ПАРАЛЛЕЛЬНОЕ МЫШЛЕНИЕ

«П^аР^{аллельное мышление>> — это} широкое понятие, 11 за которым кроется альтернативный метод мышления, который я предлагаю взамен традиционного сократовского метода. В этой главе мы рассмотрим один конкретный аспект параллельного мышления. Этот аспект разъясняет природу параллельного мышления и чем оно отличается от сократовского метода. Тем не менее следует иметь в виду, что этим аспектом параллельное мышление не ограничивается. О других его аспектах будет рассказано в последующих главах книги.

Параллельное мышление подразумевает, что идеи просто выкладываются бок о бок. Никаких столкновений, никаких споров, никаких изначальных суждений типа правда/ложь. Вместо всего этого искреннее исследование, из которого впоследствии будут строиться выводы и решения.

Клеймить традиционный диалектический метод противостоящих аргументов не имело бы большого смысла, если не предложить взамен практичную альтернативу. Поступать подобным образом — прерогатива тех, кто считает критику самодостаточной. Кроме того, то, что предлагается на место традиционного метода, должно быть достаточно привлекательным и простым в использовании.

Метод, о котором пойдет речь, очень быстро набирает популярность и ныне используется очень мно

гими: от восьмилетних учащихся Норфолкской академии (престижная школа в штате Виргиния) до руководителей таких крупных корпораций, как «Du Pont», IBM, «Prudential» и др. Мне рассказывали, что этот метод используется на заседаниях редколлегии ведущей негритянской газеты Южной Африки «Sowetan», высших чинов мормонской церкви. Им пользуются школьники во Флориде (и во многих других местах), руководители предприятий и общественные деятели Сингапура, многие мыслители в Италии, Аргентине и других странах. А на одной из встреч в Шанхае начальник китайской полиции исполнился таким энтузиазмом в отношении этого метода, что пообещал внедрить его в Пекине, чтобы сократить продолжительность совещаний, которые порой длятся до девятнадцати часов. В Японии в числе первых метод начали использовать в корпорации NTT, генеральный директор которой очень быстро понял его ценность.

Таким образом, предлагаемый здесь метод не является новоиспеченной идеей, о которой до сих пор никто слыхом не слыхивал. Он уже имеет широкое применение, и им пользуются люди самого разного возраста, разного уровня образования, разной культурной принадлежности и т. д. Более того, если смотреть глобально, он уже используется шире, чем западный стиль ведения споров, который во многих других культурах неприемлем.

Метод, о котором я говорю, называется методом шести шляп.

Есть шесть метафорических шляп разного цвета. Каждой шляпой пользуются по очереди, применяя каждый раз исключительно тот режим мышления, который диктуется выбранной шляпой.

Параллельное мышление подразумевает, что идеи просто выкладываются бок о бок. Никаких столкновений, никаких споров, никаких изначальных суждений типа правда/ложь.

Поначалу идея разноцветных шляп может показаться глупостью и детским лепетом, но чтобы этот метод легко было запомнить и применять на практике, существует абсолютная концептуальная потребность в каком-то предельно жестком, «железобетонном» каркасе. Увещевания без символики малоэффективны.

Белая шляпа олицетворяет информацию. Представьте белизну бумаги. Белый цвет нейтрален. Когда используется белая шляпа, все участники обсуждения параллельно выкладывают известную им информацию. Какая информация доступна? Какая информация необходима? Какой информации недостает? Где получить необходимую информацию? Качество информации может варьироваться от твердых, допускающих проверку фактов до слухов и частных мнений. Докладывающий информацию должен указывать на ее качество.

Когда возникают противоречия, разные версии просто выкладываются бок о бок. Если эта информация действительно важна, ее можно впоследствии проверить.

«Вечерний самолет на Лондон отправляется в семь часов».

«Вечерний самолет на Лондон отправляется в восемь часов».

На этом этапе никаких споров и опровержений быть не должно.

Красная шляпа олицетворяет чувства, эмоции, интуицию, догадки. Красный цвет может ассоциироваться у вас с огнем и теплом. Красная шляпа узаконивает проявление чувств и интуиции. Причем оправдывать и объяснять возникающие чувства или интуитивные ощущения не нужно и даже не дозволяется. Они выражаются в своем первозданном виде:

«У меня такое чувство, что эти инвестиции не помогут».

«Мне кажется, она подходит для этой работы».

«Интуиция подсказывает мне, что на это никто не согласится».

Красная шляпа означает выражение сиюминутных чувств. На протяжении заседания ощущения могут меняться. Кроме того, интуиция и чувства далеко не всегда оказываются правомерными. Интуиция зачастую базируется на опыте и сложных переживаниях, и порой невозможно выделить факторы, стоящие за нею. Но когда на участников совещания надета красная шляпа, интуитивные догадки имеют полное право на существование. Чувства также можно выплеснуть наружу. Если они существуют внутри, невидимые, почему бы не сделать их видимыми? В обычной дискуссии чувства приобретают форму нападок или энту- шазма. Система шляп позволяет выражать их непосредственно — без обвинений и оправданий.

Черная шляпа используется чаще других и, возможно, является самой ценной. Я пишу это потому, что многие люди ошибочно полагают, что черная шляпа в чем-то плохая. Это совсем не так. Черный цвет ассоциируется с мантией судьи. Ее назначение — предостережения, анализ рисков и критика. Это является важной частью мышления и обсуждения, если мы не хотим погрязнуть в ошибках и делать то, что может представлять опасность для нас самих и для других. Мы надеваем черную шляпу, чтобы убедиться, что вносимые предложения согласуются с имеющейся информацией, нашим опытом, целями, ценностями, моралью, политикой и т. д.

Проблема в том, что черной шляпой порой злоупотребляют — особенно те, кто верит в самодостаточность критики. Поэтому важно помнить как о высокой ценности черной шляпы, когда она используется правильно, так и об опасности злоупотребления ею. То же самое я говорил выше об использовании критики. Еда необходима, но переедание вредит. Вино — хорошая вещь, но избыток его вреден.

Желтая шляпа обозначает «логический позитивизм». Желтый цвет ассоциируется с солнцем и оптимизмом. В желтой шляпе все участники обсуждения параллельно выискивают положительные стороны и полезные свойства. В ней же высматриваются пути осуществления задуманного. Как черная, так и желтая шляпа требуют поддержки со стороны логики. Вы должны свои предложения и идеи логически обосновывать. Пользоваться желтой шляпой намного труднее, чем черной, потому что выискивать проблемы и опасности куда более естественно для человека, чем искать позитив.

Зеленая шляпа предназначена для творческих усилий. Думайте о зеленой растительности: листьях, побегах и т. д. Зеленая шляпа предоставляет время и место для выражения творческих идей. В ней участники совещания ищут альтернативы и свежие идеи. Провокация, «движения» и все конкретные приемы латерального мышления применяются в режиме зеленой шляпы. Превыше всего зеленую шляпу интересуют «возможности».

«Возможность», пожалуй, самое важное слово в мышлении. Именно сила «возможности» обеспечила технический прогресс западной цивилизации, а вовсе не система споров. Построение гипотез в науке — это именно допущение возможности. Возможность структурирует восприятие и позволяет упорядочить идеи и информацию. Возможность допускает спекуляции. Возможность позволяет мечтать. Мы вернемся к этой теме несколько позже.

Наконец, есть еще синяя шляпа — синяя, как небосвод. Синюю шляпу надевают для управления самим мыслительным процессом. Она дирижирует всеми другими шляпами, всем оркестром мышления. Синей шляпой обычно пользуется председательствующий или ведущий, но, в принципе, любой участник, надев синюю шляпу, может вносить процедурные предложения.

Вот так все просто. Но очень эффективно. Почему? Отчасти потому, что просто. Но есть и множество других причин.

1. Мышление осуществляется параллельно

I Іи на каком этапе обсуждения нет места разногласиям, спорам, опровержениям. Утверждения и идеи выкладываются бок о бок, параллельно. Все смотрят в одну сторону и мыслят кооперативно, параллельно.

2. Никаких интриг и игры мускулами

Интриги и личные нападки в такой системе просто невозможны. Те, кто раньше брал горлом, теперь должны генерировать идеи.

3. Предоставляется время и место для творчества

')гот метод предоставляет время и место для творческого самовыражения, и никакие попытки задушить новые идеи не допускаются. От каждого ждут, чтобы он предложил что-то новое и необычное.

4. Осторожность занимает свое место

Участники теперь лишены возможности подвергать нападкам или, наоборот, с восторгом одобрять идею, как только она высказывается. Разумеется, любая идея будет подвергнута скрупулезному критическому анализу, но в отведенное для этого время. Стратегия полного отрицания всего и вся здесь не проходит.

5. Возможность выражения чувств

Красная шляпа позволяет напрямую выражать интуитивные догадки и чувства, что в традиционных условиях антагонистического спора было бы совершенно недопустимо.

6. Поиск позитива

Обычно, когда предлагается новая идея, ее недостатки и риски приходят в голову быстрее, чем достоинства. И идею поспешно отвергают. Желтая шляпа предоставляет возможности целенаправленного поиска положительных сторон предложения.

7. Мышление о мышлении

Синяя шляпа напоминает о необходимости думать о процессе мышления, структурировать и направлять его, а не просто дрейфовать от одного пункта повестки к другому.

8. Устранение эгоистичных мотивов

Важной проблемой процесса мышления является внедрение в этот процесс эгоистических мотивов. Мало кто готов искать хорошие стороны в идее, которую он изначально не принимает. И мало кто, исполненный энтузиазма к идее, готов искать в ней недостатки и опасности. Метод шести шляп позволяет эту проблему обойти. Если человеку какая-то идея не нравится, когда подходит черед желтой шляпы, он хочешь не хочешь все равно должен искать позитивные стороны в идее.

9. Более полное использование силы ума

В обычном споре только половина (условно) участников реально ищет слабые стороны идеи, а другая половина — сильные. Метод шести шляп мобилизует все имеющиеся интеллектуальные силы и на то, и на другое.

10. Очередность

Н обычных условиях мы, размышляя, пытаемся охватить все стороны проблемы сразу. Мы пытаемся одновременно творить, критиковать, собирать информацию. Метод шести шляп позволяет нам в каждый момент времени сосредоточиться на чем-то одном. ■)то в чем-то сродни полноцветной печати, где все Пазовые цвета печатаются отдельно, слоями наклады- ваясь друг на друга.

11. Экономия времени

благодаря параллельной фокусировке на различных аспектах проблемы и параллельному мышлению удастся избежать многих отнимающих время дебатов. В одной из лабораторий компании IBM обнаружили, что этот метод позволяет сократить время совещаний па 75 процентов. Вы сможете сами убедиться, насколько больше можно успеть обсудить за две минуты, если использовать метод параллельного мышления, а не спорить.

12. Возможность быстрого переключения «режимов»

Как ни удивительно, многие люди, привыкшие мыслить в режиме черной шляпы, приветствуют метод шести шляп, потому что он позволяет им быстро менять черную шляпу на, скажем, зеленую. Им больше нет нужды оставаться все время в режиме критики, и они могут показать, что умеют не только критиковать, но и предлагать что-то свое, — и это, как правило, у них получается.

13. Организация мышления

Метод шести шляп дает возможность поговорить о принципах мышления и организации мыслительного процесса. Есть возможность выработать оптимальную очередность использования шляп, и эта очередность может от случая к случаю меняться.

14. Свобода мысли

Люди рады свободе мысли, поскольку избавлены от необходимости каждую секунду нападать или защищаться. И это дает им больше свободы в основательном исследовании предмета обсуждения.

Есть предположение, что биохимический баланс в мозгу может меняться в зависимости от типа мышления — от того, мыслим ли мы осторожно, позитивно или креативно. Если это правда, тогда нечто подобное методу шести шляп людям совершенно необходимо, потому что мозг попросту не может поддерживать оптимальное биохимическое состояние для всех режимов мышления одновременно. Это как гольф: для каждой ситуации своя клюшка. И ни в каком уважающем себя клубе вам не позволят делать дальние и ближние удары одной и той же клюшкой.

Эмоции вносят свой вклад в мышление, влияя на восприимчивость мозга. Когда вы в гневе, вы смотрите на вещи не так, как когда вы довольны. В каком-то смысле шляпы служат «внешними эмоциями», настраивающими мозг на рассмотрение вещей в том или ином ключе, а не просто с какой-то одной точки зрения.

Шляпы служат практическим инструментом перехода из режима споров (прав/не прав) в режим исследования вопросов в духе кооперации сторон. Исследования систематического и основательного.

«Возможность», пожалуй, самое важное слово в мышлении. Именно сила «возможности» обеспечила технический прогресс западной цивилизации, а вовсе не система споров.

Очень важно отметить, что метод шести шляп не делает различий между типами или категориями людей. Это верно, что одни люди имеют склонность чаще носить черную шляпу, другие лучше всего себя чувствуют в белой шляпе, а третьи отдают предпочтение зеленой. Все это большого значения не имеет. Классификация шляп — это определенно не классификация людей. Идея в том, что шляпа легко надевается и легко снимается. Таким образом, ношение определенной шляпы — дело временное. Каждый должен менять шляпы в нужное время. Сначала это может казаться чем-то необычным и непривычным, но со временем люди пользуются шляпами все лучше и лучше.

Мы, на Западе, часто стремимся менять поведение людей, меняя их характер. Если человек агрессивно настроен, мы стараемся сделать его менее агрессивным по характеру. Конфуцианский подход иной: прямая фокусировка на желательном поведении. Так же к этому подходит и метод шести шляп. Если человек агрессивен — на здоровье. Но когда он в желтой шляпе, его агрессия должна быть направлена на поиск позитива. Это один из аспектов метода, делающий его применение общедоступным.

Структуру шести шляп следует рассматривать как определенные «правила игры». Таким образом она избавляется от необходимости во внешнем контроле. Каждый человек стремится соблюдать правила игры и чувствует себя неловко, когда оказывается не в той шляпе.

Шляпы можно использовать эпизодически, просто как средство заставить всех членов группы хотя бы в течение короткого времени мыслить в одном направлении. Например, в какой-то момент возникает потребность изучить альтернативы, и тогда можно сказать: «Давайте немного посидим в зеленых шляпах». В другое время может возникнуть потребность изучить риски, связанные с внесенным предложением.

Шляпы можно также использовать в заранее выбранной последовательности. Очередность может меняться в зависимости от обсуждаемого предмета и состава участников обсуждения. В отношении очередности использования шляп есть некоторые общие рекомендации, но какого-то определенного «идеального» порядка нет.

Здесь я хотел лишь в самых общих чертах рассказать о том, как работает метод параллельного мышления под названием «шесть шляп». (Более подробно об этом методе см. в книге «Шесть шляп мышления».)

Главным преимуществом этого метода является то, что он имеет широкую сферу применения и весьма эффективен. Это не просто теория, а практическая система для повседневного использования. Он служит хорошей альтернативой традиционной западной системе ведения споров и бесформенным обсуждениям пунктов повестки дня, сводящимся к бесцельному топтанию на месте.

В методе шести шляп параллельное мышление используется трояко:

1. В режиме назначенной шляпы все члены группы мыслят параллельно, в одном направлении. Каждый думает о предмете обсуждения, а не о том, что думают другие.

2. Разные мнения, даже если они противоречат друг другу, высказываются параллельно и при необходимости впоследствии подвергаются детальному критическому анализу.

3. Сами шляпы задают направления параллельного рассмотрения предмета. Например, желтая шляпа и черная шляпа олицетворяют собой параллельно направленные усилия на анализ проблем и анализ преимуществ. Они не противопоставлены друг другу.

Удивительным образом использование шляп зачастую приводит прямо к достижению результата. Однако иногда возникает необходимость в «выработке» результата исследования или в «принятии решения». Эти процессы, впрочем, заметно упрощаются благодаря глубокому исследованию вопросов на этапе обсуждения.

Таким образом, практичная альтернатива прениям и дебатам существует. Бывают ситуации, когда противостояние аргументов более уместно, но, во всяком случае, мы не должны больше пользоваться традиционным методом только потому, что «другого пути нет». Другой путь есть — и очень продуктивный.

и

РЕШЕНИЕ ПРОБЛЕМ

ольшинство серьезных проблем современного мира решаются с таким трудом именно потому, что у нас есть замечательное средство их решения. И я вовсе не иронизирую. У нас действительно есть превосходный метод решения проблем. Однако он настолько хорош, что мы уже поверили, что он способен решить любую проблему. И не удосужились разработать какой-нибудь другой метод. Хорошее зачастую враг лучшего. Если у нас есть что-то очень хорошее, мы довольствуемся этим и ни о чем лучшем не помышляем.

В чем же заключается этот замечательный традиционный метод? Он представляет собой еще один пример фундаментального убеждения, что, если убрать все «плохое», останется «хорошее».

Поэтому общий метод заключается в том, что вы анализируете проблему, выявляете ее причины и затем приступаете к устранению этих причин. Когда причина устраняется, проблема решается.

Если у вас болит горло, вы определяете, что бактерия, вызвавшая болезнь, — стрептококк. Вы принимаете пенициллин и убиваете стрептококк. Причина устранена, и вам становится лучше.

Сев на стул, вы ощущаете острую боль. Вы осматриваете сиденье и обнаруживаете канцелярскую кнопку. Вы убираете кнопку, и проблема решена.

Вы анализируете проблему инфляции и обнаруживаете, что она вызывается избыточным предложением денег и слишком быстрым их обращением. Вы устраняете причину, делая деньги более дорогими путем повышения процентных ставок. Вы победили инфляцию. Разумеется, такая мера, в свою очередь, может вызывать экономическую рецессию, поскольку многие малые предприятия не смогут выжить в условиях столь высоких учетных ставок, но это уже не ваше дело.

Общий метод прост и работает очень хорошо — когда работает. Но есть проблемы, причины которых обнаружить не удается или у которых так много причин, что устранить все невозможно. А еще есть проблемы, причины которых вам известны, но неустранимы — например, связаны с человеческой природой, изменить которую вы не в силах.

Что мы делаем в таких случаях? Просто удваиваем усилия. Углубляем анализ, делаем все новые попытки устранить причины. Классический пример — проблема наркотиков. Уж как мы стараемся устранить причину!

Признавая действенность общего метода решения проблем путем выявления и устранения причины, нам все-таки нужно как-то поступать в тех случаях, где метод не работает. Может, это неразрешимые проблемы? Может, но мы должны хотя бы попробовать решить их какими-то другими методами.

Учитывая нашу техническую компетентность, насколько далеко мы могли бы зайти, если бы мыслили более конструктивно?

Альтернативный метод заключается в том, чтобы причины оставить в покое, а вместо это «придумать»

выход. Такой подход нам не нравится. И тому есть две причины. Первая причина, скорее, «пуристская». Мы считаем, что, если причина не устранена, решение не может быть основательным, а представляет собой лишь косметическую меру. Причина воспринимается нами как «неистина», которую нельзя терпеть. Вторая причина связана с тем, что придумывание выхода требует новых идей и творческих усилий. Это трудно, и творчески мыслить мы не любим, потому что предпочитаем думать, что анализа достаточно.

Вся наша система образования ориентирована на анализ. Традиционная система мышления предполагает, что анализу должно поддаваться все. Творчеству уделяется минимум внимания.

Можно ли придумать систему, где инфляция будет невозможна? Уверен, что можно.

Можно ли найти иные подходы к проблеме наркомании? Наверняка.

Существует ли более эффективный подход к гражданским войнам типа той, что сгубила бывшую Югославию? Возможно.

Я не намерен предлагать здесь замечательные идеи, потому что идея есть лишь продукт. Я вижу свою задачу в том, чтобы побудить людей уделять больше сил и времени методу придумывания решений. Например, я был бы очень рад, если бы Организация Объединенных Наций учредила некий фонд творческих ресурсов, который помог бы службам ООН и странам-участни- цам поднатореть в таком подходе к решению проблем. Я хотел бы, чтобы в школах и университетах уделяли этому вопросу какую-то часть учебного времени. Продолжать верить, что анализ самодостаточен, абсурдно.

Идиому «устранение плохого» мы широко применяем к самым разным ситуациям. Наши интеллектуа

лы приучены быть «против» чего-то. Они считают, что достаточно быть против загрязнения окружающей среды. Достаточно быть против расовой дискриминации. В некоторых случаях этого действительно достаточно. Все-таки ценности постепенно меняются. Люди уже стыдятся того, что курят. Плохое скукоживается и даже устраняется. Так что эта идиома имеет право на существование, у нее есть свое место.

Быть «против» - недостаточно. Нам нужно также развивать в себе привычки конструктивного мышления.

Этой идиомы хватило, чтобы свергнуть иранского шаха, генерала Сомосу в Никарагуа, президента Маркоса на Филиппинах, диктатуру в Сомали, апартеид в ЮАР и коммунистический режим в СССР. Когда это плохое было устранено, предполагалось, что все станет расчудесно. Отпечатки грязных рук стерты, а ванная комната сияет прежней чистотой.

Большинство революций направлены против чего- то. Это дает людям цель, фокус, энергию и осознание своего предназначения. Но когда «плохое» устраняется, что происходит дальше? Слишком часто наступает замешательство, и ситуация, во всяком случае на какое-то время, становится как будто даже хуже. Является ли это аргументом в пользу того, что плохое не следовало устранять? Может, Бэби Доку стоило предоставить и дальше править в Гаити?

Я считаю, что быть «против» — недостаточно. Нам нужно также развивать в себе привычки конструктивного мышления. Но мы не делаем этого. Образованные люди достаточно хорошо обучены быть «против», но плохо умеют быть «за», быть конструктивными. Быть конструктивными — это удел художников или тех материалистов, которые хотят делать деньги с помощью бизнеса. Это все является частью традиционной системы мышления, которая считает анализ и споры самодостаточными. Учитывая нашу техническую компетентность, насколько далеко мы могли бы зайти, если бы мыслили более конструктивно?

Мы наивно думаем, что «хорошее» («истина», например) уже существует, но перекрыто или заблокировано «плохим». Надо просто искать. А конструктивность тут ни при чем. И все это идет из традиционной системы мышления, разработанной «Бандой Трех». Не пора ли нам двинуться вперед?

ЭВОЛЮЦИЯ ИДЕЙ

ы остерегаемся «придуманных» идей. На утопистов смотрим с большим подозрением. И это неудивительно, если вспомнить ужасную утопию, которую Платон спроектировал в своем «Государстве». Нам уютнее иметь дело с эволюцией. Небольшие изменения тут и там, постепенное смещение акцентов нам представляются достаточными мерами для того, чтобы обеспечить продолжение существования идей в меняющемся мире, а также рождение новых идей по мере необходимости.

Есть еще один источник новых идей. Это таинственная энергия таинственной группы людей, которые беспрестанно рождают новые идеи, имея к этому природную склонность. И стражам достаточно вникнуть в эти идеи и подвергнуть их критике, чтобы плохие идеи были отметены, а приемлемые доработаны и превращены в полезные.

То и другое предполагает, что нам нет никакой нужды развивать в себе активные навыки разработки, созидания, конструирования идей. Достаточно здравомыслия и рассудительности. Это безопасный подход, куда менее чреватый крупными неприятностями, чем была, скажем, идея подушного налога, приведшая к отставке Маргарет Тэтчер с поста премьер-министра. За эволюцию, медленные изменения и идеи, выжившие в условиях жесточайшей критики, никого винить не будут.

Однако за всем этим лежит посыл, что мир меняется не так уж сильно и быстро и что медленная эволюция идей вполне может поспеть за неторопливыми переменами. Но если ничего не предпринимать, брешь между существующими идеями и быстро меняющимся миром может стать огромной.

Это сродни тому, что вы опасаетесь принимать решение, боясь ошибиться и подвергнуться критике. Вам кажется, что не принимать решение безопаснее. Но непринятое решение — это тоже решение, и порой очень опасное.

Правительства, в общем, предпочитают «кризисное управление». Ничего не делай, пока кризис не станет очевиден всем. И тогда ваши дальнейшие действия кажутся вынужденными, предпринимаемыми под давлением обстоятельств, неподконтрольных вам. Именно таким путем Великобритания отказалась от механизма регуляции валютных курсов, принятого в Европейской валютной системе. В этой стратегии есть немало практического смысла, но вряд ли какое-то правительство сознается в том, что сознательно пользуется ею.

Однако в отношении идей мы применяем эту стратегию вполне открыто. Ничего не делай, пока кризис не заставит действовать. В такой ситуации любые ваши действия, направленные на преодоление кризиса, получат всеобщую поддержку.

Таким образом, возникает третий возможный режим перемен, на этот раз требующий определенных творческих усилий. Но творческие усилия в подобных ситуациях осуществляются в спешке, в духе «решения проблем», а не в духе «придумывания решений». Иными словами, идеи, предлагаемые для преодоления кризиса, должны иметь немедленный паллиативный эффект, зачастую в ущерб долгосрочной эффективности.

Обычно мы считаем, что если мы правы в какой-то момент, этого достаточно, чтобы двигаться дальше. Но это не так. Порой может возникнуть потребность вернуться назад и изменить что- то в том, что ранее казалось совершенно правильным.

Я подозреваю, что большинство жителей большинства стран считают, что:

■ возможно иметь лучшую систему образования;

■ возможно иметь лучшую систему здравоохранения;

■ возможно иметь более быстродействующую судебную систему;

■ возможно иметь более справедливую налоговую систему;

■ возможно иметь более демократическую систему власти;

■ возможно с большей эффективностью бороться с загрязнением окружающей среды.

Иногда это просто означает, что гражданин хотел бы, чтобы правительство вкладывало больше средств в определенный сектор, благодаря чему уже существующие идеи будут использоваться с большей эффективностью. Гораздо реже возникает стремление к реальным изменениям в системе. На самом деле свежие идеи требуются в обоих случаях. Большинство правительств находятся в условиях жесткого контроля над расходованием бюджетных средств и поэтому лишены возможности свободно переводить дополнительные деньги в тот или иной сектор. В условиях дефицита финансов может возникать потребность в новых идеях, позволяющих получать больше отдачи от уже вложенных денег.

К примеру, Малайзия и Сингапур используют концепцию центрального сберегательного фонда. В Сингапуре работодатели и работники вносят в такой фонд 20 процентов своих доходов. Накопленная сумма затем выплачивается им в виде пенсии. А пока пенсионный возраст не наступил, работник может брать под залог своей будущей пенсии кредиты на определенные цели, такие как строительство жилья, лечение, образование и инвестиции. Идея кажется разумной, поскольку обеспечивает пожилых людей пенсией и одновременно правительство получает в свое распоряжение немалый капитал. В то же самое время эта система ограничивает возможности людей в плане расходования их заработков; часть дохода они могут тратить только на предусмотренные правительством цели. Мне говорили, что эта система родилась в колониальную эпоху, когда из Индии в метрополию «импортировали» рабочую силу. Работник и работодатель должны были вносить определенную сумму для оплаты последующего возвращения работника на родину.

Во многих странах реализация идеи центрального сберегательного фонда была бы политически невозможна, даже если бы была оценена по достоинству. Такая концепция едва ли может родиться эволюционным путем.

Слабостью эволюции является то, что, когда определенное направление задано, мы продолжаем двигаться в этом направлении до тех пор, пока катастрофичность выбранного пути не станет очевидной. Этот принцип можно легко проиллюстрировать с помощью последовательного размещения фигур, которые выдаются по одной или по две, как показано на рисунке 3. В каждый момент времени мы должны «наилучшим»

+

\ И /

\___________________ t

csbo А /

\ L-..5—\ /

\__________________ J

X

Рис. 3

образом размещать то, что уже имеется в нашем распоряжении. Первые две фигуры лучше всего укладываются в прямоугольник. Следующая фигура просто добавляется сбоку, удлиняя прямоугольник. Такое решение кажется разумным и логичным. Затем поступают еще две фигуры, и мы должны расположить их наилучшим образом. Достигаемый нами результат далек от совершенства. Однако мы уже не можем сойти с ранее выбранного пути.

Если бы нам было позволено вернуться назад и изменить порядок, который был «наилучшим на тот момент», мы смогли бы поступившие ранее три фигуры сложить в квадрат, а потом расширить этот квадрат следующими двумя фигурами — как показано на рисунке. Этот очень простой пример иллюстрирует фундаментальный принцип. В любой системе, куда информация поступает постепенно и где существует потребность в каждый момент времени размещать уже поступившую информацию наилучшим образом, необходимо иметь возможность возвращаться назад и перестраивать компоненты — опять же, чтобы наилучшим образом разместить имеющуюся информацию. В этом одна из логических причин, почему невозможно обойтись без «креативности».

Даже если бы какой-нибудь сверхумный человек уже на втором этапе догадался сложить квадрат, это не решало бы проблемы, потому что неизвестно, какие элементы последовали бы дальше. Например, если бы на третьем этапе поступили фигуры меньшего размера, квадрат пришлось бы рушить.

Никуда не деться от того факта, что эволюция без возможности возвращаться назад и менять идеи, которые «были наилучшими в свое время», обречена быть крайне неэффективной.

К сожалению, в реальной жизни вернуться назад и перестроить фигуры, как это показано на рисунке, не так-то легко. В реальной жизни части не остаются разделенными — они имеют свойство сливаться в концеп

цию, метод, обычай или принцип. И компоненты перестают быть видимыми и перемещаемыми.

Из этого простого принципа следуют достаточно важные выводы. Обычно мы считаем, что если мы правы в какой-то момент, этого достаточно, чтобы двигаться дальше. Но это не так. Порой может возникнуть потребность вернуться назад и изменить что- то в том, что ранее казалось совершенно правильным.

Мы не любим плюрализм, потому что Сократ и компания приучили нас верить в то, что есть только одна «истина».

Другим важным последствием является осознание того, что сколько существующую идею ни «верти», во что-то принципиально новое она не превратится. Новая идея требует фундаментальной перегруппировки компонентов.

Можно также утверждать, что вообще никакую идею нельзя считать наилучшим способом использования компонентов, поскольку компоненты эти поступали на рассмотрение постепенно, в течение определенного времени, и последовательность их поступления играет чрезвычайно большую роль в окончательном их размещении. Теоретически для построения наилучшей модели требуется, чтобы все необходимые компоненты поступили на рассмотрение одновременно.

Но каковы практические итоги всех этих рассуждений?

Одним из таких итогов является понимание того факта, что бывает необходимость в радикальных переменах. То, что в свое время было прекрасным и наилучшим, нуждается в кардинальной перестройке. Но

как поменять то, что является или кажется вполне адекватным, на нечто неизвестное и сопряженное с риском? Если существующая идея является наилучшей, мы должны оставить ее. Если новая идея лучше, нужны перемены. Мы здесь прочно привязаны к дихотомиям или/или и истина/ложь, которые лежат в основе нашего образа мышления.

В чем же заключается «параллельный» подход? Ответ весьма буквальный. Вы вносите новую идею «параллельно» старой, не отменяя последнюю. Вы позволяете им сосуществовать. Вы можете даже дать людям возможность выбора. Если новая идея действительно ценна, со временем она наберет силу.

Однако эта теоретически очень простая стратегия на практике почти неосуществима. Почему? Потому что нас приучили к тому, что истина бывает только одна. Сразу две идеи, сразу два метода не могут быть верными одновременно. Что-то одно должно быть правильным, а другое — неправильным.

Подобное мышление так прочно укоренилось в нас, что мы рассматриваем его как естественное и неизбежное. Однако это всего лишь части «системы убеждений», вытекающей из того образа мышления, что достался нам в наследство от греческой троицы.

Я охотно признаю, что бывают ситуации, когда позволить различным идеям или методам сосуществовать практически очень трудно. Однако реальная проблема не в этом, потому что практические трудности все-таки преодолимы. Настоящая проблема в другом. Мы не любим плюрализм, потому что Сократ и компания приучили нас верить, что есть только одна «истина».

поиски истины

одной из предыдущих глав я упомянул о том, что существуют, по-видимому, два главных подхода к поиску истины. Первый заключается в удалении «неистины». Достаточно устранить неправду и всякое «зло», и тогда истина и добро откроются нам во всей чистоте.

Я попытался исследовать некоторые последствия такого подхода: чрезмерная любовь к критике, система ведения споров и решение проблем через устранение их причин.

Теперь перейдем к прямому поиску истины.

Давайте сначала вернемся к платоновской метафоре о пещере. Ради удобства я вкратце повторю ее. Человек прикован так, что может видеть только заднюю стену пещеры. В пещеру входит некто. Прикованный не может видеть вошедшего, но видит лишь тень, отбрасываемую им на заднюю стену пещеры. Аналогично и мы, идя по жизни, не можем видеть «истину»: мы видим лишь ее тени или отражения. Однако существует фундаментальная вера в то, что истина где-то есть и ее надо искать.

И до Платона философы, как, например, Парменид и Гераклит, вели борьбу (в чем-то подобную сегодняшнему театрализованному шоу под названием «Борьба») с проблемой перемен. Гераклит считал, что все переменчиво, что нельзя ступить в одну и ту же

реку дважды. Парменид был уверен, что у всякой вещи существует неизменное внутреннее ядро. Платон соединил оба эти взгляда с помощью теории «внутренних форм», или «сущности». Сущность является абсолютной и неизменной, в то время как внешние проявления могут меняться.

Следует также помнить о скептицизме и релятивизме софистов, которые ставили во главу угла «восприятие». Истина для каждого человека — то, что он воспринимает или во что верит. Истина — вопрос личного мнения, из чего следует, что мастера убеждения, наученные софистами, способны влиять на людей и правительства.

Нельзя сказать с полной уверенностью, что было первично: то ли преподавательская деятельность софистов привела к необходимости такого рода верования, то ли, наоборот, они стали профессиональными учителями риторики, логически следуя своим убеждениям.

В этот интеллектуальный хаос Платон с его фашистскими наклонностями постарался привнести порядок. Абсолютная и конечная истина существует, даже если мы не видим ее. Поскольку она существует, ее следует искать. Круговорот этой конкретной «системы убеждений» содержал в себе ключевые ингредиенты любой успешной религиозной системы (фрейдистской в том числе).

За переменчивостью внешности скрывается схожесть вещей. Так, при всем многообразии кошек всех их объединяет единая фундаментальная сущность — «кошка».

Треугольники могут быть самых разных размеров, у них могут быть самые разные углы, но все они имеют фундаментальную форму треугольника.

В этот интеллектуальный хаос Платон с его фашистскими наклонностями постарался привнести порядок.

Следует также упомянуть, что Платон находился под сильным влиянием Пифагора, математика и мистика, занимавшегося описанием универсальных математических истин, одну из которых школьники изучают по сей день (теорема Пифагора о прямоугольных треугольниках). Раз непреложные истины существуют в математике, значит, они должны быть во всем (если мы только сможем обнаружить их). Аргументация по аналогии была одной из ключевых форм аргументации «Банды Трех».

Разумеется, отчасти Платон был прав. Сегодня мы знаем, что все кошки имеют, по существу, одинаковую генетическую структуру. То, что Платон называл внутренней формой кошек, мы могли бы назвать генетическим строением. Все столы — хоть и не так, как кошки, — также имеют общую «сущность», потому что если вы закажете столяру изготовить стол, он действительно будет делать «стол» как таковой.

В своих диалогах Сократ не раз подчеркивает, что «видимое» всегда изменчиво, но «невидимое» (внутренняя форма) никогда не меняется. Платон настаивает на том, что в кошке мы всегда узнаем кошку, потому что у нас в мозгу сложилась перманентная форма «кошки» и в каждой кошке мы видим проекцию этой формы (как тень на стене пещеры).

Из этого извечного постоянства форм рождается представление о том, что знания являются лишь «припоминаниями» или проявлением в сознании форм, которые были всегда. В «Федоне» Сократ прямо об этом говорит, рассуждая о бессмертии. Если знания являются припоминаниями, значит, они должны быть заложены в нас еще в прежней жизни. Или, по крайней мере, в период предсуществования души. Это представление о «душе» стало — через Павла — важнейшей христианской концепцией.

В записанных Платоном диалогах Сократ просит своих слушателей предположить, что есть «абсолютная красота» и, только приобщаясь к этой абсолютной красоте, прекрасные вещи становятся прекрасными. Затем он предлагает своим ученикам представить, как что-либо могло бы возникнуть «иначе чем в силу собственной сущности».

Анализ

Итак, есть убежденность, что существует внутренняя истина, которая скрыта, но является абсолютной, верховной, универсальной и неизменной. Теперь задача — найти ее.

В отличие от софистов, которые сомневались в нашей способности когда-либо отыскать подобные конечные истины и считали, что каждый человек создает свои собственные истины, Сократ упрямо верил, что истину можно отыскать, применяя его исследовательский метод. В то же самое время Сократ был убежден в собственном невежестве и даже несколько кичился им.

Сократ видел добродетель как итог открытия истин и придерживался мнения, что людей можно и должно учить искусству приобретения знания.

Таким образом, существует вершина горы, пусть даже скрытая облаками. Есть методы восхождения, которые мы можем освоить, чтобы с их помощью подняться наверх. Но сам Сократ не относился к числу умелых альпинистов и сознавал это (или, по крайней мере, так утверждал).

Именно в этой связи Сократ называл себя всего лишь «повитухой», задача которой — помочь рождению «истины» из головы мыслящего человека, где она существует изначально, но скрыта.

Почему же Сократа так волновал вопрос рождения истины? Потому что, по его глубокому убеждению, познание истины изменило бы поведение людей. Он свято верил, что «знание есть добродетель» и что человек, преисполненный знания, не может вести себя дурно. Сократ полностью соглашался с софистами в том, что уровень добродетели можно повысить силой «учителей и учения», но если софисты считали, что добродетели можно учить более или менее напрямую, Сократ видел добродетель как итог открытия истин и придерживался мнения, что людей можно и должно учить искусству приобретения знания. Стоит ли удивляться тому, что подобный взгляд — при всей его ограниченности и неадекватности — лежит в основе современной системы образования.

Из всего этого проистекает необходимость «бесконечного поиска и исследования», что стало видимой основой прогресса западной цивилизации в целом и особенно прогресса в науке и технологии. За эту нашу привычку к вечным поискам мы совершенно справедливо считаем себя обязанными Сократу и остальным участникам «Банды Трех». Представление о существовании высшей истины и о том, что в результате поиска мы можем приблизиться к ней, стало главным двигателем науки. Мы должны возносить хвалы этой привычке и лишь чуть-чуть сожалеть о том, что единственной областью, к которой этот бесконечный поиск не применяется, является сам метод познания.

Всякому, кто видел на экране компьютера прекрасные и удивительные «фракталы», очень трудно поверить, что это «чудо» строится на простых математических соотношениях. В том случае, если бы мы начали с этих соотношений, мы смогли бы обнаружить, к каким поразительным и сложным результатам они могут приводить. Однако мы в бесконечном научном поиске начинаем с другого конца. Мы смотрим на сложные результаты и верим, что в конечном счете за ними кроются простейшие «высшие истины», как за фракталами кроются простые математические соотношения.

Главная ирония в том, что хотя Сократ пренебрегал наукой как чем-то бесполезным и считал ее пустой тратой времени (что также находит отражение в традиционных взглядах на образование), в наибольшей мере польза от его философского наследия проявилась именно в сфере науки.

Но сам Сократ пытался сделать предметами научного поиска этику, политику и другие социальные сферы. Он надеялся обнаружить универсальные законы и истины (как в математике), которые поместили бы исследуемые объекты на абсолютный фундамент, тем самым оберегая их от манипуляций со стороны недобросовестных людей вроде софистов.

Интересно, что Аристотель думал иначе. Этот третий член греческой «Банды Трех» пытался делать различие между «точностью», или истиной, в изучении наук и «практичностью» в изучении человеческого поведения. Аристотель не очень-то верил, что знания автоматически приведут к добродетели. Он считал, что важнее не «познать добродетель», а помочь людям стать «добродетельными». Он утверждал, что наука является линейной системой, а человеческое поведение — нелинейно. И только в последние десятилетия, по прошествии веков, современные математики наконец признали тот факт, что мир в основной своей массе не является линейным (обладая сложными взаимодействиями, самопересечениями, самоорганизующимися системами и т. д.).

Мы можем распространить это утверждение Аристотеля на все вопросы, связанные с человеческим поведением.

Фрейдовская модель заключается в том, чтобы, копнув поглубже, попытаться понять подспудные процессы: «Что на самом деле происходит?», «Какова ис

тинная причина такого поведения?» Временами, однако, мы должны задаваться вопросом, что же в действительности пытается сделать психотерапевт: докопаться до глубинной истины или просто навязать свою (что может иметь не меньшую терапевтическую ценность)? Если верно второе, это ближе к конфуцианскому подходу непосредственного воздействия на поведение человека. Некоторые из последних тенденций в психотерапии действительно связаны с отходом от модели обнаружения «глубинной истины» в сторону когнитивной терапии, призванной помочь человеку обрести практический взгляд на вещи. То есть происходит более прямое воздействие на поведение, что отличается от окольного сократовского пути, связанного с «познанием истины».

С другой стороны, при шизофрении поиск гена, ответственного за болезнь, и его возможного химического повреждения («глубинной истины») может привести к прорыву в лечении этого заболевания. Пока же этот ген не найден, применяется «поверхностный» подход, призванный облегчить жизнь людям, страдающим шизофренией.

В отношении «глубинной истины» и «поверхностной истины» между Западом и Востоком всегда был разительный контраст. На Западе придерживаются мнения, что о человеке следует судить по его душе, или внутренней истине. На Востоке более интересуются внешностью и предпочитают судить о человеке по его поведению в обществе и семье. На Западе честь является внутренней ценностью, а на Востоке честь видят только в «честном поведении».

Как вы понимаете, между «глубоким массажем» и «поверхностным массажем» разница большая.

ИСТИНА

ы, наконец, подходим к удивительно универсальному, удобному и насквозь фальшивому понятию под названием «истина». Разумеется, если бы истина не существовала, эта фраза никак не могла бы быть истиной. Чеснок существует, но это вовсе не значит, что мы должны класть его в каждое блюдо — в шоколадный торт, например.

Каждый знает, что «натуральный» значит хороший. Каждый знает, что все «натуральное» должно быть хорошим, потому что несет на себе клеймо лучшего из производителей — природы.

Однако самые смертоносные яды на свете имеют природное происхождение. Бактерии тоже натуральны, как и вирусы.

Каково самое практичное определение истины? Когда вы к чему-то применяете слова «это не так», противоположное является истиной. Как правило, истина существует как противоположность «неисти- не», которая и составляет настоящую реальность.

Истина является ключевым компонентом фашистского порядка, который Платон успешно навязал западному мышлению. Детьми истины являются право и справедливость, на которых строятся наши суждения, исключения и включения, а из них, в свою очередь, рождаются как прогресс, так и преследования инакомыслящих.

Если вы находите вкус латука горьким, значит, латук горек для вас. Это истина. Но горек ли латук в абсолютном смысле? Мы могли бы, наверное, вывести какое-то химическое определение горечи и на его основе протестировать вкус латука. Или мы могли бы опросить тысячу человек и принять за истину мнение большинства.

Если вследствие оптической иллюзии вы видите прямую линию «изогнутой», значит, вы видите ее изогнутой. Никто не сможет утверждать обратное. Но вы можете приложить линейку и убедиться, что линия прямая. Вы можете скрыть часть оптической иллюзии и увидеть линию прямой.

Как я уже писал ранее, софисты были сосредоточены на перцепционной истине. Горгий, один из софистов, утверждал, что перманентной истины нет, есть только то, «во что можно убедить нас поверить». Протагор утверждал, что «человек является мерой всех вещей», то есть истина создается восприятием человека.

И вот в таких обстоятельствах появился Платон со своей замечательной идеей «абсолютной внутренней истины». Истина перестала быть вопросом выбора индивидуального восприятия. И перестала быть привязана к обстоятельствам. И такое отношение к истине с тех пор доминирует в западном мышлении и культуре.

Истина больше основывается на том, «что есть», нежели на том, «что может быть».

В этой книге я не ставлю перед собой задачу философски исследовать истину как таковую. Меня интересует лишь то, как понятие истины отражается на традиционных методах мышления. Ясно, что влияние этого понятия на наш стиль и методы мышления велико, почему этот инструмент и требует некоторого нашего внимания.

Истина — это пропуск, позволяющий вещам проникать в ваше сознание и завладевать вашим вниманием. Истина — своего рода членский билет или значок для приходящих идей. У дверей всех проверяют и пропускают только тех, кто со значком истины, а остальных прогоняют. А потом мыслитель приступает к организации идей, пропущенных в помещение.

Софисты сразу же увидели порок в этой системе. Она предполагала, что истина, или благодать, изначально пребывает в истинной, или благой, вещи. Софисты поняли, что это чушь. В те дни многие философы имели медицинское образование, а медик знает, что одно и то же лекарство может быть полезным при одной болезни и убийственным при другой. Или благотворным в малых количествах и вредным в избытке. Протагор указывал, что навоз полезен для растений, если класть его на корни, но он может быть губителен для молодых побегов. Ясно, что полезные качества, благодать не абсолютны. Они не изначально присутствуют в предмете, а проявляются лишь во взаимоотношении с чем-то еще. Недаром софисты были релятивистами.

Сократ сознавал эту проблему и определял благодать во взаимоотношении с целью. Так, ткацкий челнок хорош, если не только имеет правильную форму, но также служит своей цели. Но, оказавшись внутри системы, где подводить черту? Челнок хорош для ткацкого станка. Но хорош ли ткацкий станок для общества? Луддиты, например, считали превосходные механические станки вредными для общества, потому что из-за них они теряли рабочие места. Но имеет ли потеря ими работы большое значение, если принять во внимание долговременную возможность получения более дешевых тканей? И так далее.

Похоже, я здесь путаю понятия «истинность» и «полезность», но именно это происходило во времена Сократа. Софисты были сыты по горло истиной и предпочитали понятия «лучше» или «хуже»: лучше или хуже для каких-то целей или в какой-то связи. Это очень современный взгляд. Греческое слово «калос», означающее «красивый», имело подтекст «отвечающий своей цели», и Сократ, похоже, с неохотой расстался с этим пониманием в пользу более абсолютного платоновского понятия «истина как красота».

Когда вы к чему-то применяете слова «это не так», противоположное является истиной.

Проблема сократовского метода и нашей традиции мышления в том, что мы пытаемся двигаться от утверждения к утверждению. Данное конкретное утверждение является истинным или ложным? Но когда сложная система разрубается на отдельные утверждения, судить об истинности каждого из них невозможно, а когда это удается, существует большая вероятность того, что оба окажутся неправильными. Атомистический, поэтапный подход здесь попросту неадекватен. Мы не можем двигаться маленькими шажками, каждый из которых является истиной.

На практике можно выделить три широкие категории истины. Эти категории в значительной мере пересекаются, потому что не являются взаимоисключающими ячейками, присущими традиционному мышлению. (Позже мы подробно поговорим о проблеме ячеек с четко очерченными краями.)

1. Истина опыта.

2. Истина игры.

3. Истина веры.

Истина первого типа основывается на нашем жизненном опыте, который говорит нам, что это правильно, а это нет. Если кто-то высказывает идеи, противоречащие нашему жизненному опыту, мы отвергаем их. Жизненный опыт каждого человека имеет свои границы. Если вы в своей жизни не встречали других лебедей, кроме белых, у вас может возникнуть искушение принять за истину, что все лебеди белые. Опыт может быть обманчив. Первые испанские поселенцы в Южной Америке полагали, что ламы спариваются только в определенное время года. Позже выяснилось, что ламы, как и кролики, готовы спариваться в любое время, лишь бы рядом был самец. Обманчивость истины, основанная на восприятии, легко иллюстрируется оптическими иллюзиями.

Научные выводы базируются на опыте общего характера (наблюдения) или на специфическом опыте (специально разработанные эксперименты). Такого рода истины полезны, прагматичны и прогрессивны. И наибольшую ценность они имеют, когда мы не считаем их абсолютными, а рассматриваем лишь как «прото-истины», которые полезны именно тем, что мы пытаемся изменить их.

Есть еще истина игры. Если вы играете в «Монополию», бридж, шахматы или шашки, вы следуете правилам, потому что правила являются «истиной» для данной игры. Если вы изобретаете новую игру, тогда вы сами разрабатываете и правила для нее. И, играя в эту игру, вы пользуетесь введенными вами правилами. Главным примером такого рода истины является математика. Никто не станет спорить с тем, что 2 + 2=4. Но даже математика оіраничена особой вселенной, в рамках которой она верна. (Например, в сферической геометрии параллельные прямые пересекаются.) Математика является игровой истиной, через которую мы можем смотреть на мир и постигать некоторые опытные истины.

Платон и остальные члены «Банды Трех» создали как раз игровую истину, чтобы навязать ее миру, а потом сделать вид, что это опытная истина, которая существовала изначально, дожидаясь, когда ее откроют. Они утверждали, что их истина сродни математической. Так оно и было.

Если вы измерите стол и обнаружите, что его высота равняется одному метру, это будет истина опыта или истина игры? Это игра, в которой у нас есть линейка с нарисованными цифрами. Мы прикладываем эту линейку к столу и считываем число. Оно оказывается равным 100 сантиметрам. Это игра с линейкой и цифрами. Мы проделываем эту операцию снова и снова и каждый раз получаем один и тот же результат. Вот это уже опыт.

Истина веры самая мощная из всех, потому она входит в умы и работает там. Истина веры — это то, во что мы верим. Она может быть напрямую связана с реальностью, а может и не быть. Мы можем быть убеждены, что стол, сколько его ни измеряй, всегда будет иметь высоту один метр. Это вера. Представление Платона об абсолютных внутренних истинах было системой убеждений, навязанной интеллектуальному миру. Фрейдистский взгляд на важность детских психических травм —

гоже система убеждений. Мы не смогли бы выжить без внутреннего ассортимента истин веры.

Истины веры являются самыми важными, потому что они организуют жизнь, формируют систему ценностей и облегчают процессы принятия решений. Ключевой вопрос звучит так: насколько твердо вы верите в эти истины? Есть истины веры нетвердые, некатегоричные — гипотезы. Гипотеза — это фактический двигатель прогресса западной науки. Гипотезы полезны и эффективны. Они выполняют мировоззренческую и организующую функции. Но как быть с другими истинами веры? Должны ли и они быть зыбкими? Если люди стремятся к стабильности и определенности, насколько полезны истины, в которых мы не вполне уверены? Здесь мы можем по кругу вернуться к истине игры. Если мы хотим определенным образом сформировать свою систему ценностей и мировоззрение и играть в эту игру, тогда у нас появится определенность и непреложность игровой истины. Именно так поступили Платон и компания: истина веры была превращена и истину игры, а потом представлена как истина опыта.

В плане мозговой деятельности истина, вероятно, всегда проделывает такое циркулярное движение. Мы замышляем «возможность», «вероятность», а потом проверяем свою догадку во взаимодействии с внешним миром.

Какова же практическая польза «истины» для мышления?

Вера в существование глубинной истины, ждущей обнаружения, ведет к бесконечному поиску.

Истина есть ярлык, который легко приклеивается с помощью суждений. Это, в свою очередь, ведет к приятию или отвержению. Как я постараюсь показать и следующих главах, это может очень сильно сказы- наться на наших привычках мышления.

Жесткая дихотомия типа истина/ложь разводит на диаметрально противоположные края вещи, которым порой лучше было бы оставаться посредине.

Суждения типа истина/ложь позволяют работать с отличающейся крайней негибкостью системой ячеек и категорий.

Последовательность такого рода суждений может быть обманчивой и приводить к неверному результату, особенно если руководит процессом тот, кто заинтересован в обмане.

Система ярлыков фактически увековечивает классификацию, которая редко подвергается пересмотру.

«Истина» становится удобным оправданием для различных негативных действий и убеждений: от преследования инакомыслящих до расизма.

Истина — манящее знамя, за которым идут люди.

Истина является мощным средством борьбы с «сорняками» мышления, разного рода глупостью и бессмыслицей.

Истина придает твердость и основательность тому, во что мы в данный момент хотим поверить.

Абсолютная истина попирает реальность сложных системных взаимодействий.

Истина призвана придать карте мира форму, пригодную к использованию.

Истина больше основывается на том, «что есть», нежели на том, «что может быть».

Истина больше благоприятствует анализу, нежели придумыванию идей.

Истина больше благоприятствует описанию, нежели созиданию.

Истина сохраняет парадигмы вместо того, чтобы менять их.

Истина дает могущество суждениям.

Истина способствует скорее деструктивным суждениям, нежели конструктивным усилиям.

Истина ведет к самоуспокоенности, самодовольству и высокомерию.

Истина придает нам уверенности в себе.

Истина — оружие для наступления.

Истина позволяет нам говорить «не так» и тогда, когда это оправданно, и в противном случае.

Как на истину ни смотри, это понятие — краеугольный камень сократовского метода и традиционной западной системы мышления, собранной воедино «Бандой Трех».

Какая есть альтернатива?

Скромность:

Возможно.

Может быть.

Это одна из возможных точек зрения.

В данных обстоятельствах.

Это служит своей цели.

«Не доказано» (как в шотландской системе правосудия).

И да и нет.

Кажется, так.

Иногда.

Насколько приемлема на практике подобная неопределенность? Представьте, что судья говорит: «Суд признал, что вероятность вашей вины составляет 10 процентов, поэтому я приговариваю вас к 10 процентам предусмотренного срока заключения». Трудно іакое представить? Но ведь на досудебных слушаниях вполне могут сказать: «Вероятность того, что вы виновны, составляет 10 процентов, поэтому вы пройдете через ускоренную судебную процедуру, чтобы многие месяцы не ждать полноценного суда».

I і.ік 1294

ВОПРОСЫ

сли мы поверим, как того хотел от нас Платон, что существует внутренняя, скрытая, неизменная истина, как нам ее отыскать? Теперь у нас есть «цель», но как до нес добраться?

Как я уже говорил, существуют, по-видимому, лишь два фундаментальных подхода. Первый связан с отвержением «неистины», ложных идей, ошибок мышления, бессмыслицы. Второй подход — более или менее прямое движение к этой самой истине (или Истине).

Одним из главных инструментов второго подхода являются «вопросы». Бесконечное исследование, подогреваемое верой в существование скрытой истины, осуществляется преимущественно путем постановки вопросов. Если истина является вершиной горы, тогда «вопрос» является одним из главных методов альпинизма, необходимых для того, чтобы подняться наверх.

Большинство людей знают, что «вопросы» составляют основу сократовского метода. Лавина вопросов, которыми засыпал своих слушателей Сократ, явно раздражала тех, кто не любил его. Ответов он давал немного, но зато за вопросами в карман не лез.

Ирония заключается в том, что, как я уже говорил в одной из предыдущих глав, сам Сократ сократовским методом фактически не пользовался.

Всякий читающий диалоги Сократа (в записи Платона) сразу обратит внимание на отсутствие «настоящих» вопросов. Сократ на самом деле не спрашивает, а утверждает. И после каждого утверждения он поворачивается к слушателю и говорит: «Не так ли?» Ответы ему дают сплошь такие:

«Да».

«Правильно».

«Определенно».

«Совершенно верно».

«Вы правы».

«Разумеется, нет (когда вопрошающий просит подтвердить отрицание)».

«Согласен».

«Не сомневаюсь».

В своей программе «Уроки мышления CoRT»[1] я провожу различие между двумя типа вопросов: «стреляющими» и «удящими».

Когда охотник стреляет в дичь, он точно знает, в кого он целится. Цель уже известна. Охотник может либо попасть в нее, либо промахнуться. Два возможных исхода известны заранее. Иными словами, задания «стреляющие» вопросы, мы заранее знаем возможные ответы. Это или «да», или «нет».

«Сегодня среда?»

«Швеция входит в Европейское сообщество?»

«Эти овощи полезны?»

«Это направление на север?»

Спрашивающий хочет что-то проверить. Он хочет, чтобы «возможность» была подтверждена или отринута. В игре «Двенадцать вопросов» игрок должен суметь угадать задуманный предмет, задав ряд «стреляющих» вопросов:

«Это животное?»

«У него четыре ноги?»

«Оно обычно живет в домах?»

«Оно ест мышей?»

Иное дело «удящие» вопросы. Рыбак забрасывает в воду крючок с наживкой и сидит в ожидании дальнейших событий. Он не охотится на конкретную рыбу (хотя и такое бывает в небольшом пруду), а просто ждет, кто на его наживку клюнет. Он может в общих чертах знать, какого сорта рыба ему попадется. Если вы вышли ловить голубого марлина, вам едва ли попадется форель. Смысл «удящего» вопроса — поиск, а не проверка гипотезы.

«Какой сегодня день?»

«Какие страны входят в Европейское сообщество?»

«Какие овощи полезны?»

«Где север?»

Человек, отвечающий на «удящий вопрос», не может ограничиться ответом «да» или «нет». Его ответ должен быть содержательным.

Верно, Сократ часто просил своих слушателей дать определение чему-нибудь (морали, любви, справедливости и т. д.), но все же подавляющее большинство его вопросов — «стреляющие». Точнее, его вопросы даже не совсем «стреляющие», потому что когда задают настоящий «стреляющий» вопрос, нет уверенности в том, будет ответ «да» или «нет». Сократ безо всяких сомнений ожидал ответа «да». Он ждал полного согласия. Вероятно, он немало растерялся бы, если бы услышал «нет» или «может быть». Поэтому мы должны спросить себя, были ли его вопросы вопросами вообще или это был монолог, прерываемый время от времени

требованиями согласия. Я ничего не имею против монолога, я просто хочу сказать, что открытого типа вопросы, которые мы обычно ассоциируем с сократовским методом, самим Сократом использовались редко (по крайней мере, если опираться на записи Платона).

Вопрос является самым полезным средством речи, которая, насколько я знаю, есть в большинстве языков (было бы очень любопытно познакомиться с языком, где нет такого понятия, как вопрос). Если вам интересно, как можно было бы обходиться без вопросов, давайте попробуем разобраться.

Большинство людей допускают ошибку, полагая, что, если что- то кажется простым, очевидным и разумным, мы это постоянно делаем.

Рассмотрим ряд вопросов:

«Сколько вам лет?»

«Что вы думаете о Мальте как о месте для отдыха?»

«Как бы вы хотели, чтобы вам приготовили яичницу?»

«Вы глухой?»

А теперь давайте подумаем, как можно было изложить то же самое, не пользуясь вопросительной интонацией. Поначалу это- может показаться трудным, но па самом деле это чрезвычайно просто.

«Обратите внимание на свой возраст. Назовите мне свой возраст».

«Обратите внимание на Мальту как место отдыха. Поделитесь со мной своими мыслями».

«Обратите внимание на приготовление яичницы. I Іазовите мне способ, который вы предпочитаете».

Вопрос о яичнице часто ставит в тупик туристов, приезжающих в США и наивно полагающих, что яичница — это просто жареные яйца. На самом деле вас просят указать, хотите ли вы, чтобы их жарили желтком вверх, желтком вниз или как-то еще.

Поиск по сайту: