Слово подвижническое. Слово подвижническое. 8

Преп. Нил. Синайский

Творения (2)

Оглавление

Слово о молитве. 1

Слово подвижническое. 8

Сказания об избиении монахов на горе Синайской и о пленении Феодула, сына Нилова. 31

Сказание первое. Святой Нил после недавней потери Феодула, не внимая утешению собеседников, оплакивает пред ними горе свое. 31

Сказание второе. Святой Нил рассказав, что привело его с сыном в пустыню, и кратко упомянув о недавнем убиении святых, на возражение собеседников, что избиение сие не согласно с путями Божия промысла, многими примерами из священной истории доказывает противное. 33

Сказание третье. Нравы и религия аравитян; также добродетели и труды святых пустынников, подвизающихся при горе Синайской. 36

Сказание четвертое. Внезапное нашествие варваров, избиение нескольких святых иноков, пленения Феодула, сетование святого Нила в уединении и утешение его. 39

Сказание пятое. Юноша, плененный вместе с Феодулом, спасшись бегством, приходит к беседовавшему с друзьями святому Нилу, подробно рассказывает ему о горестном избиении многих святых и извещает, что варвары положили на следующее утро принести Феодула в жертву утренней звезде. 41

Сказание шестое. Святой Нил, опечаленный вестью об опасности Феодула, находит для себя одобрение в примере великодушной жены-матери умерщвленного варварами юноши, мужественная кончина которого описана в предыдущем сказании. Жители Фарана отправляют послов к царю варваров с жалобою на недавний их набег; между тем святой Нил с братьею погребает тела убитых святых, а по возвращении послов сам отправляется отыскивать сына; попадается в плен к варварам, но скоро возвращает себе свободу; наконец получает известие, что сын жив, и находит его в Елузе. 44

Сказание седьмое. Феодул рассказывает святому Нилу почему не был принесен в жертву варварам, как продан ими и перешел в Елузу. Епископ рукополагает святого Нила во пресвитера, желает его с сыном оставить у себя, и когда собрались они идти в монастырь, снабжает всем на дорогу. 49

О восьми лукавых духах. 51

О чревоугодии. 51

О блуде. 52

О сребролюбии. 53

О гневе. 54

О печали. 54

Об унынии. 55

О тщеславии. 56

О гордости. 56

Слово о молитве

Предисловие

Распаляемого пламенем нечистых страстей, обыкновенно прохлаждал ты меня прикосновением боголюбивых твоих писаний, утешал до крайности изнемогающий мой ум и блаженно подражал в этом великому наставнику и учителю. И не удивительно: часть твоя всегда была славна, как и благословенного Иакова; потому что, хорошо послужив за Рахиль и получив Лию, домогаешься иметь и возлюбленную, как и за нее исполнивший семилетие. А я (не отрекусь), потрудившись целую ночь, ничего не поймал; и только в твоем слове, опустив мрежу, уловил множество рыб. Не думаю, чтобы они были велики, однако же, их сто пятьдесят и три, и их-то при равночисленности глав, исполнив твое приказание, послал я к тебе в кошнице любви.

Дивлюсь же тебе и крайне соревную превосходному твоему расположению, с каким возлюбил ты главы о молитве, ибо не просто желательно тебе иметь их под руками и видеть написанными чернилом на бумаге, но желаешь укоренить в уме любовию и непамятозлобием. Но поелику «вся сугуба, едино противу единаго» (Сир. 42, 25), по слову премудрого Иисуса, то прими их не в букве только, но и в духе и уразумей, что букве непременно предшествует мысль, а без сего не будет и буквы. Посему и вид молитвы двоякий: один – деятельный, другой – созерцательный. Так и в числе: представляющееся с первого взгляда есть количество, а означаемое сим – качество. Поэтому, слово о молитве разделив на сто пятьдесят три главы, послали мы тебе евангельский оброк, чтобы ты отыскал в нем приятность иносказательного числа; и очертание треугольника и шестиугольника, дающее видеть и благочестивое ведение Троицы, а вместе и описание сего устройства. Число сто само по себе четырехугольно, а число пятьдесят три – треугольно и сферично, потому что число двадцать восемь – треугольно, а число двадцать пять – сферично*, ибо пятью пять есть двадцать пять. Поэтому имеет не только очертание четырехугольника в четверице добродетелей, но и мудрое ведение о сем веке, уподобляющемся числу двадцать пять, по сферичности времен; потому что идут седмица за седмицею, месяц за месяцем и год за годом, обращается время, и годовые перемены, как видим, следуют одна за другою по движению солнца, луны: весна, лето и т.д. Треугольник же означит для тебя ведение Святой Троицы; а еще: если чрез прибавление чисел дойдешь до числа сто пятьдесят три, которое также треугольно, то надлежит тебе разуметь ведение деятельное, естественное, богословское, или ведение веры, надежды, любви – золото, серебро, драгоценные камни.

Таково число; краткости же глав не презирай, как умеющий «и насыщатися и лишатися» (Флп. 4, 12) и верно памятующий о Том, Кто и две лепты вдовицы не отверг, но приял предпочтительно богатству многих других. Посему, зная плод благорасположения и любви, сохрани его искренним братиям твоим, внушив им помолиться о недугующем, чтобы стал он здрав и, взяв одр свой, начал ходить по благодати Христа, Истинного Бога нашего. Ему слава во веки веков! Аминь.

Главы

(1). Если кто хочет приуготовить благовонный фимиам, то пусть, по закону, сложит по равной части «стакти, ониха и ливана чистаго» (Исх. 30, 34) кассии; это – четверица добродетелей. Если они полны и уравнены, не будет предан ум.

(2). Душа, очистившись полнотою добродетелей, приводит ум в невозмущаемое устройство, делая его удобоприемлемым к желаемому состоянию.

(3). Молитва есть беседа ума с Богом. Посему: какое состояние нужно уму, чтобы иметь возможность неподвижно предстоять пред своим Владыкой и беседовать с Ним без всякого посредника?

(4). Если Моисею, покусившемуся приблизиться к горящей на земле купине, воспрещено было сие, пока не снимет «сапоги от ног» (Исх. 3, 5), то как же тебе, желая узреть Того, Кто выше всякого понятия и чувства, и беседовать с Ним, не отрешить себя от всякого страстного помышления!

(5). Прежде всего молись о приобретении слез, чтобы плачем смягчить тебе ту грубость, какая есть в душе твоей, и, исповедав на себя «беззаконие Господеви» (ср.: Пс. 31, 5), получить от Него оставление грехов.

(6). Пользуйся слезами к успешности всякого твоего прошения, потому что Владыка с великою радостью приемлет молитву, принесенную в слезах.

(7). Если во время молитвы своей проливаешь потоки слез, то нимало не превозносись сам в себе, будто бы ты выше многих. Молитва твоя привлекла тебе помощь в том, чтобы мог ты усердно исповедывать грехи свои и умилостивлять Владыку слезами.

(8). Посему не обращай в страсть того, что служит средством от страстей, чтобы не прогневать еще более Даровавшего благодать. Многие, проливая слезы о грехах и забыв цель слез, обезумели и вышли из себя.

(9). Стой неутомимо, молись усильно, избегай всякой мысли о заботах и житейских расчетах; они смущают и тревожат тебя, чтобы ослабить напряжение сил твоих.

(10). Когда демоны увидят в тебе расположение истинно помолиться, тогда влагают в тебя мысли о чем-нибудь даже нужном и вскоре потом оживляют памятование об этом, побуждая ум к разысканию; и он, не находя искомого, сильно печалится и унывает. Когда же станет человек на молитву, демоны напоминают ему о том, чего он доискивался и о чем помнил, чтобы ум, утомившись дознанием этого, утратил благоплодную молитву.

(11). Старайся ум свой на время молитвы соделать глухим и немым; и тогда возможешь молиться.

(12). Когда встретишь искушение или прекословие или будешь вызван на то, чтобы или, по причине сопротивления, возбудиться гневом к отмщению, или произнести какое-либо сильное слово, тогда вспомни о молитве и суде за нее, и тотчас остановится в тебе беспорядочное движение.

(13). Что ни сделаешь в отмщение брату, оскорбившему тебя, все это во время молитвы послужит тебе в соблазн.

(14). Молитва есть отпрыск кротости и негневливости.

(15). Молитва есть ограждение радости и благодарения.

(16). Молитва есть врачевство от печали и уныния.

(17). «Иди, продаждь имение твое и даждь нищим» (Мф. 19, 21) и, взяв крест, отвергнись себя (см.: Мф. 16, 24), чтобы можно тебе было молиться без развлечения.

(18). Если хочешь молиться с похвалою, отвергайся себя ежечасно и всякие беды любомудренно терпи за молитву.

(19). Если, претерпевая что-либо тяжкое, пребудешь любомудрым, то плод сего обретешь во время молитвы.

(20). Желая молиться как должно, не печаль душу, иначе тщетен твой подвиг.

(21). Сказано: «Остави дар твой пред олтарем и шед прежде смирися с братом твоим» (Мф. 5, 24), и тогда будешь молиться безмятежно, потому что памятозлобие в молящемся потемняет владычественный ум и помрачает его молитву.

(22). Те, которые, обременив себя печалями и памятозлобием, думают приступить к молитве, подобны черпающим воду и вливающим ее в разбитую бочку.

(23). Если ты терпелив, то всегда будешь молиться с радостию.

(24). Когда молишься должным образом, может встретиться тебе нечто такое, за что, по мнению твоему, справедливо будет непременно поступить гневно. Но гнев на ближнего во всяком случае несправедлив. Ибо если разыщешь, то найдешь, что можно дело и без гнева устроить хорошо. Поэтому употребляй все средства не давать выказываться гневу.

(25). Смотри, чтобы, думая уврачевать другого, самому не остаться неисцельным и не положить препятствия молитве своей.

(26). Щадя других и не изъявляя им своего гнева, сам найдешь пощаду, в общем мнении покажешься благоразумным и будешь включен в число молящихся.

(27). Вооружаясь против гнева, не прекратишь еще в себе вожделения, потому что оно дает пищу гневу, а гнев возмущает умное око, вредя молитвенному состоянию.

(28). Молись, не одними внешними телодвижениями выражая молитву, но с великим страхом обращай ум свой к сочувствию духовной молитвы.

(29). Иногда, внезапно став на молитву, будешь молиться хорошо, а иногда и много потрудившись не достигнешь цели, и сие для того, чтобы тебе еще паче взыскать и, приобретши, иметь уже ненарушимое преуспеяние.

(30). Когда приходит Ангел, мгновенно удаляются все тревожившие нас и ум бывает в полном упокоении, молясь здраво. А иногда не прекращается обычная брань, ум борется, и невозможно ему возвести взора, потому что предваряется различными страстями; впрочем, поискав более, найдет, и толкущему усильно будет отверсто.

(31). Молись не о том, чтобы исполнились твои желания, потому что оные не во всяком случае согласны с Божиею волею, но молись лучше, как научен, говоря: «Да будет воля Твоя» (Мф. 6, 10) во мне. Да и во всяком деле проси у Бога доброго и полезного душе, сам же ты не во всяком случае этого домогаешься.

(32). Молясь, просил я часто себе того, что мне казалось хорошим, и упорствовал в прошении, неразумно принуждая Божию волю и не предоставляя Богу устроить лучше, что Сам Он признает полезным, но, получив просимое, впоследствии крайне скорбел, зачем просил я, чтобы исполнилась лучше моя воля, потому что дело оказывалось для меня не таким, как думал я.

(33). Есть ли иное какое благо, кроме Бога? Поэтому все, касающееся до нас, предоставим Ему, и нам будет хорошо, потому что Благий, без сомнения, есть Податель и благих даров.

(34). Не домогайся немедленно получить просимое, как бы приобретая это силою. Богу угодно, если долго пребудешь в молитве, оказать тебе большее благодеяние. А что выше сего: беседовать с Богом и быть привлекаемым в общение с Ним?

(35). Молитва есть восхождение ума к Богу.

(36). Если желаешь молиться, отрекись от всего, чтобы все наследовать.

(37). Молись, во-первых, об очищении от страстей, во-вторых, об избавлении от неведения и, в-третьих, о спасении от всякого искушения и оставления.

(38). В молитве проси только правды и царствия, то есть добродетели и ведения, и прочее все приложится тебе (ср.: Мф. 6, 33).

(39). Справедливо молиться не о собственном только своем очищении, но и об очищении всякого соплеменника, чтобы подражать в этом ангельскому нраву.

(40). Смотри, действительно ли Богу предстал ты во время молитвы своей, или преодолевало тебя желание людской похвалы и ее старался ты уловить, наружную молитву употребив как покров.

(41). Молишься ли с братиею или наедине, старайся молиться не по обычаю, но с чувством.

(42). Молитве обычно размышление с благоговением, сокрушением и душевною болью при исповедании грехопадений с безмолвными воздыханиями.

(43). Если ум твой во время молитвы засматривается на юность, то молится он не как монах, а как еще мирянин, украшая внешнюю скинию.

(44). Молясь, по мере сил охраняй свою память, чтобы не что-либо свое внушала тебе, но возбуждала тебя к разумному продолжению молитвы, потому что ум во время молитвы обыкновенно крайне окрадывается памятию.

(45). Память молящемуся приводит на мысль или представления о чем-либо давнем, или новые заботы, или лицо человека оскорбившего.

(46). Демон крайне завидует молящемуся человеку и употребляет все средства – затруднить его в исполнении намерения, поэтому не престает посредством памяти возбуждать мысли о разных вещах и посредством плоти приводить в движение все страсти, чтобы положить ему препоны в превосходном его шествии и преселении к Богу.

(47). Когда вселукавый демон многими усилиями не возможет воспрепятствовать молитве рачительного, тогда дает ненадолго ослабу и потом отмщает на самом молившемся: или, воспламенив гневом, уничтожает то прекрасное состояние, какое достигнуто молитвою, или, возбудив к какому-либо неразумному наслаждению, наносит поругание уму.

(48). Помолившись как должно, ожидай, чего и не должно бы ожидать, и стой мужественно, охраняя плод свой, потому что от начала поставлен ты на то, чтобы «делати и хранити» (Быт. 2, 15). Поэтому, сделав, не оставляй неохраняемым того, над чем трудился; в противном случае, молясь, не получишь никакой пользы.

(49). Всякая брань, восстающая у нас с духами нечистыми, бывает не ради чего иного, как ради духовной молитвы; потому что молитва сия для них крайне неприязненна и весьма ненавистна, а для нас спасительна и весьма благоприятна.

(50). Для чего демонам хочется возбуждать в нас чревоугодие, блуд, сребролюбие, гнев, памятозлобие и прочие страсти? Для того, чтобы ум, одебелев от них, не мог молиться как должно, потому что страсти, получив начало в бессловесной нашей части, не дозволяют уму действовать словесно и вникать в Божие слово.

(51). Добродетели проходим мы по законам вещей сотворенных, а сии законы – по Закону первоначальному, их осуществившему; этот же Закон обыкновенно открывается в состоянии молитвенном.

(52). Молитвенное состояние есть бесстрастный навык, высочайшею любовию на мысленную высоту восхищающий любомудрый и духовный ум.

(53). Стремящийся к тому, чтобы молиться истинно, должен не только господствовать над раздражительностию и похотию, но не иметь и страстного помышления.

(54). Кто любит Бога, тот всегда беседует с Ним, как с Отцем, уклоняясь от всякого страстного помышления.

(55). Не всякий достигший бесстрастия молится уже истинно, потому что может он останавливаться на голых представлениях, развлекаться их рассмотрением и далеко отстоять от Бога.

(56). Когда ум и не останавливается долго на голых представлениях вещей, и тогда он не вступил еще в область молитвы, потому что может заниматься рассмотрением сих вещей и размышлять о законах их, а все сие (хотя и голые это слова, однако же как действительное представление вещей) дает уму свой образ и далеко отводит его от Бога.

(57). Если ум будет и выше исследований телесной природы, то не узрел он еще совершенного Божия местопребывания, потому что может быть в ведении мысленного и различно видоизменяться в отношении к сему ведению.

(58). Если хочешь молиться, то необходим для тебя Бог, Который дает молитву молящемуся, поэтому Его призывай, говоря: «Да святится имя Твое: да приидет Царствие Твое» (Мф. 6, 9–10), то есть да приидет Святый Дух и Единородный Сын Твой. Ибо так научил, говоря: «Духом и истиною достоит кланятися» (Ин. 4, 24) Богу, то есть Отцу; потому что Троица сия – Бог.

(59). Кто молится «духом и истиною», тот уже не в тварях чествует Создателя, но песнословит Его в Нем Самом.

(60). Если ты богослов, то будешь молиться истинно; и если истинно молиться будешь, то ты богослов.

(61). Когда ум твой, по великой любви к Богу, понемногу отрешается от плоти и отвращается от всяких помышлений, ведущих начало от вожделения, или памятования, или сопряжения с плотию, исполняясь вместе и благоговения, и радости, тогда заключай, что близок ты к пределам молитвы.

(62). Святый Дух, из сострадания к нашей немощи, посещает нас, хотя мы и нечисты, и, если находит ум наш правдолюбиво Ему молящимся, нисходит на него, и, побуждая его к делам духовной молитвы, уничтожает все окружающее его полчище помыслов или представлений.

(63). Прочие посредством телесных изменений производят в уме помыслы, представления и усмотрения, а Бог действует противным сему образом. Он нисходит в самый ум, влагает в него ведение, какое Ему угодно, и посредством ума усыпляет невоздержность тела.

(64). Кто любит истинную молитву и гневается или памятозлобствует, тот поврежден в уме, потому что уподобляется человеку, который хочет рассмотреть ясно и обращает туда и сюда глаза свои.

(65). Если желаешь молиться, то не делай ничего противного молитве, чтобы Бог приблизился и ходил вместе с тобою.

(66). Молясь, Божества не облекай в себе в образы и не дозволяй, чтобы и ум твой принимал на себя какой-либо облик, но невещественным приступай к Невещественному, и придешь в единение.

(67). Остерегайся вражеских сетей, потому что иногда молишься ты чисто и невозмутимо – и вдруг предстанет тебе странный и чудный образ, который вводит тебя в самомнение предположением, что в образе сем видишь Божество, чтобы сим внезапным откровением убедить, будто бы Божество количественно, тогда как Оно не имеет ни количественности, ни очертания.

(68). Когда завистливый демон во время молитвы не возможет возбудить твою память, тогда принуждает телесное сложение произвести в уме какое-либо странное мечтание и, сообразно с оным, настроить ум, а он, по навыку слагать представления, удобно преклоняется и, стремясь к невещественному и не облекаемому в образы вЕдению, обманывается, вместо света удерживая у себя дым.

(69). Стой на страже своей, охраняя ум свой от помышлений, чтобы во время молитвы пребывать тебе в покое своем и чтобы Состраждущий к неведущим посетил и тебя; и тогда приимешь преславный дар молитвы.

(70). Не возможешь молиться чисто, если связан ты делами вещественными и возмущен непрестанными заботами, потому что молитва есть отложение помышлений.

(71). Связанный не может бежать, и ум, раболепствующий страстям, не увидит области духовной молитвы, потому что увлекается и носится всюду страстным помышлением, а не стоит непоколебимо.

(72). Когда ум молится наконец чисто, неразвлеченно и истинно, тогда демоны приступают уже не с левой, но с правой стороны, представляют ему на вид Божию славу и какой-либо облик, приятный для чувства, так что уму кажется, будто бы он совершенно достиг цели молитвы. Но это, как сказал один чудный и ведущий муж, происходит от страсти тщеславия и от того, что демон прикасается к мозговому вместилищу и приводит в сотрясение кровеносные жилы.

(73). Думаю, что демон, прикасаясь к сказанному выше мозговому вместилищу, изменяет свет ума, как ему угодно, и таким образом возбуждается страсть тщеславия в помысле, который решительно настраивает легкомысленный ум образовать в себе Божественное и существенное ведение. И таковой ум, не тревожимый плотскими и нечистыми страстями, но остающийся чистым, никак не предполагает в себе какого-либо вражеского действия, а потому заключает, что Божие это явление, тогда как оно произошло от демона, который посредством мозгового вместилища, по сказанному, изменяет сопряженный с ним свет ума и настраивает самый ум.

(74). Ангел Божий, представ, одним словом прекращает в нас вражеское действие и возбуждает свет ума к непогрешительной деятельности.

(75). Сказанное в Апокалипсисе об Ангеле, приносящем фимиам, «да даст молитвам святых» (Апок. 8, 3), думаю, указывает на сию благодать, подаваемую чрез Ангела, потому что сообщает ведение истинной молитвы, так что ум делается уже свободным от всякого волнения, уныния и нерадения.

(76). О фиалах, полных фимиама, говорится, что это суть молитвы святых, какие приносят «двадесять и четыри старцы» (Апок. 5, 8).

(77). Под фиалом же разуметь должно содружество с Богом или совершенную и духовную любовь, при которой молитва совершается «духом и истиною».

(78). Когда представится тебе, что во время молитвы твоей нет тебе нужды проливать слезы за грех, тогда вникни, сколько ты удалился от Бога, в Котором всегда должен ты пребывать, и проливай горячие слезы.

(79). Да, познав меру свою, сладко восплачешь, подобно Исаии, именуя себя окаянным, потому что, будучи нечист, и нечисты «устне имый», и живя «посреде» таковых же «людий» (Ис. 6, 5), осмеливаешься предстоять пред лицем Господа Саваофа.

(80). Если будешь молиться истинно, то обретешь великую уверенность, и соберутся к тебе Ангелы, и озарят светом законы того, что происходит.

(81). Знай, что святые Ангелы побуждают нас к молитве и стоят с нами, вместе и радуясь, и молясь о нас. Поэтому если вознерадим и приимем в себя противные помыслы, то мы крайне оскорбим их тем, что они столько за нас подвизаются, а мы и за себя не хотим молить Бога, но, пренебрегая их служение и оставляя их Бога и Владыку, входим в общение с нечистыми демонами.

(82). Молись благодушно и несмущенно и пой разумно и стройно, и будешь как орлий птенец, парящий в высоту.

(83). Псалмопение усыпляет страсти и заставляет утихнуть телесную невоздержность, а молитва приуготовляет ум к тому, чтобы приводить ему в действие свою деятельность.

(84). Молитва есть действие, приличное достоинству ума, или лучшее и чистое его употребление.

(85). Псалмопение есть образ многоразличной мудрости, а молитва есть начаток невещественного и многоразличного ведения.

(86). Ведение весьма прекрасно, потому что оно содействует молитве, мысленную силу ума пробуждая к созерцанию Божественного ведения.

(87). Если не приял еще ты дара молитвы или псалмопения, то жди неутомимо, и приимешь.

(88). «Глаголаше же и притчу к ним, како подобает всегда молитися и не стужати (си)» (Лк. 18, 1). Поэтому не стужай и не унывай, как неприявший еще, потому что приимешь впоследствии. В притче присовокупил Господь и сие: «Аще и Бога не боюся и человек не срамляюся: но зане творит ми труды жена сия, отмщу ея» (Лк. 18, 4–5). Поэтому и Бог сотворит также «отмщение вопиющих к Нему день и нощь вскоре» (Лк. 18, 7–8). И ты благодушествуй, с трудолюбивым терпением пребывая в святой молитве.

(89). Желай, чтобы дела твои устроялись не как тебе представляется, но как угодно сие Богу, и будешь несмущен и благодарен в молитве своей.

(90). Хотя кажется тебе, что ты уже с Богом, однако же остерегайся демона блуда, потому что он великий обманщик, весьма завистлив, хочет быть деятельнее движения и трезвенности ума твоего и отвлечь его от Бога, даже когда предстоит он Богу с благоговением и страхом.

(91). Если радеешь о молитве, то готовься к нападениям демонов и терпеливо переноси от них удары, потому что, как дикие звери, будут наступать на тебя и терзать все тело твое.

(92). Как опытный боец, будь готов, увидишь ли внезапно мечтание, не колебаться, или – извлеченный на тебя меч или пламенник, держимый у тебя перед лицом, не смущаться, или – какой-нибудь неприятный и окровавленный образ, нимало не упадать духом, но стой, исповедуя доброе свое исповедание, и спокойно будешь смотреть на врагов своих.

(93). Кто переносит печальное, тот сподобится и радостного; и кто терпит неприятности, тот не будет лишен и приятного.

(94). Смотри, чтобы лукавые демоны не обманули тебя каким-либо видением, но, обратясь к молитве, будь благоразумен и моли Бога, чтобы, если мысль от Него, Сам просветил тебя, а если не от Него, скорее отогнал от тебя обольщение. И будь благонадежен – псы не устоят, если ты пламенно занят собеседованием с Богом, ибо тотчас, невидимо и неприметно поражаемые Божиею силою, далеко будут прогнаны от тебя.

(95). Стоит твоего внимания знать и эту хитрость: демоны на время действуют друг против друга; и, если вздумаешь просить себе помощи, прочие демоны входят к тебе в ангельском образе, изгоняя вошедших прежде, чтобы обмануть тебя тою мыслию, что это святые Ангелы.

(96). Имей попечение о великом смиренномудрии, и поругание демонское да не коснется души твоей, «рана не приближится селению твоему, яко Ангелом своим заповесть сохранити тя» (Пс. 90, 10–11), и неприметно отгонят от тебя всю сопротивную силу.

(97). Кто имеет попечение о чистой молитве, тот слышит от демонов и шум, и стук, и голоса, и ругательства, но не падет и не выдаст им помысла, говоря Богу: «Не убоюся зла, яко Ты со мною еси» (Пс. 22, 4), и тому подобное.

(98). Во время таковых искушений употребляй краткую и усильную молитву.

(99). Если демоны будут угрожать тебе, что явятся внезапно в воздухе, поразят и расхитят ум твой или, как звери, будут терзать тело твое, не бойся их и нимало не заботься об угрозе их, потому что устрашают тебя, искушая, обратишь ли на них полное внимание или совершенно пренебрежешь их.

(100). Если Богу Вседержителю, Творцу и Промыслителю всех, предстал ты в молитве, то почему же предстоял Ему так неразумно, что ничем не превышаемый Божий страх не остановил твоего внимания, а убоялся ты мух и комаров? Или не слышишь Того, Кто говорит: «Господа Бога твоего да убоишися» (Втор. 10, 20); и еще: «Егоже вся боятся, и трепещут от лица силы» Его и так далее (см.: 2 Пар. 36, молитва Манассии)?

(101). Как хлеб служит пищею телу, а добродетель душе, так духовная молитва есть пища ума.

(102). Не как фарисей, но как мытарь молись в священном месте молитвы, чтобы и тебе быть оправданным от Господа.

(103). Старайся никому не просить в молитве зла, чтобы созидаемого тобою не разрушать тебе, делая молитву свою мерзкою.

(104). Задолжавший «тмою талант» (Мф. 18, 24) да научит тебя, что если не простишь должнику долга, то и сам не получишь прощения, ибо сказано: «Предаде его мучителем» (Мф. 18, 34).

(105). Когда стоишь на молитве, отложи в сторону телесные нужды, чтобы укус комара или мухи не лишил тебя величайшего приобретения, доставляемого тебе молитвою.

(106). Сказывали нам, что одному святому, когда он становился на молитву, столько противоборствовал лукавый, что едва воздевает он руки, как демон преображается во льва, поднимает вверх передние ноги, вонзает когти свои в бока подвижнику и не оставляет его, пока не опустит он рук. Но молящийся до тех пор не опускал рук, пока не совершал обычных молитв.

(107). Таков, как известно нам, был безмолвствовавший во рву Иоанн Малый, или, лучше сказать, величайший из монахов, который неподвижным пребыл в соприсутствии Божием, когда демон в виде дракона обвился вокруг него, пожирал плоть его и изблевывал ему в лицо.

(108). Без сомнения, читал ты жития тавеннисиотских иноков, где говорится, что, когда авва говорил слово братиям, к ногам его приползли две ехидны, а он, нимало не смущаясь, изогнул ступни как бы сводом, пустил под них ехидн, продолжил слово до конца и тогда уже, показав их братиям, рассказал об этом.

(109). Еще о другом духовном брате читали мы, что, когда он молился, приползла ехидна и коснулась ноги его, и он не прежде опустил руки, как совершив обычную молитву, и никакого вреда не потерпел сей возлюбивший Бога паче себя.

(110). Да не возносится ввысь око твое во время молитвы твоей и, отвергшись плоти и души своей, живи умом.

(111). Другому святому мужу, безмолвствовавшему в пустыне, когда он прилежно молился, явились демоны и в продолжение двух недель играли им как мячом, бросали вверх и подхватывали на рогожу, однако же никак не могли отвлечь ум его от пламенной молитвы.

(112). Иному еще боголюбцу, когда, ходя по пустыне, приуготовлялся он к молитве, явились два Ангела и, став по сторонам, пошли с ним рядом, но он вовсе не обратил на них внимания, чтобы не утратить лучшего, ибо помнил апостольское изречение, в котором сказано: «Ни Ангели, ни Начала, ниже Силы» возмогут <>нас разлучити от любве» Христовы (Рим. 8, 38–39).

(113). Монах посредством истинной молитвы делается равноангельным.

(114). Желая узреть лице Отца Небесного, никак не домогайся того, чтобы во время молитвы увидеть тебе образ или облик.

(115). Не желай чувственно видеть Ангелов, или Силы, или Христа, чтобы не впасть в совершенное умопомешательство, приняв за пастыря волка и поклонившись враждебным демонам.

(116). Начало заблуждения – тщеславие ума. Движимый тщеславием ум покушается Божество описать каким-либо обликом и какими-либо очертаниями.

(117). Скажу это мое слово, какое говаривал и младшим. Блажен ум, который во время молитвы приобрел совершенное отрешение от всяких образов.

(118). Блажен ум, который, молясь без развлечения, восприемлет непрестанно большую и большую любовь к Богу.

(119). Блажен ум, который во время молитвы делается невещественным и нестяжательным.

(120). Блажен ум, который во время молитвы приобрел совершенную нечувствительность.

(121). Блажен монах, который признает себя отребьем всех.

(122). Блажен монах, который со всею радостью взирает на спасение и преуспеяние всякого как на свое собственное.

(123). Блажен монах, который всякого человека почитает как бы Богом после Бога.

(124). Тот монах, кто от всех отлучен и со всеми в согласии.

(125). Тот монах, кто себя ставит наряду со всяким, потому что во всяком непрестанно думает видеть себя самого.

(126). Тот совершает молитву, кто всегда каждую первую мысль свою плодоприносит Богу.

(127). Всякой лжи и всякой клятвы избегай, как монах и желающий молиться, иначе напрасно принимаешь на себя несвойственный тебе вид.

(128). Если хочешь молиться духом, ничего не заимствуй от плоти, и не будет облака, предшествующего тебе во время молитвы.

(129). Богу вверяй потребность телесную, и не усумнишься, вверяя Ему потребность духовную.

(130). Если сподобишься приять обетования, то будешь царствовать; посему, взирая на оные, охотно будешь переносить настоящую нищету.

(131). Не отказывайся от нищеты и скорби – этой пищи для молитвы нетягостной.

(132). Телесные добродетели пусть сходятся у тебя с душевными, а душевные с духовными, последние же с невещественным ведением.

(133). Молясь, замечай в рассуждении помыслов, если без труда они утихнут, отчего произошло это, чтобы не попасться в сеть и в заблуждении не выдать себя врагам.

(134). Иногда демоны внушают тебе помыслы, и снова побуждают тебя молиться об их одолении или прекословить им, и добровольно отступают от тебя, чтобы, обольстившись, подумал ты, что начал препобеждать помыслы и устрашать демонов.

(135). В молитве о преодолении страсти или демона, тревожащих тебя, вспомни того, кто говорит: «Пожену враги моя, и постигну я, и не возвращуся, дондеже скончаются: оскорблю их, и не возмогут стати, падут под ногама моима» (Пс. 17, 38 и 39) и так далее, но скажи сие благовременно, вооружаясь на сопротивников смиренномудрием.

(136). Не думай, что приобрел ты добродетель, если прежде не боролся за нее до крови, ибо, по слову божественного Апостола, должно до смерти стоять «противу греха» (Евр. 12, 4) подвижнически и неукоризненно.

(137). Если сделаешь одному пользу, то потерпишь вред от другого, чтобы, понесши обиду, сказал или сделал ты что-либо несообразное и худо расточил, что хорошо тобою собрано. В этом и состоит цель лукавых демонов. Потому должно тебе быть разумно внимательным.

(138). Ожидай демонских на тебя устремлений, заботясь о том, как не впасть к ним в рабство.

(139). Ночью демоны сами домогаются смущать духовного учителя, а днем через людей окружают его бедами, клеветами и опасностями.

(140). Не отказывайся терпеть от этих сукновалов: если они, попирая ногами, бьют и, растягивая, терзают, то чрез это чувство твое делается светлее.

(141). Пока не отречешься от страстей и ум твой противится добродетели и истине, до тех пор не найдешь благовонного фимиама в недре своем.

(142). Желаешь ли молиться? Переселившись от всего здешнего, всегда жительствуй на Небесах, не голым только словом, но ангельскими деяниями и Божественным ведением.

(143). Если только при безуспешности воспоминаешь о Судии, сколько Он страшен и нелицеприятен, то не научился ты еще «работать Господеви со страхом, и радоваться Ему со трепетом» (ср.: Пс. 2, 11). Ибо знай, что во время духовных отдохновений и пиршеств наипаче должно служить Ему с благоговением и чествованием.

(144). Благоразумен тот, кто прежде совершенного покаяния дает в себе место скорбному памятованию о грехах своих и об осуждении на вечный огонь в наказание за них.

(145). Кто пребывает во грехах и в раздражительном состоянии и без стыда осмеливается простираться к ведению Божественного или восходить до невещественной молитвы, тот да подвергнется апостольскому запрещению, потому что небезопасно ему молиться с обнаженною и непокровенною главою, ибо Апостол говорит: «Должна есть» таковая «власть имети на главе предстоящих Ангел ради» (1 Кор. 11, 10), то есть должна облечься стыдом и надлежащим смиренномудрием.

(146). Как больному глазами не принесет пользы в самый полдень и при сильном свете долгое и напряженное смотрение на солнце, так уму страстному и нечистому вовсе не доставит пользы изображение страшной и высокой молитвы «духом и истиною», а напротив того, возбудит Божий на него гнев.

(147). Если пришедшего к алтарю с даром не принял Неимеющий ни в чем нужды и Нелицеприятный, пока не примирился он со скорбевшим на него ближним (см.: Мф. 5, 23), то смотри, сколько потребно осторожности и рассудительности, чтобы принести Богу благоприятный фимиам на алтаре мысленном.

(148). Не будь словоохотен и славолюбив; в противном случае не только «на хребте» твоем, но и на лице твоем будут «делать грешницы» (ср.: Пс. 128, 3), и во время молитвы послужишь для них посмешищем, увлекаемый и уловляемый странными помыслами.

(149). Внимательность, ищущая молитвы, обретает молитву, потому что молитва, как и прочее, следует за внимательностью, о которой и должно стараться.

(150). Как всех чувств лучше зрение, так всех добродетелей Божественнее молитва.

(151). Похвала молитвы – не одно ее количество, но и качество: сие дают видеть и восходившие «во святилище» (Деян. 3, 1), и сказанное: «Молящеся не лишше глаголите» (Мф. 6, 7) и так далее.

(152). Пока обращаешь внимание на соразмерность тела и ум твой любит украшения скинии, не зрел ты до тех пор еще области молитвы, но далек от тебя блаженный путь ее.

(153). Когда, стоя на молитве, ощущаешь радость, которая выше всякой другой радости, тогда действительно обрел ты молитву.

Слово подвижническое

Глава 1. Многие из эллинов и немалое число иудеев предначинали любомудрствовать, но одни ученики Христовы возревновали об истинном любомудрии, потому что они одни имели учителем самую Премудрость, показующую на деле, какой образ жизни приличен такому предначинанию. Ибо первые, как бы представляясь действующими на позорище, украшали себя чужою личиною, нося на себе одно имя и будучи лишены истинного любомудрия. Ветхим плащом, бородою и жезлом выказывали они свое любомудрие, но заботились о теле, служили похотям, как госпожам, были рабами чрева, допускали грубые удовольствия как дело естественное, покорствовали гневу, любили славу, с жадностию, подобно псам, кидались на роскошные трапезы, не зная того, что любомудрому прежде всего должно быть свободным и паче всего избегать того, чтобы быть рабом страстей или наемником и слугою невольников. Ибо, кто жил как должно, тому нимало не повредило, что был он рабом у людей, а у кого госпожами страсти, тот, служа удовольствиям, подвергается стыду и возбуждает великий смех.

Глава 2. Иные из них вовсе не радят о деятельной жизни, занимаются же, как думают, любомудрием умозрительным, вдаются в исследования трудные, толкуют о том, чего и доказать нельзя, хвалятся, что знают величину неба, меру солнца и действенность звезд. А иные покушались иногда и богословствовать, хотя в этом и истина неисследима, и догадка опасна; жили же бесчестнее во грязи валяющихся свиней. Если же некоторые вели и деятельную жизнь, то стали хуже первых, подъяв труды для славы и похвалы, ибо не из чего иного, как из желания показать себя и из славолюбия, предначинали многое сии жалкие, дешевую и ничтожную награду прияв за таковое злострадание: потому что всегда молчать, питаться травою, прикрывать тело худыми рубищами и жить, заключившись в бочке, не ожидая за сие никакого воздаяния по смерти, хуже всякого безумия. Это значило настоящею жизнию ограничивать награды за добродетель, налагать на себя подвиги, за которые нет и времени получить венцы, вести непрестанную борьбу без всяких за нее воздаяний, быть в состязаниях, ничего не доставляющих, кроме пролития пота.

Глава 3. Из иудеев же чтителями этого образа жизни оказываются потомки Ионадавовы, которые, принимая всякого желающего так жить, подчиняют тому же уставу, сами живя всегда в кущах, воздерживаясь от вина и от всякой роскоши, довольствуясь бедною трапезою, соразмерною с телесною потребностью. Поэтому они как весьма заботятся о нравственном образовании, так и проводят много времени в умозрениях, почему и называются ессеями, так что самое имя дает видеть в них людей мудрых.

Одним словом, по их мнению, цель любомудрия вполне достигается, когда дела нимало не противоречат обету. Но что пользы от подвигов и многотрудного борения для них, отринувших Законоположника Христа? И у них гибнет также мзда за труды, потому что отреклись от Раздаятеля наград истинной жизни, и потому далеки от любомудрия. Ибо любомудрие есть исправление нравов, при истинном ведении Сущего. И далеки от него те и другие, и иудеи, и эллины, отвергнувшие Премудрость, снисшедшую с Небес, и покусившиеся любомудрствовать без Христа, Который один и делом и словом указал истинное любомудрие.

Глава 4. Он первый жизнью Своею проложил путь к сему любомудрию, показав образ чистого жития, возносясь всегда душою выше телесных страстей, а напоследок, когда домостроительствуемое Им спасение людей потребовало смерти, не пощадив и души; и тем научая, что вознамерившемуся право любомудрствовать должно отречься от всего приятного в жизни, трудиться же, пренебрегая телом, господствовать над страстями и не высоко ценить самую душу, но, когда и ее должно положить для показания добродетели, охотно предавать ее. И сей-то заимствовав образ жизни, святые Апостолы подражали оному. Как скоро были призваны, отрешились они от жизни мирской, в ничто вменили отечество, род, имение, немедленно вступили в жизнь суровую и многотрудную, преодолевали все неудобства, «скорбяще, озлоблени» (Евр. 11, 37), подвергаясь гонениям, наготуя, терпя недостаток в самом необходимом, а впоследствии отваживаясь и на смерть. Во всем прекрасно подражали они Учителю и в жизни своей оставили образец наилучшего жития.

Но поелику все христиане, будучи обязаны по сему образцу начертывать жизнь свою, или не восхотели, или не имели сил к подражанию, немногие же возмогли стать выше мирских мятежей, избежать бурной городской жизни и, таким образом поставив себя вне волнений, возлюбить иноческую жизнь, то одни последние соделали жизнь свою отпечатком апостольской добродетели, стяжанию предпочтя нестяжательность, чтобы ничем не развлекаться, пред пищею изысканною отдавая преимущество наскоро уготованной, чтобы, телесной потребности удовлетворяя снедью, какая случилась, предотвратить тем восстание страстей; возгнушавшись же одеждами пышными и сверх потребности сделанными, как примышлением человеческой роскоши, по нужде тела употребляли они ризу простую и нехитрую, презрев наслаждения, признав нелюбомудренным делом оставить попечение о Небесном, а занимать ум тем, что лежит на земле и само собою достается зверям, не знали они мира, став вне человеческих страстей: не было между ними ни преимуществующего, ни уступающего преимущество, ни судящего, ни судящегося.

Глава 5. Ибо у каждого неподкупным судиею была своя совесть, и не случалось, чтобы один богател, а другой обнищевал, один истаивал голодом, а другой расседался от пресыщения, потому что скудость недостаточных восполнялась щедростью избыточествующих. Были у них равенство и одинаковость прав, а неравность изгонялась добровольным соединением преимуществующих с низшими. Лучше же сказать, не было тогда равенства, потому что и тогда производило неравности усердие старающихся более смириться, как ныне производит их неистовое стремление усиливающихся более прославиться.

Изгнана была у них зависть, не имела места ненависть, бежало от них тщеславие, уничтожена была гордость, истреблено все, что могло стать причиною возмущения, – для сильнейших страстей были они какими-то мертвецами и бесчувственными, даже и во сне не мечтавшими о них, потому что вначале ежедневными подвигами и терпением прекрасно отклонили от себя и памятование о страстях. Одним словом, утвердившись в таком состоянии, стали они как бы светильниками, сияющими во тьме, неблуждающими звездами, озаряющими мрачную ночь жизни, окружающею их неволненностию указуя всем, как удобно укрыться в пристань, безвредно избежав нападения страстей.

Глава 6. Но и это строгое житие, этот Небесный устав жизни, подобно изображению, которое от нерадения по временам списывающих делается постепенно менее похожим, напоследок дошли до несходства и стали совершенно далекими от первообраза. Распявшиеся миру, отрешившиеся от жизни мирской, отрекшиеся от того, чтобы жить, как прочие люди, подвизавшиеся же неизменностью бесстрастия преложиться в естество бесплотных Сил, снова обратились назад к житейским занятиям, к постыдным промыслам, помрачая строгое житие проводивших оное прежде прекрасно и своею невнимательностью делая, что хулят тех, которые могли быть восхваляемы и прославляемы за их добродетель. Держимся еще за рукоять рала, храня честную наружность, но стали уже непригодными для Небесного Царствия, потому что возвратились вспять и с великим тщанием держимся того, что обязаны были забыть, стараемся уже не о жизни, не требующей издержек и хлопот: безмолвие не признается у нас потребным к избавлению себя от застаревших нечистот, уважается же множество дел, требующее заботы, бесполезной для истинной цели, и соревнование о вещественном препобедило спасительные советы.

Господь вовсе освободил нас от попечения о земном и повелел искать одного Небесного Царствия, а мы, как бы стараясь идти противным путем, не обратили на сие внимания, отрекшись от Владычных заповедей и от Господнего о нас попечения, возложили надежду на собственные свои руки. Ибо Господь говорит: «Воззрите на птицы небесныя, яко не сеют, ни жнут, ни собирают в житницы, и Отец ваш Небесный питает их» (Мф. 6, 26); и еще: «Смотрите крин селных, како растут: не труждаются, ни прядут» (Мф. 6, 28). Он запретил даже иметь суму, мешок и жезл (см.: Лк. 9, 3; 10, 4), повелел же довольствоваться одним нелживым обетованием, которое, посылая учеников Своих благодетельствовать прочим людям, изрек так: «Достоин бо есть делатель мзды своея» (Мф. 10, 10). Ибо знал, что обетование сие в промышлении о потребном для нас тверже нашей действенности.

Глава 7. А мы не отказываемся приобретать, сколько можем, земли, закупаем стада овец, рабочих волов, отличных по виду и по величине, откормленных ослов, чтобы овцы в обилии доставляли нам шерсть для изделий, а волы, служа произведениям земледелия, давали и пищу нам, и корм себе и другим животным; подъяремные же вьючные животные, недостающее в одной стране восполняя привозимым из других стран, снабжали приправами необходимую пищу, увеличивая тем приятность жизни. Да и из искусств те, которые выгоднее и вовсе не оставляют нам времени вспомнить о Боге, похищают же у нас весь наш досуг, предпочитаем мы, осудив, как видно, или Попечителя в немощи, или себя самих за прежнее исповедание; и хотя не признаем сего словом, но обличаем себя в этом делами, восхищаясь жизнью мирян, когда занимаемся тем же, чем и они, и даже, может быть, больше их проводим времени в телесных упражнениях.

Почему многие и благочестие почитают уже средством к приобретению и думают, что сия безмятежная и блаженная древле жизнь занимается не иным чем, как тем, чтобы, под видом притворного богочестия, избежать трудных служений и, приобретши же свободу наслаждаться беспрепятственно, простирать свои стремления к чему угодно, с великим бесстыдством величаясь пред низшими, а иногда и пред теми, которые имеют преимущество, как будто бы добродетельная жизнь почитается поводом к самовластию, а не к смирению и скромности.

Посему и те, которые должны уважать нас, смотрят на нас как на бездельную толпу: люди чиновные и разночинцы смеются над нами больше, чем над толкущимися на рынках, потому что не имеем, как следовало бы, никакого отличия пред прочими, хотим быть известными не по жизни, но по одежде, от трудов для добродетели отказываемся, а славы за оные желаем с неистовством, показывая в себе одну тень прежней истины.

Глава 8. И ныне иной, приняв на себя этот почтенный образ, но не омыв еще душевных нечистот, не изгладив в сердце своем отпечатлевшиеся следы прежних грехов, даже, может быть, еще бесчинно любуясь их представлением и нрава своего не обучив сообразоваться с данным обещанием, не зная, какая цель любомудрия по Богу, подъемлет брови по-фарисейски, высоко думая об одном внешнем образе как о преуспеянии в добродетели, и всюду ходит, нося с собою снаряды, которыми действовать не научился, видимою внешностью показывает в себе знание, которого не отведывал и краями уст, оказываясь вместо пристани подводною скалою, вместо храма повапленным гробом (см.: Мф. 23, 27), вместо овцы волком – на гибель уловляемых видимостью. Ибо, когда таковые, бежав из монастырей, потому что не перенесли строгости жизни, дают себе свободу в городах, тогда, уже тревожимые потребностями чрева, к обольщению многих приемлют на себя образ благочестия как приманку, будучи готовы делать все, к чему принуждает телесная нужда, потому что всего сильнее понуждения естественной необходимости, которая в затруднительных обстоятельствах искусно измышляет из оных исход.

Особливо же когда присоединяется и умышленная праздность, тогда с большею хитростию находит себе место всякий предлог. Поэтому они так же неотступно, как тунеядцы, стоят при дверях богачей, подобно невольникам, бегают пред ними на площадях, расталкивая подходящих к ним близко, разгоняя встречных, стараются доставить им удобнейший проход и делают это по нужде в трапезе, не научившись удерживать сластолюбия при лакомых яствах и не восхотев, по Моисеевой заповеди, носить за поясом лопатку, чтобы ею при нужде ископать яму (см.: Втор. 23, 13). Ибо употреблявшие оную знали, что пределом всякого наслаждения снедями бывает гортань и что случайно восполняющее телесную скудость прикрывает неприличие безвременного пожелания.

Глава 9. Посему-то и имя Божие хулится, и жизнь вожделенная соделалась предметом омерзения, и приобретение людей, живущих истинно добродетельно, почитается обольщением, и города обременяются ходящими туда и сюда без дела, и владетели домов терпят беспокойство, чувствуют неприятность при самом взгляде, видя, как они просят подаяния с бесстыдством, стоя при дверях, а многие, получив себе пристанище в доме, прикрывшись ненадолго притворною набожностию и личиною лицемерия оградившись от подозрения в злонамеренности, впоследствии же ограбив домовладетеля, уходят и тем делают, что вообще о монашеской жизни рассевается худая слава.

Так наконец бывшие некогда наставниками целомудрия изгоняются из городов как губители оного; и не находят себе доступа, как нечистые, наравне с одержимыми проказою. Иной скорее вверится разбойникам и подкапывающим стены, нежели проходящим монашескую жизнь, рассуждая, что удобнее остеречься от злоумышляющего явно, нежели от внушающего доверие с умыслом заманить в сети. И сии-то, не положившие и начала богочестивой жизни, не познавшие, в чем заключается польза безмолвия, и, может быть, какою-нибудь необходимостью побужденные без рассуждения приступить к монашескому житию, и почитающие монашество случаем к купле для приобретения необходимого, вели бы себя, как думаю, благочестнее, если бы не ходили по дверям всякого, но предлогом к стыду – собирать обильные подаяния – имели бы и свою одежду, и желающих в дань телу приносить не одно необходимое, а что обрела роскошь прихотливых по неумеренности пожеланий. Но трудно врачевать страждущих такою неизлечимою болезнью.

Глава 10. Может ли кто истолковать пользу здоровья тем, которые никогда не вкушали здоровья, но с самых пелен росли вместе с изнурительною болезнью и по привычке о порче своего естества думают, что в этом нет никакого недостатка против естественного состояния? Всякое слово будет напрасно и не исправит, когда старательность слушающих, уклонясь к худшему, имеет противное расположение к тому, что предлагается как совет, а наипаче, когда надежда выгод питается пожеланием и страсть заграждает слух для всякого совета, так что советы об уцеломудрении не находят никакого доступа, когда сердце устремлено к корыстолюбию, как оно ни гнусно.

Но мы, возлюбленные, которые по любви к добродетели, как думаем, отрешились от мирской жизни, отреклись от мирских похотей и обещались идти вслед за Христом, для чего снова вдаемся в житейскую рассеянность и назло себе созидаем то, что прежде так прекрасно разорили? Для чего принимаем участие в худом умышлении проходящих дело свое, не как было им должно, своим старанием о суетном воспламеняя пожелания немощных, для простодушных соделываемся путем к любостяжанию?

Глава 11. От Господа повелено нам врачевать, а не раздражать поползновенных и прежде нравящегося нам – иметь в виду полезное ближнему, чтобы, следуя безрассудным своим пожеланиям, не довести до преткновения многих из людей простых, став для них поводом к соревнованию о земном. Для чего вещество, которое научены мы пренебрегать, ставим в великое, имея привязанность к деньгам и имуществу, деля ум на многие и бесполезные заботы? Старание о сем как нас отклоняет от тщательного попечения о необходимейшем и приводит к тому, что не радеем о благах душевных, так в глубокую ведет пропасть тех, которые увлекаются житейскою пышностью и наслаждение, доставляемое богатством, почитают высочайшим благополучием, когда видят, что обещавшиеся любомудрствовать и хвалившиеся, что они выше удовольствий, стараются об оных больше их самих. Ничто не ведет так к неизбежному наказанию, как это – многих делать ревнителями худых своих дел: потому что погибель подражателей делается приращением наказания научившему и тем, которые не отказываются от подражания, как дела гнусного, угрожает немалое осуждение, когда бывает у них и учитель худых дел, которых избежали водящиеся целомудренным помыслом, признав учение предосудительным.

Поэтому никто да не оскорбится сказанным, но или да исправит, что погрешительно по равнодушию многих делается к стыду имени, или да откажется и от имени. Ибо если предлежит нам любомудрствовать, то обладать имуществом излишнее дело для любомудрия, которое дает обет для душевной чистоты быть чуждым самого тела. А если для кого вожделенно приобретать имение и наслаждаться житейскими приятностями, то для чего чествуют они любомудрие словом, чуждаясь оного на деле, и, украшая себя досточестными именованиями, совершают дела, противные тому, что обещают.

Глава 12. Потом не будем почитать для себя постыдным, что те, которых признаем низшими и называем мирянами, укоряют нас в нарушении Законов Спасителя и те, которые должны у нас учиться, учат нас пренебреженным нами заповедям Господним. Ибо, когда ссоримся и скажут они нам: «Рабу же Господню не подобает сваритися, но тиху быти ко всем» (2 Тим. 2, 24) и еще когда спросим о деньгах и имуществе и заметят они нам: «Хотящему ризу твою взяти, отпусти ему и срачицу» (Мф. 5, 40), тогда иное ли что сделают, как, издеваясь над нами, осмеют и пристыдят нас за противоречие дел данному обету? Ибо нет необходимости ссориться с оспаривающим у нас имение и делать все то, к чему принуждает заботливость о нем.

Один перенес межу виноградника и часть присоединил к своему, иной на поле твое пустил скот, другой отвел воду, текущую в сад: ужели должно за это бесноваться, стать хуже неистового, всем таковым готовить мщение, к судилищам пригвоздить ум, который обязан заниматься созерцанием Сущего, и созерцательную силу обратить на делопроизводственную хитрость, чтобы с успехом изобиловать тем, что для нас нимало не полезно? Для чего оспариваем чужое как свое, уготовляя себе тяжкие оковы вещества, и не слушаем того, кто называет таковых злосчастными? Пророк говорит: «Горе умножающему себе не сущая его, и отягчающему узу свою тяжце», (Авв. 2, 6). Ибо если преследующие нас легки, по слову сказавшего: «Скорейшии (κουφοι) быша гонящии ны паче орлов небесных» (Плач. 4, 19), а мы обременяем себя мирскими делами, то явно, что, медленнее двигаясь в течении своем, легко будем уловлены врагами, от которых спасаться бегством научил Павел, говоря: «"Бегайте блудодеяния» (1 Кор. 6, 18) и лихоимства". Иногда и со всею готовностью текущие к почести, если несутся не с напряженным усилием, остаются далеко позади, не получив желаемого потому, может быть, что более ускорены шаги преследующих врагов.

Глава 13. Поспешающим к добродетели великим служит препятствием пристрастие к делам мирским, часто причиняющее гибель и душе и телу. Ибо что погубило израильтянина Навуфея? Не завидный ли виноградник соделался причиною его смерти, возбудив к нему зависть в соседе Ахаве? Что два с половиною колена заставило остаться вне земли обетования? Не множество ли скота? Что и Лота разлучило с Авраамом? Не великое ли число овец, возбудив непрестанные ссоры между пастухами, и самих наконец разделило друг с другом?

Посему если имения завистливых возбуждают к убийству владеющих ими, самих владельцев отклоняют от занятия важнейшим, расторгают узы родства, друзей доводят до вражды, не имеют ничего общего с жизнью будущею да и телу не приносят никакой великой пользы, то для чего же, оставляя служение Богу, всецело предаемся суете? Ибо не мы сами промышляем о том, что нужно для нашей жизни. Все домостроительствует Бог: человеческое старание, если нет Божией помощи, по необходимости не достигает конца, Божие же Домостроительство и без человеческого старания доставляет совершенные блага. Какую пользу принес собственный труд тем, которым Бог сказал: «"Сеясте много, и взясте мало: отдунух я» (Агг. 1, 6, 9) от домов ваших"?

Живущим же добродетельно разве недоставало чего необходимого? Не совершенно ли не заботились они об этом? Разве израильтяне, сорок лет не пользуясь ничем от земледелия, не питались, не имея недостатка в пище? Но и море творит вновь необычайную пищу, подав от себя перепелов, и непричастный влажности камень, распавшись, доставляет в обилии воду, и небо низводит манну, этот необычайный и небывалый дождь, и одежды и обувь, не ветшая, служат все время. Какую землю возделывая на потоке, питался Илия? Не вороны ли приносили ему пищу? А когда пришел в Сарепту, вдова, нуждающаяся в необходимом, не доставляла ли ему хлеб, похищая его из уст детей своих, чтобы соделалось явным, что добродетель предпочтительнее естества.

Глава 14. Хотя сие и необычайно, однако же справедливо, потому что можно прожить и без пищи, когда угодно то Богу. Ибо как Илия совершил сорокадневный путь «в крепости» единой «яди» (3 Цар. 19, 8)? Как Моисей, восемьдесят дней беседуя на горе с Богом, пребыл не вкусившим человеческой пищи? Ибо, сошедши по прошествии сорока дней, когда, раздраженный слиянием тельца, разбил скрижали, немедленно снова взошел на гору и, еще столько же дней проведя на горе и потом прияв вторые скрижали, снисшел к народу. Какое же человеческое рассуждение возможет представить достаточное объяснение такого чуда? Как достало текучего естества человеческого, истощаемого столько времени, между тем как ничто не восполняло ежедневно утрачиваемой силы? Но недоумение сие решает Божие слово, когда говорит: «Не о хлебе единем жив будет человек, но о всяком словеси исходящем из уст Божиих» (Втор. 8, 3).

И посему для чего Небесное жительство совлекаем на землю, обременяя вещественными бедствованиями? Для чего «питаемии» некогда «на багряницах», одеваемся «в гной», как в Плаче сказал о некоторых Иеремия (см.: Плач. 4, 5)? Ибо, когда упокоеваемся на помышлениях светлых и пламенеющих, тогда питаемся «на багряницах», а когда, вышедши из такового состояния, вмешиваемся в дела земные, тогда одеваемся в гной. Почему же, оставив надежду на Бога, мышцу свою делаем опорою плоти, Промышление Владыки приписывая рукам своим? И что, как испытал Иов, вменено ему в великий грех, то есть, положив на уста руку, лобызать ее (см.: Иов. 31, 27), то не боимся мы делать ныне. Ибо у многих в обычае целовать руки и говорить, что от рук у них изобилие.

Их-то давая разуметь под образами, говорит Закон: "Кто ходит на руках, тот не чист, у кого много ног, также не чист и, кто ходит всегда на четырех, не чист" (см.: Лев. 11, 27, 42). Ходит же на руках, кто на них опирается и на них возлагает всю надежду; ходит на четырех, кто, предавшись делам чувственным, ими занимает непрестанно владычественный ум, а многоножен, кто отовсюду окружен телесным. Поэтому премудрый Приточник хочет, чтобы совершенный имел даже не две ноги, но одну и та редко двигалась для дел телесных. «Не учащай», – говорит он, – «вносити ногу твою ко другу твоему, да не когда насыщься тебе, возненавидит тя» (Притч. 25, 17). Если кто редко приступает ко Христу с прошением о потребности телесной, то возлюблен Им будет, ибо сие служит целию таковых друзей, как говорит Спаситель ученикам Своим: «Вы друзи Мои есте» (Ин. 15, 14). Если же будет делать это часто, то соделается ненавистным Ему.

Глава 15. Кому же внушит доверенность и не будет мерзок всегда тревожимый сими потребностями и никогда не восставляемый к правой жизни, потому что не имеет голеней выше ног, чтобы на них воспрянуть от земли? Как голени, сгибаясь сначала, принимают на себя всю тяжесть тела, а приблизившись несколько к земле, делают, что немедленно подъемлется оно вверх, так помысел, различающий дела естественные, вслед за тем, как унизится до потребности тела, быстро подъемлет горе легкую мысль, не вознося с собою ни одной из порочных нечистот.

Иметь прямые голени свойственно и тем, которые весьма преданы удовольствиям и всегда остаются долу, но свойственно также и Небесным Силам, потому что вовсе не имеют они нужды в телесном и не требуют для сего сгибать голени. Это подразумевая, как думаю, сказал великий Иезекииль, что «голени их правы, и пернаты ноги их» (Иез. 1, 7), чем изображается непреклонность воли и скородвижность оного естества в помышлениях. А человеку достаточно иметь сгибающиеся голени, и употреблять для восхождений, иногда телесных, а иногда духовных, возводящих горе, и, по сродству души с Горними Силами, часто вместе с ними созерцать Небесное, а по усилию тела, столько озабочиваться землею, сколько принуждает к тому потребность.

Всегда же пресмыкаться в служащем к наслаждению – подлинно нечистое дело и не приличное человеку, получившему в удел разумное ведение. Ибо Закон ходящего на четырех назвал нечистым с ограничением, и не просто, но если ходит «на четырех всегда» (Лев. 11, 42), потому что сущим в теле дал время нисходить до потребности тела. И Ионафан, воюя с аммонитянином Наасом, «ползущь» (1 Цар. 14, 13) на четырех, одержал победу, потому что послужил одной только нужде естества. И сражающемуся с ползающим на персях змием (так толкуется имя «Наас») должно было преобразиться несколько до сходства с ним в том, чтобы так же ходить на четырех, и потом, встав и приняв свойственное себе положение, с большим удобством преодолеть его.

Глава 16. Чему научает нас и история Иевосфея? Не тому ли, что не должно крепко заниматься телесным и охранение себя вверять чувству? Иевосфей, царь, почивал в ложнице, а при вратах у себя, как сказано, дозволил стоять женщине. Пришедшие с Рихавом, нашедши, что привратница, очищая пшеницу, вздремала, тайно вошли и умертвили Иевосфея, которого нашли также спящим. Ибо все погружается в сон – и ум, и душа, и сердце, и чувство, когда превозмогает телесное.

То, что привратница очищала пшеницу, показывает, что мысль прилежно занималась телесным и не слегка, но с каким-то тщанием заботилась о чистоте сего. Ибо, что не в виде только истории пересказывает о сем Писание, явствует из следующего. Почему женщина была привратницею у царя, которого должно было окружать множество воинов и оказывать всю честь, подобающую его сану? Или почему царь был столько скуден, что привратница очищала пшеницу? Но к истории нередко примешивается и несообразное по той причине, что означаемое тем истинно. Ибо ум у каждого, как царь, пребывает где-то внутри, придверником чувств имея сердце, и, когда оно вверяет себя телесному (ибо телесное дело очищать пшеницу), тогда злокозненные без труда тайно умерщвляют ум. Поэтому-то великий Авраам не вверяет женщине охранение двери, ибо знает обманчивость чувства: как оно, услаждаясь видением чувственного, разъединяет ум и убеждает вместе с ним приобщиться приятного, а это приобщение очевидно бывает опасно. Напротив того, сам он находится при двери, делая открытым доступ Божественным помышлениям и заключая дверь мирским заботам. Ибо что доставляется нам в жизни суетною попечительностию о сем? Не «весь ли труд человечь», по слову Екклезиаста, «во уста его» (Еккл. 6, 7)?

Пищи же и одеяния, по словам Апостола, достаточно к поддержанию этой жалкой плоти (см.: 1 Тим. 6, 8). Посему для чего же без конца и, как говорит Соломон, «трудимся на ветер» (ср.: Еккл. 5, 15), тщательностью о земном препятствуя душе наслаждаться Божественными благами, любя плоть и покоя ее более чем нужно? Из соседей воспитываем ее во врага и противника, так что не только борьба между ними делается сомнительною, но, с великим приращением в силах подвизаясь против души, радуется она, что не попускает душе достигнуть почестей и венцов.

В чем состоит потребность тела, под предлогом которой простирает оно пожелание до бесполезного затруднения? Без сомнения, в хлебе и воде. И разве источники не доставляют в обилии воду? Разве хлеб не приобретается удобно всяким, у кого есть руки? Можем добывать его и другими работами, которыми и потребность телесная удовлетворяется, и мы мало или не вовсе развлекаемся. Но не требует ли великой заботы одежда? Нимало, если будем иметь в виду одну потребность, а не обычную нашу изнеженность. Ибо первый человек носил ли какие как бы из паутинной ткани одежды, или какой виссон, или порфиру, или шелковую ризу? Не из кож ли уготовал ему одеяния Создатель? И не злаками ли повелел питаться? Сии пределы положил Он телесной потребности. Такой дал устав и далеко отстранил распространяющееся ныне неблагоприличие человека.

Не говорю же о том, что живущих хорошо, без сомнения, и ныне препитает Питающий птиц небесных и оденет такою славою Облекающий полевые лилии, не говорю, потому что никак невозможно убедить так много отступивших от сей веры. Но живущему добродетельно кто даже с прошением не предложит потребного ему?

Поиск по сайту: