Бежин луг

(Из цикла "Записки охотника")

Был прекрасный июльский день, один из тех дней, которые случаются только тогда, когда погода установилась надолго. С самого раннего утра небо ясно; утренняя заря не пылает пожаром: она разливается кротким румянцем. Солнце -- не огнистое, не раскаленное, как во время знойной засухи, не тускло-багровое, как перед бурей, но светлое и приветно лучезарное -- мирно всплывает под узкой и длинной тучкой, свежо просияет и погрузится а лиловый ее туман. Верхний, тонкий край растянутого облачка засверкает змейками; блеск их подобен блеску кованого серебра... Но вот опять хлынули играющие лучи, -- и весело и величава, словно взлетая, поднимается могучее светило. Около полудня обыкновенно появляется множество круглых высоких облаков, золотисто-серых, с нежными белыми краями. Подобно островам, разбросанным по бесконечно разлившейся реке, обтекающей их глубоко прозрачными рукавами ровной синевы, они почти не трогаются с места; далее, к небосклону, они сдвигаются, теснятся, синевы между ними уже не видать; но сами они так же лазурны, как небо: они все насквозь проникнуты светом и теплотой. Цвет небосклона, легкий, бледно-лиловый, не изменяется во весь день и кругом одинаков; нигде не темнеет, не густеет гроза; разве кое-где протянутся сверху вниз голубоватые полосы: то сеется едва заметный дождь. К вечеру эти облака исчезают; последние из них, черноватые и неопределенные, как дым, ложатся розовыми клубами напротив заходящего солнца; на месте, где оно закатилось так же спокойно, как спокойно взошло на небо, алое сиянье стоит недолгое время над потемневшей землей, и, тихо мигая, как бережно несомая свечка, затеплится на нем вечерняя звезда. В такие дни краски все смягчены; светлы, но не ярки; на всем лежит печать какой-то трогательной кротости. В такие дни жар бывает иногда весьма силен, иногда даже "парит" по скатам полей; но ветер разгоняет, раздвигает накопившийся зной, и вихри-круговороты -- несомненный признак постоянной погоды -- высокими белыми столбами гуляют по дорогам через пашню. В сухом и чистом воздухе пахнет полынью, сжатой рожью, гречихой; даже за час до ночи вы не чувствуете сырости. Подобной погоды желает земледелец для уборки хлеба...

Бирюк

(Из цикла "Записки охотника")

Я ехал с охоты вечером один, на беговых дрожках. До дому еще было верст восемь; моя добрая рысистая кобыла бодро бежала по пыльной дороге, изредка похрапывая и шевеля ушами; усталая собака, словно привязанная, ни на шаг не отставала от задних колес. Гроза надвигалась. Впереди огромная лиловая туча медленно поднималась из-за леса; надо мною и мне навстречу неслись длинные серые облака; ракиты тревожно шевелились и лепетали. Душный жар внезапно сменился влажным холодом; тени быстро густели. Я ударил вожжой по лошади, спустился в овраг, перебрался через сухой ручей, весь заросший лозинками, поднялся в гору и въехал в лес. Дорога вилась передо мною между густыми кустами орешника, уже залитыми мраком; я подвигался вперед с трудом. Дрожки прыгали по твердым корням столетних дубов и лип, беспрестанно пересекавшим глубокие продольные рытвины -- следы тележных колес; лошадь моя начала спотыкаться. Сильный ветер внезапно загудел в вышине, деревья забушевали, крупные капли дождя резко застучали, зашлепали по листьям, сверкнула молния, и гроза разразилась. Дождь полил ручьями. Я поехал шагом и скоро принужден был остановиться

Рудин
В дере­вен­ском доме Дарьи Михай­ловны Ласун­ской, знатной и богатой поме­щицы, бывшей краса­вицы и столичной львицы, которая и вдали от циви­ли­зации все ещё орга­ни­зует у себя салон, ждут некоего барона, эрудита и знатока фило­софии, обещав­шего позна­ко­мить со своими науч­ными изыс­ка­ниями. Ласун­ская зани­мает разго­вором собрав­шихся. Это — Пигасов, человек небо­гатый и настро­енный на цини­че­ский лад (его конёк — нападки на женщин), секре­тарь хозяйки Пандалев­ский, домашний учитель младших детей Ласун­ской Баси­стов, только что окон­чивший универ­ситет, отставной штабс-ротмистр Волынцев со своей сестрой, обес­пе­ченной молодой вдовой Липиной, и дочь Ласун­ской — совсем ещё юная Наталья. Вместо ожида­емой знаме­ни­тости приез­жает Дмитрий Нико­ла­евич Рудин, кото­рому барон поручил доста­вить свою статью. Рудину лет трид­цать пять, одет он вполне заурядно; у него непра­вильное, но выра­зи­тельное и умное лицо. Пона­чалу все чувствуют себя несколько скованно, общий разговор плохо нала­жи­ва­ется. Ожив­ляет беседу Пигасов, по своему обык­но­вению напа­да­ющий на «высокие материи», на абстрактные истины, что зиждутся на убеж­де­ниях, а последние, считает Пигасов, вообще не суще­ствуют.Рудин осве­дом­ля­ется у Пига­сова, убежден ли он в том, что убеж­дений не суще­ствует? Пигасов стоит на своём. Тогда новый гость спра­ши­вает: «Как же вы гово­рите, что их нет? Вот вам уже одно на первый случай».
Рудин очаро­вы­вает всех своей эруди­цией, ориги­наль­но­стью и логич­но­стью мышления. Баси­стов и Наталья слушают Рудина, затаив дыхание. Дарья Михай­ловна начи­нает обду­мы­вать, как она выведет своё новое «приоб­ре­тение» в свет. Один Пигасов недо­волен и дуется. Рудина просят расска­зать о его студен­че­ских годах, прошедших в Гейдель­берге. В его повест­во­вании недо­стаёт красок, и Рудин, видимо, сознавая это, вскоре пере­ходит к общим расхож­де­ниям — и тут он вновь поко­ряет слуша­телей, поскольку «владел едва ли не высшей музыкой крас­но­речия».
Дарья Михай­ловна угова­ри­вает Рудина остаться ноче­вать. Остальные живут непо­да­леку и отправ­ля­ются по домам, обсуждая выда­ю­щиеся даро­вания нового знако­мого, а Баси­стов и Наталья под впечат­ле­нием его речей не могут заснуть до утра. Утром Ласун­ская начи­нает всячески ухажи­вать за Рудиным, кото­рого она твердо решила сделать укра­ше­нием своего салона, обсуж­дает с ним досто­ин­ства и недо­статки своего дере­вен­ского окру­жения, при этом выяс­ня­ется, что Михайло Михайлыч Лежнев, сосед Ласун­ской, давно и хорошо изве­стен также и Рудину. И в этот момент слуга докла­ды­вает о приезде Лежнева, наве­стив­шего Ласун­скую по незна­чи­тель­ному хозяй­ствен­ному поводу. Встреча старых прия­телей проте­кает довольно холодно. После того как Лежнев откла­ни­ва­ется, Рудин говорит Ласун­ской, что её сосед только носит маску ориги­наль­ности, чтобы скрыть отсут­ствие талантов и воли. Спустив­шись в сад, Рудин встре­чает Наталью и зате­вает с ней разговор; он говорит горячо, убеди­тельно, говорит о позоре мало­душия и лени, о необ­хо­ди­мости каждому зани­маться делом. Рудин­ское одушев­ление действует на девушку, но не нравится Волын­цеву, нерав­но­душ­ному к Наталье. Лежнев в компании Волын­цева и его сестры вспо­ми­нает студен­че­ские годы, когда он был близок с Рудиным. Подбор фактов из биографии Рудина не по душе Липиной, и Лежнев не закан­чи­вает повест­во­вания, обещая в другой раз расска­зать о Рудине больше. За два месяца, что Рудин проводит у Ласун­ской, он стано­вится ей просто необ­ходим. Привыкшая вращаться в кругу людей остро­умных и изыс­канных, Дарья Михай­ловна находит, что Рудин может затмить любого столич­ного витию. Она восхи­ща­ется его речами, однако в прак­ти­че­ских вопросах по-преж­нему руко­вод­ству­ется сове­тами своего управ­ля­ю­щего. Все в доме стара­ются испол­нить малейшую прихоть Рудина; особенно благо­го­веет перед ним Баси­стов, тогда как общий любимец почти не заме­чает моло­дого чело­века. Дважды изъяв­ляет Рудин наме­рение поки­нуть госте­при­имный дом Ласун­ской, ссылаясь на то, что у него все деньги вышли, но зани­мает у хозяйки и Волын­цева — и оста­ётся. Чаще всего бесе­дует Рудин с Ната­льей, которая жадно внимает его моно­логам. Под влия­нием рудин­ских идей и у нее самой появ­ля­ются новые светлые мысли, в ней разго­ра­ется «святая искра восторга». Затра­ги­вает Рудин и тему любви. По его словам, в насто­ящее время нет людей, дерза­ющих любить сильно и страстно. Рудин своими словами прони­кает в самую душу девушки, и она долго размыш­ляет над услы­шанным, а потом вдруг разра­жа­ется горь­кими слезами. Липина снова допы­ты­ва­ется у Лежнева, что же собою пред­став­ляет Рудин: Без особой охоты тот харак­те­ри­зует бывшего друга, и харак­те­ри­стика эта далеко не лестна. Рудин, говорит Лежнев, не очень сведущ, любит разыг­рать роль оракула и пожить за чужой счет, но главная его беда в том, что, воспла­меняя других, сам он оста­ётся холоден, как лёд, нимало не помышляя о том, что его слова «могут смутить, погу­бить молодое сердце». И действи­тельно, Рудин продол­жает выра­щи­вать цветы своего крас­но­речия перед Ната­льей. Не без кокет­ства говорит он о себе как о чело­веке, для кото­рого любовь уже не суще­ствует, указы­вает девушке, что ей следует оста­но­вить свой выбор на Волын­цеве. Как на грех, неча­янным свиде­телем их ожив­ленной беседы стано­вится именно Волынцев — и ему это крайне тяжело и непри­ятно.Между тем Рудин, подобно неопыт­ному юноше, стре­мится форси­ро­вать события. Он призна­ется Наталье в любви и от нее доби­ва­ется такого же признания. После объяс­нения Рудин начи­нает внушать самому себе, что теперь он наконец-то счастлив. Не зная, как ему посту­пить, Волынцев в самом мрачном распо­ло­жении духа уеди­ня­ется у себя. Совер­шенно неожи­данно перед ним возни­кает Рудин и объяв­ляет, что он любит Наталью и любим ею. Раздра­женный и недо­уме­ва­ющий Волынцев спра­ши­вает гостя: для чего тот все это сооб­щает? Тут Рудин пуска­ется в длинные и цвети­стые разъ­яс­нения мотивов своего визита. Он желал добиться взаи­мо­по­ни­мания, хотел быть откро­венным... Теря­ющий над собой контроль Волынцев резко отве­чает, что он совер­шенно не напра­ши­вался на доверие и его тяготит излишняя откро­вен­ность Рудина. Сам иници­атор этой сцены тоже расстроен и винит себя в опро­мет­чи­вости, которая ничего, кроме дерзости со стороны Волын­цева, не принесла. Наталья назна­чает Рудину свидание в уеди­ненном месте, где никто бы не смог увидеть их. Девушка говорит, что она во всем призна­лась матери, а та снис­хо­ди­тельно объяс­нила дочери, что её брак с Рудиным совер­шенно невоз­можен. Что же теперь намерен пред­при­нять её избранник? Расте­рянный Рудин в свою очередь осве­дом­ля­ется: что обо всем этом думает сама Наталья и как она наме­рена посту­пить? И почти сразу же приходит к выводу: необ­хо­димо поко­риться судьбе. Даже будь он богат, рассуж­дает Рудин, сумеет ли Наталья пере­нести «насиль­ственное растор­жение» с семьей, устроить свою жизнь вопреки воле матери? акое мало­душие пора­жает девушку в самое сердце. Она соби­ра­лась пойти на любые жертвы во имя своей любви, а её любимый струсил при первом же препят­ствии! Рудин пыта­ется хоть как-то смяг­чить удар с помощью новых увеще­ваний, но Наталья уже не слышит его и уходит. И тогда Рудин кричит ей вослед: «Вы трусите, а не я!» Остав­шись один, Рудин долго стоит на месте и пере­би­рает свои ощущения, призна­ваясь себе, что в этой сцене он был ничтожен. Оскорб­ленный откро­ве­ниями Рудина, Волынцев решает, что он просто обязан при таких обсто­я­тель­ствах вызвать Рудина на дуэль, однако его наме­рению не дано осуще­ствиться, так как приходит письмо от Рудина. Рудин много­словно сооб­щает, что не намерен оправ­ды­ваться (содер­жание письма как раз убеж­дает в обратном), и уведом­ляет о своем отъезде «навсегда». При отъезде Рудин чувствует себя скверно: полу­ча­ется, будто его выго­няют, хотя все приличия и соблю­дены. Прово­жав­шему его Баси­стову Рудин по привычке начи­нает изла­гать свои мысли о свободе и досто­ин­стве, и говорит так образно, что у моло­дого чело­века просту­пают на глазах слезы. Плачет и сам Рудин, но это — «само­лю­бивые слезы». Проходит два года. Лежнев и Липина стали благо­по­лучной семейной парой, обза­ве­лись крас­но­щеким младенцем. Они прини­мают у себя Пига­сова и Баси­стова. Баси­стов сооб­щает радостную весть: Наталья согла­си­лась выйти замуж за Волын­цева. Затем разговор пере­клю­ча­ется на Рудина. О нем мало что известно. Рудин последнее время проживал в Симбирске, но уже пере­брался оттуда в другое место. А в тот же самый майский день Рудин тащится в плохонькой кибитке по просе­лочной дороге. На почтовой станции ему объяв­ляют, что в нужном Рудину направ­лении лошадей нет и неиз­вестно, когда будут, правда, можно уехать в другую сторону. После неко­то­рого размыш­ления Рудин грустно согла­ша­ется: «Мне все равно: поеду в Тамбов». Ещё через несколько лет в губерн­ской гости­нице проис­ходит нега­данная встреча Рудина и Лежнева. Рудин расска­зы­вает о себе. Он пере­менил немало мест и занятий. Был чем-то вроде домаш­него секре­таря при богатом поме­щике, зани­мался мели­о­ра­цией, препо­давал русскую словес­ность в гимназии... И везде потерпел неудачу, стал даже поба­и­ваться своей несчаст­ливой судьбы. Размышляя над жизнью Рудина, Лежнев не утешает его. Он говорит о своем уважении к старому това­рищу, который своими страст­ными речами, любовью к истине, быть может, испол­няет «высшее назна­чение». 26 июля 1848 г. в Париже, когда восстание «нацио­нальных мастер­ских» уже было подав­лено, на барри­каде возни­кает фигура высо­кого седого чело­века с саблей и красным знаменем в руках. Пуля преры­вает его призывный крик. «Поляка убили!» — такова эпитафия, произ­не­сенная на бегу одним из последних защит­ников барри­кады. «Черт возьми!» — отве­чает ему другой. Этим «поляком» был Дмитрий Рудин.

Ася
Н. Н., немо­лодой свет­ский человек, вспо­ми­нает историю, которая приклю­чи­лась, когда ему было лет двадцать пять. Н. Н. тогда путе­ше­ствовал без цели и без плана и на пути своем оста­но­вился в тихом немецком городке N. Однажды Н. Н., придя на студен­че­скую вече­ринку, позна­ко­мился в толпе с двумя русскими — молодым худож­ником, назвав­шимся Гагиным, и его сестрой Анной, которую Гагин называл Асей. Н. Н. избегал русских за границей, но новый знакомый ему понра­вился сразу. Гагин пригласил Н. Н. к себе домой, на квар­тиру, в которой они с сестрою оста­но­ви­лись. Н. Н. был очарован своими новыми друзьями. Ася сначала дичи­лась Н. Н., но скоро уже сама заго­ва­ри­вала с ним. Наступил вечер, пришла пора ехать домой. Уезжая от Гагиных, Н. Н. почув­ствовал себя счаст­ливым. Прошло много дней. Шалости Аси были разно­об­разны, каждый день она пред­став­ля­лась новой, другой — то благо­вос­пи­танной барышней, то шалов­ливым ребенком, то простенькой девочкой. Н. Н. регу­лярно навещал Гагиных. Какое-то время спустя Ася пере­стала шалить, выгля­дела огор­ченной, избе­гала Н. Н. Гагин обра­щался с ней ласково-снис­хо­ди­тельно, а в Н. Н. крепло подо­зрение, что Гагин — не брат Аси. Странный случай подтвердил его подо­зрения. Однажды Н. Н. случайно подслушал разговор Гагиных, в котором Ася гово­рила Гагину, что любит его и никого другого не хочет любить. Н. Н. было очень горько. Несколько следу­ющих дней Н. Н. провел на природе, избегая Гагиных. Но через несколько дней он нашел дома записку от Гагина, который просил его прийти. Гагин встретил Н. Н. по-прия­тельски, но Ася, увидев гостя, расхо­хо­та­лась и убежала. Тогда Гагин рассказал другу историю своей сестры. Роди­тели Гагина жили в своей деревне. После смерти матери Гагина его отец воспи­тывал сына сам. Но однажды приехал дядя Гагина, который решил, что мальчик должен учиться в Петер­бурге. Отец проти­вился, но уступил, и Гагин поступил в школу, а затем в гвар­дей­ский полк. Гагин часто приезжал и однажды, уже лет в двадцать, увидел в своем доме маленькую девочку Асю, но не обратил на нее ника­кого внимания, услышав от отца, что она сирота и взята им «на прокорм­ление».

Гагин долго не был у отца и лишь получал от него письма, как вдруг однажды пришло изве­стие о его смер­тельной болезни. Гагин приехал и застал отца умира­ющим. Тот завещал сыну забо­титься о своей дочери, сестре Гагина — Асе. Скоро отец умер, а слуга рассказал Гагину, что Ася — дочь отца Гагина и горничной Татьяны. Отец Гагина очень привя­зался к Татьяне и даже хотел на ней жениться, но Татьяна не считала себя барыней и жила у своей сестры вместе с Асей. Когда Асе было девять лет, она лиши­лась матери. Отец взял её в дом и воспи­тывал сам. Она стыди­лась своего проис­хож­дения и пона­чалу боялась Гагина, но потом его полю­била. Тот тоже к ней привя­зался, привез её в Петер­бург и, как ему ни было горько это делать, отдал в пансион. Там у нее не было подруг, барышни её не любили, но теперь ей семна­дцать, она закон­чила учиться, и они вместе поехали за границу. И вот... она шалит и дура­чится по-преж­нему... После рассказа Гагина Н. Н. стало легко. Ася, встре­тившая их в комнате, внезапно попро­сила Гагина сыграть им вальс, и Н. Н. и Ася долго танце­вали. Ася валь­си­ро­вала прекрасно, и Н. Н. долго потом вспо­минал этот танец. Весь следу­ющий день Гагин, Н. Н. и Ася были вместе и весе­ли­лись, как дети, но через день Ася была бледна, она сказала, что думает о своей смерти. Все, кроме Гагина, были грустны. Однажды Н. Н. принесли записку от Аси, в которой она просила его прийти. Скоро к Н. Н. пришел Гагин и сказал, что Ася влюб­лена в Н. Н. Вчера весь вечер её била лихо­радка, она ничего не ела, плакала и призна­лась, что любит Н. Н. Она желает уехать... Н. Н. рассказал другу о записке, которую прислала ему Ася. Гагин понимал, что его друг не женится на Асе, поэтому они дого­во­ри­лись, что Н. Н. честно с ней объяс­нится, а Гагин будет сидеть дома и не пода­вать виду, что знает о записке. Гагин ушел, а у Н. Н. голова шла кругом. Другая записка изве­стила Н. Н. о пере­мене места их с Асей встречи. Придя в назна­ченное место, он увидел хозяйку, фрау Луизе, которая и провела его в комнату, где ожидала Ася. Ася дрожала. Н. Н. обнял её, но тут же вспомнил о Гагине и стал обви­нять Асю в том, что она все расска­зала брату. Ася слушала его речи и вдруг зары­дала. Н. Н. расте­рялся, а она броси­лась к двери и исчезла. Н. Н. метался по городу в поисках Аси. Его грызла досада на себя. Подумав, он напра­вился к дому Гагиных. Навстречу ему вышел Гагин, обес­по­ко­енный тем, что Аси все нет. Н. Н. искал Асю по всему городу, он сто раз повторял, что любит её, но нигде не мог её найти. Однако, подойдя к дому Гагиных, он увидел свет в Асиной комнате и успо­ко­ился. Он принял твердое решение — завтра идти и просить Асиной руки. Н. Н. был снова счастлив. На другой день Н. Н. увидел у дома служанку, которая сказала, что хозяева уехали, и пере­дала ему записку Гагина, где тот писал, что убежден в необ­хо­ди­мости разлуки. Когда Н. Н. шел мимо дома фрау Луизе, она пере­дала ему записку от Аси, где та писала, что если бы Н. Н. сказал одно слово — она бы оста­лась. Но, видно, так лучше... Н. Н. всюду искал Гагиных, но не нашел. Он знал многих женщин, но чувство, разбу­женное в нем Асей, не повто­ри­лось больше никогда. Тоска по ней оста­лась у Н. Н. на всю жизнь.

Мне было тогда лет двадцать пять, -- начал Н.Н., дела давно минувших дней, как видите. Я только что вырвался на волю и уехал за границу, не для того, чтобы "окончить мое воспитание", как говаривалось тогда, а просто мне захотелось посмотреть на мир божий. Я был здоров, молод, весел, деньги у меня не переводились, заботы еще не успели завестись -- я жил без оглядки, делал, что хотел, процветал, одним словом. Мне тогда и в голову не приходило, что человек не растение и процветать ему долго нельзя. Молодость ест пряники золоченые, да и думает, что это-то и есть хлеб насущный; а придет время -- и хлебца напросишься. Но толковать об этом не для чего.

Я путешествовал без всякой цели, без плана; останавливался везде, где мне нравилось, и отправлялся тотчас далее, как только чувствовал желание видеть новые лица -- именно лица. Меня занимали исключительно одни люди; я ненавидел любопытные памятники, замечательные собрания, один вид лон-лакея возбуждал во мне ощущение тоски и злобы; я чуть с ума не сошел в дрезденском "Грюне Гевелбе". Природа действовала на меня чрезвычайно, но я не любил так называемых ее красот, необыкновенных гор, утесов, водопадов; я не любил, чтобы она навязывалась мне, чтобы она мне мешала. Зато лица, живые человеческие лица -- речи людей, их движения, смех -- вот без чего я обойтись не мог. В толпе мне было всегда особенно легко и отрадно; мне было весело идти туда, куда шли другие, кричать, когда другие кричали, и в то же время я любил смотреть, как эти другие кричат. Меня забавляло наблюдать людей... да я даже не наблюдал их -- я их рассматривал с каким-то радостным и ненасытным любопытством. Но я опять сбиваюсь в сторону.

Первая любовь
Художественно повесть выполнена как воспоминание пожилого человека, рассказывающего о своей первой любви. Главный герой произведения шестнадцатилетний Владимир прибывает вместе с семьей в загородное поместье, где встречает красивую двадцатиоднолетнюю Зинаиду Александровну Засекину. Владимир влюбляется в Зинаиду, однако помимо него вокруг героини присутствует ряд других молодых людей, добивающихся её расположения. Чувства героя не вызывают взаимности, Зинаида, отличающаяся капризным и игривым характером, разыгрывает героя, иногда насмехается над ним, высмеивая его сравнительную молодость. Позже Владимир обнаруживает, что истинным объектом любви Зинаиды является его собственный отец — Петр Васильевич. Владимир тайно наблюдает встречу между отцом и Зинаидой и понимает, что отец бросает её, и покидает поместье. Немногим позже Петр Васильевич умирает от инсульта. Некоторое время спустя Владимир узнает о браке Зинаиды с господином Дольским и последующей смерти во время родов.

Герои и прототипы

• Владимир Петрович — прототипом является сам автор Иван Сергеевич Тургенев.

Зинаида Александровна — прототипом является княжна Екатерина Львовна Шаховская, поэтесса, первая любовь писателя и любовница его отца. В сентябре 1835 года, через год после смерти С. Н. Тургенева, Шаховская вышла замуж за Льва Харитоновича Владимирова. 22 июня 1836 года родила мальчика и через шесть дней скончалась^[2].

• Петр Васильевич — прототипом является отец писателя Сергей Николаевич Тургенев. Сергей Николаевич женился по расчету на женщине, которая была гораздо старше его (мать писателя Варвара Петровна Лутовинова). Нравился женщинам. Имел роман с Екатериной Львовной Шаховской^[3], вскоре после расставания с которой умер.

Посвящено П. В. Анненкову

Гости давно разъехались. Часы пробили половину первого. В комнате остались только хозяин, да Сергей Николаевич, да Владимир Петрович. Хозяин позвонил и велел принять остатки ужина.

-- Итак, это дело решенное, -- промолвил он, глубже усаживаясь в кресло и закурив сигару, -- каждый из нас обязан рассказать историю своей первой любви. За вами очередь, Сергей Николаевич

Сергей Николаевич, кругленький человек с пухленьким белокурым лицом, посмотрел сперва на хозяина, потом поднял глаза к потолку.

-- У меня не было первой любви, -- сказал он наконец, -- я прямо начал со второй.

-- Это каким образом?

-- Очень просто. Мне было восемнадцать лет, когда я в первый раз приволокнулся за одной весьма миленькой барышней; но я ухаживал за ней так, как будто дело это было мне не внове: точно так, как я ухаживал потом за другими. Собственно говоря, в первый и последний раз я влюбился лет шести в свою няню; но этому очень давно. Подробности наших отношений изгладились из моей памяти, да если б я их и помнил, кого это может интересовать?

-- Так как же быть? -- начал хозяин. -- В моей первой любви тоже не много занимательного; я ни в кого не влюблялся до знакомства с Анной Ивановной, моей теперешней женой, -- и все у нас шло как по маслу: отцы нас сосватали, мы очень скоро полюбились друг другу и вступили в брак не мешкая. Моя сказка двумя словами сказывается. Я, господа, признаюсь, поднимая вопрос о первой любви, надеялся на вас, не скажу старых, но и не молодых холостяков. Разве вы нас чем-нибудь потешите, Владимир Петрович?

-- Моя первая любовь принадлежит действительно к числу не совсем обыкновенных, -- ответил с небольшой запинкой Владимир Петрович, человек лет сорока, черноволосый, с проседью.

Накануне
Роман начинается со спора о природе и о месте человека в ней между двумя молодыми людьми учёным Андреем Берсеневым и скульптором Павлом Шубиным. В дальнейшем читатель знакомится с семьёй, в которой живёт Шубин. Супруг его троюродной тётушки Анны Васильевны Стаховой, Николай Артемьевич, некогда женился на ней из-за денег, не любит её и водит знакомство со вдовой-немкой Августиной Христиановной, которая его обирает. Шубин живет в этом семействе лет пять, с момента смерти матери, и занимается своим искусством, однако подвержен приступам лени, работает урывками и не намерен учиться мастерству. Он влюблён в дочь Стаховых Елену, хотя не упускает из виду и её семнадцатилетнюю компаньонку Зою. Елена Николаевна, двадцатилетняя красавица, с малолетства отличалась доброй и мечтательной душой. Её привлекает возможность помогать больным и голодным - как людям, так и животным. При этом она уже давно проявляет самостоятельность и живёт своим умом, но ещё не нашла себе спутника. Шубин её не привлекает в силу своей изменчивости и непостоянства, а Берсенев интересен ей своим умом и скромностью. Но затем Берсенев знакомит её со своим приятелем, болгарином Дмитрием Никаноровичем Инсаровым. Инсаров живёт идеей освобождения своей родины от турецкого владычества и привлекает живой интерес Елены. После первой встречи Инсаров не сумел понравиться Елене, но всё переворачивается после случая в Царицыне, когда Инсаров защищает Елену от приставаний пьяницы огромного роста, зашвырнув того в пруд. После этого Елена признаётся себе в дневнике, что полюбила болгарина, но вскоре оказывается, что он намерен уезжать. В своё время он сказал ей, что уедет, если влюбится, так как не намерен отказываться от долга ради личных чувств. Елена отправляется к Дмитрию и признаётся ему в любви. На вопрос, последует ли она за ним повсюду, звучит положительный ответ. После этого Елена и Дмитрий какое-то время связываются через Берсенева, но тем временем с родины Инсарова приходят всё более тревожные письма, и он уже всерьёз готовится к отъезду. В один из дней Елена отпраляется к нему сама. После долгого и жаркого разговора они принимают решение пожениться. Это известие становится для родителей и друзей Елены ударом, но она всё же уезжает с мужем. Добравшись до Венеции, Дмитрий и Елена ждут прибытия старого моряка Рендича, который должен их переправить в Сербию, откуда их путь лежит в Болгарию. Однако Инсаров болен, у него начинается жар. Измученной Елене снится кошмар, и, очнувшись, она понимает, что Дмитрий при смерти. Рендич уже не застаёт его в живых, но по просьбе Елены помогает ей доставить тело мужа на его родину. Спустя три недели Анна Стахова получает письмо от дочери: та направляется в Болгарию, которая станет её новой родиной, и никогда не вернётся домой. Дальнейшие следы Елены теряются; по слухам, её видели при войсках в качестве сестры милосердия

В тени высокой липы, на берегу Москвы-реки, недалеко от Кунцева, в один из самых жарких летних дней 1853 года лежали на траве два молодых человека. Один, на вид лет двадцати трех, высокого роста, черномазый, с острым и немного кривым носом, высоким лбом и сдержанною улыбкой на широких губах, лежал на спине и задумчиво глядел вдаль, слегка прищурив свои небольшие серые глазки; другой лежал на груди, подперев обеими руками кудрявую белокурую голову, и тоже глядел куда-то вдаль. Он был тремя годами старше своего товарища, но казался гораздо моложе; усы его едва пробились, и на подбородке вился легкий пух. Было что-то детски-миловидное, что-то привлекательно-изящное в мелких чертах его свежего, круглого лица, в его сладких, карих глазах, красивых, выпуклых губках и белых ручках. Все в нем дышало счастливою веселостью здоровья, дышало молодостью -- беспечностью, самонадеянностью, избалованностью, прелестью молодости. Он и поводил глазами, и улыбался, и подпирал голову, как это делают мальчики, которые знают, что на них охотно заглядываются. На нем было просторное белое пальто вроде блузы; голубой платок охватывал его тонкую шею, измятая соломенная шляпа валялась в траве возле него.

В сравнении с ним его товарищ казался стариком, и никто бы не подумал, глядя на его угловатую фигуру, что и он наслаждается, что и ему хорошо. Он лежал неловко; его большая, кверху широкая, книзу заостренная голова неловко сидела на длинной шее; неловкость сказывалась в самом положении его рук, его туловища, плотно охваченного коротким черным сюртучком, его длинных ног с поднятыми коленями, подобных задним ножкам стрекозы. Со всем тем нельзя было не признать в нем хорошо воспитанного человека; отпечаток "порядочности" замечался во всем его неуклюжем существе, и лицо его, некрасивое и даже несколько смешное

Поиск по сайту: