Часть 2

Прошла пара недель с нашего первого занятия.

Я решил приезжать через день, чтоб был эффект «ожидания» и чтоб заниматься было интереснее. Таким образом, для Наташи подготовка уроков стала чем-то вроде ожидания новой серии любимого сериала. Для меня (чего уж темнить) тоже. Я даже почти привык к этому ужасному кольцу в носу, хотя и не упускал возможности напомнить, что кольца в нос вставляют коровкам и другим крупным рогатым.

И всё бы хорошо, если бы не звонок Наташи одним утром.

— Коля, привет. Мне нужна твоя помощь, — сказала Наталья тихим сиплым голосом.

— Привет, Нат, че случилось? На контрольной чего-то подсказать?

— Нет. Мне нужно, чтоб ты ко мне в школу приехал.

— У вас сладкий стол?

— Причём тут сладкий стол?

— А я по другому поводу не приеду.

— Коль, я серьёзно встряла. Нужна твоя помощь. Я заплачу.

Я начал переживать.

— Нат, что случилось?

— Тут такое дело… Родителей к директору вызывают. Я сказала, что их нет в городе, а сама живу с дядей.

— Умно, молодец, — искренне похвалил я. — А натворила чего?

— Вот приедешь — расскажут. Так что, поможешь? Не думай, что я для себя — я просто не хочу маму расстраивать.

— Ну да, как же, — улыбнулся я. — Хорошо. Только адрес скажи и как пройти.

Шефу я ничего не сказал, так как мы сильно поссорились, из-за того, что он заявил, что я халатно отношусь к работе и мы с ним уже неделю не разговариваем.

Тихонько убежав со студии, я сходил за чистой рубашкой и отправился в Алушту.

Школа Наташи находилась в минуте ходьбы от её дома и представляла из себя самую заурядную школу, которые в СССР строили в перерывах между массовыми расстрелами политических заключённых и разработкой новых видов вооружения.

Внутри было как у меня в кедах, только наоборот — тепло и уютно. Сразу у входа в огромных горшках росли эйкубы (штук десять), а над ними висела доска с национальным гимном («ще не вмерла в україні…»), гербом (где при определенном уровне фантазии можно прочитать «БЛЯ») и флагом (флаг хороший, тут вопросов нет). Чуть правее национальной гордости висели преподаватели формата 10х15, чуть выше завучи 18х24, а на самом верху директор 20х30, к которому мне нужно было на ковёр. Точнее, к которой. На карточке 20х30 была запечатлена дама, о возрасте которой судить довольно сложно. Либо она за собой не следит и ей тридцать, либо следит и ей сорок. Не самая удачная причёска и не самый удачный цвет волос, излишне броская помада, но невероятно умные осмысленные глаза, за которые можно было простить всё остальное.

Когда я выставил перед собой ладони, так чтоб закрыть всё, кроме глаз директора, меня окликнул охранник — дядька лет пятидесяти, с добрыми понимающими глазами и без присущего большинству охранников презрения ко всему человечеству.

— Вы к кому?

— К директору. Добрый день.

— По какому поводу?

В голове табуном проскакали варианты смешных ответов, но я пока не стал нарываться на неприятности.

— Племянница начудила, нужно отдуваться.

— Это та, которая дрожжи в унитаз бросила? — насупился дядька.

— Ну, видимо, да. — Я улыбнулся, хотя стало немного стыдно.

— Ну, ты это… смотри. У нас директор — дама непростая, и когда дело касается школы, может и глотку перегрызть. Давай, иди к ней. Она недавно чай попила, сейчас добрая должна быть.

Кивком я поблагодарил охранника и направился в кабинет с табличкой «Приёмная». В приёмной сидела пожилая, но хорошо одетая секретарша, которая после короткого диалога направила меня в дверь с табличкой «ДИРЕКТОР».

— Добрый день, — вежливо поздоровался я, зайдя в просторный кабинет с большим столом и стеллажом, заставленным кубками.

— Добрый, добрый, — театрально начала нагнетать обстановку Марина Алексеевна. — Вы дядя Карпенко, я правильно поняла?

— Правильно, — проявил элегантную немногословность я.

— Присаживайтесь, эээ… — директор вопросительно посмотрела на меня.

— Зигмунд.

— Зигмунд? — Марина Алексеевна немного улыбнулась и подняла брови. Очень красивые чувственные брови.

— Вам смешно?

— Нет, ну что вы! — начала оправдываться директор, попутно пытаясь заставить расслабиться непослушные мимические мышцы.

— Вот так вот родители один раз в детстве пошутили, а смешно до сих пор.

Не сводя глаз с Марины Алексеевны, я сел за стол.

— Ээээ… Зигмунд, не подумайте, я не хотела вас оскорбить! Просто имя у вас необычное. Я скорее удивилась. Ну, согласитесь, не часто такое имя встретишь у нас?

— Угу… — надулся я. — Особенно, когда заполняю анкету, а мне не верят, пока паспорт не покажу. А когда фамилию увидят, так вообще начинается истерика.

Глаза директора, которые в жизни были ещё красивее, чем на фото, загорелись любопытством, но чувство такта не позволило поинтересоваться.

— Так… Зигмунд… — директор опять на секунду улыбнулась. — У нас в школе произошло ЧП. Вы уже в курсе?

— Нет.

— Ваша племянница бросила в унитаз пачку дрожжей.

— И что? — абсолютно спокойно поинтересовался я.

— Как что? Хотите пойти посмотреть?

— Да нет, я приблизительно представляю картину. По химии в олимпиадах участвовал.

— Правда? — опять подняла брови директор и почему-то обрадовалась. — А я как раз преподаю химию!

Марина Алексеевна на секунду засмущалась и опять сделалась серьёзной.

— Марина Алексеевна, вы заметили, что у Наташи химия подтянулась?

— Да, должна сказать, она стала гораздо сильнее буквально за две недели!

— И как раз две недели я за ней смотрю. И вы знаете, я думаю, что ребёнку просто захотелось воочию, так сказать, увидеть, как это работает. Я считаю, что это простое любопытство и это абсолютно нормально.

Секунду Марина Алексеевна переваривала мою информацию, а потом аж побагровела от злости.

— ВЫ С УМА СОШЛИ??? НОРМАЛЬНО? А ЗАВТРА МЫ БУДЕМ ОДНОКЛАСНИКОВ ПОЛИВАТЬ СЕРНОЙ КИСЛОТОЙ ИЛИ МЫШЬЯКА В ПИРОЖКИ ДОБАВИМ? А может, получим нитроглицерин и будем испытывать примитивные бомбы? Или может… ПОЧЕМУ ВЫ СМЕЁТЕСЬ?

— Вы меня простите, анекдот просто вспомнил.

— Какой ещё анекдот?

— А-а-а, вам не понравится. Он пошлый.

Марина Алексеевна выпучила прекрасные глаза от злости.

— Вам это кажется смешным?

— Да.

— А я уверенна, что это не смешно!

— Ну, вы же не знаете, вот вам и не смешно.

— Что не знаю???

— Анекдот.

Казалось, от злости директор сейчас начнет свистеть, как чайник.

— Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Вы понимаете, где вы находитесь и с кем разговариваете?

— Да, — категорично произнес я. — И я уже сделал все выводы.

Я таинственно замолчал. Директор тоже не хотела поддаваться на провокацию, но почему-то поддалась:

— Какие выводы?

— Что у вас совершенно неэффективные воспитательные меры.

— Неэффективные? Вот так значит? — директор напоминала помидор в парике. — А может, вы мне ещё скажете, какие эффективные?

— Скажу, — как можно спокойнее и добрее произнес я. — Если вы скажете «пожалуйста».

Наверное, сработал глаз-пластмасс, а может директор вспомнила, что она как-никак директор, но вместо того чтоб выгнать меня из кабинета (чего я и добивался), Марина Алексеевна вернула самообладание и даже слегка улыбнулась.

— «Пожалуйста».

— Ну вот! — обрадовался я. — Можно поговорить, как умные люди. Вы меня зачем вызвали сюда?

— Я не вас вызывала, З… — директор забегала глазами. — Если бы знала, что вы тут цирк устроите, вообще бы никого не вызывала. Подождала бы, пока отец Арсений или мама Наташи вернётся — хуже точно не было.

— Ну, хорошо. Но если бы пришёл кто-то из нормальных родителей, что бы вы им сказали?

— Эм… — Марина Алексеевна на пару секунд потерялась. — Ну-у-у-у, чтобы беседу провели, меры приняли. Санслужбу вызвали в конце концов.

— Санслужбу успеете. А вот меры? Меры против чего?

— Против того, чтоб дочь творила такие ужасы! Весь туалет загадили! За сто метров несёт! Уборщицы отказываются даже близко подходить, боятся, что провоняются.

— Вот! — сделал умный вид я и даже палец вверх поднял. — Это для вас «ужасы», а ребёнок эксперимент провёл. Между прочим, один из самых важных этапов постижения научного знания! Ну, а то, что слегка вам атмосферу подпортили… нууу, бывает. Кюри, вон, вообще от радиации померли.

Марина Алексеевна набрала воздуха в легкие, чтоб предоставить контраргументы, но я успел её перебить:

— А по поводу уборки вот что я вам скажу: почему уборщицы должны это убирать? Это же не их работа?

— А кто? Может, вы?

— А почему бы и нет?

У директора отвисла челюсть. Она хотела что-то сказать, но почему-то не смогла. Я же решил расставить все точки над «i».

— Во-первых, я не чувствую запахов. Для меня это как гусю вода. Во-вторых, если это всё грамотно обставить, то я Наташку потом могу шантажировать этим сколько угодно, так как Лилия… вы же знакомы с Лилией?

— Нет, я с папой всегда общалась, — почему-то улыбнулась директор.

— А-а-а, с папой… Ну, оно и не удивительно. Так вот. Лилия меня оставила смотреть за Наташкой и пообещала, что та никаких неудобств не причинит. И Наташка пообещала, так как страшно меня любит и постоянно мечтает избавиться от родительского гнёта хотя бы на недельку. Там долгая история, но думаю, идея ясна. И тут я убираю, простите, дерьмо у неё в школе, так как злющий и коварный директор мне не оставил выбора. Вообще, шикарный повод обидеться, не находите? Будет чувствовать себя виноватой — шёлковой будет. Как вам?

Марина Алексеевна изменилась в лице. Не могу сказать, что она меня перестала считать кретином, но затея ей, как минимум, не казалась глупой.

Она меня даже отговаривала от этого мутного мероприятия, но я стоял на своём. Вооружившись ведром, шваброй, тряпкой и ультра-стильным нарядом уборщицы, состоящего из резиновых перчаток и халата (наполовину из заплаток), я пошёл в храм какашек.

Вообще, если кто-то себе представляет систему канализации, он понимает, что всё коричневое и зловонное должно уходить вниз, а в трубах должна быть только техническая вода. И если бросить дрожжи в эту самую воду, то, по идее, ничего страшного не произойдёт. Это должно работать только в дачных сортирах типа «дырка в полу», где необходимый компонент-катализатор содержится в изобилии прям под экспериментатором. Но наличие того самого компонента тут, на полу (и стенах) говорило об ошибке в моей гипотезе. Если бы я описывал свои эмоции от увиденного тогда сразу, не употребив успокоительного перед написанием, то в этом абзаце слово «говно» показалось бы невинной овечкой среди трёхэтажных матов и других утончённых фонетических конструкций. Но так как этот рассказ «типа поучительный» и, возможно, его читают те, о ком он, оставим всё это на потом.

На самом деле работа была не такой уж и пыльной. Нужно было просто собрать всё в ведро (мне дали козырное ведро — с крышкой для герметичности), вынести во двор на клумбу и закопать. Работы на часик, если поднапрячься. Хотя по тому, как морщился охранник, когда я проходил мимо, я понимал, что под силу такой труд только избранным. То есть мне.

Я вообще люблю тупую физическую работу. Особенно, когда клевое настроение, обожаю уборку делать. А сейчас я чуть ли не прыгал от счастья, гордясь своим хитрым планом! Чего только стоила находка с «Зигмундом» и смешной фамилией, из-за которой директор постеснялась проверить документы, чтоб удостовериться, что я не какой-то левый чувак с улицы.

— Ну, всё, — улыбаясь, я заглянул к директору. — Сразу говорю: у вас там один этот… Ну, короче, забился. Сантехника вызовите, а то пользоваться туалетом всё равно нельзя. А так всё сияет, а весной у вас на клумбе вырастут шикарные крокусы. А-а-а… от меня несёт?

— Угу, — неохотно поморщилась Марина Алексеевна. — Вам бы постирать вещи не помешало. А почему вы так радуетесь?

— А угадайте, кому со мной жить?

— И вы её нюхать это заставите?

— Несомненно!

— Но это жестоко?

— Если по-хорошему, всё это должна была она делать. И чтоб кто-то из одноклассников всё это дело заснял и распространил среди заинтересованных. Я бы заставил её сам, но у нас же с детским трудом, сами понимаете, строго. Да и обиделась бы она сильно: травма всё-таки для ребёнка. Я считаю, что всё максимально разумно. Вы согласны?

— Ну… Зигмунд, я вообще удивляюсь тому, как вы мыслите. Вы кем работаете?

— Я руководитель отдела образовательных программ в Артеке.

— В Артеке? Надо же! А я там работала вожатой! В «Лесном»! Как там Юрий Николаевич?

— Давно не видел. Сейчас же не сезон. В отпуске, скорее всего.

— Ну да… Зигмунд, а как вы… такой молодой, и уже руководитель? Ещё и в Артеке? Там же монстры работают!

— Только не называйте меня «Зигмунд». Я так представился, чтоб с толку вас сбить. Не обижайтесь, пожалуйста. Просто мне вас описали злющим тираном. Знал бы, что вы такой замечательный человек, никакого цирка бы не было. Я вообще-то Николай. А то, что руководитель… просто настоящий руководитель ушла в отпуск, как и все остальные. А я — крайний. Вот, сам собой и руковожу — идиллия!

Марина Алексеевна улыбнулась. Очень мило. Так, что её красивые глубокие глаза заиграли так, что у меня аж мурашки пробежали по спине. Знаете, бывает, смотришь в глаза и не можешь оторваться. Вот у меня точно так же было.

— Николай. Вы меня, конечно, извините, но вы можете уже уйти? Просто от вас действительно жутко несёт. Хотя и с привкусом лаванды. А у меня скоро совещание. Только не поймите меня неправильно.

— Да без проблем. Вы мне тоже уже надоели.

Я улыбнулся и вышел.

Не знаю почему, но хотелось попрыгать.

Вприпрыжку я подошёл к охраннику и спросил, когда заканчиваются пары. Он долго не мог понять, какие пары, а потом сообразил и сказал, что вот-вот.

Не став мучить охранника своей компанией, я решил дождаться Наташу возле школы.

Прозвенел звонок и через пару минут из больших красных дверей повалило школие. Они прыгали, толкались, дурачились — даже пробила ностальгия по лету, когда мне приходилось не сидеть целыми днями за компом, избегая диалогов с начальником, а с малолетними кинематографистами снимать короткометражки.

Среди школия появилась и Наташа, не разделяющая всей эйфории окончания пар. Она шла одна (то самое «одиночество в толпе»), сделав кислую мину. Но завидев меня, она жутко обрадовалась. Я тоже рад был её видеть, но сейчас мне предстояло быть крайне серьёзным (непосильная ноша, между прочим).

— Коль! Привет! Ну, как? Сильно ругалась?

Наташка была такой позитивной, что аж сердце кровью начало обливаться от коварства моего хитроплана.

— Наташ, я всё понимаю, но после вот такого… я думал, что ты взрослый человек. А мне из-за тебя пришлось чистить сортир. От меня теперь несёт, как от ёршика унитазного, а мне ещё в троллейбусе домой ехать час. И всё это потому, что ты решила поразвлечься. Думаешь, «дерьмодемон» — это весело? О чём ты думала?

— Тебя заставили убирать???

— Хотели тебя заставить. Меня вызвали, чтоб я дал своё согласие на твою эксплуатацию. Или исключение за нарушение дисциплины. Но я решил, что это будет последний акт доброй воли.

— Как последний?

— Ты всё поняла, не строй дурочку.

— Ты что, больше не будешь со мной заниматься?

Я театрально пожал Наталье руку, махнул рукой и отправился в сторону вокзала. Я даже на секунду почувствовал то отчаяние, которое Наталья сейчас испытывает. Сзади довольные беззаботные сверстники идут домой и ни о чём не парятся, а ей нужно решать довольно непростую ситуацию.

— Ну Ко-о-о-оль! Ну, подумаешь… я же не специально! Ну, стой! — Наташа подбежала сзади и дёрнула меня за пальто. — Ты же сам мне говорил, что нужно внимательно выслушивать до конца. А сам не слушаешь.

— Ну, хорошо, — остановился я. — У тебя пять минут. Потом троллейбус уедет.

— Ты говорил, что нужно сначала думать, а потом делать. Так?

— Угу, — мрачно кивнул я.

— Так вот: я бросила дрожжи в унитаз, потому что у нас он забился еще неделю назад. Мы жаловались всем, но никто ничего не делал. Тогда мы с Олькой решили, знаешь, «или пан, или пропал». Всё равно ходить туда невозможно. Приходилось на другой этаж бегать. Там даже девочки перестали курить — настолько воняет. Ну, а ты мне как раз про дрожжи говорил недавно. Решила совместить приятное с полезным. Коль, я понимаю, что неправильно поступила…

Наташка всё рассказывала, а я отвлекся на размышления и посмотрел на всё по-новому.

— Ну-у-у, Наташ… я даже тобой горжусь. В определенном смысле. Только одного не понимаю — как они узнали, что это ты?

— Ну так Олька ж на телефон снимала! А потом в контакт загрузила. А потом кто-то дал учителям посмотреть.

Я где-то полминуты доходил, а потом начал ржать как конь.

— М-да! Революционеры вы хорошие, но диверсии правильно устраивать пока не умеете. Хех. Но всё равно ты не права. Из-за твоей демонстрации пострадало бы мирное население.

— Уборщицы что ли?

— Ну, да. И те, кто до соседнего крыла не добежит.

— Я об этом думала. Правда. И мне их как бы и жаль. Но, Коль, ты тоже пойми — бывает, прижмет, а до другого крыла не добежишь просто. И приходится сидеть, терпеть это всё. Это уже была крайняя мера. — Наташа немного засмущалась. — У меня всё нормально хоть с этим делом, а вот Ольке постоянно нужно бегать. Я даже не для себя это сделала.

— Ну, прямо Мать Тереза! И в кого ты такая умная и добрая получилась?

— В папу! Он бы тоже, кстати, одобрил. Ну, может, не совсем одобрил, но сильно не сердился бы.

— Если бы ему не пришлось какулехи ваши убирать там целый час. От меня воняет, кстати?

— А ты что, сам не слышишь?

— Я запахов не чувствую. Вообще.

Наташа округлила глаза и, как бы, не хотела верить. Но потом почувствовала себя немого неуютно.

— Да я уже как-то и привыкла, знаешь. Хотя да, несёт. Пошли, постираем вещи у нас. Мамы пока нет.

— А если мама придёт, а я в трусах?

Наташа улыбнулась:

— Скажу, что ты ко мне приставал! — я насупился и шутки не оценил.

— Ну, хорошо, скажем, что машина обляпала.

— А ничего, что на улице сухо?

— Ну, скажешь, что у вас там в Артеке грязь? Мама ж не поедет проверять? — Наташа стыдливо опустила глаза, — И… ты ж ей не скажешь?

Хотелось её помучить. С другой стороны, конечно, хотелось и похвалить за сообразительность. Но она набедокурила, и это было бы крайне непедагогично. Хотя она всё понимала и радовалась уже тому, что я не прекратил педагогическую деятельность.

— Значит так: ты вытаскиваешь это своё козье кольцо из носа, и чтоб я его вообще никогда не видел. Така дiвка гарна, а усiляку гидоту у ніс пхає! Ну шо це таке? Это раз. Во-вторых, ты выкидываешь все свои псевдосатанистические финтифлюшки из комнаты.

— Но…

— Я тебя слушал внимательно? — опять насупился я и Наташа опять стыдливо опустила глаза. — Вот и молодец. Ты выкидываешь все свои безделушки. Вот эти звезды все, черепа, чёртиков своих и плакаты с Дими Боргером. И с «Крэдэлами» тоже. Это позёрский хлам, нефиг их рекламировать. «Хим» можешь оставить.

— Ну, Коль! Это жестоко! — начала ныть Наташа. — Я их полгода собирала! Что, просто так выкинуть?

— Можешь папе отдать, чтоб неимущим прихожанам раздал.

Наташа улыбнулась.

— Это всё?

— Нет. Ещё ты мне покупаешь кило печенек. Нет, лучше два кило!

— А можно, я тебе куплю пять килограмм печенек и ничего не буду выкидывать?

— Хорошая попытка, но нет. Если будешь торговаться, то потребую, чтоб перестала одеваться, как алкаш-металлист.

Наташе было тяжело. С одной стороны, она понимала, что теряет связь с субкультурой и тем, что эта субкультура ей даёт. С другой – она могла потерять прекрасного компаньона в лице меня. А я шёл ва-банк, так как тоже мог потерять прекрасного компаньона и неплохую прибавку к плохой зарплате.

— Тогда у меня тоже условие.

— Ого! Ну, вы, мадам, борзая! Я ни в коем случае не соглашусь, но давай, мне чисто интересно услышать.

— Ты научишь меня играть на гитаре?

— По рукам!

— Что здесь происходит? Николай, почему вы в трусах? — удивилась Лилия.

— Эм… ну…

— А его, просто, машина обляпала, а он тут мимо проходил! — вмешалась Наташа. — А машина в Артеке обляпала. Ну, она его там обляпала, а он тут мимо проходил… потом… когда проходил…

Если бы мне таким тоном сообщили какую-то очевидную истину, я бы точно начал сомневаться. Но Лилию аргумент вполне устроил. Она ещё раз с улыбкой оглядела меня от носков до макушки и отправилась переодеваться. А мы с Натахой продолжили изучать историю.

— Что, так и сказал???

— Ну, — развёл руками я, — не могу ж я ручаться за подлинность исторических документов. Но то, что в указах было написано «при виде дамы не сметь хер в кармане наяривать» — это точно. Хотя не факт, что Пётр лично их издавал. Тогда такие шутки были в моде. А ещё он какать с балконов запретил. Тогда это тоже было в моде.

Не знаю почему, но при словах «хер в кармане наяривать» у Наташи просто истерика началась. Я её такой счастливой ещё не видел. Представляю, что было бы, если бы она в учебнике такое прочитала.

Кстати, жаль, что люди, которые сочиняют учебники, напрочь лишены фантазии и хоть какого-то вкуса. Кроме учебников по анатомии, конечно. Думаю, не нужно объяснять, в какую тему первым делом смотрят неразумные школьники, получив книжки в начале года. А если иллюстрации дорисованы юными дарованиями, у которых этот учебник был прежде, то…

Почему-то «умные» взрослые считают, что первый признак интеллекта — это серьёзность. Если мы делаем учебник, то в нём ни дай Бог не должно быть ни одной шутки. Даже вольное изложение не допускается. Только сухой скучный текст, который по удобоваримости можно сравнить, например, с сухарями или рыбьим жиром. Вроде и полезно и ничего лишнего, но почему-то у нормального человека никогда не возникнет желание питаться исключительно этим. Зато у нас за плечами многолетние традиции, а вы, молодые просто ничего не понимаете. Из всех этих зануд только Ландау красавчиком был!

Приём удачной шутки в образовательном процессе я впервые встретил у Эндрю Крамера — чувака, который, по сути, весь мир учит композитингу. Композитинг — это создание анимированной графики, начиная с титров, заканчивая всякими взрывами и бульканьями. Штука реально сложная и требует знаний буквально во всём, начиная с элементарной физики, заканчивая теорией академического рисунка. Именно из композитинга я понял реальное (считай, прикладное) значение таких слов, как «экспоненциальный», «интерполяция» или, к примеру, «кинематика». Так вот, этот Эндрю Крамер рассказывает про композитинг приблизительно так же, как о дойке коровы или стирке грязных носков. Ещё и шутить умудряется. Ещё и на английском. Не могу сказать, что я в совершенстве владею языком, но его почти полностью понимаю. Обобщаем: чувак на не совсем понятном языке объясняет вещи, сложность которых может сравниться с той же высшей математикой. И так объясняет, что его хочется слушать ещё и ещё. А вы видели хоть одного студента, который запоем читал учебник по матану?

Такие дела.

Поиск по сайту: