РАСПОЛОЖЕНИЕ МАТЕРИАЛА

Текстологу приходится устанавливать текст либо какого-то одного произведения, либо целого ряда их.

В первом случае речь может идти об установлении или уточнении текста (например, на основании новонайденных материалов — рукописи, корректуры, цензурных и мемуарных данных и пр.). В этом случае проблема расположения материала не возникает. Изучению подлежит тот случай, когда к печати подготовляется какое-либо (полное, избранное или иное) собрание сочинений. Тогда, после того как основной текст установлен, следующей стадией является его организация (композиция).

В самом общем виде основной принцип расположения материала может быть формулирован так: произведения располагаются в прямом хронологическом порядке. Однако этот принцип не может быть универсальным средством решения всех проблем композиции. Хронология не должна уводить от решения целого ряда вопросов, возникающих при рассмотрении способов расположения материала.

Рассмотрим важнейшие из возникающих вопросов.

1. Невозможно представить вытянутыми в единый хронологический ряд произведения писателя, наследие которого дошло до нас в разнообразном виде. Сохранились, скажем, юношеские произведения, стихотворения, поэмы, рассказы, романы, драмы, дневники и письма. В этом случае прямая хронология окажет читателю подлинно медвежью услугу.

Ведь то или иное расположение призвано помочь читателю ориентироваться среди сочинений писателя, облегчить ему знакомство и усвоение их. Между тем в данном случае все будет свалено в кучу, разобраться в которой будет в высшей степени трудно.

В 1911 г., издавая первый том Первого полного собрания сочинений Н. А. Добролюбова, М. К. Лемке в категорической форме утверждал: «Убежденный, что для основательного понимания любого писателя, особенно же критика и публициста, нет другого способа расположения его сочинений, как строго хронологический, я так и поступил. Только при таком расположении каждому нетрудно уследить за всеми наслоениями и изменениями в миросозерцании писателя и получить о его развитии надлежащее, вполне отчетливое представление. Пусть при этом важная статья по одному из основных вопросов, интересовавших писателя, идет рядом с мелкой заметкой или стихотворением, — это не может быть неудобно, потому что именно так шло творчество самого писателя, бывшего ведь прежде всего живым человеком. Всякое иное расположение, диктуемое непонятной рутиной, очень часто лишает читателя представления о личности писателя, которая рисуется иногда совершенно неверно, только благодаря хронологической непоследовательности произведений,

даже при условии обозначения времени, к которому они относятся» (с. V).

В еще более полном виде тот же принцип был формулирован М. К Лемке через несколько лет в предисловии к Полному собранию сочинений и писем А. И. Герцена (22 тома, 1919 — 1925). В предисловии редактор специально обосновывал избранный им метод расположения: психология письма и художественного произведения у Герцена якобы одна и та же, недатированные произведения немногочисленны и более или менее точно ложатся в определенное место, читатель все равно не читает всего подряд и всегда сможет выбрать именно то, что ему в данном случае нужно. М. К. Лемке утверждал, что избранный им метод не только лучший, «но и единственно возможный при научном издании» сочинений Герцена (т. I, с. XIV).

Все дальнейшее развитие советской текстологии пошло по другому пути и доказало ошибочность точки зрения М. К. Лемке¹. Альбомная запись в его изданиях перемежалась с философскими произведениями, надпись на книге оказывалась между двумя рассказами, письмо врывалось в промежуток между стихотворением и дневником — все это разбивало единство восприятия даже и при выборочном чтении. Не говоря о разном творческом качестве всех этих произведений, единая хронология все равно достигнута не была, так как письмо писалось в течение получаса данного дня, а большое произведение — месяцы и даже годы; _чтобы быть до конца последовательным, следовало бы ставить письмо, разрывая главу или связный текст, — на это даже Лемке не шел. Для больших произведений у нас нет обычно точных данных относительно времени написания каждого отрывка, дата написания и дата публикации нередко смешиваются, значит, хронология вообще оказывается мнимой.

Текстология пришла к выводу о необходимости сохранять хронологию лишь в пределах жанра. Таким образом, в Полном собрании сочинений и писем Некрасова, естественно, сепарировались стихи и поэмы, романы, повести, рассказы и фельетоны, критика и публицистика, автобиографии и письма.

Жанровое разделение, а в пределах каждого жанра хронология — такова первая существенная поправка к формулированному выше принципу; стихи и поэмы обычно также сепарируются.

Но и в этом случае остаются еще не решенными различные вопросы.

2. Прямая хронология, даже в пределах данного жанра, не

¹ Полемика о хронологическом принципе расположения материала восходит к очень давним временам. Ряд важных материалов приведен в статье П. Н. Беркова «Издания русских поэтов XVIII века. История и текстологические проблемы». В сб. Издание классической литературы, с. 71 — 79. Убедительная критика хронологического принципа дана у Г. О. Винокура (Критика..., с. 121 и сл.).

всегда может быть признана наилучшим способом расположения материала.

В творческом наследии многих писателей есть произведения юношеские или даже детские, характеризующие самый начальный этап литературной эволюции будущего писателя. Это, так сказать, литературные пробы пера, относящиеся к «дописательскому» периоду. Очевидно, что неакадемические собрания сочинений следует начинать не с этих произведений, а с тоги, что стало подлинным началом литературной деятельности писателя. А ранние попытки, наброски или даже законченные произведения «долитературной» эпохи следует относить в приложения.

Сочинения Гончарова обычно и естественно открываются «Обыкновенной историей» — произведением, с которым писатель вошел в литературу, а рассказ «Счастливая ошибка», более раннего времени (из рукописного альманаха семьи Майковых), относится в раздел приложений.

Такого рода решение в нашей издательской практике не относится к изданиям академического типа. Собрание сочинений Герцена в издании Академии наук СССР (30 томов, 1954 — 1966) располагает материал в хронологическом порядке, объединяя в единый ряд произведения 40-х годов и дневник 1842 — 1845 гг. Первый том открывается работой студенческих лет 1832 г. «О месте человека в природе», конечно, не характерной для будущего Герцена. Раздел приложений открывается рефератом и переводами 1829 г.

В завершенном в настоящее время Академией наук СССР Полном собрании сочинений и писем Тургенева принято решение о хронологическом, в основном, расположении материала. Почти в каждый том включаются произведения различных жанров. Выделены лишь «Записки охотника» и драматические произведения. Кажется, не было бы ошибкой отделить романы от повестей и пр. Хотя в развитии писателя они сосуществуют, все же жанрово-хронологический принцип представляется более правильным.

3. Было бы ошибочно ставить в один ряд произведения законченные и незавершенные. Последние сплошь и рядом не отделаны, часто при жизни писателя не печатались, их эстетическое качество не равно или во всяком случае не всегда равно произведению законченному. Можно сказать, что за завершенные произведения автор несет, так сказать, полную художественную ответственность, а за незавершенные нести ее не может.

Рецидивом лемковской теории «единой хронологии» является совмещение в одном ряду завершенных и. незавершенных произведений в 30-томном Собрании сочинений Горького (М., Гослитиздат, 1949 — 1955) ¹

¹ Зильберштейн И. С. Недостатки большого труда. — «Лит. газ.», 1956, 16 июня, № 71 (3572), с. 2 — 3; ср.: Зильберштейн И. С. Так ли надо издавать Чехова? — «Правда», 1967, 23 августа, № 235 (17917), с. 3.

Едва ли можно согласиться и с тем, что в первом томе Собрания сочинений Добролюбова (М., Гослитиздат, 1961) начало далеко незаконченной заметки о стихотворениях Фета, статья об историческом романе, неясный отрывок «Дифирамб земле русской», вступительное сочинение в Главном педагогическом институте «Мое призвание к педагогическому званию», полуобработанные опусы о пословицах и поговорках помещены в одном ряду с завершенными статьями, свидетельствующими о полной общественно-литературной зрелости критика. Слабым оправданием в данном случае может служить издательское требование, чтобы издание не было ни осложнено, ни «загромождено» «излишним» материалом: в этих условиях выделить названные выше работы в особую (или даже особые) рубрику значило поставить под удар возможность включения их в, издание. Так, высокие принципы приходится совмещать с не всегда полезными требованиями издательства.

Впрочем, и здесь механическое решение вопроса было бы неверным. Трудно возражать против того, что «Русалка» Пушкина, оставшаяся, по-видимому, неоконченной, включается все-таки в основной корпус произведений великого поэта. Дело в том, что, хотя драма не завершена, но в сохранившемся объеме все-таки отделана, творческий замысел в общем может быть раскрыт; некоторые исследователи полагают даже, что произведение завершено и больше ничего Пушкин и не имел в виду написать. Аналогично обстоит дело с некоторыми поздними произведениями Л. Н. Толстого.

4. Полезно напомнить, хотя это само собой ясно, что коллективные произведения должны быть отделены от индивидуальных, что раздел «Dubia» должен быть четко отграничен от бесспорных произведений, что произведения проредактированные также должны составлять особый раздел.

5. Принимая хронологию в качестве основного принципа расположения материала, не следует понимать его слишком педантически и на этом основании разрывать произведение, писавшееся художником длительное время. Излишнее усердие в хронологизации может привести к разрушению целостности произведения.

Ведь чтобы быть последовательным, надо было бы в таком случае и «Евгения Онегина» печатать не полностью подряд, а по главам, в разных годах; можно было бы даже аргументировать такое расположение ссылкой на то, что Пушкин издавал главы по отдельности. У Салтыкова-Щедрина или у Гл. Успенского, как указано выше (с. 75), «в работе» одновременно находилось несколько циклов — можно себе представить, что бы получилось, если бы мы «распределяли» такие произведения по годам.

6. Для изданий академического типа или приближающихся к ним возникает еще один существенно-важный вопрос: можем ли мы, компонуя сочинения писателя, объединять в одном хро-

нологическом ряду то, что при жизни было писателем напечатано и то, что света неувидело?

Само собой разумеется, если установлено, что произведение не появлялось при жизни писателя по причине цензурного запрета, или автоцензуры, или по каким-либо другим случайным причинам, текстолог обязан ввести его в основной корпус.

Но как быть в тех случаях, когда автор имел возможность произведение напечатать, но все-таки не сделал этого? Возможно, что он не был им до конца удовлетворен и хотел подвергнуть переработке, возможно, что им руководили какие-то другие, не всегда известные нам соображения.

Текстологическая практика последнего времени склоняется к тому, что завершенные, но не напечатанные при жизни произведения включаются в единый с прижизненными изданиями ряд. Для примера достаточно сослаться на массовые издания Пушкина.

Текстолог вообще должен знать, что многослойное издание воспринимается с трудом, ориентировка в нем осложнена, а цельность восприятия разрушена.

Конечно, исследователю не просто интересно, но важно знать, было ли данное произведение напечатано самим писателем при жизни или нет, но читателю это более или менее безразлично. Если же подобный вопрос возникает, ответ очень просто найти в примечаниях. Непонятно, почему мы должны сегодня воспринимать писателя лишь в том объеме (и, значит, в том обедненном виде), в каком он сам мог себя показать и был известен современникам! Ведь потомки понимают произведения писателя и объективный смысл и значение созданного им лучше, чем современники, и даже лучше, чем он сам. Ни авторская самооценка, ни самые категорические указания писателя относительно судьбы тех или иных из его произведений не могут иметь для нас сегодня решающего значения. Наша оценка нередко расходится с суждениями писателя о своих произведениях.

Если подходить с этой точки зрения, то трудно согласиться с композицией поэтического наследия Некрасова в двенадцатитомнике Гослитиздата 1948 — 1953 гг. Это издание не принадлежит к академическим, но до известной степени его заменяет.

Вот в интересующей нас части схема композиции этого издания:

а) Стихотворения 1845 — 1877гг.

б) Юмористические стихотворения.

в) Приложения:

· Не включенное автором в собрание стихотворений ¹.

· Исключенное автором из основного текста.

· Не опубликованное при жизни.

¹ Однако не печатавшееся при жизни Некрасова восьмистишие «Вчерашний день, часу в шестом...» вошло в основной текст (т. 1, с. 50).

Правильно ли относить в раздел приложений, т. е. во второй сорт, стихотворение «Карета», история которого не вполне ясна,. но которое появилось в прижизненных заграничных изданиях 1856 и 1862 гг. Можно ли относить ко второму разделу ненапечатанное, вероятно, по соображениям интимным, обращенное к Авдотье Панаевой «Зачем насмешливо ревнуешь...» или сильнейшее четверостишие из письма к Тургеневу 1854 г.: «Ничего! гони во все лопатки...», «Вступительное слово «Свистка» к читателям», «На покосе», «Притча» (вероятно, не вошедшая по соображениям цензурным), «Кузнец» и целый ряд других стихотворений. Такое разделение вольно или невольно обедняет основной корпус произведений великого поэта.

Приблизительно таково же построение двадцатитомного Полного собрания сочинений и писем Чехова (Гослитиздат, 1944 — 1951):

а) Произведения, включенные А. П. Чеховым в собрание сочинений.

б) Произведения, не включенные А. П. Чеховым в собрание сочинений.

в) Фельетоны, статьи, заметки.

г) Произведения, оставшиеся в гранках, в рукописях А. П. Чехова и в записях его современников.

В этом четырехэтажном построении обращает на себя внимание его нелогичность. Фельетоны, статьи и заметки, выделенные в особую рубрику, на самом деле представляют собой под-рубрику группы — произведения, не включенные в собрание сочинений. В остальном возникают те же возражения, что и для издания Некрасова.

С другой стороны, можно привести примеры хотя и усложненной, но правильной композиции книги.

В третьем издании Малой серии «Библиотеки поэта» (1963) стихотворения М. Горького редактор Б. А. Бялик расположил так:

а) Законченные, самостоятельные произведения, опубликованные самим автором.

б) Стихотворения, написанные от лица героев произведений Горького.

в) Стихотворения, не публиковавшиеся Горьким.

г) Не издававшиеся ранее стихотворения.

Относительно этого перечня можно сказать, что пункты «в» и «г» могли бы быть соединены вместе. Во всяком случае, такое расположение кажется гораздо более удачным, чем во втором издании той же серии (1951, редактор С. В. Касторский), где поэтическое наследие Горького разбито на 6 разделов (в некоторых по два-три произведения):

а) Произведения 90-х и начала 900-х годов, «в основном объединяющиеся принципом героического, жизнеутверждающего, мотивами борьбы за свободу» (с. 265, назв. изд.).

б) Два произведения 90-х годов («О чиже...» и «О маленькой фее...»), «представляющие собой особый горьковский жанр» — соединение стихов и прозы.

в) Стихотворения, написанные от лица героев произведений Горького.

г) Стихотворения фольклорного характера.

д) Сатирические стихи.

е) Стихи для детей.

В этой сумбурной схеме спутаны логические основания деления: точно стихи для детей или сатирические стихи не могут быть основаны на фольклоре, точно «особый горьковский жанр» не мог быть соединен с первым, не противоречащим идеологическим основаниям, на которых он зиждется, и т. д. Это расположение восходит к первому изданию той же серии (1947, редактор Б. С. Мейлах), где в первый раздел выделены оригинальные произведения, печатавшиеся Горьким, во второй — стихи этого самого «особого жанра», в третий — стихи, написанные от имени героев; если с этим делением и не вполне можно согласиться, то оно, по крайней мере, не затрудняет восприятия небольшого горьковского наследия, разбитого на крохотные дробные группы.

7. С предыдущим вопросом непосредственно смыкается еще один: обязательно ли для нас сохранение той композиции издания, которая была выработана автором; в частности, обязательны ли для нас сегодня те эстетические каноны, которые были созданы в прошлое время и определили методы расположения издания — речь идет о жанровых представлениях конца XVIII — начала XIX в. и о восприятии сборника как целостного единства.

Поясним примерами, о чем идет речь.

«Опыты» К. Н. Батюшкова (1817) были разделены на жанры: элегии, послания, смесь, эпиграммы, надписи и пр. В советских изданиях (под ред. Д. Д. Благого, 1934, Б.-В. Томашевского, 1936, Б. С. Мейлаха, 1941) это принципиальное для Батюшкова разделение было сохранено. Не вошедшие в «Опыты» стихотворения составляли особый, дополнительный раздел. По другому пути пошел Н. В. Фридман: в редактированном им издании (1955) все стихотворения расположены вне жанров, в едином хронологическом ряду¹. Такое решение едва ли правильно: оно нарушило важное для Батюшкова понимание поэзии в ее прочных жанровых перегородках; тем самым такое расположение может быть охарактеризовано как антиисторическое. Ведь

¹ Впрочем, еще в 1885 — 1887 гг., именно так был расположен материал в издании под редакцией Л. Н. Майкова и В. И. Саитова. Проблема жанров я композиции издания в целом не была еще в те годы теоретически осмыслена. Ряд важных соображений о невозможности сохранять жанровое расположение стихотворений Пушкина содержится в четвертой статье Белинского из цикла «Сочинения Александра Пушкина» (Полн. собр. соч., т. VII. М., 1955, с. 272), ср. также любопытные замечания М. А. Дмитриева о принципах композиции сочинений Державина («Мелочи из запаса моей памяти». М., 1869, с. 42).

композиция сборника для поэта — равноправный творческому процессу акт.

Е. А. Баратынский издавался в Большой серии «Библиотеки поэта» дважды: в 1936 г. (редакторы Е. Купреянова и И. Медведева) и в 1957 г. (редактор Е. Купреянова).

В первый раз материал был расположен так: сначала был воспроизведен сборник 1827 г., затем из издания 1835 г. были перепечатаны дополняющие этот сборник стихотворения, потом полностью сборник «Сумерки» (1842), затем дополняющие его стихотворения 1842 — 1844 гг. и, наконец, стихотворения, не включенные в эти прижизненные сборники.

Такая многослойная композиция вызвала законные возражения Е. И. Прохорова: «... одни и те же стихотворения входили в различные сборники, и составители, опубликовав эти стихотворения в первом сборнике, вынуждены были исключать их из второго» («Основы текстологии», с. 161). При этом Е. И. Прохоров заметил, что в пределах того или иного сборника «редакторы нередко заменяют текст, опубликованный в сборниках, другим, более поздним, а ранний текст относят в раздел «Первоначальные редакции и варианты», чем опять-таки нарушается состав сборников (...). Все это привело к тому, что исказилось представление об авторском отборе, осталась недостигнутой цель, поставленная составителями сборника, и неудовлетворенными интересы читателей» (там же).

В издании 1957. г. весь материал был разбит на две основные группы: произведения, напечатанные при жизни поэта и оставшиеся ненапечатанными. Это уже гораздо более приемлемое разрешение вопроса.

В более позднее время, когда жанровое разделение поэзии утратило свою принципиальную остроту, на смену ему пришло иное, которое может быть названо социально-тематическим.

Исследователи установили, что расположение материала в составившем в русской поэзии эпоху издании стихотворений Некрасова в 1856 г. было глубоко обдуманное. Сборник открывался программной декларацией революционно-демократической группы — стихотворением «Поэт и гражданин», напечатанным более крупным шрифтом и с особой пагинацией. Далее следовали обозначенные римскими цифрами четыре раздела. Первый раздел — стихи о крестьянстве, второй — сатирические стихотворения, направленные против бар и с обличением капиталистического общества, третий — поэма «Саша», направленная против либералов, и четвертый — «первые начатки демократической, революционной лирики»¹ — самый обширный по объему раздел.

Это распределение материала чрезвычайно важно, оно не может быть сегодня воспроизведено в наших изданиях, так как

¹ Максимович А. Вступительная статья к изд.: Некрасов Н. Стихотворения, т. 1. Л., «Сов. писатель», 1938, с. III («Б-ка поэта». Малая серия).

во всех дальнейших прижизненных изданиях было значительно осложнено, но исследователь должен (в комментариях) дать о нем ясное представление.

Другое дело, когда жанры перестают быть организующим фактором, когда тематическое расположение материала не имеет места и автор более или менее равнодушен к композиции сборника. В таком случае естественно издавать писателя в хронологическом порядке, произведя необходимое упорядочение. Так, поэмы могут быть отделены от лирических стихотворений; там, где переводы ограничены и составляют определенную часть литературного наследия, уместно отделять их от основного корпуса. Если эпиграммы характерны для творчества поэта, то и их не следует помещать в общий ряд: они растворятся в нем, будут врываться диссонансом в лирический голос поэта и потеряют свою выразительность и свое лицо; этого не случится, если они составят особый, хотя бы небольшой раздел. Точно так же и шуточные произведения, если они дисгармонируют с общим тоном лирического корпуса, тоже нуждаются в выделении.

В одних случаях, например при издании произведений М. Л Михайлова или Л. А. Мея, переводы уместно выделять в особый раздел, в других же случаях, в другую эпоху, скажем для Собрания стихотворений М. Ю. Лермонтова, где переводы составляют органическую часть наследия поэта, где они органически вошли в русскую традицию, вполне резонно давать оригинальные произведения и переводы вместе.

Представим себе в наследии поэта группу написанных в стихах политических прокламаций. И здесь решение вопроса такое же: если они соответствуют каким-то публицистическим мотивам лирики, они, естественно, войдут в общий ряд, иначе нуждаются в отделении.

Если мы законно отделяем ранние наброски и юношеские произведения, то столь же законно отделить от общего корпуса и старческие произведения, свидетельствующие о болезни, об угасании творческих сил, представляющие произведения, куда как отличные от поры расцвета таланта писателя.

Сказанным определяют отдельные разделы издания «Стихотворения и поэмы» Н. П. Огарева во 2-м издании Большой серии «Библиотеки поэта» (1956, редакция С. А. Рейсера).

С аналогичной проблемой для критических жанров связано решение вопроса о том или ином расположении материала в Собрании сочинений Добролюбова. В шеститомном издании Гослитиздата 1934 — 1941 г. было принято следующее распределение материала.

Основной корпус критических статей был разделен на рубрики: 1) литературная критика и 2) критика и публицистика, а каждая из этих рубрик в свою очередь делилась на: а) статьи и б) рецензии.

Такая классификация кажется искусственной и противоречащей установкам самого Добролюбова. Разве статья «Когда же придет настоящий день?» — это только литературная критика, а статья об Н. В. Станкевиче — критика и публицистика?! «Литературные мелочи прошлого года» отнесены к критике и публицистике, а «Русская сатира в век Екатерины» — в литературную критику и т. д. В литературной работе Добролюбова мы видим, что иногда небольшая рецензия касалась более важных вопросов, чем иная статья (скажем, для примера, рецензии на книгу Ореста Миллера «О нравственной стихии в поэзии...», на стихотворения Плещеева, на сборник «Весна» и др.). Нередко в ней легче было провести «крамольные идеи»: на небольшую рецензию цензура обращала меньше внимания, чем на статью изрядного объема.

Отделение статей от рецензий было сделано, очевидно, по восходящей к Белинскому традиции различения жанров «большой» и «малой» критики, т. е. принципиальной статьи и информационной рецензии. «Под критикой, — разумеется статья известного объема и даже особенного от рецензии рода» ¹.

Но то, что для Белинского в определенных условиях имело важное значение, потеряло его в 50-х годах. Характерно, что «Современник» с 1858 г., т. е. как раз с того времени, как Добролюбов вошел в состав редакции, уничтожил деление на отделы критики и библиографии, слив их воедино. Особенно важно подчеркнуть, что Чернышевский в редактированном им посмертном Собрании сочинений Добролюбова 1862 г. также принял единый хронологический ряд. Это по существу решает вопрос: если для ближайшего соратника по журналу разделение статей и рецензий не имело принципиального значения, очевидно, и нам теперь нет надобности воскрешать то, что было мертвым уже сто лет назад.

Как видим, принятие в качестве основного метода расположения материала хронологического принципа требует целого ряда уточнений и ограничений и не может быть проведено механически. Исследователь должен всякий раз исходить из специфики издания. То, что уместно или даже необходимо выделить в одном случае, может быть излишним в другом. Все зависит от характера наследия писателя и от типа подготавливаемого издания: универсальное решение невозможно. Вполне допустимо одно решение для академического издания, другое — в издании избранных произведений.

¹ Взгляд на русскую литературу 184,6 г. (Полн. собр. соч., т. X. М., 1956, с. 49); ср. там же: «Почти во всех других журналах критика составляет особый от библиографии отдел. Пишущий эти строки семилетним тяжким опытом познал невыгоду такого разделения».

Поиск по сайту: