Особенности сатиры А. Платонова

Цель сатиры — вскрыть сущность явления, противоречащую его внешнему облику, подчеркнуть внутреннюю слабость, несостоятельность, вредность и другие замаскированные специально или обычно не замечаемые недостатки. Для сатиры типично прямое и резкое выражение тенденции, взглядов писателя, многие ее произведения публицистичны, отражают конкретные общественно-политические события современности. Такой публицистичностью обладает и проза А. П. Платонова.

Одним из первых сатирических произведений писателя стала повесть "Город Градов".

*в городе градов герои не покоряли природу, а осваивали канцелярию. Государственный человек Шмаков создал труд «принципы обезличивания человека с целью перерождения его в абсолютного гражданина». Истинный гражданин, по шмакову, должен потерять индивидуальность, а природа – «худший враг порядка и гармонии», потому что не поддается никаким циркулярам. «город градов» печатался с купюрами и искажениями. Его причисляли к антибюрократическим произведениям, упрощая глубинный смысл книги, которая выявляла не злоупотребления чиновников, а посягала на идею государства, в котором «бумажка» сильнее человека, а «порядок» важнее сути.*

Повесть начинается описанием города: "Героев город не имел, безропотно и единогласно принимая резолюции по мировым вопросам", "...сколько ни давали денег ветхой, растрепанной бандитами и заросшей лопухами губернии, ничего замечательного не выходило". В этот город приезжает Иван Шмаков, чтобы "врасти в губернские дела и освежить их здравым смыслом". Он начинает писать труд "Записки государственного человека", который затем хочет переименовать — "Советизация как начало гармонизации вселенной". А умирает Иван "от истощения сил на большом социально-философском труде: "Принципы обезличения человека, с целью перерождения в абсолютного гражданина с законно упорядоченными поступками на каждый миг бытия".

Своеобразие платоновской сатиры заключается в том, что Шмаков, главный философ, создающий концепцию бюрократизма, выполняет двойную функцию: с одной стороны, он — воинствующий бюрократ, с другой — именно он является главным разоблачителем существующего порядка. Шмакова одолевают сомнения, и в его голове рождается "преступная мысль": "Не есть ли сам закон или другое установление — нарушение живого тела вселенной, трепещущей в своих противоречиях и так достигающей всецелой гармонии?" Ему же Платонов доверяет произнести разоблачающую речь обюрократах: "Кто мы такие? Мы за-ме-сти-те-ли пролетариев! Стало быть, к примеру, я есть заместитель революционера и хозяина! Чувствуете мудрость? Все замещено! Все стало подложным! Все не настоящее, а суррогат!" В этих словах — вся сила платоновской сатиры: с одной стороны, как бы апология бюрократизма, а с другой — простая мысль о том, что власти у пролетариев нет, а есть только у его "заместителей". Бормотов, практик-бюрократ с большим стажем, убежденно заявляет: "Уничтожьте бюрократизм — станет беззаконие", потому что прекрасно понимает, что бюрократизм в принципе неуничтожим, поскольку бюрократы — надежная опора власти. И вот эта мысль особенно дорога Шмакову: "Канцелярия является главной силой, преобразующей мир прочных стихий в мир закона и благородства".

В повести "Город Градов" Платонов открывает, по словам исследователя Л. Шубина, специфичную "градовскую школу философии", которая раскрывается особым языком, на котором только и возможно писать о том, о чем он пишет. Это язык всепроникающей иронии, перефразировка шаблонов, которые отражают всю узость и тупость мышления градовских философов и практиков бюрократизма. Причем речь персонажей невозможно передать на нормированном языке, потому что при этом неизбежно потеряется весь смысл "выражения".

Платонов предстает как мастер языковой характеристики персонажей, как главных, так и второстепенных. Ему достаточно двух-трех реплик, чтобы перед нами возник яркий образ. Примером может служить выразительная речь счетовода Смачнева. "Ничто меня не берет, — с гордостью заявляет Смачнев, — ни музыка, ни пение, ни вера — а водка меня берет! Значит, душа у меня такая твердая, только ядовитое вещество она одобряет... Ничего духовного я не признаю, то — буржуазный обман". Город Градов населяют сплошь "твердые души". Они создают и отстаивают свою философию жизни, выражая представление о ее ценностях. И снова речь отражает низкий, примитивный уровень развития: "любимые братья в революции", " противоречивые утомленные глаза", "сиречь для всякого героя есть своя стерва", "в сердце моем дышит орел, а в голове сияет звезда гармонии". Показательным является и тот факт, что в городе Градове практически отсутствуют пейзажи. Иначе и быть не может, ведь природа, по мысли "главного идеолога" Шмакова, — "самый худший враг порядка и гармонии... Всегда в ней что-то случается..."

Котлован - *рытье ямы под фундамент будущего коллективного дома-дворца выжимало все жизненные соки из участников этого «действа». До создания фундамента дело не дошло, а котлован стал могилой для девочки Насти, символизировавшей будущее. Все любили Настю, но каждый «непрерывно думал о сплошной коллективизации» и не нашел минуты, чтобы навестить ребенка. Так общие идеи вновь приходили в противоречие с отношениями к частному человеку, и страдание ребенка не принималось как цена гармонии.

Не жизнь, но смерть венчала нечеловеческие коллективные усилия. «Котлован» прочитывался не просто как жуткое сновидение об утопическом идеале, но и как реальная хроника его разрушения. Изнурительная работа, изображенная в произведении, ничуть не напоминала труд свободных людей, то «царство сознания», которое ожидалось с приходом новой жизни.

В «котловане» показ труда пролетариата давался параллельно с Революцией в деревне, с уничтожением классового врага – «деревенских пней капитализма». И здесь идею писатель проверял итогом. А когда в итоге лишь смерть, гробу, уничтожение, - основательные сомнения вызывала и сама идея.*

Оригинальный, меткий язык становится основным средством сатиры и в повести "Котлован", где вниманию читателей Платонов представляет страшную картину мира. Закладывается основание огромного Дома для трудящихся, спроектированного инженером Прушевским. Идут изнурительные работы, которые Платонов описывает с устрашающим реализмом. Но когда эти работы закончены, у руководства стройки появляется "гениальная" идея: вырыть котлован "в четыре — в шесть раз" больше. И, несмотря на абсурдность такой затеи, работы продолжаются. Бессмысленный гигантский труд превращается в страшное наказание.

Действие повести перемещается в близлежащую деревню, где организуется колхоз имени Генеральной линии. Там есть Оргдвор и Оргдом. Все, что происходит в деревушке, настолько жестоко и абсурдно, что о напечатании повести (авторская датировка "Котлована" — декабрь 1929 — апрель 1930) не могло быть и речи, Платонов это понимал, тем не менее, говорил и писал все, что хотел донести до читателя. Поступки героев и события, описываемые в повести, приобретают апокалипсический смысл. Например, идея ликвидировать кулачество как класс, посадив кулаков на плот и отправив их, словно по Лете, в море, — и "вот уже кулацкий речной эшелон начал заходить на повороте за береговой кустарник ". Этот "плот" как символ не менее страшен, чем " котлован ",

В повести Платонова остро поставлены многие злободневные вопросы, связанные с эпохой индустриализации и коллективизации в Стране Советов. Гигантомания и темпы роста действительно захватили тогда весь государственный организм. Строить новое, стирая с лица земли старое наследие, в начале 30-х годов было самой актуальной задачей. Но символ Котлована приобретает в повести Платонова еще и универсальный смысл: если "общепролетарский дом", который должен быть построен ценой неимоверных человеческих усилий, просто утопия, то Котлован — реальность. Котлован — это бездна, пропасть, бездонная яма, в которую падают и падают люди; он бесконечен, он — непрекращающийся процесс поглощения. Символически звучит фраза о мужиках: "бедные и средние мужики", которые пришли из деревни "зачисляться в пролетариат", "работали с таким усердием, будто хотели спастись навеки в пропасти котлована".

Язык повести разоблачает действительность не в меньшей мере, чем происходящие в ней события. Это язык жестокой, мрачной сатиры. В повести нет ни одной темы, о которой не было бы сказано на этом особом, пронзительном языке. Так, например, счастливое будущее воплощается в образе "прочного общепролетарского дома", "из высоких окон" которого "будущий человек будет спокойно глядеть в простертый, ждущий его мир" и "бросать крошки из окон живущим снаружи птицам". Платонов намеренно деформирует устойчивые стереотипы революционной эпохи и того времени, которое описано в повести, когда обессмысливается любая попытка выразить себя или развернуть идеи и принципы: "Вощев лежал в сухом напряжении сознательности", "стоял и думал среди производства", "уроду империализма никогда не достанутся социалистические дети", "каждый существовал без всякого излишка жизни", "ты не переживешь вещества существования", "мешок, куда собирали Для памяти и отмщения всякую безвестность", и т. д.

Писатель деформирует и искажает не только официальную, но и бытовую речь персонажей. Наиболее показательным в этом смысле можно считать образ "активного" строителя "общепролетарского дома" Сафронова, имеющего "вежливо-сознательное лицо" и улыбку "загадочного разума".

Сафронов редко задумывается о смысле жизни. Он всецело доверяет партийным лозунгам и призывам, летящим из репродуктора, даже самым абсурдным ("Товарищи, мы должны мобилизовать крапиву на фронт социалистического строительства", "Мы должны обрезать хвосты и гривы у лошадей"), и сожалеет лишь о том, "что он не может говорить обратно в трубу, дабы там слышно было об его чувстве активности, готовности на стрижку лошадей и о счастье". "Единогласная душа" — называет его Жачев. Речь Сафронова сплошь состоит из неумело состыкованных штампов: "Ты, товарищ Чиклин, пока воздержись от своей декларации. Вопрос встал принципиально: и его надо класть обратно по всей теории чувств и массового психоза..." Он произносит развернутые поучительные монологи, где просторечие удивительным образом уживается с политической, деловой и научной лексикой: "У кого в штанах лежит билет партии, тому надо беспрерывно заботиться, чтобы в тебе был энтузиазм труда. Вызываю вас, товарищ Вощев, соревноваться на высшее счастье настроенья". Постепенно Сафронов присваивает себе право высказываться от лица всей артели, пытается формулировать общие мысли.

Например, с появлением на котловане девочки Насти, которую все, и сам Сафронов, воспринимают как "элемент будущего", как грядущее счастливое поколение, он так определяет всеобще чувство: "Товарищи!.. Перед нами лежит без сознанья фактически житель социализма. Из радио и прочего культурного материала мы слышим лишь линию, а щупать нечего. А тут покоится вещество сознания и целевая установка партии — маленький человек, предназначенный стоять всемирным элементом! Ради того нам необходимо как можно внезапней закончить котлован, чтобы скорей произошел дом, и детский персонал огражден был от ветра и простуды каменной стеной".

Иосиф Бродский под впечатлением от прочитанного написал в предисловии к повести, что "первое, что следовало бы сделать, закрыв данную книгу, это отменить существующий миропорядок и объявить новое время". Самого же Платонова, по его мнению, "следовало бы признать первым сюрреалистом ". Особенно поразил Бродского язык "Котлована": Платонов "сам подчинил себя языку эпохи, увидев в нем такие бездны, заглянув в которые однажды, он уже более не мог скользить по литературной поверхности". Язык Платонова воссоздать нельзя, потому что этот язык, "компрометирующий время, пространство, самую жизнь и смерть...", "непереводим".

Исследователями творчества Платонова "Котлован" (как и другие произведения, в которых он прибегает к беспощадной сатире) прочитывается в разных контекстах. Но все они сходятся на том, что писатель всегда точно знал, кого он защищает и чью сторону принимает, и всегда виртуозно подбирал для утверждения своей точки зрения выразительные средства. Об этом свидетельствуют слова самого Платонова, сказанные им о сатире: "И сатира должна обладать зубами и когтями, ее плуг должен глубоко пахать почву, чтобы на ней вырос впоследствии хлеб нашей жизни, а не гладить бурьян по поверхности. Сатира должна остаться великим искусством ума и гневного сердца, любовью к истинному человеку и его защитой".

«Усомнившийся Макар»

«Среди прочих трудящихся масс жили два члена государства: нормальный мужик Макар Ганушкин и более выдающийся – товарищ Лев Чумовой, который был наиболее умнейшим на селе и, благодаря уму, руководил движением народа вперед, по прямой линии, к общему благу». Так начинается рассказ А.Платонова «Усомнившийся Макар».

Не знаешь, с какой стороны к нему и подступиться, как проникнуть в глубину текста. Как правильно «расшифровать» платоновский язык? Не то сказка, не то быль.
Фантастика, сказка, быль – все переплетается в этом небольшом рассказе. Пытаюсь начать с главного – увидеть кончик ниточки, потянув за которую размотать весь клубочек. Уже название таит в себе загадку. Почему усомнился и в чем усомнился Макар?
Бросается в глаза метафорическая антитеза, которой подчинено все движение сюжета в рассказе: «Умная голова – пустые руки у Льва Чумового и «порожняя голова – умные руки» у Макара Ганушкина. Да и система образов построена тоже по принципу антитезы. Лев Чумовой – «молочный начальник», «ученый писец», «профсоюзный начальник», «научный человек», Петр Рябой, который «надувается существовать вроде Ильича – Ленина», смотрит «и в даль, и вблизь, и вширку, и вглубь, и вверх» и Макар,-с одной стороны. С другой, – это усомнившийся Макар и в финале – «прочие трудящиеся массы».
Завязкой действия в рассказе можно считать тот момент, когда Макар, кругом оштрафованный «умной» головой Чумового за укрывательство «открытия народнохозяйственного значения», решил отправиться в Москву на промысел, чтобы оплатить тот штраф.
Дальняя дорога – это символ жизненной дороги, как своеобразное влечение жизни, странничество духа, исполненного глубокого исторического смысла.
Отправляется Макар в дальнее странствие не столько по причине финансового долга, сколько по причине получить ответ на мучивший его вопрос: «Что мне делать в жизни, чтобы я себе был нужен?».
Он словно герой русских сказок, которого всерьез никто вроде бы и не принимает, «дурень», «дурачок». («Думать он не мог, имея порожнюю голову над умными руками, но зато мог сразу догадаться»). Фраза, имеющая некий скрытый смысл. Надо заметить, что «Усомнившийся Макар» вплоть до конца 80-х годов оставался доступным лишь немногим – лишь тем, кто мог оперировать периодикой 20 – 30-х годов. Понятно теперь, по какой причине – по причине того самого скрытого смысла.
Что же увидит, почувствует Макар, в чем усомнится? Хоть и «порожняя» голова была у Макара, но когда «руки Макара находились в покое, их свободная умная сила» шла в голову, и он начинал думать и о многом догадываться. Помимо сказочной интонации тогда начинает вытекать другая – реальная. Именно этот мотив реальности и охраняет рассказ от восприятия его как карикатурного, комического.
Вот добравшись поездом до станции, Макар до «центра всего государства» решил отправиться пешком. Шагает он около рельсов и удивляется тому, что под деревьями везде «валялись конфетные бумажки, винные бутылки, колбасные шкурки. Трава под гнетом человека здесь не росла, а деревья тоже больше мучились и мало росли».
«Не то тут особые негодяи живут, что даже растения от них дохнут! Ведь это весьма печально. Человек живет и рожает после себя пустыню!» – задается вопросом Макар, усомнившись в правильности такого отношения к природе, в правильности понимания самой жизни.
Удивительна судьба у рассказа Платонова. Написанный в 1929 году, он со временем не только не потерял актуальности, напротив, актуальность эта сегодня возрастает.
Что оставит человек после себя потомкам? Банки, склянки, уничтоженные леса?
Тревожится Макар о лучшей судьбе, человеческом счастье. Говорят: наука и техника. А техники нигде и не видит Макар. Благоустройства тоже. Пусть наивны рационализаторские предложения Макара вроде «трубы с поршневым насосом», по которой бы перекачивалось молоко или «кишки» для подачи бетона, но все это из желания, чтобы «социализм наступил скорее».
Не может понять Макар молочного начальника, отказавшегося от его рацпредложения. «Мое дело наряжать грузы: я исполнитель, а не выдумщик труб».
– Так ведь же ты возишь молоко, а не они (умнейшие люди)! Они его просто только пьют, им лишних расходов техники не видно!
Усомнился Макар, не может понять равнодушия.
Не может понять и того, почему груда кирпича, оставшаяся от постройки, оказалась беспризорной. «А пролетариат тот кирпич делал и мучился: мала советская власть – своего имущества не видит».
Приведут странствия Макара и к «вечному дому из железа, бетона, стали и светлого стекла». Увидел он, как быстро шла, кипела работа по строительству этого «вечного дома», хотя неизвестно для кого он строился.
А пока пролетарий: «кто с хлебом, кто без него, больной, кто уставший, но все миловидные от долгого труда и добрые той добротой, которая происходит от измождения», после трудового рабочего дня отдыхать шел в общепролетарский дом.
И если «раньше, в дореволюционную бытность, бедный класс преклонял свою голову на простую землю. И над той головою шли дожди, …то нынче голова бедного класса отдыхала на подушке под потолком и железным покровом крыши».
И Макар остался доволен советской властью: «Ничего себе властишка!» – оценил Макар. И скрытый смысл фразы нам понятен.
Здесь, в общепролетарском ночном доме, увидит Макар и пророческий сон, в котором он задает вопрос, мучивший его: «Что мне делать в жизни, чтоб я себе и другим был нужен?». Спросит Макар и «затихнет от ужаса».
Увидел во сне он гору, на которой стоял научный человек, взор устремлен вдаль. Не видел ученейший человек у подножия горюющего Макара, не слышал он и его вопроса, потому что думы его были глобальны, мыслил он о целостном масштабе.
Затих от ужаса Макар, потому что увидел, глаза его были мертвы, «миллионы живых жизней отражались в его мертвых глазах», «пополз он на высоту по мертвой каменистой почве», «тело шевельнулось, как живое, и сразу рухнуло на Макара, потому что оно было мертвое». Действительно, этот идол верховной власти мертв, потому что мертва всякая мысль, не согретая сочувствием к людям и любовью к ним: «Надо относиться к людям по-отцовски».
В странствиях своих довелось Макару однажды встретиться с молочным начальником, которому он посоветует, дабы не гонять вагоны с пустой молочной посудой, построить до Москвы молочную трубу. На что тот посоветует Макару обратиться в Москву: там сидят умнейшие люди, заведующие «всеми починками».
Доведется Макару познакомиться с трудами умнейшего человека. В душевной больнице, куда доставит его Петр, он будет читать книжки Ленина, в которых будет написано:
– Наши учреждения – дерьмо, – читал Ленина Петр, а Макар слушал и удивлялся точности ума Ленина. – Наши законы – дерьмо. Мы умеем предписывать и не умеем исполнять.
– Побольше надо в наши учреждения рабочих и крестьян, – читал далее рябой Петр. – Социализм надо строить руками массового человека…
И решили Макар и Петр после чтения засесть в учреждение, чтобы думать для государства и бороться за ленинское и общебедняцкое дело.
Финал рассказа не менее страшен, чем пророческий сон у подножия научного человека – идола. Макар, Лев Чумовой и Петр объединились и засели в учреждении рядком, чтобы «думать для государства, а трудящиеся перестали ходить к ним и стали думать сами за себя на квартирах».

Своеобразие авторской позиции в социально-философской повести А. Платонова «Котлован».

Поиск по сайту: