Из истории игрушки

Центральным для теории ролевой игры является вопрос о ее историческом происхождении — это и есть вопрос о ее природе.

Ведя борьбу за материалистическое понимание происхождения искусства, Г. В. Плеханов попутно затрагивает и вопрос об игре: “Решение вопроса об отношении труда к игре или, если хотите, игры к труду в высшей степени важно для выяснения генезиса искусства” (1958, с. 336). Вместе с тем Г. В. Плеханов выдвигает ряд положений, которые являются основными и для решения вопроса о происхождении игры.

Важнейшим является его положение о том, что в истории человеческого общества труд старше игры. “Сначала настоящая война и создаваемая ею потребность в хороших воинах, а потом уже—игра в войну для удовлетворения этой потребности” (там же, с. 342). Это положение, как указывает Плеханов, дает возможность понять, почему игра в жизни индивидуума предшествует труду. “...Если бы мы не пошли дальше точки зрения индивидуума, — пишет Плеханов, — то мы не поняли бы ни того, почему игра является в его жизни раньше труда; ни того, почему он забавляется именно этими, а не какими-нибудь другими играми” (1958, с. 343) Игра, в свете этих положении Плеханова, представляется деятельностью, возникающей в ответ на потребности общества, в котором живут дети и активными членами которого они должны стать.

Для того чтобы ответить на вопрос, при каких условиях и в связи с какими потребностями общества возникает ролевая игра, необходимо было бы историческое исследование.

В советской психологии первым вопрос о необходимости исторического исследования для построения полноценной теории игры поставил Е. А. Аркин “Только на фактическом материале, почерпнутом из прошлого и сопоставленном с настоящим, может быть построена правильная научная теория игры и игрушки, и только из такой теории может исходить здоровая, плодотворная, устойчивая' педагогическая практика”. “История детской игры и детской игрушки” - продолжает Е. А. Аркин, - должна служить фундаментом для построения их теорий” (1935, с 10).

В своем исследовании Е. А. Аркин почти не касается вопроса об историческом возникновении игры, в частности ролевой игры, а останавливается главным образом на игрушках и их истории. Сопоставляя игрушки, добытые при археологических раскопках, с современными игрушками, Аркин пишет: “В собранных ими (археологами - Д. Э.) и хранящихся в музеях коллекциях не оказалось ни одной, которая не имела бы своего двойника в современной детской” (там же, с. 21). Не ограничиваясь сравнением с археологической игрушкой, Е. А. Аркин исследует и детские игрушки народов, стоящих на низших уровнях развития. И здесь автор приходит к аналогичным выводам- “Действительно, тот факт, что, невзирая на разнородность источников, из которых мы черпали свой материал, картина при смене форм и различий деталей сохраняет единство, что у народов, отделенных друг от друга огромными пространствами, игрушка остается все той же неувядаемой, вечно юной, и ее содержание, ее функции остаются теми же у эскимосов и полинезийцев, у кафров и индейцев, у бушменов и бороро- этот факт говорит о поразительной устойчивости игрушки и, следовательно, той потребности, которую она удовлетворяет, и тех сил, которые ее создают” (1935,с. 31).

Приводя далее факты тождественности не только игрушек, но и игр современных детей и детей народов, стоящих на более низких уровнях общественного развития, Е. А. Аркин заключает свое сравнение “...устойчивость детской игрушки, ее универсальность, неизменность ее основных структурных форм и выполняемых ею функций- очевидный факт, и, может быть, именно очевидность этого факта была причиной того, что исследователи не считали нужным останавливаться на нем или подчеркивать его. Но если поразительная устойчивость детской игрушки—факт бесспорный, то совершенно непонятно, почему из этого бесспорного факта психологи, антропологи и естествоиспытатели не сделали никаких выводов, почему они не искали для него объяснения. Или этот бесспорный факт настолько прост и ясен, что не требует никакого толкования? Вряд ли это так. Наоборот странным должно казаться, что ребенок, рожденный и растущий в условиях культуры XX в, пользуется сплошь и рядом как источником радостей и орудием для своего развития и самовоспитания той же игрушкой, которая является достоянием ребенка, рожденною от людей, которые по своему умственному развитию близки к обитателям пещер и свайных построек, и растущего в условиях самого первобытною существования. И эти дети столь отдаленных друг от друга эпох человечества проявляют свою глубокую внутреннюю близость тем, что они не только получают или сами создают сходные игрушки, но- что еще более поразительно, тем, что делают из них одинаковое применение” (1935, с. 32).

Мы привели эти большие выдержки из работы Е. А. Аркина для того, чтобы показать, как историческое лишь по видимости исследование привело автора к антиисторическим выводам. Сравнив игрушки детей первобытных обществ и археологические игрушки сравнительно недавнего исторического прошлого с игрушками современных детей, автор не нашел в них ничего специфического. И там и здесь одни и те же игрушки и одно и то же употребление их ребенком. Следовательно, никакой истории игрушки, никакого ее развития нет. Игрушка осталась такой же, какой она была на заре человеческой культуры.

Причину этой кажущейся неизменяемости игрушек Е. А. Аркин видит в том, что “дитя человеческое, как и его игрушки, проявляет свое единство в единстве человеческих черт развития” (там же, с. 49). Е. А. Аркину понадобилось утверждение об исторической неизменности игрушки для доказательства положения о том, что с возникновением homo sapiens дети во все эпохи - от самых древних и до настоящего времени- появлялись на свет с одинаковыми возможностями. Да, это несомненно так. Но один из парадоксов развития детей и заключается в том, что, приходя в этот мир с одинаковой мерой беспомощности и одинаковыми возможностями, они проходят в обществах, стоящих на разных уровнях производства и культуры, совершенно различный путь развития, достигая и разными путями и в разное время своей социальной и психологической зрелости.

Положение Е. А. Аркина о неизменности игрушки в ходе исторического развития общества логически приводит нас к выводу, что игрушка отвечает каким- то неизменным природным особенностям ребенка и не находится ни в какой связи с жизнью общества и жизнью ребенка в обществе. Это в корне противоречит верному положению Г. В. Плеханова, что игра по своему содержанию восходит к труду взрослых. Совершенно естественно, что и игрушка не может быть ничем иным, как воспроизведением в той или иной упрощенной, обобщенной и схематизированной форме предметов из жизни и деятельности общества, приспособленных к особенностям детей того или иного возраста.

Е. А. Аркин покидает историческую точку зрения и становится, выражаясь словами Г. В. Плеханова, на точку зрения индивидуума. Но такая точка зрения не может нам объяснить почему дети играют в те или иные игры и используют в своих играх те или иные игрушки. В настоящее время общепризнано, что игра детей по своему содержанию теснейшим образом связана с жизнью, трудом и деятельностью взрослых членов общества. Как же может быть, чтобы игра детерминировалась в своем содержании жизнью общества, а игрушка- этот необходимый спутник всякой игры- не имела никакого отношения к жизни общества и отвечала каким- то неизменным природным особенностям ребенка?

Полученные Е. А. Аркиным выводы из его сравнительного исторического исследования прежде всего противоречат фактам. Детская современного дошкольника заполнена игрушками, которые не могли существовать в первобытном обществе и игровое употребление которых недоступно для ребенка этого общества. Можно ли представить себе среди игрушек ребенка этого общества автомобили, поезда, самолеты, луноходы, спутники, строительные материалы, пистолеты, наборы деталей для конструирования и т. п. Е. А. Аркин в ущерб фактам ищет единства там, где в глаза бросается явное различие. В этом изменении характера игрушек ребенка на протяжении человеческой истории наглядно отражена действительная история игрушки в ее причинной обусловленности историей развития общества, историей развития ребенка в обществе.

Правда, Е. А. Аркин пишет не обо всех игрушках, а об игрушках, называемых им изначальными игрушками, к которым он относит:

а) звуковые игрушки- трещотки, жужжалки, бубенцы погремушки и т. д.;

б) двигательные игрушки- волчок, мяч, змей, примитивные варианты бильбоке;

в) оружие- лук, стрелы, бумеранги и т. д.;

г) образные игрушки- изображения животных и куклы;

д) веревочку, из которой делают различные, порой самые замысловатые фигуры. Прежде всего необходимо отметить, что и так называемые изначальные игрушки имеют свою историю возникновения. Совершенно очевидно, что лук и стрелы могли стать игрушками только после того как они появились в обществе как орудия действительной охоты. До появления орудий труда, требовавших для своего употребления вращательных движений, никаких игрушек, приводимых в движение этим способом (жужжалки, волчки), не могло быть.

Для анализа процесса возникновения каждой из “изначальных игрушек” следовало бы провести специальное историческое исследование, и тогда стало бы ясно, что они вовсе не “изначальны”, а возникли на определенных ступенях развития общества и что их возникновению предшествовало изобретение человеком соответствующих орудий труда. История возникновения отдельных игрушек могла бы быть в таком исследовании представлена как отражение истории орудий человеческого труда и предметов культа.

Все игрушки которые Е. А. Аркин относит к “изначальным” в действительности являются продуктом исторического развития. Однако, раз возникнув на определенном историческом этапе развития человеческого общества, они не исчезли вместе с исчезновением тех орудий, копиями которых они являются. Лук и стрелы давно исчезли как орудия охоты и заменены огнестрельным оружием, но они остались в мире детских игрушек. Игрушки живут дольше, чем орудия труда, изображениями которых они являются, и это производит впечатление их неизменности. Такие игрушки действительно как бы застыли в своем развитии и сохранили свой первоначальный облик. Однако у этих игрушек отсутствует история только при внешнем, чисто феноменологическом рассмотрении их как физических предметов.

Если же рассматривать игрушку в ее функции, то можно с полной уверенностью сказать, что так называемые изначальные игрушки в ходе истории человеческого общества радикально меняли свою функцию, становясь в новое отношение к процессу развития ребенка.

Исследование исторического изменения игрушек представляет довольно трудную задачу: во-первых, археологическая игрушка ничего не говорит исследователю об ее употреблении ребенком; во-вторых, в настоящее время некоторые игрушки, даже у народов, стоящих на наиболее низких уровнях общественного развития, потеряли непосредственную связь с орудиями труда и предметами обихода и утратили свою первоначальною функцию.

Приведем лишь несколько примеров. На ранних ступенях развития общества человек пользовался для добывания огня трением одного куска дерева о другой. Непрерывное трение лучше всего обеспечивалось вращением, которое и достигалось посредством приспособлений в виде разнообразных дрелей. У народов Крайнего Севера для крепления нарт необходимо было просверливание много численных дыр. Сверление тоже требовало непрерывного вращения. По свидетельству А. Н. Рейнсон- Правдина (1949), маленькие деревянные дрели с примитивным устройством смычка- из палочки со шнурком, которые могут приводить в движение дети и до сих пор бытуют среди детских игрушек народов Крайнего Севера. Обучение непрерывному вращению являлось необходимым, так как владеющий этим навыком ребенок легко овладевал орудиями труда требовавшими этого навыка.

Такое обучение могло производиться не только на маленькой модели дрели, но и на ее видоизмененных вариантах. Видоизмененными вариантами дрели являлись кубари, которые есть не что иное, как дрель, приводимая в движение не лучком, а пальцами Так, если снять со стержня дрели ее лучок, то перед нами очутится простой волчок с несколько удлиненной палочкой.

Другим вариантом дрели являлись жужжалки, в которых непрерывное вращение достигалось особым умением растягивать и отпускать закрученную веревочку. Таким образом, разнообразные кубари и жужжалки были видоизмененными дрелями, действуя с которыми дети приобретали технические умения производить вращательные движения, необходимые для работы с дрелью. Игрушка и деятельность ребенка с ней являлись на этом этапе видоизменением орудия труда и деятельности с ним взрослых людей и стояли в прямом отношении к будущей деятельности ребенка.

Прошли века, существенно изменились орудия и способы добывания огня и сверления дыр. Кубари и жужжалки не стоят уже больше в прямом отношении к труду взрослых и к будущей трудовой деятельности ребенка. И для ребенка они больше не являются уменьшенными дрелями и даже не изображают их. Кубари и жужжалки превратились из “образных игрушек” в “двигательные” или “звуковые”, по терминологии Е. А. Аркина. Однако действия с ними еще продолжают поддерживаться взрослыми, и они еще бытуют среди детей. Действия с этими игрушками превратились из тренирующих определенные, почти профессиональные навыки в формирующие некоторые общие двигательные или зрительно- двигательные функциональные системы.

Интересно отметить, что для того, чтобы вызвать и поддерживать манипулирование этими игрушками, приходится прибегать к специальным хитростям, изобретать гудящие и музыкальные волчки и т. п., т. е. придавать им дополнительные свойства. Можно предположить, что механизм, вызывающий и поддерживающий действия с этими, лишь по виду одинаковыми, игрушками принципиально изменился. Всегда эти игрушки вносятся в детскую жизнь взрослыми, показывающими действия с ними. Однако если раньше на стадии, когда эти игрушки были уменьшенными моделями орудий взрослых, действия с ними поддерживались отношением “игрушка- орудие”, то теперь, когда такого отношения нет, манипулирование ими поддерживается ориентировочной реакцией на новизну. Систематическое упражнение сменяется эпизодическим использованием.

Аналогичным образом происходит процесс развития игр с веревочкой. На той стадии развития общества, где завязывание узлов и плетение были существенными элементами трудовой деятельности взрослых, эти упражнения, бытовавшие как среди детей, так и среди взрослых, поддерживались потребностями общества, были прямо связаны с плетением сетей и т. п. В настоящее время они выродились в чисто функциональные, развивающие тонкие движения пальцев, и развлекательные: встречаются чрезвычайно редко и не стоят в прямой связи с трудовой деятельностью взрослых.

Особенно ясно виден процесс изменения и развития па таких “изначальных игрушках”, как лук и стрелы. У охотничьих племен и народов, стоявших на относительно низких уровнях развития, лук и стрелы были одним из основных орудий охоты. Лук и стрелы становились достоянием ребенка с самого раннего возраста. Постепенно осложняясь, они становились в руках ребенка самым подлинным оружием, приспособлением для его самостоятельной деятельности, с помощью которого он может добывать маленьких зверьков (бурундуков, белку) и птиц, рассказывает А. Н. Рейнсон- Правдин (1948). Ребенок, стрелявший из лука в маленьких зверьков и птиц, сознавал себя будущим охотником, таким же, как его отец; взрослые смотрели на стреляющего из лука ребенка как на будущего охотника. Ребенок овладевал луком, и взрослые были крайне заинтересованы в том, чтобы ребенок владел этим орудием в совершенстве.

Но вот появилось огнестрельное оружие. Лук по прежнему остается в руках детей, но теперь действие с ним уже непосредственно не связано со способами охоты, и упражнения с луком используются для развития некоторых качеств, например меткости, необходимых охотнику, пользующемуся и огнестрельным оружием. В ходе развития человеческою общества охота уступает свое ведущее место другим видам трудовой деятельности. Дети все реже пользуются луком как игрушкой. Конечно, и в нашем современном обществе можно встретить лук и некоторые дети могут даже увлекаться стрельбой из него. Однако упражнения современного ребенка с луком не занимают в его жизни того места, которое они занимали в жизни ребенка общества первобытных охотников.

Таким образом, так называемая изначальная игрушка лишь по внешней видимости остается неизменной. В действительности она, как и все остальные игрушки, возникает и исторически изменяется; ее история органически связана с историей изменения места ребенка в обществе и вне этой истории не может быть понята. Ошибка Е. А. Аркина и заключается в том, что он изолировал историю игрушки от истории ее обладателя, от истории ее функции в развитии ребенка, от истории места ребенка в обществе. Допустив такую ошибку, Е. А. Аркин пришел к антиисторическим выводам, не подтверждающимся фактами из истории игрушки.

Поиск по сайту: