ТЕОРИЯ ОРГАНИЗАЦИИ 6 страница

При этих словах он вперил в меня пронизывающий взгляд и про­должал:

— Мы приходим на эту Землю, как приходим в школу. Мы приходим усваивать уроки. При первом посещении школы мы оказываемся в самом младшем классе, ибо мы невежественны и пока еще ничему не научились. В конце отпущенного нам срока мы либо успешно сдаем экзамены, либо их проваливаем. Если мы сдаем их успешно, то, возвращаясь с каникул, переходим в старший класс. Если терпим неудачу, то возвращаемся в тот же самый класс. Если же мы проваливаем, скажем, один какой-нибудь предмет, то нам может быть позволено перейти в старший класс, однако и там мы должны будем изучать предмет, на котором провалились.

Это был разговор на хорошо понятном мне языке. Уж я-то все знал и об экзаменах, и о заваливании отдельных предметов, и о переходах в высшие классы, конкурируя со старшими мальчиками, а еще о занятиях во время, считавшееся свободным, под орлиным взглядом какого-нибудь поросшего плесенью престарелого ламы-учителя, давно забывшего о тех днях, когда он сам был мальчишкой.

Раздался громкий стук, и я так подскочил в испуге, что чуть не отор­вался от земли.

— Ах, Лобсанг, значит, какая-то реакция все же имеется, — сказал мой Наставник, со смехом ставя на место серебряный колокольчик, кото­рый намеренно обронил у меня за спиной. — Я уже несколько раз обра­щался к тебе, но твои мысли блуждали где-то далеко.

— Простите, Достопочтенный Лама, — ответил я, — но я только думал о том, как понятна и доходчива ваша лекция. Подавив улыбку, лама продолжал:

— Мы приходим на эту Землю, как дети приходят в класс. Если в течение жизни мы преуспеваем в науках и постигаем то, ради чего пришли, то мы продвигаемся дальше и возобновляем жизнь на более высоком уровне. Если же мы не усваиваем преподанных уроков, мы возвращаемся в почти аналогичные прежним тело и условия жизни. Бывает так, что человек в своей прежней жизни был очень жесток с окружающими. Тогда он должен вернуться на Землю и постараться искупить свои проступки. Он должен вернуться и проявить доброту к людям. Многие величайшие ре­форматоры в этой жизни были в прошлом преступниками. Так и враща­ется Колесо Жизни, принося вначале богатство одному и нищету другому, а сегодняшний нищий завтра может оказаться принцем, и так это продол­жается из одной жизни в другую.

— Но Достопочтенный Лама, — перебил я, — означает ли это, что сегодняшний одноногий нищий должен в иной жизни отсечь ногу кому-нибудь другому?

— Нет, Лобсанг, не означает. Это значит, что этому человеку необхо­димо было жить в бедности и потерять ногу, чтобы хорошенько усвоить свой урок. Если тебе надо заняться арифметикой, ты берешься за счеты и грифельную доску. Если ты намерен учиться на резчика, ты берешь в руки нож и кусок дерева. Ты подбираешь инструменты, подходящие для реше­ния конкретной задачи. То же самое относится к нашему телу. Тело и условия жизни в наибольшей степени соответствуют тому заданию, кото­рое нам предстоит исполнить.

Я вспомнил об умершем старом монахе. Он вечно сетовал на свою «плохую Карму» и предавался раздумьям, что он мог такого совершить, чтобы заслужить такую тяжкую жизнь.

— Ах, да, Лобсанг, — сказал Наставник, читая мои мысли, — люди непросвещенные вечно стенают над путями Кармы. Им невдомек, что иногда они оказываются жертвами скверных поступков других людей и что хотя теперь они незаслуженно страдают, однако в грядущей жизни они будут полностью вознаграждены. И снова я говорю тебе, Лобсанг, нельзя судить об эволюции человека по его нынешнему земному статусу и нельзя осуждать его как зло лишь на том основании, что сейчас он испытывает трудности. И тебе тоже не следует судить поспешно, ибо, не зная всех фактов — а всех ты и не можешь знать в этой жизни, — ты не можешь вынести справедливого суждения.

Голос храмовых труб, гулко разносясь по залам и коридорам, призвал нас от беседы на вечернее богослужение. Голос храмовых труб? Или это низкий удар гонга? Этот гонг, казалось, гремел у меня в голове, сотрясая все тело и возвращая меня к земной жизни. Я с трудом открыл глаза. Моя кровать была отгорожена ширмами, рядом стоял кислородный баллон. — Он пришел в себя, доктор, — произнес чей-то голос. Шарканье шагов, шорох накрахмаленной ткани. В поле моего зрения возникло красное лицо.

— А! — сказал американский врач. — Значит, вы вернулись к жизни! А ведь вас буквально смяли в лепешку! Я тупо уставился на него.

— Мои чемоданы? — спросил я. — Они целы?

— Нет, какой-то тип сбежал с ними, и полиция не может его найти.

В тот же день ко мне пришли из полиции в расчете получить какую-нибудь информацию. Мои чемоданы украдены. Владелец машины, кото­рая сбила меня и нанесла тяжелые увечья, не был застрахован. Это был безработный негр. Опять у меня была сломана левая рука, четыре ребра и раздроблены обе ноги.

— Через месяц выйдете из больницы, — бодренько заявил доктор.

Но потом началась двухсторонняя пневмония. Девять недель я про­валялся в больнице. Как только я начал вставать, с меня потребовали плату за лечение.

—Мы нашли у вас в бумажнике двести шестьдесят долларов. В уплату за пребывание здесь мы возьмем двести пятьдесят. Я с ужасом взглянул на говорившего.

— Но у меня нет работы, ничего нет, — сказал я. — Как же я проживу на десять долларов?

Человек пожал плечами.

— Ну, вам надо будет подать на этого негра в суд. Вас здесь лечили, и нам причитается за это плата. К вашему несчастью мы не имеем никакого отношения. Судитесь с виновником.

Неверными шагами я спустился по лестнице. Выполз на улицу. Денег ни гроша, кроме этих самых десяти долларов. Ни работы, ни жилья. Как жить дальше — ума не приложу. Привратник показал пальцем куда-то в сторону:

— Дальше по улице есть агентство по найму на работу, идите туда.

Тупо кивнув, я поковылял прочь в поисках моей единственной на­дежды. На грязной боковой улочке я увидел потрепанную вывеску «Рабо­та». Подъем по лестнице в контору, расположенную на четвертом этаже, почти совсем исчерпал мои силы. На верхней площадке я, тяжело дыша, вцепился в перила, пока не почувствовал себя немного лучше.

— Тебе бы побриться, приятель, — сказал желтозубый тип, катая в толстых губах изжеванную сигару. Он смерил меня взглядом. — Ты, навер­но, только что из тюрьмы или из больницы.

Я рассказал ему обо всем, что случилось, и как я остался без вещей и денег.

— Значит, ты совсем на мели, — сказал он, взяв карточку и внося в нее кое-какие подробности. Вручив мне карточку, он велел отнести ее в один очень известный отель, один из самых шикарных! И я поехал туда, потра­тив драгоценные центы на автобус.

— Двадцать долларов в неделю и одноразовое питание, — заявил управляющий персоналом. Так за «двадцать долларов в неделю и однора­зовое питание» я стал по десять часов в день перемывать горы грязных тарелок и скрести бесконечные лестницы.

Двадцать долларов в неделю и одна кормежка. Еда для персонала разительно отличалась по качеству от блюд, подаваемых гостям. Она под­вергалась жесткому контролю и проверке. Мое жалованье было таким нищенским, что нечего было и думать о найме хоть какого-то жилья. Я устраивался на ночлег в парках, под мостами и арками и научился кочевать с места на место еще до того, как подойдет полисмен, ткнет тебя своей длинной дубинкой и рявкнет: «Валяйтопайотсюда!» Я научился заворачи­вать тело под одеждой в газеты, чтобы уберечься от пронизывающих ветров, гулявших ночами по нью-йоркским улицам. Мой единственный костюм был сильно поношен и засален от грязной работы, не было у меня и смены белья. Чтобы выстирать одежду, я запирался в мужском туалете, снимал белье, снова надевал брюки, стирал вещи в раковине умывальника и сушил их на трубах парового отопления, потому что не мог выйти на улицу, не надев белья. Мои ботинки протерлись до дыр, и я вложил в них картонные стельки, а тем временем не сводил глаз с мусорных ящиков, надеясь выудить оттуда обувку поприличнее, выброшенную кем-то из постояльцев. Но за «гостевым мусором» и без меня охотилось слишком много жадных глаз и рук. Я жил и работал, питаясь один раз в день, и пил очень много воды. Понемногу я накопил денег на смену белья, подержан­ный костюм и ботинки. Понемногу я скопил сотню долларов.

Однажды, работая недалеко от двери служебного входа, я услышал разговор двух постояльцев. Речь шла о том, что, несмотря на объявление в газете, им не удалось подыскать человека, обладающего требуемыми качествами. Я стал работать все медленнее.

— Знание Европы. Хороший голос, умение работать на радио... Меня словно громом ударило, я бросился в дверь и воскликнул:

— Все эти качества есть у меня!

Люди ошеломленно уставились на меня, а потом разразились оглуши­тельным хохотом. Метрдотель и один из официантов бросились ко мне с искаженными от ярости лицами. Вон! — взревел метрдотель, грубо схва­тив меня за шиворот и разорвав мой несчастный пиджак сверху донизу. Обернувшись к нему, я швырнул обе половинки пиджака ему в физио­номию:

— Двадцать долларов в неделю еще не дают вам права так разговари­вать с человеком! — гневно сказал я. Один из двоих собеседников взглянул на меня в немом ужасе:

— Вы сказали, двадцать долларов в неделю?

— Да, сэр, именно столько мне здесь платят плюс одна кормежка в день. Я ночую в парках, полиция гоняет меня с места на место. Я прибыл в эту «Страну широких возможностей», и на другой день после того, как я сошел на берег, меня сбил автомобиль, а пока я лежал без сознания, другой американец украл все, что у меня было. Доказательства? Сэр? Я представлю вам доказательства, и вы сами все сможете проверить!

Тут примчался управляющий этажом, ломая руки и чуть не плача. Нас отвели в его кабинет. Все сели, я остался стоять. Старший из двоих позво­нил в госпиталь, и после некоторой задержки моя история получила пол­ное подтверждение. Управляющий этажом сунул мне двадцати долларо­вую бумажку.

— Купите себе новый пиджак, — сказал он, — и убирайтесь немед­ленно!

Я вернул деньги обратно в его вялые руки.

— Оставьте их себе, — ответил я, — вам они могут понадобиться больше, чем мне. — И я повернулся, чтобы уйти, но не успел дойти до двери, как мне протянули руку и чей-то голос сказал:

— Остановитесь! — Старший из собеседников посмотрел мне прямо в глаза.

— Полагаю, вы можете нам подойти. Посмотрим. Приезжайте завтра в Скенектэди. Вот моя визитная карточка.

Я собрался уходить.

— Подождите, вот вам пятьдесят долларов на дорогу.

— Сэр, — сказал я, отказываясь от предложенных денег, — я доберусь туда за свои. Я не возьму денег, пока вы не убедитесь, что я вам подхожу, потому что я никак не смогу вернуть вам деньги, если окажется, что я вам не нужен.

Я повернулся и вышел из комнаты. Из своего шкафчика в гардероб­ной для персонала я забрал убогие пожитки и вышел на улицу. Идти мне было некуда, разве что на скамейку в парке. Крыши над головой нет, даже попрощаться не с кем. Ночью хлынул безжалостный дождь и промочил меня до нитки. К счастью, я сохранил свой «приличный костюм» сухим, усевшись на него.

Утром я выпил чашку кофе с сэндвичем и выяснил, что дешевле всего добираться из Нью-Йорка до Скенектэди автобусом. Я купил билет и занял свое место. Какой-то пассажир оставил на сиденье газету Морнинг Тайме, и я прочел ее от корки до корки, отгоняя мрачные мысли о моем весьма сомнительном будущем. Автобус катил все дальше, глотая милю за милей. К концу дня я уже был на месте. Там я отправился в общественные бани, привел себя в порядок, надел чистую одежду и вышел на улицу.

На радиостудии меня уже поджидали двое моих знакомых. Час за часом они забрасывали меня вопросами, выходя и возвращаясь по очере­ди. Наконец, они услышали всю мою историю.

— Вы сказали, что ваши документы хранятся у вашего друга в Шан­хае? — спросил старший. — Тогда мы оформим вас на временную работу и дадим телеграмму в Шанхай, чтобы ваши вещи переслали сюда. Как только мы увидим эти бумаги, вы будете зачислены на постоянную работу. Сто десять долларов в неделю; и мы еще вернемся к разговору о жалованье, когда получим ваши бумаги. Пусть их пришлют за наш счет.

Тут заговорил второй:

— Ему наверняка не помешает аванс, — сказал он.

— Выдай-ка ему жалованье за месяц вперед, — сказал первый. — И пусть начинает работу с послезавтра.

Так начался в моей жизни счастливый период. Работа мне нравилась, и я вполне устраивал своих хозяев. Со временем прибыли мои документы, мой древний кристалл и еще кое-что из вещей. Мои работодатели прове­рили все бумаги, после чего жалованье было повышено на пятнадцать долларов в неделю. Жизнь начинает мне улыбаться, думал я.

Прошло некоторое время, в течение которого я откладывал большую часть своего жалованья, и меня начало одолевать чувство, что я иду в никуда, что я не выполняю задания, предназначенного мне в жизни. Стар­ший мой работодатель к этому времени проникся ко мне большим распо­ложением, вот я и пошел к нему с этим разговором и сказал, что уйду с этой работы, как только они подыщут мне подходящую замену. Я проработал там еще три месяца.

Из Шанхая прибыли мои документы, в том числе паспорт, выданный британскими властями в британском консульстве. В те далекие дни англи­чане очень хорошо ко мне относились, поскольку часто пользовались моими услугами. Ну а теперь они, по-видимому, считали, что с меня боль­ше ничего не возьмешь. Я отнес паспорт и другие документы в британское посольство в Нью-Йорке и после многих хлопот и проволочек мне уда­лось получить сначала визу, а потом и разрешение на работу в Англии.

Наконец, мне была найдена замена, и пробыв там еще две недели, чтобы показать преемнику, что к чему, я уехал. Америка, пожалуй, единс­твенная в своем роде страна в том отношении, что человек может бесплат­но доехать куда ему вздумается, если знает, как это сделать. Просмотрев несколько газет, я наконец увидел в рубрике «Перевозки» следующее объявление:

«Калифорния, Сиэтл, Бостон, Нью-Йорк.

Горючее бесплатно. Звонить 000000

XXX Автоперевозки».

В Америке разным фирмам постоянно требуется перегонять автома­шины своим ходом через весь континент. Многим людям с водительскими правами в кармане надо куда-нибудь добраться, поэтому самый лучший и дешевый способ для потенциального водителя — это связаться с фирмой по доставке автомобилей. После несложной проверки водительских навы­ков человеку выдают талоны на горючее, действительные на определен­ных автозаправках по маршруту следования.

Я обратился в фирму «XXX Автоперевозки» и сказал, что хочу пере­гнать машину в Сиэтл.

— Нет ничего проще, — ответил человек с сильным ирландским выговором. — Я как раз ищу хорошего водителя, чтобы доставить туда «линкольн». Ну-ка, прокатите меня немного, посмотрим, что вы умеете.

Пока я его возил, он сообщил мне массу полезных сведений. По всему было видно, что я пришелся ему по душе. Наконец он сказал:

— Я узнал вас по голосу, вы были диктором на радио. Я не стал отпираться. Он сказал:

— У меня есть коротковолновый радиоприемник, который как-то связывает меня с родиной. Теперь с ним, правда, что-то случилось, и он перестал брать короткие волны. Здесь в таких приемниках никто не разби­рается. А вы как?

Я пообещал ему взглянуть на приемник, и он пригласил меня зайти вечером к нему домой и даже одолжил машину, чтобы я смог к нему доехать. Его жена-ирландка проявила исключительное радушие, и оба они заронили в моем сердце любовь к Ирландии, которая все растет с тех пор, как я поселился в этой стране.

Приемник был знаменитой английской модели, отличный «Эддисто­ун», которому просто не было равных. Ирландец вынул одну из сменных катушек, и я заметил, как он ее держит.

— Дайте-ка мне эту катушку, — сказал я, — и нет ли у вас увеличи­тельного стекла?

Стекло нашлось, и с первого же взгляда я понял, что из-за неосторож­ного обращения с катушкой он сломал проводок, идущий к одному из штырьков. Я показал ему неисправность.

— Есть у вас паяльник и припой? — спросил я.

— Нет, но есть у соседа.

Он бегом помчался к соседу и вернулся с паяльником и припоем. Впаять проводок на место было делом нескольких минут, и приемник снова заработал. Чуть подрегулированы подстроечные конденсаторы, и он заработал еще лучше. Вскоре мы уже слушали передачу «Би-Би-Си» из Лондона.

— А я уже собирался отправлять приемник в Англию на ремонт, — сказал ирландец. — Теперь моя очередь оказать вам любезность. Владелец «линкольна» захотел, чтобы машину пригнал ему в Сиэтл штатный води­тель фирмы. Он человек богатый. Я оформлю вас к нам на работу, так что вам еще и заплатят. Мы дадим вам восемьдесят долларов, а с него возьмем сто двадцать. Согласны?

Согласен? Да это устраивало меня как нельзя лучше.

В следующий понедельник я с утра пустился в путь. Первым делом я направился в Пасадену. Мне надо было удостовериться, что у судового механика, документами которого я воспользовался, нет никакой родни. Нью-Йорк, Питтсбург, Колумбус, Канзас-сити, мили все росли. Спешить было некуда, на всю поездку я отвел себе неделю. Ночевал я в просторной кабине, чтобы не тратиться на гостиницы, съезжая с дороги там, где мне было удобно. Вскоре передо мной замаячили Скалистые горы, воздух стал чище, и чем выше забиралась машина, тем легче мне было дышать. Целый день я с удовольствием провел среди горных хребтов и лишь к вечеру тронулся в Пасадену. Самые тщательные расспросы не выявили у судового механика никакой родни. Это, похоже, был довольно угрюмый тип, пред­почитавший собственную компанию кому бы то ни было.

И снова в путь. Сначала через Йосемитский национальный парк, по­том национальный парк Кратер-Лейк, Портленд и, наконец, Сиэтл. Я от­вел машину в гараж, где ее подвергли придирчивому осмотру, смазали и вымыли. Потом хозяин гаража позвал меня.

— Поехали, — сказал он мне, — он хочет, чтобы мы пригнали машину к нему домой.

Я сел за руль «линкольна», а хозяин гаража повел другую машину, чтобы нам было на чем вернуться. По широкой дорожке мы подкатили к большому дому, из которого вышли трое мужчин. Хозяин гаража почти­тельно обратился к человеку с ледяным лицом, купившему «линкольн». Двое сопровождавших его мужчин оказались автомобильными инженера­ми и сразу же приступили к тщательному осмотру «линкольна».

— С ним очень бережно обращались, — сказал старший инженер, — вы можете без всяких опасений принимать машину.

Человек с ледяным лицом снисходительно кивнул мне.

— Идемте ко мне в кабинет, — сказал он. — Я выплачу вам сотню долларов премии, вам одному, раз уж вы так бережно с ним обращались.

— Вот это да, приятель! — сказал потом хозяин гаража. — Здорово он расщедрился, вам неслыханно повезло.

— Мне нужна работа, которая доставила бы меня в Канаду, — сказал я. — Вы не могли бы мне помочь?

— Ну, — сказал хозяин гаража, вам, конечно, надо в Ванкувер, а у меня в те края ничего нет. Зато у меня есть один человек, которому нужен новый «Де Сото». Он живет в Оровилле, у самой границы. Так далеко он сам, машину не поведет и будет очень рад, если кто-нибудь ее пригонит. Он вполне кредитоспособен. Я ему сейчас позвоню.

— Слушай, Хэнк! — сказал хозяин по телефону. — Кончай тянуть волынку и выкладывай начистоту, хочешь ты свой «Де Сото» или нет? — Потом он немного послушал и перебил собеседника: — Ну, а я тебе что говорю? У меня тут есть парень, который едет в Оровилл по дороге в Канаду. Он привел сюда «линкольн» из самого Нью-Йорка. Что скажешь, Хэнк?

Хэнк что-то долго бубнил из своего Оровилла. Его голос доносился до меня булькающей мешаниной звуков. Хозяин гаража раздраженно пере­вел дух.

— Ну что ты за балбес такой чертов! — воскликнул он. — Можешь., оставить чек в банке. Я тебя знаю больше двадцати лет, и мне нечего бояться, что ты меня надуешь. — Он послушал еще немного. — О-о'кей, — сказал он наконец, — это я сделаю. Да, я внесу это в счет. — Он повесил трубку и шумно выдохнул воздух. — Слушайте, мистер, — обра­тился он ко мне, — вы что-нибудь смыслите в женщинах?

В женщинах? А что, по его мнению, я должен смыслить в женщинах? Кто в них вообще хоть что-нибудь смыслит? Женщины — это загадка даже для самих себя! Наткнувшись на мой тупой взгляд, хозяин гаража пояснил:

— Этот самый Хэнк, он холостяк с сорокалетним стажем, это я точно знаю. А теперь он хочет, чтобы вы привезли ему какие-то дамские тряпки. Ну-ну, не иначе как этот старый пес заделался гомиком. Я спрошу у жены, что ему выслать.

В конце недели я выехал из Сиэтла в новеньком «Де Сото» с полным грузом женской одежды. Жена хозяина предусмотрительно позвонила Хэнку и выяснила, в чем дело. Из Сиэтла в Вэнэтчи, из Вэнэтчи в Оровилл. Хэнк остался доволен, так что я не теряя времени двинулся дальше в Канаду. Несколько дней я пробыл в местечке Осойус. Затем по счастливо­му стечению обстоятельств мне удалось пересечь всю Канаду из Трейла через Оттаву, Монреаль и Квебек. Здесь не стоит по дробно об этом расска­зывать, потому что все было настолько необычно, что вполне могло бы стать темой отдельной книги.

Квебек — замечательный город, с тем лишь единственным недостат­ком, что в некоторых его районах к человеку не слишком приветливо относятся, если он не знает французского. Моих познаний в этом языке оказалось как раз достаточно, чтобы выжить. Я зачастил в портовую часть города и, раздобыв членский билет профсоюза моряков, нанялся на судно палубным матросом. Не слишком высокооплачиваемая работа, которая, впрочем, позволила мне еще раз пересечь Атлантику, отработав проезд. Корабль оказался старым грязным корытом. Капитан и его помощники давным-давно утратили всякий интерес к морю и к собственному судну. Приборкой на борту почти не занимались. Отношение ко мне было непри­язненным, поскольку я не играл в азартные игры и не участвовал в разго­ворах о женщинах. Меня побаивались, так как все попытки корабельного забияки утвердиться в своей власти надо мной закончились для него жа­лобными воплями о пощаде. Двоим из его шайки досталось еще хуже, в результате чего меня притащили к капитану и устроили разнос за то, что я калечу членов экипажа. Никому и в голову не приходило учесть, что я всего лишь защищал себя! За исключением этих мелких стычек рейс про­шел спокойно, и в скором времени наше судно уже неторопливо входило в Ла-Манш.

Я был свободен от вахты и стоял на палубе, когда мы миновали Нидлз и вошли в Солент, эту узкую полоску воды между островом Уайт и побе­режьем. Мы медленно проползли мимо госпиталя Нетли с его прекрасны­ми парками, разминулись со снующими паромами в Вулстоне и подошли к причалам Саутгемптона. Якорь с громким плеском ушел в воду, и в клюзах загремела цепь. Корабль развернулся носом против течения, в последний раз звякнул телеграф машинного отделения, и погасла легкая дрожь судового двигателя. На борт поднялись портовые чиновники, про­верили судовые документы и принялись шнырять по каютам экипажа. Портовый врач выдал нам разрешение, и судно медленно подошло к при­чалу. Как член экипажа, я оставался на борту, пока не закончилась разгруз­ка, затем, получив жалованье, я взял свои скудные пожитки и сошел на берег.

— Что имеете предъявить? — спросил таможенник.

— Абсолютно ничего, — ответил я, открывая, как было велено, чемо­дан. Он просмотрел мои немногие вещи, закрыл чемодан и сделал на нем пометку мелом.

— Как долго вы намерены здесь пробыть? — спросил он.

— Я собираюсь жить здесь, сэр, — ответил я.

Он просмотрел мой паспорт, визу, разрешение на работу и дал добро.

— О'кей, — и он дал мне знак пройти в ворота.

Сделав несколько шагов, я оглянулся в последний раз на судно, кото­рое только что покинул. В этот момент сильнейший удар чуть не сбил меня с ног, и я быстро обернулся. Какой-то таможенник, опаздывая на службу, бегом влетел с улицы, и теперь, наполовину оглушенный, сидел на тротуа­ре. Некоторое время он так и оставался, и я подошел, чтобы помочь ему подняться. Он яростно набросился на меня с кулаками, и я, взяв чемодан, уже собрался уходить.

— Стой! — заорал он.

— Все в порядке, — сказал пропустивший меня таможенник. — У него ничего нет, и все его документы в порядке.

— Я сам его проверю, — гаркнул старший чиновник. Ко мне подошли еще двое таможенников с озабоченными лицами. Первый попытался бы­ло протестовать, но в ответ услышал грубое «заткнись!»

Меня отвели в другую комнату, куда вскоре явился и тот обозленный чиновник. Он перерыл весь чемодан, швыряя вещи на пол, прощупал всю подкладку и дно старого потрепанного чемодана. Раздосадованный тем, что ничего не нашел, он потребовал мой паспорт.

— А! — воскликнул он. — У вас и виза, и разрешение на работу. Наш чиновник в Нью-Йорке не имел права выдавать и то, и другое. Это остав­ляется только на наше усмотрение здесь, в Англии.

Сияя от торжества, он театральным жестом разорвал мой паспорт надвое и швырнул его в мусорный ящик. Одумавшись, он тут же подобрал обрывки и сунул в карман. Прозвенел звонок, и из другого помещения вошли двое таможенников.

— У этого человека нет документов, — заявил он. — Он подлежит депортации, отведите его в камеру.

— Но сэр! — возразил один из чиновников, — я же сам их видел, и они были в полном порядке.

— Вы ставите под сомнение мои полномочия? — прорычал старший чиновник. — Делайте, как я сказал!

Таможенник понурившись взял меня за руку. — Идемте, — сказал он. Меня увели под конвоем и водворили в камеру.

— Боже мой, старина! — сказал Смышленый Юноша из британского МИДа, много, много позже входя в мою камеру. — Вокруг вас подняли такой жуткий шум, верно? — Он провел ладонью по гладкому, как у ребенка, подбородку и шумно вздохнул. — Видите, в каком мы поло­жении, старина. Оно совершенно, ну, совершенно отчаянное! Скорее все­го у вас все-таки были документы, иначе начальство в Квебеке просто не пустило бы вас на борт судна. Но сейчас документов у вас нет. Должно быть, выпали за борт. Что и требовалось доказать, дружище, верно ведь? То есть...

Я зло уставился на него и сказал:

— Мои документы были намеренно изорваны. Я требую, чтобы меня отпустили и разрешили въезд в страну.

— Да, да, — ответил Смышленый Юноша, — но можете ли вы это доказать* Легкий ветерок донес до моих ушей, что тут произошло на самом деле. Но мы должны быть заодно с теми, кто носит форму на плечах, иначе пресса разорвет нас на клочки. Лояльность, корпоративный дух и все такое.

— Значит, — сказал я, — вы знаете правду о том, что мои документы были уничтожены, и несмотря на это, вы в своей хваленой «Стране свобод­ных» тупо стоите в сторонке и наблюдаете за тем, как творится произвол?

— Дружище, у вас был всего лишь паспорт жителя аннексированного государства, и по рождению вы не являетесь гражданином одной из стран Британского содружества наций. Боюсь, что вы, пожалуй, не входите в орбиту наших интересов. Так вот, дружище, если вы не согласитесь с тем, что ваши документы — ах! — выпали за борт, нам придется возбудить против вас дело за незаконный въезд в страну. Это может вам обеспечить тюремную отсидку года на два. Если же вы примете наши правила игры, вас всего лишь отправят назад в Нью-Йорк.

— В Нью-Йорк? Почему Нью-Йорк? — спросил я.

— Если вы вернетесь в Квебек, вы можете доставить нам некоторые неприятности. Мы сможем доказать, что вы прибыли из Нью-Йорка. Так что выбирайте сами. Либо Нью-Йорк, либо два года в качестве вынужден­ного гостя Ее Величества. — И, словно эта мысль только что пришла ему в голову, он добавил: — Разумеется, вас все равно депортируют после отсид­ки в тюрьме, и власти с удовольствием конфискуют все ваши деньги. Наше предложение позволит вам сохранить их.

Смышленый Юноша встал и стряхнул воображаемые пылинки с бе­зукоризненного пиджака.

— Обдумайте все хорошенько, старина, обдумайте. Мы ведь предла­гаем вам совершенно замечательный выход из положения!

С этими словами он ушел, оставив меня в камере одного.

Принесли тяжелую английскую еду, и я попытался разрезать ее самым тупым ножом, какой когда-либо попадался мне в руки. Может быть, они решили, что в моем отчаянном положении я вздумаю покончить с собой.

Но с таким ножом всякая попытка самоубийства заведомо обречена на неудачу.

День клонился к вечеру. Добряк-охранник бросил мне в камеру не­сколько английских газет. После одного взгляда я отложил их в сторону. Насколько я мог судить, они писали лишь о сексе и скандальных историях. С наступлением темноты мне принесли большую кружку какао и ломоть хлеба с маргарином. Ночь с ее промозглой сыростью заставила меня вспомнить гробницы с покрытыми плесенью останками.

Охранник утренней смены приветствовал меня улыбкой, похожей на трещину в его каменной физиономии.

— Завтра вы уезжаете, — сказал он. — Капитан одного судна согла­сился взять вас с условием, что вы отработаете проезд. По прибытии в Нью-Йорк вас передадут тамошней полиции.

Немного позже в тот же день ко мне явился чиновник, чтобы объявить об этом официально. Он также сообщил, что на борту я буду выполнять самую тяжелую работу, разгребать уголь в бункерах старого сухогруза, причем без всяких приспособлений, облегчающих труд. Пла­тить за работу мне не будут, и мне придется подписать контракт, где будет оговорено, что я согласен на эти условия. После полудня меня под конвоем отвезли к агенту по отправке грузов, где в присутствии капитана я и подписал этот контракт.

Двадцать четыре часа спустя меня снова под конвоем доставили на судно и заперли в маленькой каюте, предупредив, что выпустят не раньше, чем судно покинет британские территориальные воды. Вскоре глухой ро­кот двигателя пробудил корабль к ленивой неспешной жизни. Надо мной прогремели тяжелые шаги, и по тому, как мерно начала подниматься и опускаться палуба, я понял, что мы вышли в неспокойное море. Только когда Портленд остался далеко за правым бортом и уже начал таять вдали, меня выпустили из каюты.

Поиск по сайту: