий раз ты возьмешь «траву дьявола» совсем один, вблизи своих собственных растений, потому что именно там ты приземлишься, у своих растений. Запомни это. Вот почему я пошел искать тебя к твоим растениям.

Больше он ничего не сказал, и я заснул. Когда я поздно вечером проснулся, я чувствовал себя полным жизненных сил. Почему-то я испытывал чувство физического удовлетворения. Я был счастлив, удовлетворен.

Дон Хуан спросил меня:

— Понравилась тебе эта ночь? Или она была пугающа?

Я сказал, что ночь была восхитительной.

— Как с твоей головной болью? Она была очень сильна?

— Головная боль была столь же сильной, как и все остальные ощущения. Это была самая сильная боль, какую я только испытывал, — сказал я.

— Удержит ли тебя это от желания попробовать силу «травы дьявола» еще раз?

— Я не знаю. Я не хочу этого сейчас. Но позднее, может, и захочу, я действительно не знаю, дон Хуан.

Был вопрос, который я хотел ему задать. Я знал, что он ускользнет от него, поэтому я ждал, когда он сам коснется этой темы: я ждал весь день. Наконец, прежде чем уехать вечером, я вынужден был спросить его.

— Я действительно летал, дон Хуан?

— Так ты мне сказал сам. Или было не так?

— Я знаю, дон Хуан. Я имею в виду: мое тело летало? Взлетел ли я, как птица?

— Ты всегда задаешь мне вопросы, на которые я не могу ответить? Ты летал. Для этого и есть вторая порция «травы дьявола». Когда ты будешь принимать ее больше, ты научишься летать в совершенстве. Это не просто. Человек л е т а е т с помощью второй порции «травы дьявола». Это все, что я тебе могу сказать. То, что ты хочешь узнать, не имеет смысла. Птицы летают, как птицы, а человек, который принял «траву дьявола» летает, как человек, принявший «траву дьявола».

— Так же, как птица?

— Нет, так же, как человек, принявший «траву дьявола».

— Значит, в действительности я не летал, дон Хуан? Я летал в собственном воображении. Только в своем мозгу. Где было мое тело?

— В кустах, — ответил он, но тут же снова покатился со смеха. — беда с тобой в том, что ты понимаешь все только с одной стороны. Ты не считаешь, что человек летает, и, однако же, колдун проносится тысячи миль в секунду, чтобы посмотреть, что там происходит. Он может нанести удар своему врагу, находящемуся очень далеко. Так летает он или нет?

— Видишь ли, дон Хуан, мы с тобой по-разному ориентированы. Предположим, ради довода, что один из моих друзей студентов был бы здесь со мной, когда я принял «траву дьявола». Смог бы он увидеть меня летящим?

— Ну, вот, опять ты со своими вопросами о том, что случилось бы, если... Бесполезно говорить таким образом. Если бы твой друг или кто бы то ни было еще, примет вторую порцию травы, то все, что он сможет сделать — это летать. Ну, а если он просто наблюдает за тобой, то он может увидеть тебя летящим, а может и не увидеть. Это зависит от человека.

— Но я хочу сказать, дон Хуан, что если мы с тобой смотрим на птицу и видим ее летящей, то мы согласимся, что она летит, но если бы двое моих друзей видели меня летящим, как я это делал прошлой ночью, то согласились бы они, что я лечу?

— Ну, они могли бы согласиться. Ты согласен с тем, что птицы летают, потому что видел их летящими. Полет обычен для птиц. Но ты не согласишься с другими вещами, которые птицы делают, потому что ты не видел никогда, что они их делают. Если твои друзья знали о людях, летающих с помощью «травы дьявола», тогда они согласились бы.

— Давай я скажу это по-другому, дон Хуан. Я хочу сказать, что если я привяжу себя к скале тяжелой цепью, то я стану летать точно так же, потому что мое тело не участвует в этом полете.

Дон Хуан взглянул на меня недоверчиво.

— Если ты привяжешь себя к скале, — сказал он, — то я боюсь, что тебе придется летать, держа скалу с ее тяжелой цепью.

Сбор составных частей и подготовка их для курительной смеси составили годовой цикл. В первый год дон Хуан учил меня процедуре. В декабре 1962 года, на второй год, когда цикл был возобновлен, дон Хуан просто руководил мной, я собирал составные части сам, приготовил их и отложил до следующего года.

В декабре 1963 года новый цикл начался в третий раз. Дон Хуан тогда показал мне, как объединять высушенные составные части смеси, которые я собрал и приготовил годом раньше. Он положил курительную смесь в небольшой кожаный мешочек. И мы опять взялись за сбор различных составных частей на следующий год.

Дон Хуан редко упоминал «дымок» в течение года, который промелькнул между сборами. Однако, каждый раз, когда я приезжал навещать его, он давал мне подержать свою трубку, и процедура «знакомства» с трубкой развивалась так, как он ее описал. Он клал мне трубку в руки постепенно. Он требовал абсолютной и тщательной моей концентрации на этом действии и давал мне совершенно исчерпывающие указания. Любая небрежность с трубкой, сказал он, неизбежно приведет к его или к моей смерти.

Как только закончился третий цикл сбора и приготовления, дон Хуан начал говорить, в первый раз за более, чем годовой период, о дымке, или об олли.

23 декабря 1963 года.

Мы возвращались на машине к его дому после сбора желтых цветков для смеси. Они были одной из необходимых частей. Я сделал замечание, что в этом году мы не следуем тому примеру в сборе составных частей, которому мы следовали в прошлом году. Он засмеялся и сказал, что дымок не поддается настроениям или обидам, как «трава дьявола». Для дымка не важен порядок сбора ингредиентов; все, что требовалось, так это то, чтобы человек, употребляющий смесь, был аккуратен и точен.

Я спросил дона Хуана, что мы будем делать со смесью, которую он приготовил и отдал мне на хранение. Он ответил, что эта смесь моя и добавил, что мне надо воспользоваться ею как можно скорее. Я спросил, сколько ее требуется каждый раз. Небольшой мешочек, который он мне дал, содержал примерно втрое больше, чем содержит небольшая пачка табака.

Он сказал, что мне надо использовать содержимое мешочка за один год, а сколько мне будет нужно каждый отдельный раз при курении — так это мое личное дело.

Я захотел узнать, что случится, если я не использую весь мешочек. Дон Хуан сказал, что ничего не случится, дымок ничего не требует. Сам он больше не нуждается в курении и все же он каждый год приготавливает новую смесь. Затем он поправился и сказал, что ему редко бывает нужно курить. Я спросил, что он делает с неиспользованной смесью, но он не ответил. Он сказал, что смесь уже нехороша, если не использована в течение одного года.

В этой точке мы вступили в большой спор. Я неправильно выразил свой вопрос, и его ответы казались неясными. Я хотел знать, потеряет ли смесь свои галлюциногенные свойства или силу через год, делая таким образом годовой цикл необходимостью, но он настаивал, что смесь через любое время не теряет свои свойства. Единственное, что происходит, — сказал он, — что человеку она больше не нужна, так как он сделал новый запас. Ему нужно избавиться от неиспользованной старой смеси особым образом, который в данный момент дон Хуан не хотел мне открыть.

24 декабря 1963 года.

— Ты сказал, дон Хуан, что тебе более не нужно курить?

— Да, потому что дымок — мой олли, мне не нужно больше курить. Я могу вызвать его в любое время и в любом месте.

— Ты хочешь сказать, что он приходит к тебе даже, если ты не куришь?

— Я имею в виду, что я прихожу к нему свободно.

— Смогу ли я тоже делать это?

— Да, если тебе удастся сделать его своим олли.

31 декабря 1963 года.

Во вторник, 25 декабря, я имел первый опыт встречи с олли дона Хуана, дымком. Весь день я крутился вокруг него и угождал ему. Мы вернулись в его дом к концу дня. Я заметил, что мы ничего не ели весь день. Но ему совершенно не было дела до всего этого.

Вместо этого он начал говорить мне, что совершенно необходимо для меня познакомиться с дымком. Он сказал, что я сам должен испытать это, чтобы понять, насколько он важен, как олли.

Не давая мне возможности что-либо сказать, дон Хуан сообщил мне, что он собирается зажечь свою трубку для меня прямо сейчас. Я попытался разубедить его, утверждая, что я не считаю себя готовым. Я сказал ему, что, мне кажется, я еще недостаточно долго держал трубку просто в руках. Но он сказал, что мне осталось мало времени учиться и мне придется пользоваться трубкой вскоре.

Он вынул трубку из ее футляра и погладил ее. Я сел на пол рядом с ним и отчаянно пытался заболеть и спасовать, сделать все, что угодно, чтобы избежать этого неизбежного круга.

В комнате было почти темно. Дон Хуан зажег керосиновую лампу и поставил ее в угол. Обычно лампа поддерживала в комнате относительную полутьму, и ее желтоватый свет всегда успокаивал.

На этот раз, однако, свет казался тусклым и необычайно красным, он нервировал. Дон Хуан развязал свой мешок со смесью, не снимая его с тесьмы, накинутой на шею. Он поднес трубку к себе вплотную, взял ее внутрь рубашки и положил немного смеси в чашечку трубки. Он велел мне наблюдать, указав, что, если сколько-то смеси просыплется, то она попадет к нему за рубашку.

Дон Хуан наполнил чашечку, затем завязал мешочек одной рукой, держа трубку в другой. Он поднес небольшое глиняное блюдо, дал его мне и попросил принести угольков снаружи. Я пошел за дом и, взяв несколько углей из печки, вернулся назад. Я чувствовал глубокое любопытство.

Я сел рядом с доном Хуаном и подал ему блюдо. Он взглянул на него и заметил, что угли слишком большие. Он хотел поменьше, которые войдут внутрь чашечки трубки. Я пошел назад к печке и взял то, что требовалось. Он взял новое блюдо углей и поставил его перед собой.

Он сидел со скрещенными ногами. Взглянув на меня уголком глаза, он наклонился вперед так, что его подбородок почти коснулся углей. Он держал трубку в левой руке и исключительно быстрым движением правой руки схватил пылающий уголек и положил его в чашечку трубки. Затем он снова сел прямо. Держа трубку обеими руками, он поднес ее к губам и три раза пыхнул дымом. Он протянул руки ко мне и повелительным шепотом сказал, чтоб я взял трубку в руки и курил.

На секунду мне пришла мысль отказаться от трубки и убежать, но дон Хуан вновь потребовал, все еще шепотом, чтобы я взял трубку и курил.

Я взглянул на него. Его глаза были фиксированы на мне, но его взгляд был дружеским, понимающим. Было ясно, что я сделал выбор давным-давно, и здесь нет выбора — только делать то, что он сказал.

Я взял трубку и чуть не уронил ее. Она была горячей. Я приложил ее ко рту с исключительной осторожностью, так как я воображал, что ее жар будет невыносим на моих губах. Но я совсем не почувствовал жара.

Дон Хуан велел мне вдохнуть. Дым затек ко мне в рот и, казалось, циркулировал там. Он был тяжелый. Я чувствовал, что как будто у меня полный рот дроби. Сравнение пришло мне на ум, хотя я никогда не держал дроби во рту. Дым был подобен ментолу, и во рту у меня внезапно стало холодно. Это было освежающее ощущение.

— Еще! Еще! — услышал я шепот дона Хуана.

Я почувствовал, что дым свободно просачивается внутрь моего тела, почти без моего контроля. Мне больше не нужно было подталкиваний дона Хуана. Механически я продолжал вдыхать.

Внезапно дон Хуан наклонился и взял у меня из рук трубку. Он вытряс пепел на блюдо с углями очень осторожно, затем послюнил палец и покрутил им в чашечке, прочищая бока. Несколько раз он продул мундштук. Я видел, как он положил трубку обратно в ее чехол. Его действия привлекли мой интерес.

Когда он почистил трубку и убрал ее, он уставился на меня, и тут только я почувствовал, что все мое тело онемело и стало ментолизированным. Все лицо отяжелело и челюсти блестели. Я не мог удержать рот закрытым, но потока слюны не было. Рот мой горел от сухости, и все же я не чувствовал жажды. Я начал ощущать необычайное тепло по всей голове. Холодный жар! Дыхание, казалось, разрывало ноздри и верхнюю губу каждый раз, как я вдыхал. Но оно не обжигало. Оно жгло, как кусок льда.

Дон Хуан сидел рядом со мной справа и, не двигаясь, держал чехол с трубкой прижатым к полу, как бы удерживая его силой. Мои ладони были тяжелыми. Мои руки ломило, они оттягивали плечи вниз. Нос у меня тек. Я вытер его тыльной стороной ладони, и моя верхняя губа была стерта. Я вытер лицо и стер с него все мясо! Я таял! Я чувствовал себя так, как если бы моя плоть действительно таяла. Я вскочил на ноги и попытался ухватиться за что-нибудь, за что угодно, что могло бы поддержать меня. Я испытывал ужас, какой никогда не испытывал раньше.

Я схватился за столб, который был у дона Хуана в центре комнаты. Я стоял там секунду, затем я повернулся взглянуть на него. Он все еще сидел неподвижно, держа свою трубку и глядя на меня. Мое дыхание было болезненно горячим (или холодным?). Оно душило меня. Я наклонил голову, чтобы дать ей отдохнуть на столбе, но, видимо, я промахнулся, и моя голова продолжала наклоняться, пройдя ту точку, где был столб. Я остановился, когда уже чуть не упал на пол. Я выпрямился, когда столб был тут, перед моими глазами. Я снова попытался прислонить к нему голову. Я старался управлять собой и не отклоняться и держал глаза открытыми, наклоняясь вперед, чтобы коснуться столба лбом. Он был в нескольких дюймах от моих глаз, но когда я положил голову на него, то у меня было крайне странное ощущение, что моя голова прошла прямо сквозь столб. В отчаянных попытках разумного объяснения я решил, что мои глаза искажают расстояние и что столб, должно быть, от меня где-нибудь метрах в трех, хотя я его и вижу прямо перед собой. Тогда я принял логический, разумный метод определить местонахождение столба. Я начал двигаться боком вокруг него шаг за шагом. Мой довод был в том, что, двигаясь таким образом вокруг столба, я, пожалуй, смогу сделать круг, более чем 1.5 метра в диаметре, если столб был действительно в 10 футах от меня, то есть вне досягаемости моей руки, то придет момент, когда я буду к нему спиной. Я считал, что в этот момент столб исчезнет, так как в действительности он будет сзади от меня.

Я начал крутить вокруг столба, но он все время оставался у меня перед глазами. В отчаянии и замешательстве, я схватил его обеими руками, но мои руки прошли сквозь него. Я схватил воздух. Я тщательно рассчитал расстояние между собой и столбом. По-моему, тут было полтора метра. Некоторое время я играл с восприятием расстояния, поворачивая голову с боку на бок по очерели фокусируя каждый глаз то на столбе, то на окружающем его.

Согласно моему восприятию расстояния, столб определенно и несомненно был передо мной, примерно в полутора метрах. Протянув руки, чтобы предохранить голову, я изо всех сил бросился на него. Ощущение было тем же самым: я прошел сквозь столб. На этот раз я грохнулся на пол.

Я снова встал, вставание было, пожалуй, наиболее необычным из всех действий, которые я когда-либо делал. Я поднял себя мыслью! Для того, чтобы встать, я не пользовался мышцами и скелетной системой, как я привык делать, потому что я больше не имел над ними контроля. Я понял это в тот момент, когда упал на пол. Но мое любопытство к столбу было столь сильным, что я мыслью поднял себя наподобие рефлекторного действия. И прежде, чем я полностью понял, что я не могу больше двигаться, я уже поднялся.

Я позвал дона Хуана на помощь. Один раз я даже взвыл в полный голос, но дон Хуан не двинулся. Он продолжал искоса смотреть на меня, как если бы ему не хотелось повернуть голову, чтобы взглянуть на меня прямо. Я сделал шаг к нему, но вместо того, чтобы двигаться вперед, я качнулся назад и упал на стену. Я знал, что столкнулся с ней спиной, но она не ощутилась твердой: я был погружен в мягкую губкообразную субстанцию, — это была стена. Мои руки были расставлены в стороны, и медленно все мое тело, казалось, тонуло в стене. Я мог только смотреть вперед, в комнату. Дон Хуан все еще смотрел на меня, но он не сделал никаких попыток помочь мне. Я сделал сверхусилие, чтобы выдернуть свое тело из стены, но оно лишь тонуло все глубже и глубже. В неописуемом ужасе я чувствовал, что губкообразная стена смыкается на моем лице. Я попытался закрыть глаза, но они не закрывались.

Я не помню, что еще случилось. Внезапно дон Хуан оказался передо мной, мы были в соседней комнате. Я видел его стол и горячую глиняную печь. Уголком глаза я различил ограду за домом. Я все еще мог видеть очень ясно. Дон Хуан принес керосиновую лампу и повесил ее в центре комнаты. Я попытался посмотреть в другую сторону, но мои глаза смотрели только вперед. Я не мог ни различить, ни почувствовать ни одну из частей своего тела. Мое дыхание было неощутимо. Но мысли мои были исключительно ясными. Я ясно сознавал все, что происходило передо мной. Дон Хуан подошел ко мне, и моя ясность мысли закончилась. Что-то, казалось, остановилось во мне, мыслей больше не было.

Я увидел, что дон Хуан подходит ко мне и ненавидел его. Я хотел разорвать его на части. Я мог бы убить его тогда, но не мог двинуться. Сначала я чувствовал неясное давление на голову, но оно также исчезло. Оставалась еще одна вещь — всепоглощающая злоба на дона Хуана. Я видел его всего в каких-то нескольких дюймах от себя. Я хотел рвать его. Я чувствовал, что рычу. Что-то во мне начало содрогаться.

Я услышал, что дон Хуан говорит со мной. Его голос был мягким и успокаивающим, и я чувствовал бесконечное удовольствие. Он подошел еще ближе и стал читать испанскую колыбельную:

«леди св. Анна, почему дитя плачет? Из-за яблока, что оно потеряло. Я дам тебе одно. Я дам тебе два. Одно для ребенка, одно — для тебя».

Теплота охватила меня. Это была теплота сердца и чувств. Слова дона Хуана были далеким эхом. Они поднимали далекие воспоминания детства.

Ненависть, которую я перед тем чувствовал, исчезла. Неприязнь сменилась на притягивающую радостную любовь к дону Хуану. Он сказал, что я должен стараться не спать, что у меня нет больше тела, и я могу превратиться во что угодно, во что захочу. Он отступил назад. Мои глаза были на нормальном уровне, как если бы я стал рядом с ним. Он вытянул руки перед собой и велел мне войти в них.

То ли я двинулся вперед, то ли он подошел ближе ко мне. Его руки были почти на моем лице — на моих глазах, хотя я их не чувствовал.

— Зайди ко мне в грудь, — услышал я, как он сказал.

Я почувствовал, что я поглощаю его. Это было то же самое ощущение, что и губкообразность стены. Затем я слышал только его голос, приказывающий мне смотреть и видеть.

Его я больше не мог различать. Мои глаза были, очевидно, открыты, так как я видел вспышки света на красном фоне. Это было, как если б я смотрел на свет через сомкнутые веки. Затем мои мысли стали убывать в количестве и интенсивности и исчезли совсем. Было лишь осознание счастья.

Я не мог различить каких-либо изменений освещения. Совершенно внезапно я был вытолкнут на поверхность. Я определенно чувствовал, что меня откуда-то подняли. И я был свободен двигаться с огромной скоростью в воде или в воздухе. Я плавал, как угорь. Я извивался и крутился, взмывал и опускался по желанию. Я чувствовал, как холодный ветер дует повсюду вокруг меня, и я начал парить, как перышко, вперед и назад, туда и сюда, вниз и вниз, и вниз, и вниз.

28 декабря 1963 года.

Я проснулся вчера во второй половине дня. Дон Хуан сказал, что я мирно проспал почти двое суток. У меня была тяжесть в голове. Я выпил воды и мне стало очень нехорошо. Я чувствовал себя усталым, исключительно усталым, и после еды я опять лег спать.

Сегодня я уже чувствовал себя полностью отдохнувшим. Мы с доном Хуаном говорили о моем опыте с маленьким дымком. Думая, что он хочет, чтоб я рассказал ему всю историю так же, как я делал это всегда, я начал описывать свои впечатления, но он остановил меня, сказав, что это ненужно. Он сказал мне, что в действительности я ничего не сделал и что я сразу уснул, поэтому и говорить не о чем.

— Но как насчет того, что я чувствовал? Разве это совсем не важно? — настаивал я.

— Нет. Не с дымком. Позднее, когда ты научишься путешествовать, мы поговорим. Когда ты научишься проникать внутрь предметов.

— Разве действительно проникают внутрь предетов?

— разве ты не помнишь? Ты проник сквозь эту стену?

— Я думаю, что в действительности я сошел с ума.

— Нет, ты не сошел с ума.

— Я вел себя так же, как ты, дон Хуан, когда ты курил впервые?

— Нет, это было не так. У нас разные характеры.

— Как ты себя вел?

Дон Хуан не ответил. Я перефразировал вопрос и задал его снова. Но он сказал, что не помнит своих впечатлений и что мой вопрос равносилен тому, что спрашивать у старого рыбака, какие у него были впечатления, когда он удил впервые. Он сказал, что дымок, как олли, уникален, и я напомнил ему, что он также говорил, что мескалито уникален. Он настаивал, что каждый из них уникален, но что они различаются качественно.

— Мескалито — защитник, потому что он разговаривает с тобой и может направлять твои поступки, — сказал он. Мескалито учит правильному образу жизни. И ты можешь видеть его, потому что он вне тебя. Дымок же — это олли. Он изменяет тебя и дает тебе силу, не показывая даже своего присутствия. С ним нельзя говорить. Но ты знаешь, что он существует, потому что он убирает твое тело и делает тебя легким, как воздух. И все же ты никогда не видишь его. Но он тут и дает тебе силу для совершения невообразимых дел, такую же, как и когда убирает твое тело.

Поиск по сайту: