Рандеву с Лаймой Вайкуле

Встреча может быть роковой, красивой и болезненной - об этом и на своих концертах «Рандеву», и в этом разговоре рассказывает Лайма Вайкуле. Давно деревья в ее саду не цвели так неистово – белые, желтые и розовые. За роскошной виллой в Юрмале она пытается вызвать в воображении луг своего детства. Хотя сама улыбается – человеку ведь нравится себя обманывать.

- В начале июля вы задумали большое мероприятие в Юрмале, настоящий праздник?

- По правде сказать, его придумала Элита (Милграве – ОК!). Для меня это означает два сольных концерта, в которых примут участие мои друзья, с которыми я пела, и те артисты, с которыми я хотела бы спеть. Подобные выступления – всегда праздник, потому что на сцене мы встречаемся довольно редко – у каждого свои планы, поездки, записи… Уже само название Рандеву – как приглашение на вальс. На этот раз обойдемся без долгих объявлений, каждый придет по-простому - встретились и разошлись. Это всегда приятно.

- Расходиться тоже?

- Ну такова наша работа. Мы все так – встречаемся и едем дальше.

- Вы когда-нибудь задумывались о каких-то особенных встречах, возможно роковых?

- Да, одна такая встреча была с композитором Виктором Резниковым из Санкт-Петербурга. Познакомились в самолете по пути в Америку – и у меня, и у него там была своя работа, контракты. Обменялись телефонами, через какое-то время он позвонил и предложил свои песни, договорились, что отправит их с поездом, но я опоздала. Я уже тогда знала, что Виктор – очень талантливый композитор и исполнитель. Потом позвонила ему, извинилась, что не забрала песни и попросила отправить их еще раз. Когда получила их, была в восторге. Позвонила ему, чтобы поблагодарить, а мне ответили, что он умер, погиб в автокатастрофе… Потом спела песню, где был записан его голос. Виктор ждал меня, но мне пришлось записываться, когда его больше не было. Тогда в студии была еще его жена, и рыдали мы обе. Такой же несчастливой, если можно так сказать, была моя встреча с Юрисом Подниексом. Мы были соседями, в Риге жили в одном дворе. Как-то показала ему песню, в то время о клипах мало кто знал, и сказала – смотрю ее как фильм… Возможно, она показалась слишком драматичной – все вокруг белое, накрыты столы, другая мебель, и женщина, которая стоит на стуле – не знаю, почему… Но Юрис понял сразу – это же потому, что она собирается совершить самоубийство. Этот клип тоже не успели снять, потому что Юрис погиб. Это такие встречи, которые остаются в памяти на всю жизнь, потому что нет ничего тяжелее неоконченной работы, недосказанного предложения.

- Может быть, кто-то признавался вам, что их изменила встреча с вами?

- Были такие певцы, дуэт «Чай вдвоем», два парня, оба из Санкт-Петербурга, у обоих было прекрасное музыкальное образование, хорошие голоса, внешность – все, что требуется сцене. Когда фестиваль «Юрмала» больше не проводился, был такой конкурс «Москва-Ялта-транзит», в жюри – все мужчины, я - единственная женщина. Они в этих певцах не могли разглядеть то, что видела я, и мне пришлось изрядно побороться, чтобы ребята стали лауреатами. Через год пригласила их поучаствовать в моем концерте. Вместе работали почти год, и всё случилось - они стали популярными.

Интересная встреча у меня была с Леонидом Агутиным. Тоже была в жюри какого-то конкурса, где он только что появился со своей песней «Босоногий мальчик», свободный, очень ритмично поющий, сам играл на гитаре, вышел на сцену босой. Это был конец 80-х, жюри было довольно консервативно, а мне этот певец очень понравился, и я поставила ему самые высокие оценки. То, что произошло потом, наверно больше связано с моим эго. Агутин вдруг начал петь не совсем чисто – или от волнения, или плохо слышал монитор. Но представьте, я не поленилась выйти и поменять уже выставленные ему баллы! Подумала, как он мог меня так обмануть? Так что Агутин в тот раз лауреатом не стал. Когда остыла, мне, конечно, стало неудобно… Прошло два года, поехала на студию записывать песню, и оказалось, что Агутин там работает. Была рада его встретить, он мне спродюсировал и очень хорошо аранжировал пару песен, наконец одну песню написал для меня сам – я пела ее на концертах еще много лет. Понимала, что мне нужно хоть как-то реабилитироваться и предложила, не хочет ли он поучаствовать в конкурсе «Юрмала». Леонид сразу согласился, он очень любит Раймонда Паулса. И стал лауреатом. Я была очень рада.

- То есть вы одержали реванш?

- Да! И сейчас Леонид Агутин очень популярен, один из лучших музыкантов.

- Вы всегда были очень требовательны к своей команде.

- Да, и не только к другим, но и к себе. Часто требовательность путают с капризами.

- Люди понимают? Наверно, многие обижаются.

- Те, у кого есть талант, понимают. А те, у кого нет, меня нисколько не интересуют.

- Талант идет рука об руку с эго?

- Я талантливым людям могу многое простить. Например, есть прекрасный балетмейстер Алла Сигалова, с сильным характером. И поэтому мне она очень нравится. Алла ставила движение в спектакле Романа Виктюка «Служанки». Я была на премьере, узнала об этом замечательном балетмейстере и попросила своего друга, драматурга, который Аллу очень хорошо знает, нас познакомить. Мне повезло, начали работать вместе – Алла ставила хореографию в «Пикадилли». Через какое-то время мой старый друг режиссер Леонид Трушкин, который сейчас в Рижском театре русской драмы репетирует «Смешанные чувства» Чехова с Геннадием Хазановым в главной роли, спрашивает «Ну как у вас с Аллой?» Позже, встретив Аллу, смеялась, что меня спрашивали, не поссорились ли мы еще. Она, отсмеявшись, говорит: представь себе, меня спрашивали то же самое! Только другой человек.

- Вы две сильные личности, могло быть по-всякому. Люди с одинаковым складом друг друга понимают?

- Еще как! Я могу с Аллой в балетном зале репетировать сколько угодно. Знаю, что она от меня хочет и что это не только удовлетворение ее эго. Просто она хочет свою работу сделать хорошо. И ей это удается.

- Вы знаете, откуда у человека талант?

- Хм, от Бога.

- Как дар?

- Да! Именно поэтому, на мой взгляд, талантливому артисту можно многое простить, он легкоранимый, как ребенок. Более того, если он успешный, с удачной карьерой, то он избалован. Это надо понимать.

- О себе вы можете сказать, что вы избалованы?

- Нет, о себе этого не могу! (смеется)

- Вы талантливы, любимы, вами восхищаются…

- Я чувствую себя неловко, я стесняюсь, когда меня замечают. Мне больше нравится быть невидимой.

- На сцене вы блистаете, но это ведь другая реальность, гораздо короче, чем вся остальная жизнь.

- Не знаю, но думаю, что большую часть своего времени, сил и любви я отдала сцене.

- Это не трудно?

- Если ты хоть что-то любишь, то ничего не трудно – как матери не трудно любить ребенка, человеку - Бога… Не трудно торчать всю жизнь в дороге. Я уже привыкла... Нет, очень хорошо, если ты можешь уехать куда-нибудь, где никто тебя не знает. Очень свободно себя чувствуешь. Это лучший отдых. Я пользуюсь возможностью, когда могу.

- Где-то в мире есть еще какое-то обустроенное место, которое вы называете домом?

- Нет, такого места нет. Мои дома – это обычно гостиницы.

- В Латвии, как только распускаются листья и становится теплее, люди вырываются из дома, чтобы поехать к морю, на природу. Вы тоже?

- Я каждое утро хожу гулять и по лесу, и по побережью. С собаками носимся по лужайкам, и не только весной, но и зимой, и дождливой осенью. Как говорится, нет плохой погоды, есть неподходящая одежда.

- В вашем красивом саду, который вы сами придумали, есть какой-то элемент, который напоминает детство?

- Это луг, который тогда мне казался очень большим (так я думала до того момента, пока спустя годы не поехала посмотреть на него). В детстве могла целый день лежать на лугу и фантазировать, смотреть, как скачут кузнечики, ползают букашки. Родители много работали, поэтому я часто была одна.

- Может быть, ребенку совсем неплохо побыть одному.

- Да, если недолго. И дети разные, не каждый сможет быть один. Кто-то романтик, кто-то экспериментатор, а кому-то становится скучно. И он может работать, только общаясь с кем-то. Но мне никогда не было скучно.

- Сейчас на месте, где прошло ваше детство, понастроены девятиэтажки?

- Да, это место теперь не узнать. Мои родители хотели снимать дом в Иманте (там не было ничего особенного – одна комната и кухня), но было условие – хозяйка не хотела, чтобы у квартирантов были дети. Так что маме пришлось соврать, что детей нет. Только через неделю в доме по одной начали появляться маленькие девочки – нас было трое. Сначала хозяйка с мамой даже не хотела разговаривать, но день за днем, постепенно она смирилась. В конце концов, мы стали большими подругами. Я ее принимала за свою бабушку, жила с ней целыми днями. Мы ходили в магазин за хлебом, на обратном пути я обычно половину съедала. Хозяюшка мне много рассказывала о старых временах, показывала латы, которые у нее сохранились, латвийский флаг. Такие отношения у нас были до самой ее смерти.

- Вы с сестрами особенно не дружили?

- Мы дружили. Сестры были старше, поэтому весь день мы вместе не проводили, одна была в школе, другая – на работе, но в свободное время им приходилось со мной считаться. Я даже помню, как старшая сестра перед работой отводила меня в детский сад.

- О сцене мечтали с малых лет?

- Наверно, потому что мне очень нравилось переодеваться, краситься.

- Родители об этом догадывались?

- Когда мама уезжала на работу, ей нужно было меня поцеловать, сказать какие-то добрые слова. Но как-то она ушла, не выполнив эти условия. До станции было две автобусных остановки, она уже прошла какой-то кусок, но сердце было неспокойно, и она вернулась назад. Когда мама открыла дверь, я уже стояла на табуретке, в платье до земли, накрасившаяся – я уже обо всем забыла.

- Вы чувствовали себя любимым ребенком?

- Конечно, но я об этом никогда не думала. Сейчас очень модно говорить – ах, ребенка не любили, ему чего-то там не хватало… Когда мы росли, такого не было. Родители работали, няни не было, и об этом никто много не думал. Если могли, ребенка отводили в детский сад. Я никогда не упрекала родителей, что они мало мной занимались, что у меня не было велосипеда, не было много красивых кукол, не было своей комнаты. Когда попросила, чтобы мне купили коньки, папа сказал – сначала научись кататься, потом получишь. Помню, как мы с сестрой взяли напрокат черные хоккейные коньки, какие смогли достать, на пять размеров больше. На лужайке была канава, и когда она замерзала, сестры меня катали от одного конца до другого. Одна стояла на одной стороне канавы, другая – на другой, я - на коньках, и сестры меня тащили. Но у меня никогда не было каких-то упреков к родителям, они делали, что могли.

- Маме не хотелось вас как младшую держать при себе, оберегать и не пускать в опасный мир сцены?

- Но я как раз была из тех, кто делала, что хотела! Моя средняя сестра была таким домашним ребенком – единственный раз пошла в детский сад, но сразу же прибежала домой и никогда больше туда не ходила. Я, в свою очередь, в детском саду провела все детство – оставалась там на неделю, поэтому у меня всё совсем по-другому. Сама всё решала; что хотела, то и делала. Мама уже знала, что со мной не будет легко.

- Вы быстро попали на сцену.

- В двенадцать лет были первые концерты с Оркестром Рижского радио. С 16 лет уже уезжала надолго – с разными рок-группами. Родители не обращали на это внимание, потому что все знали, что я буду врачом, об этом говорили уже с детского сада. И я действительно очень хотела стать хирургом.

- Они думали - попоёт и пойдет учиться?

- Да, да. Но сцена это, как…

- …наркотик?

- Да. Наверно, не много тех, кто добровольно бы ушел со сцены.

- Но не все же в ней заманчиво?

- Да, потому что сценический век короткий, как и в спорте. До тех пор, пока зрители хотят тебя видеть. Потом тебя забывают.

- Если все время не мелькаешь перед глазами?

- Да, но все время мелькать невозможно. Публика хочет, чтоб ты все время была молодой, красивой, каждый раз в новом ослепительном костюме, с такими новыми песнями, которые можно было бы сразу петь вместе. Но так не бывает! (грустно смеется) То же самое со спортсменами. Когда слышу – ах, Гулбис (теннисист Эрнест Гулбис. – ОК!) больше не в десятке, и все очень расстроены, мне кажется, это очень неправильно. Потому что никто не представляет, что быть среди сотни лучших спортсменов мира - это огромный успех! Я всегда слежу, как у него дела, и мне он очень нравится. Так что к этому отношусь по-другому - понимаю, что значит этот ужасный труд и насколько он может быть неблагодарным. И всё это на недолгое время.

- На юбилейном концерте Гунтара Рача вы очаровали зрителей новым образом – как дива из черно-белого кино. Что создает такой шарм, что человек годами хорошо выглядит?

- Нужно содержание, талант, ухоженность. Нужно уважать сцену и любить публику. Потому что люди заплатили деньги, потратили свое время – как я могу это не принимать во внимание?

- Уходу за собой посвящаете время каждый день?

- Всю жизнь. Можно сказать, что мы живем в долг. В 20 лет все мы одинаковые, но в 40 лет видно, кто как жил, на что тратил энергию. Да, большую часть своей жизни я занималась спортом, никогда не пила, не курила, ела только то, что правильно, старалась не смешивать еду. Только сейчас позволяю себе кое-что (Лайма покачивает сигаретой). Начала курить, когда мне было уже 40. И тогда же в первый раз позволила себе выпить шампанское.

- Ну не может быть, чтобы за все время работы в варьете Юрас-Перле вы обходились без бокала шампанского!

- Может! Я всё попробовала с 16 до 17, как бывает у подростков. Но на этом всё и закончилось, пару раз получила по носу – и все в порядке! Я была очень самостоятельной.

- Кто-то, получив по носу, не успокаивается.

- Мне повезло.

- С характером?

- Думаю, с профессией. Я ее полюбила слишком серьезно.

- Вы по-прежнему занимаетесь спортом?

- Да, у меня есть круг, который верчу, плаваю, очень много хожу, езжу на велосипеде.

- У вас свой бассейн?

- Да (кивает на застекленное здание в саду)

- На прогулку надеваете очки, кепку?

- Мы ходим туда, где никого нет.

- Продолжительные прогулки, с тростью?

- Нет, с собаками.

- Вы своему садовнику привозите корзины и коробочки и пальцем показываете, где что сажать?

- Именно так и происходит! Он очень терпеливый, ведь я часто хочу что-то менять. У него замечательный характер. Сандис – очень терпеливый парень, которому очень нравится его работа, и он талантливый.

- Поджидая вас, смотрела на ваши деревья и думала, является ли сад зеркалом души?

- Конечно. В каждом случае – за домом, за садом вы можете видеть сущность человека.

- Это очень ухоженная, упорядоченная среда.

- Эта та же самая требовательность. Я так отношусь ко всему. Не только к сцене.

- Но здесь тоже чувствуется творчество.

- Ни одно дерево не стоит само по себе, без моей задумки.

- Пейзаж создан немного в японском стиле?

- Мне очень нравится Япония, и да, можно сказать, что мой сад в чем-то японский, хотя в Японии все было бы в сто раз меньшим.

- Японец бы сказал – безумие, голова кружится!

- У меня были японцы. Компания, которую я представляю, Голдвелл, по окрашиванию и уходу за волосами, принадлежит японцам, и у меня в гостях был хозяин этой компании. Ему, конечно, все понравилось, ничего плохого не сказал. Но я уже сама поняла, что для японской традиции этот сад слишком велик. У меня просто жадность – хочется того, того и еще вот того! Чтобы у меня было всё – и фонарики, и колокольчики, и красные заборчики.

- Людям нравится ваш несколько непривычный менталитет. Пусть даже вы и выросли в Иманте…

- Я окончила латышскую школу. В Иманте, за исключением пары цыганских семей и одного еврейского домика, других национальностей, не латышей, не было. Сейчас дети моих сестер и внуки закончили американские школы, и вообще не понимают, как можно делить людей по национальностям. Если бы кого-то обидели, они бы плакали и переживали, потому что ничего этого они не способны понять. Мне это очень нравится. Действительно есть хорошие люди и плохие. И всё.

- У вас много друзей в России.

- В России, Америке, Израиле, Германии, Украине – везде.

- Вы с ними общаетесь?

- Да!

- Последние события в мире не наложили отпечаток?

- Я вообще себе не позволяю ввязываться в политику. Потому что ненавидеть – очень легко, ненависть очень быстро объединяет. Любить – труднее. Прощать – труднее. И мои друзья – это мои друзья. До сих пор, до этой ситуации, я никого из друзей не потеряла.

- Стараетесь о болезненных вещах не говорить?

- Нет, почему - я говорю. Но я не хочу никому ничего навязывать – каждому дана возможность думать так, как он хочет. Все равно время всё расставит по своим местам.

- Вам будет не хватать Новой волны?

- Мне жаль, что не будет Новой волны. Действительно жаль. Думаю, ничего плохого от нее не было. Недавно смотрела соревнования Формула-1 в Монако – они придумали новые электрические автомобили, хотят построить дополнительные дороги. Вы не представляете, что творится в Монако, когда начинается Формула. Почти никуда невозможно добраться, по улицам невозможно пройти – это так неудобно, так громко! Но почему они это делают? Так они популяризируют свой город. Почему Юрмала, где нет… Не знаю, может, надо было устроить подобие Лас-вегаса на морском побережье – чтобы было много людей, много рабочих мест, много приезжих и в каждом уголке мира нас бы знали. Может быть, как-то оздоровительную сферу развивать. Но мы говорим о Новой волне – смешно становится. В течение семи дней все платят за гостиницы, за булочки, за концертные залы, и еще недовольны! Чем? Я иногда уже думаю - у меня часто прямо за воротами летом проходят какие-то соревнования велосипедистов, невозможно перейти улицу. Но я думаю – ах, как хорошо, что хоть что-то происходит, чтобы развлечь и объединить людей.

- Вы – патриот Юрмалы?

- Конечно! Я хочу, чтобы у жителей Юрмалы была работа, чтобы зимой была возможность уехать в теплые края, чтобы можно было учить и лечить детей, хочу хорошую экологию, много чего хочу…

- Как давно вы называете себя юрмальчанкой?

- В этом доме мы живем уже 15 лет, до этого мы 5 лет снимали дом, так что уже 20 лет.

- Вы заботитесь не только о своем сценическом образе, но и о среде вокруг себя.

- Это оказалось очень легко и приятно.

- В вас нет какого-то слегка дикого участка, без глянца? Ни одного неприрученного уголка в вашей душе нет?

- Не знаю… В моем саду – нет. Здесь я посадила яблони, здесь – ручеек, есть бассейн с рыбками. И эта яблоня склоняется прямо через ручеек – это всё как…

- …могло бы быть природным, но им не является?

- Да.

- Вам не требуется естественность?

- Я часто бываю в лесу, мне нравится приходить к месту, где Лиелупе впадает в море. Каждую весну отправляюсь посмотреть, как снова изменились дюны, пейзаж.

- Каков источник вашего вдохновения для песен, для творчества?

- Не знаю, какой-то мотор всегда внутри есть. Не могу долго быть спокойной, мне становится скучно. Я сама нахожу себе импульсы. Часто насчет летних концертов решаю уже зимой – кажется, они еще так далеко. Когда они приближаются, нужно начинать работать, хочешь или не хочешь, от этого никуда не убежишь. Потом уже втягиваюсь с радостью.

- Но большую часть организации вы доверили своему спутнику жизни Андрею?

- Да! Потому что меня телефон вгоняет в стресс. Каждый звонок меня очень тревожит.

- У вас есть какой-то секрет долгой совместной жизни?

- Нет, этого никто не знает.

- Может быть, у Андрея?

- Неет… Где вы слышали, чтобы хоть что-то происходило благодаря мужчине? Только женщина может поддерживать семью – я так считаю. Не знаю, может, в каких-то редких случаях по-другому, но сомневаюсь.

- Тогда у вас есть это знание.

- Может быть, интуиция, судьба…

- Очень много семейных женщин хлопочут по дому, ждут с горячим ужином, во всем поддерживают…

- Но может быть это чересчур! Это тоже может надоесть – если все время жить только ради этого. Мне кажется, женщине важно быть самостоятельной, со своими интересами и оставлять мужчине свое собственное пространство.

- Духовное?

- Да, и не только. Лучше быть другом, чем мамой.

- Наверно, мужчина тоже изменился, и совместный быт больше не имеет такого значения?

- Возможно, потому что сейчас мы живем при капитализме – бизнес, стресс. Может, ему важно поделиться, как день прошел, а не просто поесть картошки.

- Говоря о сценическом образе, возможно, люди чувствуют этот моторчик, который крутится внутри. Они видят не только красивую прическу и безупречный грим, но излучение, которое свидетельствует о том, что артисту не скучно, что жизнь ему не опостылела, что он вышел на сцену не ради галочки…

- Безусловно! Если ты устал – публика это чувствует сразу.

- Вы еще не устали?

- Нет. Еще есть так много интересного, что делать. Столько работы еще впереди.

- По реакции публики вы чувствуете, что идете не по ровному полю, а по ступенькам?

- Сам о себе ведь этого не можешь сказать, потому что то, что для меня следующая ступенька, публика может тоже не увидеть. Главное – что это означает для меня. Позволяю ли я себе что-то новое, экспериментирую ли.

- Как вы думаете, за что люди вас любят?

- Я не знаю, любят ли они меня вообще. О себе это невозможно сказать (улыбается). Я не знаю, почему люди приходят на концерты. С Раймондом Паулсом как-то говорили - ты никогда не можешь угадать, какая песня будет той главной песней, которую все полюбят и будут петь вместе с тобой. Я всегда мечтаю о том, чтобы Раймонд Паулс участвовал в моих концертах, но в этот раз он сказал – меня уже слишком много, я не хочу. Я ответила – хорошего никогда не может быть слишком много, но очень жаль.

- Он не приходит танцевать с вами вальс?

- Нет! На следующий год, может быть, станцуем танго.

Текст: Сандра Ландорфа

Ото: Олег Зернов

Поиск по сайту: