Иван Гончаров

родился 6, по новому стилю 18, июня 1812 года в Симбирске, младшим сыном в семье богатого купца. после него родились две сестры. Мальчик рано, семи лет от роду потерял отца. Главным воспитателем ему стал крёстный - отставной моряк Николай Николаевич Трегубов. Жили они одним домом. Как писал сам Гончаров, материальное, т.е. хозяйствование в огромной усадьбе, пало на долю матери, Авдотьи Матвеевны, а духовное - воспитание крестника - досталось Трегубову. Таким образом, первое образование Иван Александрович получил сначала у крёстного, потом - в частном пансионе, которым руководил священник, а уже десятилетним стал учиться в Москве. Мать будущего писателя настояла на выборе коммерческого училища.
Гончаров проучился по коммерческой части восемь лет, и вспоминал эти годы с отвращением. Директор заведения был карьерист, что происходило в классах, его не интересовало, стояла бы тишина. Среди учителей были пьяницы, невежды, садисты, выжившие из ума старики. Тщательно следили за тем, чтобы ученики как можно меньше читали - в идеале, ничего, кроме относящегося к урокам. Подросток Гончаров зачитывался Карамзиным и Пушкиным... Только когда ему исполнилось восемнадцать, мать смягчилась и забрала его из ненавистного учреждения.
Итак, на стезю коммерсанта юноша и не претендовал. Его влекло совсем в другую сторону. В августе 1831 года Иван Александрович поступил на словесный факультет московского университета, где и провёл три года. Одновременно с ним в университете обучались: Белинский, Герцен и Огарёв, Станкевич, Тургенев, Константин Аксаков. В 1832 году Гончаров впервые напечатался в журнале - перевёл отрывок из романа "Атар-Гюль" популярного тогда Эжена Сю.

По получении диплома, в 1834 году, молодой человек с гордостью вернулся в родной Симбирск с намерением недолго погостить и уехать либо в столицу, либо обратно в Москву. Но пришлось задержаться: одиннадцать месяцев Иван Александрович, желая заняться практической деятельностью, состоял в должности губернаторского секретаря. Жестоко разочаровался: бюрократия того времени была не лучше нынешней. В Санкт-Петербурге тоже привелось заняться бумажной работой. Молодой человек переводил иностранную корреспонденцию в департаменте внешней торговли министерства финансов. Помимо того, Гончаров стал домашним учителем в семье академика живописи Николая Александровича Майкова и его супруги-романистки Евгении Петровны Гусятниковой-Майковой. Он преподавал латынь и русскую литературу сыновьям художника - Аполлону, впоследствии выдающемуся поэту, скончавшемуся от алкоголизма, и Валериану, которому прочили будущность критика и литературоведа (утонул 23 лет от роду). В рукописных альманахах семьи Майковых были опубликованы первые повести Гончарова: "Лихая болесть" (1838) и "Счастливая ошибка" (1839). В начале 40-х гг. писатель работал над романом "Старики", из которого до нас не дошло ни строчки, ни черновика. Тот период его литературной деятельности мы знаем только по очерку "Иван Саввич Поджабрин" (1841), вышедшему в 1847 году после "Обыкновенной истории" - романа, которому суждено было стать основанием трилогии. В октябре 1852 года Иван Александрович стал секретарём вице-адмирала Путятина, начальника экспедиции на фрегате "Паллада". С первых же дней писатель ведёт подробнейший путевой дневник, а путешествие длилось два года с половиной. Маршрут поражал разнообразием: Великобритания, мыс Доброй Надежды, Индокитай, Япония, Китай, остров Рюкю, Филиппины и - обратный путь через Сибирь. 13 февраля 1855 года Гончаров приехал в Петербург, и уже в апреле опубликовал первый очерк. В 1858 году "Фрегат "Паллада"" вышел отдельным изданием, в 1859 увидел свет роман "Обломов". В это время его автор преподавал русскую словесность наследнику престола и работал... цензором. При содействии Гончарова напечатали и "Село Степанчиково и его обитатели" Достоевского, и "Муму" Тургенева - после многолетнего цензурного запрета, и "Тысяча душ" Писемского (результат - выговор от начальства). Тем не менее литературная общественность осуждала и высмеивала прозаика-цензора. В начале 1860 года он вышел в отставку, а уже через полтора года стал редактором газеты "Северная почта", официального органа министерства внутренних дел. Проработав около года, писатель сделался членом Совета по делам печати, то есть снова цензором. С 1862 по 1867 гг. он усердно защищал правительство и государственные устои, сражался с нигилизмом, материализмом и коммунизмом, а затем вышел на пенсию - дописывать роман "Обрыв". 1869 год – написан и опубликован в «Вестнике Европы» последний роман И.А. Гончарова «Обрыв». Выдающегося успеха у читателей роман не имел. С этого времени и до конца жизни Иван Александрович пишет мало - не позволяет здоровье, терзает астма. Самое значимое произведение последнего периода жизни писателя – статья «Мильон терзаний», посвященная комедии А.С. Грибоедова «Горе от ума» (опубликована в "Вестнике Европы"). Также были написаны рассказы «Литературный вечер», «Заметки о личности Белинского», авторская исповедь «Лучше поздно, чем никогда», мемуары "В университете", "На родине". Критические очерки Гончаров создавал также и о своих собственных произведениях: «Предисловие к роману “Обрыв”», опубликованное лишь в 1938 году, «Намерения, задачи и идеи романа “Обрыв”». Осенью 1873 года Гончаров преподавал русскую словесность детям Великого князя Константина Николаевича. В 1876 году Иван Александрович был избран русским членом-корреспондентом Общества литераторов Франции, а в 1885 – почетным членом Общества любителей российской словесности при Московском университете. Маститый писатель тихо и замкнуто провел остаток своей жизни в небольшой квартире из трех комнат, на Моховой.Там он и умер в сентябре 1891 года. Гончаров не был женат, свое имущество и литературную собственность завещал семье своего старого слуги. Писатель похоронен в Александро-Невской лавре.

Обыкновенная история
роман воспитания, повествующий о взрослении и разочаровании в собственных идеалах неискоренимого, как представляется вначале, провинциального романтика — Александра Адуева. По приезде в Петербург он поступает «под крыло» своего дяди — суховатого дельца Петра Адуева. Несмотря на попытки старшего Адуева урезонить его, романтические устремления младшего Адуева неизменно оставляют его с разбитым сердцем. Разочаровавшись в столичной жизни, Адуев возвращается в материнскую усадьбу, но после смерти матери опять едет в Петербург, чтобы жениться на богатой наследнице и сделать карьеру на государственном поприще.

Действующие лица

Александр Адуев — молодой дворянин, «трижды романтик — по натуре, по воспитанию и по обстоятельствам жизни». Воспитанный в патриархальном барском духе.Он едет в Петербург к своему дяде. Александр, полный возвышенных мечтаний, любви ко всему человечеству и веры в свое призвание, надеется осуществить в Петербурге три своих мечты — прославиться как поэт и писатель, найти «вечную любовь» и «неизменную дружбу». Столкновение героя с жестким и циничным Петербургом только в самом конце романа убеждает его, что надо быть таким же жестким и циничным и делать «карьеру и фортуну». Как поэт он не состоялся — в Петербурге оказалось немало таких же посредственных поэтов как и он сам, а как писатель, так и вовсе оказался бездарным — писал то, что уже давно написано другими и никаких новых тайн миру не открыл. Встретив свою первую любовь в Петербурге Наденьку, Александр был уверен, что это навечно, и серьёзно вознамерился жениться на ней, но через полтора года Наденька променяла его на графа Новинского, который оказался человеком бывалым и с широким кругозором — все то, что Наденьке не хватало в Александре, и последний разочаровался в любви; скоро разочаровался и в дружбе: случайно встретил на Невском проспекте своего друга детства Поспелова, с которым не виделся ни разу после приезда в Петербург и не знал, что тот тоже уже в Петербурге, но Поспелов, пригласив его к себе, не захотел разговаривать ни о любви, ни о романтике, ни о детстве и шалостях, а только расспрашивал его о службе, карьере и. т. п., и Александр сбежал от него. В эпилоге мы узнаем, что почти через 15 лет он превратился в преуспевающего дельца, такого же циничного как и все, и вовремя женился на богатой «с расчетом».

Петр Адуев — дядя Александра и его абсолютный антипод «Один восторжен до сумасбродства, другой — ледян до ожесточения» (цитата из романа). Богатый и известный в Петербурге человек. Жизнь удалась ему — «он сам нашел себе дорогу». Он презрительно относится к людям, не приспособленным к жизненной борьбе, не умеющим владеть собою: «Восторги, экзальтация — тут человек всего менее похож на человека и хвастаться нечем. Надо спросить, умеет ли он управлять чувствами; если умеет, то и человек». Пройдя большой жизненный опыт, он считает, что дружба, любовь, поэзия, слава — лишь красивые слова, не существующие в жизни и даже не должны существовать, ибо все это глупость, блажь и слабость, и ничего в них возвышенного для человека нет. А также в силу своего жизненного опыта, все время давал Александру нехорошие (для Александра) предсказания, которые всегда сбывались: предсказал, что он не прославится ни как поэт, ни как писатель, потому что таланта нет; предсказал ему измену Наденьки за год до того, как она изменила. По сути, почти все, что произошло с Александром в этой истории, произошло по сценарию его опытного дяди Петра Ивановича.

Однажды летом, в деревне Грачах, у небогатой помещицы Анны Павловны Адуевой, все в доме поднялись с рассветом, начиная с хозяйки до цепной собаки Барбоса.Только единственный сын Анны Павловны, Александр Федорыч, спал, как следует спать двадцатилетнему юноше, богатырским сном; а в доме все суетились и хлопотали. Люди ходили на цыпочках и говорили шёпотом, чтобы не разбудить молодого барина. Чуть кто-нибудь стукнет, громко заговорит, сейчас, как раздражённая львица, являлась Анна Павловна и наказывала неосторожного строгим выговором, обидным прозвищем, а иногда, по мере гнева и сил своих, и толчком. На кухне стряпали в трое рук, как будто на десятерых, хотя всё господское семейство только и состояло, что из Анны Павловны да Александра Федорыча. В сарае вытирали и подмазывали повозку. Все были заняты и работали до поту лица. Барбос только ничего не делал, но и тот по-своему принимал участие в общем движении. Когда мимо его проходил лакей, кучер или шмыгала девка, он махал хвостом и тщательно обнюхивал проходящего, а сам глазами, кажется, спрашивал: «Скажут ли мне, наконец, что у нас сегодня за суматоха?»

Обломов
Роман рассказывает о жизни Ильи Ильича Обломова. Илья Ильич вместе со своим слугой Захаром живёт в Петербурге, на Гороховой улице, практически не выходя из дома и даже не поднимаясь с дивана. Он не занимается никакой деятельностью, не выходит в свет, лишь предаётся мыслям о том, как надо жить, и мечтам об уютной безмятежной жизни в родной Обломовке. Никакие проблемы — упадок хозяйства, угрозы выселения из квартиры — не могут сдвинуть его с места.Его друг детства Штольц, полная противоположность вялому мечтательному Илье, заставляет героя на какое-то время очнуться, окунуться в жизнь. Обломов влюбляется в Ольгу Ильинскую и впоследствии после долгих раздумий и отступлений предлагает ей жениться.Однако поддавшись интригам Тарантьева, Обломов переезжает в квартиру, нанятую ему, на Выборгскую сторону, попадая в дом Агафьи Матвеевны Пшеницыной. Постепенно все хозяйство Ильи Ильича переходит в руки Пшеницыной, а сам он окончательно угасает в «обломовщине». По Петербургу ходят слухи о скорой свадьбе Обломова и Ильинской, узнав об этом, Илья Ильич ужасается: ничего ещё, по его мнению, не решено. К нему в дом приходит Ильинская и убеждается, что ничто уже не пробудит Обломова от медленного погружения в окончательный сон, и их отношения прекращаются. В то же время дела Обломова прибирает к рукам брат Пшеницыной Иван Мухояров, который запутывает Илью Ильича в своих махинациях. В этот же момент Агафья Матвеевна чинит халат Обломова, который, казалось бы, починить уже никому не по силам. От всего этого Илья Ильич заболевает горячкой.

В Гороховой улице, в одном из больших домов, народонаселения которого стало бы на целый уездный город, лежал утром в постели, на своей квартире, Илья Ильич Обломов.

Это был человек лет тридцати двух-трех от роду, среднего роста, приятной наружности, с темно-серыми глазами, но с отсутствием всякой определенной идеи, всякой сосредоточенности в чертах лица. Мысль гуляла вольной птицей по лицу, порхала в глазах, садилась на полуотворенные губы, пряталась в складках лба, потом совсем пропадала, и тогда во всем лице теплился ровный свет беспечности. С лица беспечность переходила в позы всего тела, даже в складки шлафрока.

Иногда взгляд его помрачался выражением будто усталости или скуки; но ни усталость, ни скука не могли ни на минуту согнать с лица мягкость, которая была господствующим и основным выражением, не лица только, а всей души; а душа так открыто и ясно светилась в глазах, в улыбке, в каждом движении головы, руки. И поверхностно наблюдательный, холодный человек, взглянув мимоходом на Обломова, сказал бы: «Добряк должен быть, простота!» Человек поглубже и посимпатичнее, долго вглядываясь в лицо его, отошел бы в приятном раздумье, с улыбкой.

Цвет лица у Ильи Ильича не был ни румяный, ни смуглый, ни положительно бледный, а безразличный или казался таким, может быть, потому, что Обломов как-то обрюзг не по летам: от недостатка ли движения или воздуха, а может быть, того и другого. Вообще же тело его, судя по матовому, чересчур белому свету шеи, маленьких пухлых рук, мягких плеч, казалось слишком изнеженным для мужчины.
Движения его, когда он был даже встревожен, сдерживались также мягкостью и не лишенною своего рода грации ленью. Если на лицо набегала из души туча заботы, взгляд туманился, на лбу являлись складки, начиналась игра сомнений, печали, испуга; но редко тревога эта застывала в форме определенной идеи, еще реже превращалась в намерение. Вся тревога разрешалась вздохом и замирала в апатии или в дремоте.

Козьма́ Петро́вич Прутко́в
— литературная маска, под которой в журналах «Современник», «Искра» и других выступали в 50—60-е годы XIX века поэты Алексей Толстой (наибольший в количественном исчислении вклад), братья Алексей, Владимир и Александр Жемчужниковы (фактически — их коллективный псевдоним), а также Пётр Ершов^[1]. Сатирические стихи, афоризмы Козьмы Пруткова и самый его образ высмеивали умственный застой, политическую «благонамеренность», пародировали литературное эпигонство.

Из «Биографических сведений о Козьме Пруткове»

Козьма Петрович Прутков провёл всю свою жизнь, кроме детских лет и раннего отрочества, на государственной службе: сначала по военному ведомству, а потом по гражданскому. Он родился 11 апреля 1803 года в деревне Тентелевой близ Сольвычегодска, скончался 13 января 1863 года.

Имел поместье в хуторке «Пустынька» вблиз ж/д станции Саблино.

В 1820 году он вступил в военную службу, только для мундира, и пробыл на этой службе всего два года с небольшим, в гусарах. В это время и привиделся ему сон. Именно: в ночь с 10 на 11 апреля 1823 г., возвратясь поздно домой с товарищеской попойки и едва прилегши на койку, он увидел перед собой голого бригадного генерала, в эполетах, который, подняв его с койки за руку и не дав ему одеться, повлёк его молча по каким-то длинным и тёмным коридорам, на вершину высокой и остроконечной горы, и там стал вынимать перед ним из древнего склепа разные драгоценные материи, показывая их ему одну за другою и даже прикидывая некоторые из них к его продрогшему телу. Прутков ожидал с недоумением и страхом развязки этого непонятного события; но вдруг от прикосновения к нему самой дорогой из этих материй он ощутил во всём теле сильный электрический удар, от которого проснулся весь в испарине. Неизвестно, какое значение придавал Козьма Петрович Прутков этому видению. Но, часто рассказывая о нём впоследствии, он всегда приходил в большое волнение и заканчивал свой рассказ громким возгласом: «В то же утро, едва проснувшись, я решил оставить полк и подал в отставку; а когда вышла отставка, я тотчас определился на службу по министерству финансов, в Пробирную Палатку, где и останусь навсегда!» — Действительно, вступив в Пробирную Палатку в 1823 г., он оставался в ней до смерти, то есть до 13 января 1863 года.

Начальство отличало и награждало его. Здесь, в этой Палатке, он удостоился получить все гражданские чины, до действительного статского советника включительно, и наивысшую должность: директора Пробирной Палатки; а потом — и орден св. Станислава 1-й степени., который всегда прельщал его, как это видно из басни «Звезда и брюхо».

Вообще он был очень доволен своею службою. Только в период подготовления реформ прошлого царствования он как бы растерялся. Сначала ему казалось, что из-под него уходит почва, и он стал роптать, повсюду крича о рановременности всяких реформ и о том, что он «враг всех так называемых вопросов!».

Однако потом, когда неизбежность реформ сделалась несомненною, он сам старался отличиться преобразовательными проектами и сильно негодовал, когда эти проекты его браковали по их очевидной несостоятельности. Он объяснял это завистью, неуважением опыта и заслуг и стал впадать в уныние, даже приходил в отчаяние. В один из моментов такого мрачного отчаяния он написал мистерию: «Сродство мировых сил».

Вскоре, однако, он успокоился, почувствовал вокруг себя прежнюю атмосферу, а под собою — прежнюю почву. Он снова стал писать проекты, но уже стеснительного направления, и они принимались с одобрением. Это дало ему основание возвратиться к прежнему самодовольству и ожидать значительного повышения по службе. Внезапный нервный удар, постигший его в директорском кабинете Пробирной Палатки, при самом отправлении службы, положил предел этим надеждам, прекратив его славные дни.

Поиск по сайту: