Дьяволиада» в романе М. Булгакова «Мастер и Маргарита»

Нигде не прикоснулся Воланд, булгаковский князь Тьмы, к тому, кто сознает честь, живет ею и наступает.
П.Палиевский
Дьяволиада — один из любимых мотивов Булгакова. Но в романе «Мастер и Маргарита», как правильно заметил критик Палиевский, она играет вполне реалистическую роль. Булгаковская дьяволиада может служить блистательным примером гротескно-фантастического, сатирического обнажения противоречий действительности. Воланд карающей грозой витает над Москвой, изображаемой Булгаковым. Наказанными оказываются глумливые и непорядочные люди. Читатель сразу обнаруживает явное несходство предлагаемого ему писателем Воланда с общеизвестным дьяволом. Слишком уж правильный мессир.
Так ли — иначе, но образ получился мощный, пластичный и не вызывающий неприязнь. Более того, фантастический поворот дела позволяет нам увидеть целую галерею персонажей весьма неприглядного толка. Писатель, в ходе повествования, резко обнажает порочные явления в жизни интеллигенции и вообще простого люда, охваченного социалистическим сумасшествием.
Внезапная встреча с нечистой силой моментально проявляет сущность всех этих берлиозов, латун-ских, майгелей, алоизиев, магарычей, никаноров Ивановичей и прочих. Сеанс черной магии, который Воланд со своими помощниками дает в столичном варьете, в буквальном и переносном смысле «раздевает» некоторых зрителей. Но жертвы Воланда строго избирательны, они как бы подставляются Воланду самим автором, в соответствии с булгаков-ской этикой. При всей видимой опереточности Воланда, булгаковский дьявол тем не менее сохранил верность литературно-художественным традициям, то есть всецело подчинен авторской воле. А воля автора — обличать пороки общества.
Не Воланд страшен героям романа — Дьявола, пожалуй, действительно, не существует для Булгакова, как не существует для него и богочеловека. В романе, по-моему, разговор идет о какой-то иной вере. Скорее это вера в исторического человека, в нерушимые нравственные устои души человеческой. Не то плохо, что Берлиоз отрицает сказки о божествах и объясняет подозрительному незнакомцу на Патриарших, что было и чего не было. Использует демагогию для своих корыстных целей. Имя Канта совсем не случайно возникает в повествовании. Булгаков солидарен с философом в мысли, что нравственный закон заключен внутри человека и не должен зависеть от религиозного ужаса перед грядущим возмездием, тем самым страшным судом, язвительную параллель которому можно легко усмотреть в гибели бессовестного атеиста, возглавлявшего МАССОЛИТ.
В роман органично введена историческая канва: Понтий Пилат, прокуратор Иудеи, по воле Булгакова-писателя общается с Иешуа (Христом), и этот момент тоже является частью дьяволиады, потому что великие искушения и помрачения испытывает дух прокуратора. По сути, прокуратор — тоже своего рода Воланд на земле. Прокуратору приходится быть жестоким к своим подданным ради сохранения порядка в стране. Он даже сочувствует Иешуа, но понимает, что еще не пришло время для такого устройства общества, при таком сознании людей. Он не может войти в конфликт со своей совестью и дает Иешуа шанс на свободу.
Булгаков в образе прокуратора осуществляет свою мысль, которая в какой-то мере примиряет личность с миром и со всем, что в нем происходит. Булгаковский Воланд, однако, сочувствует и Иешуа, и несчастным людям, казнившим его по своему недоумию. «Боги, боги! — говорит, обращая надменное лицо к своему спутнику, человек в плаще, — какая казнь! Но ты мне, пожалуйста, скажи, — тут лицо из надменного превращается в умоляющее, — ведь ее не было! Молю тебя, скажи, не было?»
Итак, мы видим, что булгаковский дьявол вместе с булгаковским Богом мучительно занят восстановлением гармонии в мире, включая мир людей.

13. Поэтика сатиры М. Булгакова (анализ произведений «Дьяволиада», «Собачье сердце», «Роковые яйца»).

Повесть М. А. Булгакова «Дьяволиада», написанную в 1923 г., относят к ранним произведениям писателя, в которых обывательщина и бюрократизм представлены угнетателями человеческой личности. Интересно, что сам Булгаков понимал невозможность её публикации в силу остро выраженной в ней критики политического строя страны. Так, 31 августа 1923 г. он сообщал в письме своему другу писателю Юрию Слезкину: "Дьяволиаду" я кончил, но вряд ли она где-нибудь пройдет. Лежнев (редактор журнала "Россия" И. Г. Лежнев (Альтшулер) отказался ее взять".

Тем не менее, "Дьяволиада" была принята к печати в 1924 г. издательством "Недра", возглавлявшимся Николаем Семеновичем Ангарским (Клестовым) (1873-1941), старым большевиком, отличавшимся неплохим литературным вкусом, ориентированным на русскую классику XIX в. В этой связи логично обратить внимание на влияние литературы XIX в. на повесть – в частности, это влияние сатирического гротеска, идущего от М. Е. Салтыкова-Щедрина, и, прежде всего, проблемы «маленького человека», развиваемой Н. В. Гоголем.

Критик И.М. Нусинов в 1929 г. в 4-й книге журнала "Печать и революция" так передавал содержание "Дьяволиады": "Мелкий чиновник, который затерялся в советской государственной машине - символе "Дьяволиады"... Новый государственный организм - "Дьяволиада", новый быт - такая "гадость", о которой Гоголь даже понятия не имел".

Варфоломей Коротков, подобно гоголевскому Акакию Акакиевичу, на протяжении всей повести стремится если не добиться справедливости, то выхлопотать себе её: его непрекращающиеся мытарства по различным учреждениям, носящим почти магические названия, – начиная с его родного Главцентрбазспимата и заканчивая Центрснабом и Начканцуправделснабом – направлены на то, чтобы вернуть законное место делопроизводителя, отнятое у него загадочным новым заведующим базой Кальсонером.

Так же, как и у Гоголя, герой «Дьяволиады» теряет смысл жизни и покой, всё более погружаясь в абсурдность собственного мировосприятия. Происходящее главный герой воспринимает словно в наркотическом бреду. Тут Булгаков, как и в своем раннем рассказе "Морфий", клинически точно воспроизвел последствия употребления наркотика. Действительно, немыслимые галлюцинации Короткова представлены его бредовым состоянием, трансформирующим окружающее и окружающих в нелепые статуи, летающие по воздуху...

Фантасмагорическая составляющая повести – это сочетание реального и ирреального, возможного и невозможного, что создаёт в произведении ощущение некоего двоемирия (как выяснится в финале повести, раздвоения личности). Здесь можно узреть также влияние Гофмана с его мрачными пейзажами в сказках.

Мрачность у Булгакова рисуется с помощью механистичности образов, рисуемых больным воображением Короткова. Прежде всего, это его видение Кальсонера, который представляется ему предметизированным подобием демона. Достаточно обратить внимание на описание Кальсонера при их первой встрече: «Этот неизвестный был настолько маленького роста, что достигал высокому Короткову только до талии. Недостаток роста искупался чрезвычайной шириной плеч неизвестного. Квадратное туловище сидело на искривленных ногах, причем левая была хромая. Но примечательнее всего была голова. Она представляла собой точную гигантскую модель яйца, насаженного на шею, горизонтально и острым концом вперед. Лысой она была тоже, как яйцо, и настолько блестящей, что на темени у неизвестного, не угасая, горели электрические лампочки. Крохотное лицо неизвестного было выбрито до синевы, и зеленые маленькие, как булавочные головки, глаза сидели в глубоких впадинах». Последняя характеристика головы и лица Кальсонера отсылает ко сну Короткова накануне этой встречи – ему снился бильярдный шар с ногами. В этой связи становится более оправданным бред главного героя. Но лишь ненадолго. Потому что дальнейшие визуальные воплощения Короткова всё более демонстрируют его душевную несостоятельность, подогреваемую всё новыми неудачами в поисках справедливости. Герой запутался, и весь окружающий его мир стал похож на продолжительный кошмарный сон, в котором находится место и «люстриновым старичкам», и «белому пятну», и ходящей по комнате мути. Все эти образы настолько наполнили всё естество Короткова, что он даже не пытается разуверить самого себя в нереальности происходящего.

Коротков упрямо идёт к своей цели, которая всё больше размывается в его представлении. Уволенный педантичным Кальсонером, он сначала хочет вернуть себе место делопроизводителя. Но чем больше он углубляется в своём болезненном преследовании нового заведующего, тем больше у него возникает проблем. Известие об уходе Кальсонера с должности заведующего не способствует разрешению вопроса Короткова – он потерял документы… Поиски последних приводят его в бюро претензий, где абсурдность происходящего достигает почти критической отметки: кричащий о том, чтобы его ударили, Дыркин; звуки ударяющихся шаров из бильярдной; идущие парадом вокруг стола служащие; вылезающие из печатных машинок брюки.

Наконец, финальная погоня за Коротковым, вооружившимся бильярдными шарами, – верх абсурда, символизирующего невозможность существования человеческой личности в пределах бюрократической машины государства, поглощающей индивидуальность. Автор не скрывает раздвоения личности героя. Напротив, он говорит об этом как о само собой разумеющемся явлении: «Зеркальная кабина стала падать вниз, и двое Коротковых упали вниз. Второго Короткова первый и главный забыл в зеркале кабины и вышел один в прохладный вестибюль». Каждую деталь окружающего героя быта и интерьера Булгаков превращает в олицетворение помешательства героя – зеркальная кабина как символ раздвоения Короткова, например.

Даже сюжет произведения выстроен таким образом, что становится непонятно, как герой оказался в том или ином месте, что он делает и, главное, что вообще происходит. Полнейшая путаница в героях, местах действия (этих бесконечных кабинетах, коридорах, лестницах)… Всё это указывает на неопределённость, замутнённость, имеющую место в переходной эпохе начала века. Люди, превратившиеся в «канцелярию», которая разбегается после ухода начальства, представляют лицо страшной бюрократической машины, сравнение которой с Дьяволом показывает её в контрасте с волокитой гоголевских времён. Теперь чиновники стали ещё более хамски и чёрство относиться к окружающим и друг к другу.

Тот факт, что Коротков получает зарплату спичками, а его соседка Александра Фёдоровна с Губвинсклада – церковным вином (символично также, что Короткова рвёт церковным вином после того накануне последнего дня его жизни), упрочивает в читателе уверенность в том, что именно государство сделало людей жёсткими, эгоистичными, официальными, перемололо их своими шестерёнками и продолжает давить всем, чем только можно: задержкой зарплат; безосновательными увольнениями, прикрытыми шаблонными формулировками; грубостью общения.

И олицетворением всего этого смутного времени в повести является Кальсонер. Человек, не обладающий, подобно булгаковскому же Шарикову, должной грамотностью (свою фамилию он пишет с маленькой буквы; вследствие его некомпетентности Короткова увольняют)… Человек с голосом медного таза… Одним словом, человек-деталь, призванная всего лишь двигать один из механизмов всепоглощающей машины.

Булгаков усиливает мощь этого образа, вплетая в текст то, как видит и как чувствует его Коротков: «Короткову показалось, что слова неизвестного пахнут спичками», «оглушая Короткова кастрюльными звуками»… Двойственность фигуры Кальсонера, т.е. близнецов, в представлении Короткова: тот видится им то с грубым голосом и лысой головой, то с длинной ассирийско-гофрированной бородой и теноровым голосом. Из-за этой путаницы и сам делопроизводитель испытывает раздвоение личности.

Возвращаясь к помешательству Короткова, хочу обратить внимание на происхождение финального эпизода самоубийства героя.

В августе 1923 г. при похожих обстоятельствах погиб некто П. Кротов, глава липового малого торгового предприятия "Смычка". Интересно, что газета с таким названием - орган Первой сельскохозяйственной выставки в СССР упоминается в булгаковском фельетоне "Золотистый город". Кротов отстреливался от преследовавших его милиционеров из нагана, а затем, теснимый снизу и с крыши, выбросился из окна третьего этажа и, тяжелораненый, был добит агентами на перекрестке Маросейки и Армянского переулка. Ранее он был признан "психически неполноценным" и уволен с должности начальника Костромской исправительной колонии. Это обстоятельство фигурировало на процессе его сообщницы баронессы Ольги Григорьевны фон Штейн, проходившем в декабре 1923 г.

Интересно сходство фамилий Кротов и Коротков. Булгаковского героя мальчик-лифтер принимает за похитившего деньги преступника и советует: "Тебе, дяденька, лучше всего наверх, где бильярдные... там на крыше отсидишься, если с маузером". Но в отличие от мошенника и бандита Кротова, Коротков никаких преступлений не свершал, а его сумасшествие - следствие неспособности выбраться из бюрократического лабиринта.

Делая вывод о прочитанной повести, могу сказать, что Булгакову удалось страшно и в мрачных тонах нарисовать картину тогдашней обстановки большого города. Читать произведение достаточно тяжело именно за счёт перенасыщения гротескными приёмами.

А.В. Зархи 10 апреля 1927 г. в газете "Комсомольская правда" утверждал: "Для Булгакова наш быт - это действительно фантастическая дьяволиада, в условиях которой он не может существовать..." Булгаков же в письме правительству 28 марта 1930 г. отмечал "черные и мистические краски, в которых изображены бесчисленные уродства нашего быта...".

«Собачье сердце»

В повести, написанной в 1925 г., воссоздается современная писателю действительность — советская реальность начала 1920-х гг. Однако воспроизведенная в мельчайших деталях картина (с точным указанием зарплаты «машинисточки IX разряда» — четыре с половиной червонца — и упоминанием о том, что пожарные, «как вам известно, ужинают кашей») отнюдь не становится документальным портретом эпохи. Соединение фантастического допущения (превращение собаки в человека) с множеством конкретных деталей (вплоть до химического состава «Особенной краковской» колбасы), сплетение комических подробностей «очеловечивания» Шарика с трагическими последствиями этого эксперимента формируют гротескный образ действительности.
Главный герой повести — профессор Преображенский — носит сакральную фамилию, указывающую на его роль всесильного божества, «жреца» (так его будет воспринимать Шарик), способного преобразить мир и человека. Даже рядовая процедура забинтовывания ошпаренного бока Шарика в доме Преображенского становится сопоставимой со смертью и воскрешением (и невольно приводит на память притчу о воскрешении Лазаря из Евангелия): «И тут он окончательно завалился на бок и издох. Когда он воскрес, у него легонько кружилась голова и чуть-чуть тошнило в животе, бока же как будто и не было, бок сладостно молчал».
Однако исполненное мистического значения событие подается в ореоле снижающих, прозаических подробностей. «Преображение» Шарика — всего лишь очередной этап в научных исследованиях профессора, главная цель которых — омоложение человека путем пересадки половых желез. В повествовательной структуре «Собачьего сердца» чудесное Преображение Господне становится синонимом обыкновенной хирургической операции.
Пародийно-ироническая трансформация евангельского мотива отчетливо проявляется и на уровне стилистической организации текста. Профессор Преображенский — всемогущий «жрец», «маг» и «чародей», однако эти определения попадают у Булгакова в следующий контекст:

Вошедший очень почтительно и смущенно поклонился Филиппу Филиппычу.

— Хи-хи! Вы маг и чародей, профессор, — сконфуженно вымолвил он.

— Снимайте штаны, голубчик, — скомандовал Филипп Филиппыч и поднялся.

«Господи Иисусе, — подумал пес, — вот так фрукт!»

На голове у фрукта росли совершенно зеленые волосы, а на затылке они отливали ржавым табачным цветом...

В соседстве с «хи-хи», «штанами» и зеленовласым «фруктом» Преображение превращается в профанацию, а «жреческие» тайны — в научно замаскированное мошенничество.
Однако «говорящей» фамилией главного героя повести спектр сакральных значений не исчерпывается. Квартира профессора Преображенского находится на Пречистенке — тем самым с помощью топонима в ассоциативный смысловой ряд вводится образ Пречистой Божьей матери. По вине Шарикова в этой же квартире произойдет «наводнение» — пародийный вариант локального «великого потопа» (в погоне за котом бывший пес вывернул в ванной кран). Первое слово, произнесенное Шариком после обращения в человека, — «абырвалг» — представляет собой прочитанную справа налево магазинную вывеску «Главрыба» и при ретроспективном анализе библейских аллюзий может послужить ироническим намеком на законы семитской письменности. Столь же ироническим и пародийным оказывается сочетание в повествовании цитаты из оперной арии (профессор Преображенский напевает один и тот же фрагмент из оперы Верди «Аида» — «К берегам священным Нила...») и объявления на дверях: «Семечки есть в квартире запрещаю. Ф.Преображенский». (Кроме того, музыкальная тема культуры и жреческой власти перебивается с появлением Шарикова мотивами песен «Ой, яблочко» и «Светит месяц», пришедшими из мира «пролетарской разрухи», которому пытается противостоять Преображенский.) Таким образом, постоянное соседство евангельских и — шире — мифологических аллюзий и комических подробностей реального быта бросает на освященную жреческим служением картину гротескный отсвет и вносит в нее резко сатирические тона.
Евангельские мотивы находят прямое выражение и в расстановке персонажей. Чудесные превращения, совершаемые профессором Преображенским, фиксирует его ученик — доктор Борменталь, выступающий в повести в роли «евангелиста» (в той же роли будет состоять Левий Матвей при Иешуа в романе «Мастер и Маргарита»), Особенность фигуры «евангелиста» в произведениях Булгакова — в противоречивом сочетании искренней преданности учителю и полного его непонимания.
Записи доктора Борменталя исполнены искреннего восхищения открытием учителя; документальная «история болезни» Шарика то и дело прерывается восторженными восклицаниями «летописца»: «Изумительный опыт профессора Преображенского раскрыл одну из тайн человеческого мозга! Отныне загадочная функция гипофиза — мозгового придатка — разъяснена!.. Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу. Проф. Преображенский, вы — творец!! (Клякса)». (Обратим внимание на очередной стилевой сбой в повествовании — значимое соседство «творца» и кляксы).
Однако верный ученик-«евангелист» на самом деле выступает в роли ненадежного рассказчика — рассказчика, неадекватно трактующего слова и поступки учителя, создающего искаженную картину происходящего. Его объяснения и комментарии вступают в противоречие с «правильной» интерпретацией — подкрепленной авторитетом участника события или самого автора. Так, например, удивительная способность Шарика читать справа налево в дневнике Борменталя получает следующее объяснение: «Шарик читал! Читал!!!... Именно с конца читал. И я даже знаю, где разрешение этой загадки: в перекресте зрительных нервов у собаки!» Однако истинная причина, как помнит читатель с самого начала повести, была гораздо более прозаична и крылась совсем в другом: к магазину Шарику «подбегать... было удобнее с хвоста слова «рыба», потому что при начале слова стоял милиционер». Зловещий тон профессора Преображенского при попытках его ученика завести разговор о будущем Шарика и его превращении в «очень высокую психическую личность» вообще остается без внятного комментария: «С Филиппом что-то странное делается... Старик что-то придумал».
Профессор Преображенский по-прежнему остается в глазах своего ученика всесильным божеством -— в то время как «маг» и «чародей» оказался бессилен перед хаосом, внесенным в его жизнь свершившимся чудом. Профессор Преображенский являет собой тот тип булгаковского героя, который пройдет затем через все творчество писателя: наделенный мощной творческой (преображающей) силой, он одновременно может быть слаб и уязвим. Булгаковский герой всегда вынужден противостоять окружающему его миру — враждебному, агрессивному, абсурдному. В «Собачьем сердце» этот мир персонифицирован в лице Швондера и членов домкома. «Подвижники» новой веры представлены в резко гротескном освещении. Один из членов домкома — «персиковый юноша в кожаной куртке» — носит фамилию Вяземская (обратим внимание на литературное происхождение фамилии и подчеркнутую смену привычного грамматического рода), оказывается женщиной, однако в булгаковском описании неизменно восстанавливается гротескный контекст выяснения личности: «Это неописуемо! — воскликнул юноша, оказавшийся женщиной»; «Я, как заведующий культотделом дома... — За-ве-дующая, — поправил ее Филипп Филиппович».
Необъяснимые метаморфозы, происходящие с представителями новой власти, могут, однако, таить в себе опасность. Стоило Шарику превратиться в Полиграфа Шарикова и стать причастным к власть предержащим — «поступить на должность» заведующего подотделом очистки Москвы от бродячих животных, как его пребывание в квартире Преображенского стало смертельной угрозой как для самого профессора (на которого уже был написан донос), так и для всех обитателей его дома. Гротескные превращения, которым в булгаковском мире подвержены ответственные советские чиновники (причем в произведениях Булгакова 1930-х гг. эти метаморфозы станут подлинно фантастическими) придают новой власти и ее представителям инфернально-демонический характер, делают их не столько социальной или политической, сколько метафизической силой, которой вынужден сопротивляться булгаковский герой.
В «Собачьем сердце» отчетливо проявляется и еще одна важнейшая черта поэтики Булгакова — разделенность художественного пространства на два (в идеале — непроницаемых друг для друга) подпространства. Одно из них — квартира Преображенского на Пречистенке, «собачий рай» в терминологии Шарика и идеальное (даже идиллическое) пространство для профессора. Важнейшие составляющие этого пространства — уют, гармоничность, одухотворенность, «божественное тепло». Прибытие Шарика в это пространство сопровождалось тем, что «тьма щелкнула и превратилась в ослепительный день, причем со всех сторон засверкало, засияло и забелело». Из «топографических» особенностей этого пространства следует выделить две основные: внешне оно строго ограничено, локализовано и представляет собой просто квартиру, внутренне — просторно, огромно и, более того, способно к безграничному расширению (в значительной мере — за счет многократно отражающихся друг в друге огромных зеркал).
Второе пространство — внешнее — открытое, агрессивное, враждебное. Его исходные приметы — вьюга, ветер, уличная грязь; его постоянные обитатели — «негодяй в грязном колпаке» («вор с медной мордой», «жадная тварь»), повар из столовой, и «самая гнусная мразь» из всех пролетариев — дворник. Внешнее пространство предстает — в противовес внутреннему — миром абсурда и хаоса. Из этого мира приходят Швондер и его «свита» — отвоевывать часть «персонального» пространства профессора и уплотнять его семикомнатную квартиру за счет «экспроприации» смотровой. Отделяет эти два пространства друг от друга лишь дверь квартиры — и потому единственное желание профессора Преображенского состоит в том, чтобы получить «такую бумажку, при наличии которой ни Швондер, ни кто-либо иной не мог бы даже подойти к дверям моей квартиры. Окончательная бумажка... Броня». Герметизация, полная изоляция — единственный способ защитить свое, «истинное» пространство от вторжения чужого, «мнимого». (Заметим, что та сторона двери, что обращена наружу, тоже оказывается во власти абсурдной реальности. Шарик, пытающийся прочитать дверную табличку с именем профессора, с ужасом обнаруживает, что продолжением трех отгаданных букв — п-р-о — может стать «л», и тогда надпись обратится в ненавистное слово «пролетарий». Лишь присутствие «пузатой двубокой дряни» — спасительной буквы «ф» — превращает едва не начавшийся кошмар в прекрасную явь роскошной квартиры на Пречистенке).
Сосуществование двух противостоящих друг другу пространств в художественном мире Булгакова определяет и структуру сквозного, инвариантного булгаковского сюжета: разрушение внутреннего, идеального пространства — и попытки героя восстановить утраченный рай. В «Собачьем сердце» разрушение гармоничного существования сопровождается пародийным потопом, навязчивыми визитами «оборотней» из мира искусства — Вяземской (члена домкома) и Васнецовой (невесты Шарикова), абсурдными проектами перепланировки квартиры профессора. Восстановление разрушенной гармонии — пусть даже ценой преступления («Преступление созрело и упало, как камень...») — единственная цель профессора Преображенского и главный вектор движения сюжета. Тем самым в повести переосмысляется традиционный комплекс вины интеллигенции перед народом. Преображенский и Борменталь защищают свое «право на права» в новом мире — хотя с них и не снимается ответственность за эксперимент над природой человека.

«Роковые яйца»

Повесть Булгакова «Роковые яйца» стала откликом на культурную и социально-историческую ситуацию в советской России первой половины 20-х годов, но откликом, не просто запечатлевающим уродства быта, но и приобретшим черты своеобразного пророчества писателя, подобно тому, как пророчеством стал роман-антиутопия Замятина «Мы».

Повесть «Роковые яйца» была написана в 1924 году, а опубликована в 1925 году.

Без сомнения, эта повесть-антиутопия, что усиливается за счёт научно-фантастического колорита и авантюрного сюжета. Хотя действие произведения приурочено к 1928 году, направлено оно в будущее, реалии советского быта первых пореволюционных годов узнаются без труда. Выразительно в этом отношении указание на «квартирный вопрос», который якобы был решён в 1926 году, описание этому «явлению» Булгаков даёт весьма ироничное: «Подобно тому, как амфибии оживают после долгой засухи, при первом обильном дожде, ожил профессор Персиков в 1926 году, когда соединённая американо-русская компания выстроила, начав с угла Газетного переулка и Тверской, в центре Москвы 15 пятнадцатиэтажных домов, а на окраинах 300 рабочих коттеджей, каждый на 8 квартир, раз и навсегда прикончив тот страшный и смешной жилищный кризис, который так терзал москвичей в годы 1919–1925». Кроме бытовых реалий пореволюционной эпохи можно найти в повести и отголоски культурной жизни этой эпохи. Так, в ироническом ключе находят своё отражение у Булгакова творческие искания великого экспериментатора и театрального новатора Мейерхольда. Рисуя картину московской вакханалии во время куриного мора, Булгаков упоминает и театр: «Театр имени покойного Всеволода Мейерхольда, погибшего, как известно, в 1927 году, при постановке пушкинского «Бориса Годунова», когда обрушились трапеции с голыми боярами, выбросил движущуюся разных цветов электрическую вывеску, возвещавшую пьесу писателя Эрендорга «Курий дох» в постановке ученика Мейерхольда, заслуженного режиссёра республики Кухтермана».

Антиутопический характер повести придаёт и ситуация научного эксперимента, которая перенесена на почву социальных отношений. В центре повести стоит образ чудака-учёного, теоретика погружённого в свои научные исследования, далёкого от реальной действительности (в театр не ходит, даже не читает газет, а зачем?! Все равно там пишут одну лишь чепуху). И эта его оторванность от реальной повседневной жизни становится одной из причин трагического развития событий.

Через все произведение проходит мотив красного луча, открытого московским профессором. Но попал он «не в те руки». Не случайны и название совхоза «Красный луч», повторяющиеся эпитеты «красные», «малиновые» яйца. Видоизменяются сами определения: «красный луч», «луч жизни», «луч новой жизни», «зарождение новой жизни». Сначала этот луч сравнивается с крошечным цветным локоном, завитком женских волос, затем со стрелой, мечом. Повесть «Роковые яйца» имеет многослойную структуру. Научно-фантастический жанр дополняется символическими акцентами и приобретает черты притчи, философского предостережения - предостережения об опасности вторжений в макропроцессы человеческого бытия. А определенные сюжетные особенности (динамика повествования, черты сатирического гротеска, обращенность в будущее, юмор) и конфликт, основанный на изображении насилия, превращают данную повесть в антиутопию.

События сменяются очень быстро: кажется, только-только Персиков открыл «луч жизни», а об этом уже знают все, и многие хотят использовать его в своих целях. Ему даже предлагают продолжить свои исследования за границей, но он отказывает. Тут же появляется Рокк с бумагой и забирает его оборудование, использовав которое, совершает чудовищную ошибку. Никого не интересует уже мнение Персикова (а ведь он даже не провел всех экспериментов), ему лишь дают приказ, отдать камеры. Но косвенно учёный становится ответственным за последующее использование «красного луча», и нет ничего необычного в том, что все происходящее он переживает как личную драму. Именно к нему приходит в дом разъяренная толпа и забивает его до смерти. Персиков не пытается бежать: «Никуда я не пойду, - проговорил он, - это просто глупость, они мечутся, как сумасшедшие... Ну, а если вся Москва сошла с ума, то куда же я уйду. И, пожалуйста, перестаньте кричать. При чем здесь я». Знаменательно, что умирает учёный именно от рук народа, обезумевшей от страха толпы, желающей отомстить хоть кому-то. Вот к чему приводит попытка «улучшить», «облегчить» жизнь людей.

Многие исследователи обращают внимание на черты сходства Персикова с Лениным, которые придаёт Булгаков своему персонажу, аналогия эта проводится в самом начале. Во-первых, совпадает возраст (события повести отнесены автором к 1928 г., причем сказано, что профессору в это время было «ровно 58 лет». Следовательно, родился он в 1870г. Это год рождения Ленина), а во-вторых, есть и черты портретного сходства: «Ему было ровно 58 лет. Голова замечательная, толкачом, лысая, с пучками желтоватых волос, торчащими по бокам». Есть и ещё одна художественная деталь: своеобразное косвенное указание на «картавость» Ленина: «На 20-й странице газеты «Известия» под заголовком «Новости науки и техники» появилась короткая заметка, трактующая о луче. Сказано было глухо, что известный профессор IV университета изобрёл луч, невероятно повышающий жизнедеятельность низших организмов, и что луч этот нуждается в проверке. Фамилия, конечно, была переврана, и напечатано: «Певсиков»». Так же можно провести аналогии с фамилией известного московского профессора, патологоанатома А. И. Абрикосова, его фамилия спародирована в фамилии главного героя. Можно увидеть и некое сходство автора с главным героем, их объединяет наука: первый был учёным, второй-доктором. Владимир Ипатьевич был специалистом в области зоологии, эмбриологии,биологии, анатомии, профессия же врача Михаила Булгакова подразумевает наличие знаний по перечисленным дисциплинам. Учёный далёк от реальной действительности, не понимает её. Можно говорить о том, что и сам Михаил Булгаков не принимал революцию, газеты он читал со скепсисом, а Персиков их вовсе не брал («они чепуху какую-то пишут»). Поэтому Владимира Ипатьевича отчасти можно назвать двойником автора.

Лабораторные эксперименты и открытия профессора Персикова, которые Рокк пытался использовать в практических целях, Булгаков рассматривает как аналогию с социальным экспериментом, который проводили над Россией большевики - в этом соединяются как насилие над историей, так и насилие над человеческой природой.

Второй по значению образ в системе персонажей повести - образ А.С. Рокка. Сам за себя говорит внешний облик Рокка, он подан в повести как олицетворение времени абсолютно чуждого и враждебного: «Он был страшно старомоден. В 1919 году этот человек был бы совершенно уместен на улицах столицы, он был бы терпим в 1924 году, в начале его, но в 1928 году он был странен. В то время как наиболее даже отставшая часть пролетариата — пекаря — ходили в пиджаках, когда в Москве редкостью был френч — старомодный костюм, оставленный окончательно в конце 1924 года, на вошедшем была кожаная двубортная куртка, зелёные штаны, на ногах обмотки и штиблеты, а на боку огромный старой конструкции пистолет маузер в жёлтой битой кобуре». Этот человек, по словам автора, был бы терпим именно в начале 1924 года. Рокк олицетворяет неким образом ленинскую эпоху, ушедшую, как кажется автору, в безвозвратное прошлое. По его вине случаются все эти жуткие события. Вспомнить одну только сцену, когда он получил яйца: человек сведущий в этом вопросе сразу бы заподозрил, что что-то тут не так, но не он, он всего лишь удивился размеру яиц «сразу видно, из-за границы», обрадовался, что быстро восстановит популяцию кур и позвонил с вопросом, мыть ли их, потому что они все были в каких-то пятнах, хотя пятна эти являлись совсем не грязью, а естественным пигментом». Первым за свою ошибку он и поплатился. Гад, рванувший из зарослей, сбил с ног его жену и «стал натягивать её голову на свою» (хуже собственной смерти может стать лишь смерть близкого человека). При всем этом вина лежит не только на Рокке: он действовал по указанию Москвы, а значит, главным виновником оказывается тоталитарное государство.

Выражает отношение Булгакова к коммунистической идеологии «перевранный» им «Интернационал», гимн партии большевиков (в то время он был и государственным гимном советской России). В эпизоде, описывающем проводы конной армии, которая отправляется на борьбу с пресмыкающимися, звучат слова песни, которую поют бойцы, (причём пение названо глухим и щиплющим сердце).

Пародия:

…Ни туз, ни дама, ни валет,
Побьём мы гадов, без сомненья,

Четыре сбоку - ваших нет…

Оригинал:

Никто не даст нам избавленья:
Ни Бог, ни царь и ни герой.
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой.

Булгаков соединяет образы партийного гимна со стилистикой и образами блатных песен, выражая тем самым отношение к коммунистической доктрине.

Попытка обойти законы природы-вывести за предельно короткий срок новый вид кур-это вмешательство в природный мир, насилие над природой как средой обитания.

И наконец, на помощь людям приходит природа, «подарив» земле августовские морозы, от которых погибли все гады.

«Луч же этот вновь получить не удалось, хоть иногда изящный джентльмен и ныне ординарный профессор Петр Степанович Иванов и пытался. Первую камеру уничтожиларазъяренная толпа в ночь убийства Персикова. Три камеры сгорели в Никольском совхозе "Красный луч" при первом бое эскадрильи с гадами, а восстановить их не удалось. Как ни просто было сочетание стекол с зеркальными пучками света, его не скомбинировали во второй раз, несмотря на старания Иванова. Очевидно, для этого нужно было что-то особенное, кроме знания, чем обладал в мире только один человек - покойный профессор Владимир Ипатьевич Персиков». Помнится о комичном размежевании между Персиковым и Ивановым, когда Персиков обещал упомянуть в своей статье, посвященной действию на амёб им случайно полученного и нестабильного луча, имя Иванова. И вот этот же Иванов, открывший луч, не может теперь повторить свой опыт. Слова автора - лишь ядовитая насмешка.

Булгаков верит в очищение и нравственное возрождение общества: «Были долгие эпидемии, были долго повальные болезни от трупов гадов и людей, и долго еще ходила армия, но уже снабженная не газами, а саперными принадлежностями, керосинными цистернами и шлангами, очищая землю. Очистила, и все кончилось к весне 29-го года». Не случайно отмечена дата окончательного «очищения земли» — весна 29-го года. Весной отмечается Пасха, праздник воскресения Христа как символ неразрывности союза Бога и человека, который станет залогом грядущего воскресения мира («Откровения Иоанна Богослова»).

Мотив этот появляется в повести «Роковые яйца» еще раньше. Профессор Персиков с недоверием относится к поспешному эксперименту Рокка: «Что же вы хотите их воскресить, моментально, что ли? И почему при помощи еще не изученного луча?». Моментальное воскресение невозможно, но духовное - необходимо. В финале повести появляется примечательный образ — храм Христа — символ нравственности, о котором нельзя забывать, проводя научные и социальные эксперименты.

Вмешательство человека в мир природы с целью усовершенствовать её, сделать лучше, не привело ни к чему хорошему, а обернулось полным провалом с трагическими последствиями. Наука, цель которой делать жизнь лучше, проще, привела эту самую жизнь к знаку «-».

Поиск по сайту: